Лишь немногие воспринимают Риббентропа как самостоятельно мыслящего и - до известных пределов - действующего дипломата и политика, тем более как геополитика. Только в 1980-1990-е годы работы В. Михалки, М. Миякэ и Г. Городецкого показали, что пропагандировавшаяся им идея союза с Японией и СССР для создания евразийского "континентального блока" не только была вполне оригинальной (предшественники у рейхсминистра, конечно, были), но и открыто противоречила антирусской и, до известной степени, пробританской, атлантистской ориентации Гитлера. Признавая изначальную слабость позиции Риббентропа - даже с учетом ее поддержки в военных и финансовых кругах Германии - в противостоянии с фюрером, о котором "сверхдипломат" вспоминал накануне казни, эти исследователи рассматривают его концепции, как полноценную "евразийскую" альтернативу курсу Гитлера. Автор этих строк вполне присоединяется к ним. Любопытно, что интересные работы Михалки и следующего за его трактовкой Миякэ, в которых высказаны еретические для современной "политкорректности" суждения, до сих пор не переведены на ставший международным английский язык, в то время как бульварные сочинения, изображающие Риббентропа карикатурной, зловещекомической фигурой, активно тиражируются, в том числе и в нашей стране.
Главная причина устойчивой нелюбви атлантистов к Риббентропу - его геополитическая ориентация. В послевоенном мире некому было сказать о нем доброе слово. Для неонацистов он интереса не представлял, не будучи партийным боссом или хотя бы "партайгеноссе" со стажем. Для атлантистов он всегда был откровенным врагом. Для Советского Союза, отношения с которым он искренне стремился улучшить, - всего лишь одним из "нацистских преступников". Предвидя упреки в "попытках реабилитации военных преступников", я тем не менее решил взглянуть на идеи и действия рейхсминистра иностранных дел не так, как это принято в большинстве книг.
Первым крупным дипломатическим успехом Риббентропа, еще не занимавшего никаких высоких постов, было заключение англо-германского морского соглашения 18 июня 1935 г. Годом раньше Гитлер назначил его уполномоченным по вопросам разоружения, т. е. по наболевшей проблеме, о которую уже споткнулись не только дилетанты Геббельс и Розенберг, но и "тертые" профессионалы - министр иностранных дел фон Нейрат и будущий посол в СССР Надольный. Вовлечение во внешнеполитическую активность людей, не служивших в МИД, было характерной чертой Гитлера, объяснимой его недоверием к карьерным дипломатам, которых он считал реакционерами и снобами, если не потенциальными изменниками. Нельзя сказать, что он был полностью неправ, так как многие секретные документы оперативно попадали в Лондон, Вашингтон и Москву от "доброхотов", даже без дешифровки кодов разведками этих стран. Кроме того, фюреру нужен был "свой" человек, более-менее сведущий в мировой политике и умеющий быть comme il faut в международном светском обществе, для чего Геббельс, Розенберг и тем более Лей явно не подходили.
Риббентроп был одним из главных действующих лиц в переговорах января 1933 г. между руководством НСДАП во главе с Гитлером, с одной стороны, и группой консервативных политиков, включая бывшего канцлера фон Папена, с другой. Вместе с Папеном будущий министр служил в 12-м гусарском полку в Первую мировую войну, во время которой был несколько раз ранен и получил Железный крест первой и второй степени. Целью переговоров была замена кабинета "политического генерала" Шлейхера коалиционным кабинетом во главе с Гитлером. Несколько ключевых встреч состоялось непосредственно в особняке Риббентропа в Далеме, аристократическом районе Берлина. И после назначения канцлером Гитлер не раз бывал в этом доме, слушая рассказы словоохотливого хозяина о заграничных путешествиях. Вынужденный пока считаться с партнерами по коалиции и не имея возможности разом перестроить государственный аппарат и заполнить его своими людьми, фюрер, уверовавший в познания и способности Риббентропа, сделал его личным советником по вопросам внешней политики, оставив до поры министром иностранных дел Нейрата, который достался ему от кабинетов Папена и Шлейхера. В апреле 1933 г. Риббентроп - не только "торговец шампанским", но и автор серьезных статей по вопросам экономики в популярной "Фоссише цайтунг" - создал небольшой, но влиятельный аналитический центр. Он назывался просто "бюро Риббентропа" (Riebbentrop Dienstelle) и занимал особняк неподалеку от здания МИД, что особенно раздражало дипломатов.
После англо-германского морского соглашения главным политическим успехом "бюро" и личным триумфом его честолюбивого начальника стало заключение Антикоминтерновского пакта. Пакт, точнее Соглашение против Коммунистического Интернационала, был парафирован в Берлине 23 октября 1936 г. и официально подписан там же месяц спустя, 25 ноября, вступив в силу с этого момента. Несколько слов о его истории, вокруг которой нагромождено столько неправды. Именно здесь выходят на сцену многие действующие лица нашего исследования.
И советская пропаганда, и леволиберальные круги Европы и Америки немедленно охарактеризовали соглашение как "адский военный план, состряпанный гитлеровским фашизмом и японской военщиной" (1). С некоторым смягчением выражений такая оценка жива до сих пор, войдя в большинство энциклопедий, учебных и справочных изданий. Однако в свете известных ныне фактов эта, с позволения сказать, "версия" не выдерживает никакой критики.
Японские дипломаты в Берлине и Токио внимательно следили за действиями Гитлера, но явно недооценивали политический потенциал НСДАП и переоценивали влияние рейхсвера - возможно, исходя из характерных для метрополии представлений, что в политике армия "по определению" играет большую роль, нежели партии (2). Считается, что подготовка к сближению Германии и Японии началась еще в 1933 г., но с обеих сторон велась неактивно и неофициально. Однако советское руководство, усмотрев в этом новую попытку "окружения", начало демонстративно бить тревогу и подавать рутинный обмен дипломатическими любезностями как прелюдию союза - со ссылками на британские и французские газеты. Преувеличивать значение первых попыток японско-германского сближения не следует. Хотя, конечно, велико искушение отыскать зловещий grand design уже в эти годы, исходя из последующего развития событий (3). Реальные условия для достижения взаимопонимания между двумя странами, которым грозило превратиться в изгоев мировой политики, возникли только в 1934 г.
5 марта 1934 г. сорокасемилетний полковник артиллерии Осима Хироси, сын бывшего военного министра и германофил во втором поколении, был назначен военным атташе в Германию, имея хороший опыт полевой, штабной и военно-дипломатической службы. Он отлично владел немецким языком, любил Германию, восхищался ее армией и видел в нацистском опыте подходящую для Японии модель социальных и политических преобразований. Долгие годы его преследовал кошмар русско-германского сотрудничества против Японии, подобно секретному соглашению, заключенному Вильгельмом II и Николаем II в Бьерке 24 июля 1905 г. Одной из главных целей своей работы Осима считал предотвращение "нового Бьерке", возможность которого он допускал даже с учетом взаимной враждебности двух стран в середине 1930-х годов.
Круг его обязанностей был не так уж широк, учитывая ограниченные масштабы военного сотрудничества двух стран. Основная работа шла по линии сбора разведывательной информации, прежде всего об СССР, поэтому Осима вскоре свел знакомство с Герингом, Кейтелем, Канарисом и Гиммлером. Японские военные атташе могли и должны были вести переговоры по военным вопросам независимо от послов, но при этом сами же и решали, какие вопросы относятся к их компетенции, а какие нет. Именно это определило характер подготовительного этапа переговоров об Антикоминтерновском пакте. Поначалу Осима не ставил в известность о них посла Мусякодзи Кинтомо, а докладывал прямо в военное министерство и Генеральный штаб. По мере того, как военные круги проникались идеей сближения двух стран, они вступали в контакт с МИД, которое давало инструкции послу. Кроме того, по воспоминаниям бывшего корреспондента "Асахи симбун" Хамада Цунэдзиро, посол не имел личных связей ни с кем из нацистских лидеров и не пользовался авторитетом в Берлине. Когда в конце 1935 г. Мусякодзи уехал в Токио, покинув Берлин почти на полгода, активность военного атташе только возросла (4).
"Бюро Риббентропа", ставшее главным партнером Осима, тоже вело переговоры без согласования или контактов с Вильгельмштрассе. Со стороны Японии инициатором сближения выступали военные круги, со стороны Германии - партийные, поэтому в дипломатических архивах почти нет документов о подготовке пакта.
Точной даты знакомства Осима и Риббентропа мы не знаем. Достоверно известно, что весной 1935 г. переговоры уже велись. Риббентроп приписывал инициативу сближения с Японией Гитлеру: "Еще несколькими годами ранее (1936 год. - В.М.) Адольф Гитлер говорил со мной о том, нельзя ли в какой-либо форме завязать с Японией более тесные отношения. Я отвечал ему, что у меня самого есть кое-какие связи с японцами и что я установлю с ними необходимый контакт". Изучая в конце 1950-х годов историю Антикоминтерновского пакта, историк Т. Охата основывался не только на документах, но и на личных свидетельствах участников событий. Он убедительно показал, что инициатива исходила от Осима. В этом бывший военный атташе признавался на старости лет, опровергая свои показания на Токийском процессе, где "валил" все на покойного Риббентропа. В 1966 г. Осима откровенно говорил историку X. Бервальду: "Да, можно сказать, что Риббентроп и я были очень близкими друзьями. Мы часто встречались по вечерам, славно проводя время за вином и ликерами. Пожалуй, тот первый Антикоминтерновский пакт никогда не был бы заключен, если бы между Риббентропом и мной не существовала близкая дружба" (5).
Переговоры протекали полуконспиративно. Осенью 1935 г. Риббентроп представил Осима Гитлеру. С этого времени они встречались неоднократно и достигли взаимопонимания и взаимного доверия. Осима надеялся на заключение военного союза против СССР, но не мог рассчитывать на такой результат, не имея необходимых полномочий и не будучи уверен в том, что его поддержит консервативная элита Токио. Риббентроп, не считавший СССР единственным противником, хотел сделать будущий пакт идеологическим и потому открытым для других стран, видя в его расширении залог продвижения к вожделенному креслу министра иностранных дел.
Слухи о переговорах и даже об их успешном завершении опережали события. Дневник антинацистски настроенного американского посла в Берлине Уильяма Додда - источник популярный, но ненадежный ввиду обилия в нем сомнительных сведений и просто дезинформации - сообщает о заключении японско-германского пакта 25 марта, 26 мая, 29 мая, 25 июня, 11 июля 1935 г. и 29 февраля 1936 г. Среди его "информаторов" английский посол Эрик Фиппс и его советский коллега Яков Суриц (6). Не берусь утверждать, была ли дезинформация случайной или намеренной, но и Лондон, и Москва были неплохо информированы о переговорах, используя эти сведения в соответствии с собственными политическими расчетами. В советской разведке эту работу осуществляли Рихард Зорге, получавший информацию от германского военного атташе в Токио Ой-гена Отта, и резидент НКВД в Нидерландах, позднее шеф европейской резидентуры НКВД, Вальтер Кривицкий.
Заявления и "утечки информации" на эту тему нервировали японское правительство. Бывший министр иностранных дел Хирота Коки, неожиданно для самого себя возглавивший кабинет после февральского военного мятежа 1936 г., считал главными задачами обеспечение экспансии на континенте и благожелательного нейтралитета Великобритании, США и СССР. Перспективу готовящегося альянса он воспринял без энтузиазма, не видя реальных выгод, но зато представляя себе дальнейшее осложнение отношений с атлантистскими державами и с Москвой. Министр иностранных дел Арита стремился не портить отношения с военными кругами и отнесся к идее сближения положительно, но выступил против военного союза с конкретными взаимными обязательствами. Он предпочел бы заключить половинчатое соглашение, подписанное не густой, а "разведенной тушью": такая подпись тоже имеет силу, но ее при необходимости можно стереть. Оба руководствовались не столько симпатией к Германии, сколько страхом перед СССР и усугублением международной изоляции и не хотели связывать Японию обязательствами военного характера (7).
Антикоминтерновский пакт называют военным союзом агрессивных держав. Напомню о судьбе его главных авторов: Риббентроп был приговорен к повешению, Осима - к пожизненному заключению (освобожден через десять лет). Однако, если разобраться в нем без предубеждения, в глаза бросаются, во-первых, неконкретность формулировок соглашения, во-вторых, ограниченность обязательств сторон. Речь идет лишь о том, чтобы "взаимно информировать друг друга относительно деятельности Коммунистического интернационала, консультироваться по вопросу о принятии необходимых оборонительных мер и поддерживать тесное сотрудничество в деле осуществления этих мер" и "рекомендовать любому третьему государству, внутренней безопасности которого угрожает подрывная работа Коммунистического интернационала, принять оборонительные меры в духе данного соглашения или присоединиться к нему". "Конфиденциальный дополнительный протокол" предполагал "сотрудничество в деле обмена информацией о деятельности Коммунистического интернационала", принятие "в рамках ныне действующего законодательства строгих мер против лиц, прямо или косвенно внутри страны или за границей состоящих на службе Коммунистического интернационала или содействующих его подрывной деятельности" и создание "постоянной комиссии, в которой будут изучаться и обсуждаться дальнейшие оборонительные меры, необходимые для предотвращения подрывной деятельности Коммунистического интернационала". По справедливости, логичный и умеренный ответ на агрессивные резолюции Седьмого конгресса Коминтерна (август 1935 г.), адресно затрагивавшие Германию и Японию.
И даже секретное дополнительное соглашение, о котором стало известно сразу же, но которое было опубликовано только после Второй мировой войны, не таило в себе ничего сверхъестественного:
"Статья 1. В случае, если одна из договаривающихся сторон подвергнется неспровоцированному нападению со стороны СССР или ей будет угрожать подобное неспровоцированное нападение, другая договаривающаяся сторона обязуется не предпринимать каких-либо мер, которые могли бы способствовать облегчению положения СССР. В случае возникновения указанной выше ситуации договаривающиеся стороны должны немедленно обсудить меры, необходимые для защиты их общих интересов.
Статья 2. Договаривающиеся стороны на период действия настоящего соглашения обязуются без взаимного согласия не заключать с СССР каких-либо политических договоров, которые противоречили бы духу настоящего соглашения" (8).
Трактовать сказанное можно по-разному: соглашение давало равные возможности и для оказания всесторонней помощи, и для уклонения от нее. Все зависело от доброй воли сторон. При этом в тексте нет ни слова об обязательной военной и политической помощи в случае конфликта с "третьей страной", что обычно являлось основой двусторонних пактов вроде советско-французского и советско-чехословацкого договоров, заключенных 2 мая и 16 мая 1935 г., - главного источника беспокойства Гитлера. Ни один из этих договоров не был секретным и трактовался как закономерная превентивная мера против возможной агрессии, причем под агрессором вполне открыто подразумевалась Германия. Территориальные аспирации у Германии и Японии действительно имелись, но в договоре об этом ничего не сказано. Поэтому даже в качестве оборонительного пакта он выглядел, скорее, "протоколом о намерениях", подписанным "разведенной тушью", нежели конкретной программой действий.
Но даже в таком виде он вызвал резкую, официальную - устами Литвинова - отповедь Москвы (демагогию о том, что Советское правительство и Коминтерн не имеют между собой ничего общего, можно смело оставить без внимания), бешеную критику со стороны коммунистической и леволиберальной печати всего мира, недовольное ворчание атлантистов - даже в самой Японии (9). Советский Союз в последнюю минуту отказался от подписания новой рыболовной конвенции с Японией, хотя Арита уверял Тайный совет и парламент, что этого не произойдет. Советско-японские отношения приметно ухудшились, что, по общему мнению, ускорило падение кабинета Хирота в январе 1937 г. (10).
23 октября, в день парафирования пакта, Риббентроп направил японскому послу ноту о том, что положения заключенных ранее советско-германских договоров - Рапалльского договора 1922 г. и Берлинского договора о нейтралитете 1926 г. - не противоречат Антикоминтерновскому пакту (11). Германия не отказывалась от них, оставляя себе "запасной выход", который пригодился в августе 1939 г.
Дальнейшие усилия Риббентропа были направлены на расширение пакта. "Адольф Гитлер рассматривал противоречие между национал-социализмом и коммунизмом как один из решающих факторов своей политики. Поэтому следовало проверить, каким способом можно найти путь к тому, чтобы привлечь и другие страны к противодействию коммунистическим стремлениям… Пакт возник из сознания, что только созданный на длительный срок общий оборонительный фронт всех здоровых государств мог положить конец угрожающей всему миру опасности". Однако на первых порах этого удалось добиться только от дуче. 6 ноября 1937 г. - "подарок" Сталину к двадцатой годовщине Октября! - в Риме Риббентроп, министр иностранных дел Галеаццо Чиано и японский посол Хотта Масааки, приложивший к этому делу исключительные усилия, подписали протокол о присоединении Италии к Антикоминтерновскому пакту - причем только к официальной части, без секретного соглашения (12).