- Ты слышала когда-нибудь о полной пересадке лица? Я был в составе группы по работе с одним очень сложным пациентом. Мы трудились больше года и сделали бог знает сколько промежуточных операций. Я знаю эту область лучше всех во Франции, понимаешь? Тогда сама операция длилась больше суток, но мы пересадили человеку лицо, некоторые хрящи… Не буду вдаваться в анатомические подробности. Хочу лишь сказать о том, что была проведена грандиозная работа.
- Я понимаю, - ошарашенно кивнула я, но Андре, кажется, меня не слышал.
- А моя пациентка - она еще ребенок, ей семнадцать. Несколько лет назад она попала в автокатастрофу, которые повлекли чудовищные последствия. Она не живет - существует. Ждет. Понимаешь? Ждет! Мы не проводили операцию по пересадке, делали только необходимое для жизни, готовили ее.
- Почему? К чему готовили?
- Мы планировали прооперировать ее в октябре. Ждали пока она подрастет. Понимаешь, со взрослыми этой проблемы нет.
- А теперь она выросла, да? - Я почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза.
- Что? Да… Но они не станут… Возможно, просто придется перенести…. Знаешь, мне и в голову не могло прийти, что я поставлю это на карту.
- Все обойдется. Я в растерянности слушала Андре. Никогда не думала о том, что именно он делает, а если и думала, то в связи с ситуацией моей мамы воспринимала его деятельность скорее враждебно, в штыки. - А может эту операцию сделать кто-то другой?
- О, ну конечно, - невесело улыбнулся Андре. - Как говорят у вас? Незаменимых нет? Я вел ее пять лет, изучил ее случай досконально. Так нельзя, Даша. И потом, ее отец не поймет. Впрочем, как я уже сказал, все может решиться иначе. Я все же не думаю, что какая-то дурацкая статья…
- Отец? А где же мать? - невольно удивилась я. Андре выразительно посмотрел на меня и не стал отвечать. Я некоторое время стояла в растерянности, а затем догадка обожгла меня. Значит, мать не выжила… в той автокатастрофе. Я была чудовищно неправа. И еще, подумалось мне, я плохо знаю Андре. Как можно жить рядом, ничего не замечая? Видеть лишь то, что на поверхности. Неужели красивый мужчина обязательно должен быть исчадием ада, легкомысленным мачо? А пластическая хирургия лишь наука на службе у стареющих красоток? Я вспомнила, как мимоходом Андре упоминал о благотворительных операциях, о чем-то еще. Врожденные дефекты, волчья губа, люди после пожаров, автокатастроф…. Я не слушала, почему я никогда не слушаю его!
- Что я могу для тебя сделать? - спросила я тихо, подойдя вплотную и обняв Андре сзади. Я прижалась головой к его спине, услышала, как бьется его сердце. - Может быть, еще чаю? Может, все же подать на этот журнал в суд? Застрелить там кого-нибудь? Только скажи!
Андре тихо рассмеялся, и у меня отлегло от сердца. Он повернулся ко мне и хитро посмотрел, склонив голову к плечу.
- Вообще-то есть кое-что, что ты можешь для меня сделать. Чтобы доставить мне удовольствие.
- Опять секс? - фальшиво возмутилась я, и Андре расхохотался в голос.
- Нет, дорогая. Почему, когда речь идет обо мне, ты всегда предполагаешь лучшее? Я давно хотел, чтобы ты сделала это. Кое-что похуже.
- Что же?
- О, это нечто, что останется с тобой навсегда, - загадочно произнес Андре, но прежде чем он закончил фразу, у меня зазвонил телефон.
* * *
Голос был незнакомым. Звонивший изъяснялся на чистом французском, но даже я - иностранка, которая учила этот язык по учебникам и фильмам - тут же вычислила, что для мужчины на другом конце провода французский тоже не был родным. Это проступало через чересчур правильные конструкции, через паузы и некоторые шероховатости, которые не слетают, даже когда от акцента старательно пытаются избавиться годами. Избежать этого "водяного знака" в речи удается только тем счастливчикам, что попадают в эмиграцию до наступления определенного возраста, а именно - лет до десяти-двенадцати. Мужчине, должно быть, было немало лет. Впрочем, иногда и молодые мужчины кажутся в разговоре старше из-за бархатного баса, за которым обычно кроется наличие богатого жизненного опыта. Судя по манере говорить, мужчина переехал во Францию много лет назад, но уже взрослым.
- Дариа? - спросил он, произнося мое имя на манер того, как мы, русские, произносим имя аббата Фариа, персонажа романа "Граф Монте-Кристо". - Это вы, Дариа? Меня зовут Юсуф, ваш номер мне передала Одри. Пожалуйста, простите за беспокойство, мне необходимо поговорить с вами.
- Что? - Я замерла и посмотрела на Андре так, что он сразу понял - дело плохо. - Кто дал вам мой номер? Одри?!
- Вы не одна? Кто с вами? - тут же отреагировал мужчина, назвавшийся Юсуфом. Вежливое равнодушие делового тона сменилось заинтересованностью, происхождение которой мне было непонятно.
- Я не собираюсь с вами общаться! - воскликнула я. - Как вас там? Юсуф? А может, и нет. Откуда я знаю.
- Я готов подтвердить свою личность. У вас есть компьютер или планшет? Вы можете найти информацию обо мне и моей фирме, - тут же отозвался он. - Только говорить я буду лично с вами, Дариа.
- С чего вы вообще решили, что я стану разводить с вами беседы? - поразилась я. - Я вас не знаю, но знаю Одри. Имела честь! Или, скорее, несчастье. Вы звоните на частный номер, и я вам его не давала, прошу заметить! Да еще ссылаетесь на женщину, которая несколько раз пыталась убить меня, покушалась на жизнь моей матери и моего бывшего жениха. Наверное, вы не в курсе, что Одри ненавидит меня и все, что со мной связано. Иначе бы вы знали, что такая рекомендация не поможет вам завоевать мое доверие. - Я говорила, выплескивая накопившийся яд. - Не лучше ли было представиться помощником папы Римского?!
- Дариа, послушайте… Я должен поговорить с вами. Меня уполномочили… только с вами и ни с кем больше. Я не имею права продолжать, если вы не одна, - голос оставался спокойным, даже вкрадчивым. Тяжело было не оценить самообладание этого человека. Кто этот Юсуф? Почитатель Одри, опьяненный ее красотой настолько, что для него не составит труда завершить дело, которое она провалила? Не рановато ли я решила, что все кончено, что все мы в безопасности? Я оторвала трубку от уха и посмотрела на экран. Номер определился. Не скрывается - уже хорошо. Впрочем, может быть, он звонит из кафе или с автостанции. Или вообще одолжил этот телефон у случайного прохожего, заверив того, что нужно срочно позвонить престарелой мамочке. Заботливый сын Юсуф.
- Не продолжайте. Я не настроена продолжать этот разговор, - заявила я и с беспокойством замолчала. Юсуф тоже замолчал. Однако тишина эта была густой. Мне казалось, что я слышала его мысли, словно он поставил их на громкую связь. Он явно пытался найти ко мне подход. Профессионал. Может быть, адвокат? Или бизнесмен? Родственник Одри? Наиболее вероятный сценарий.
- Прошу вас, Дариа!
- Вы хотите, чтобы я отозвала заявление из полиции? - фыркнула я. - В самом деле как только наглости хватает у людей! - Не собираюсь, и не звоните мне больше. И даже не смейте мне угрожать!
- Я не угрожал вам, и в мыслях не было, - запротестовал Юсуф возмущенно. Я понимала, что, возможно, обвинение мое было поспешным и несправедливым, но мне было плевать. Я не хотела общаться с ним, не хотела запускать цепь событий, которые снова ввергли бы меня в панику, травмировали мою психику еще раз. Я и так чувствовала себя, как ветеран необъявленной войны - по ночам меня мучили бессонница и кошмары, так что я с трудом адаптировалась к "мирной" жизни.
- Вы угрожаете мне самим фактом своего звонка!
- Я хочу только выполнить данное мне поручение. Сказать то, что мне поручено. Я скажу - а вы решайте. Пусть нас слышат, что же поделать, если я не могу достучаться до вас! - Юсуф не менял тона, но я знала, что сумела вывести его из себя. Терпение, господин Юсуф, только терпение!
- Не нужно до меня достукиваться.
- Я не собираюсь просить вас отозвать заявление. Французские законы не дают вам права остановить правосудие по своему желанию. Нет, вы просто не можете отозвать заявление, особенно когда речь идет о покушении на убийство. Речь идет об общественном благе, и Одри останется в заключении до решения суда, если это вас интересует.
- Это меня очень интересует, вы правы!
- Одри хочет с вами встретиться, Дариа. Она умоляет вас пойти ей навстречу.
- Разве такое возможно? - поразилась я.
Юсуф молчал, подбирая слова.
- Одри сейчас находится в местном изоляторе, и все можно организовать достаточно легко. Проведут очную ставку, вы сможете встретиться. Она хочет с вами поговорить, и мое поручение будет выполнено. Она желает с вами встретиться. Только с вами. Больше ни с кем.
- Гхм! - Я все еще не могла собраться с мыслями. - Зачем ей это? Я понимаю, если бы она могла меня там добить. А что, может, у нее как раз такой план? - Я говорила с Андре, говорила на русском, и это тоже явно не нравилось Юсуфу.
- Ваша безопасность будет обеспечена и силами полиции, и репутацией нашей юридической фирмы, - заявил он, словно понял мою русскую речь. Я тут же предположила, что Юсуф владеет русским - паранойя, мой старый добрый друг. Все было возможно, и никаких вариантов я больше не отбрасывала. В конце концов, на нас охотилась невеста Марко! Это было немыслимо, и все же оказалось правдой!
- В репутацию вашей юридической фирмы я верую особенно, как в господа Бога, - процедила я.
Андре смотрел на меня серьезно, почти не мигая. Он был грустным и бледным. Несмотря на то что все мое естество противилось предстоящей встрече, я понимала, что желание Одри встретиться со мной - большая удача: был шанс, что она прояснит ситуацию, даст недостающую информацию.
Конечно, хотелось остаться дома, проваляться весь день на диване, разжечь камин. Возможно, сделать то, о чем говорил Андре.
- А нельзя, чтобы Одри через вас передала то, что она хочет сказать? - спросила я, невольно сбавляя обороты. Не было смысла злиться на этого незнакомого мне, вежливого Юсуфа. Наверняка эмигранта, дослужившегося до места в респектабельной юридической фирме, которому приходилось встречаться с преступниками разного калибра каждый день.
- Если бы это было возможно, я бы так и сделал, поверьте мне, Дариа. Это бы сэкономило мне самому много времени и усилий. Организовать вашу встречу сейчас - не самая легкая задача.
- Но вы сказали, что это будет несложно.
- Я имел в виду, что потом это будет куда сложнее, - пояснил Юсуф. - Я понимаю, что вы, должно быть, чувствуете…
- О, увольте! Не тратьте понапрасну этих ваших шаблонных фраз из пособия по тому, как успокоить клиента. Ничего вы не понимаете. К вам в автомобиль не подбрасывали бутылок с зажигательной смесью. Или подбрасывали?
Юсуф промолчал. Я едко улыбнулась самой себе.
- А почему нельзя, чтоб на эту встречу пошел я? - спросил Андре. - Или хотя бы сопровождал тебя?
- Нельзя, - вмешался Юсуф, услышав Андре. - Одри совершенно однозначно дала понять, что ничего никому не скажет, кроме мадемуазель Дариа. Она напугана тем, что ей предстоит пройти. Конечно, суд и тюрьма - закономерные последствия ее действий. - Юсуф словно озвучивал мои мысли. - Но от осознания этого факта ей не легче. Одри кажется, что теперь в опасности она.
- Вот же бедняжка, в опасности она! Интересно, в какой? Что ей в тюрьме забудут макароны к ужину подать? Ее бы в нашу тюрьму, в российскую! - возмущенно выпалила я, и только тут обратила внимание на отчаянную жестикуляцию Андре.
- Се-ре-жа! - декламировал он бесшумно, одними губами, и размахивал при этом руками. Я остановилась и принялась открывать и закрывать рот, зависнув, как программа на дешевом, маломощном компьютере. До меня медленно, как до жирафа, наконец дошло.
- Так вы придете? Что мне ей передать? - спросил Юсуф. Я прикусила губу и посмотрела в окно - во дворике не было ни души. Я хотела сказать "нет".
- Не нравится мне все это, - пробормотала я, но решение уже приняла. Я вспомнила о разговоре с Шурочкой, о родителях Сережи, моей маме, которая пострадала из-за меня или, вернее, из-за болезненной страсти Одри. Ее реакция зацепила всех - как радиоактивный гриб после атомного взрыва. Настроение упало, день померк, и силы, еще пять минут назад бившие во мне фонтаном, покинули меня. Если бы я отправилась бегать сейчас, то плелась бы по улицам, как сонный червяк, выискивая в каждом встречном-поперечном врагов и убийц. Конечно, я пойду на встречу с Одри. От судьбы не уйдешь, и уж точно не убежишь, нацепив кроссовки и спортивный костюм.
- Пойдем пить кофе, - предложила я Андре, бросив замолчавший телефон на диван.
- Как ты можешь пить эту горькую гадость, я не понимаю! - воскликнул он и обнял меня за плечи. Андре прижал меня к себе, и слезы прорвались наружу. - Ну-ну, не надо! Все образуется. Все будет хорошо.
* * *
Я совсем не знала Одри, для меня она была и оставалась смутным воспоминанием, обрывочными картинками - ее темные волосы, смеющееся лицо, белые крупные зубы, какие обычно бывают у американцев или зажиточных европейцев. Несмотря на то что я знала теперь, что именно Одри скрывалась под темными мешковатыми тканями восточной одежды, мое подсознание так и не поставило знака равенства между незнакомкой с огненным коктейлем в руках и красавицей Одри. Для меня это были две разные женщины. Я не могла представить себе ни цепей, ни наручников, ни оранжевой униформы, в которую переодевают всех, попадающих в тюрьму, ни номера на груди, заменяющего имя и будущее. Сидя в синем спортивном автомобиле Андре, я пробегала по улицам взглядом и мысленно ускользала от невыносимого настоящего в воображаемое будущее - мой параллельный мир. В моих мечтах была зима, за окном мело - белая метель закручивала мир в невидимую спираль, и теплый дом, мохеровые носки в полоску и чашка имбирного чая становились почти раем. Маленькая идеальная реальность внутри стеклянного шара с фальшивым снегом из пенопластовой крошки. Я соскучилась по холоду и по бледным лицам без загара. В мечтах я сидела дома и читала книжку. Это было так просто и почему-то так трудно и недостижимо.
- Ты как? - спросил Андре. Этот вопрос был паролем, проверкой связи, контрольной фразой, отзыв на которую - улыбка, поцелуй, пожатие руки.
- Ничего, - бросила я в ответ, не поворачиваясь. Я словно погрузилась в анабиоз, отказываясь сознательно принимать тот факт, что меня везут в тюрьму на встречу с человеком, которого я надеялась больше никогда не видеть. Разве что на суде. Там не так страшно, наверное. - Я не выспалась.
- Извини, - пробормотал Андре фальшиво-пристыженным тоном, как будто он мог жалеть о том, что не дал мне спать. Как будто я жаловалась на это! Мы обменялись короткими взглядами-улыбками, два заговорщика, укравшие для себя целую ночь, и подобие улыбки коснулось моих губ.
- Далеко нам еще ехать? За сто первый километр? - Я усмехнулась, но Андре, кажется, не понял моей шутки. Он сверился с навигатором и принялся объяснять мне, что раньше преступников парижского региона размещали в тюрьме предварительного заключения - в Санте. Это старинное красивое здание, построенное из тяжелого темного кирпича. Настоящий памятник архитектуры. Впрочем, в Париже все - памятник архитектуры, так что меня этим было не удивить. В Париже дом, построенный меньше, чем триста лет назад, считается вполне новым.
- Тюрьма Санта, - намеренно исковеркала я, - для Санта-Клаусов, что ли? Тех, что приходили к детям пьяными? - Я рассмеялась. - Или тех, кто выпадал из камина. Слушай, вот интересно, Андре, ну откуда ты обладаешь такими познаниями в отношении французских тюрем? Ты там был? Неужели ты делал пластические операции заключенным - из благотворительных соображений?
- Никаких особых познаний у меня нет, а ты ведешь себя просто ужасно! - возмутился он и посмотрел на меня с осуждением.
- Я веду себя вполне нормально для человека, который едет в тюрьму для Санта-Клаусов. Знаешь, когда тебя везут в тюрьму, никогда нельзя быть уверенной на сто процентов, что выберешься из нее обратно. Тюрьма - она как кикимора болотная, зовет, манит к себе и норовит утопить любого, кому случилось пройти мимо. Слышал такую фразу - "от сумы и от тюрьмы не зарекайся".
- Следуя твоей логике, все адвокаты должны кончать тем, чтобы попадать в тюрьмы - уж они-то там каждый день бывают. Но ты, прежде чем устраивать мне этот цирк, спросила бы, куда мы едем. Тюрьма для Санта-Клаусов, как ты ее называешь, закрыта на ремонт. Одри содержится в другой тюрьме - Флери-Мерожи. Там вполне приличные условия, особенно для тех, кто еще не осужден. Интересный факт - тюрьма построена в форме сердца. Считается, что она делает людей добрее.
- Господи, о чем мы говорим! Тюрьма в форме сердца! - воскликнула я.
Однако тюрьма Флери-Мерожи, действительно, оказалась не таким уж и страшным местом. Когда мы подъехали ближе, я была вынуждена признать, что ошиблась - мое воображение рисовало совершенно другую картину. Уж точно не эту, почти что деревенскую, напомнившую мне Авиньон тишиной, милой зеленью придорожных деревьев и узеньких дорог, по которым, наверное, так приятно ездить на велосипеде. Конечно, серые стены тюрьмы не прибавляли веселья, но и не выглядели очень уж мрачно. Парковочные зоны, равномерные прямоугольнички окон, пропускной пункт - такой же, как в нашем московском Олимпийском, когда проходишь на какой-нибудь концерт рок-звезд. Тюрьма являлась частью жизни людей, стоявших в очереди на проходной, как больница или почта - в случае когда часто приходится отправлять посылки родственникам, живущим вдали. Одна из граней обыденности.
- Не отходи от меня, пожалуйста, - попросил Андре, набирая чей-то номер на своем новеньком аппарате. Старый сгорел вместе с машиной на парковке в Авиньоне. Я думала, что Андре звонит этому Юсуфу, с которым мы вчера успели встретиться. Я должна была посмотреть на него до того, как довериться в вопросе о встрече с Одри. Решила - посмотрю на него и тут же все пойму. Организовал вчерашнюю встречу Андре. В итоге передо мной предстал пожилой, с сильной проседью, ухоженный мужчина восточной внешности, в дорогом костюме, с хорошим маникюром, с портфелем из качественной кожи. Каждая деталь его гардероба кричала о том, что он адвокат, человек серьезный и успешный. Становилось ясно - Юсуфу пришлось пробиваться сквозь косые взгляды демократичной Европы, что явно было непросто. Мятные таблетки не перешибали до конца его несвежее дыхание, которое отличает людей нездоровых. Юсуф был изношен, но сохранил внешнюю оболочку настолько хорошо, насколько это было возможно. Скорее всего успех пришел к нему только недавно, уж точно - во второй половине жизни. Возможно, вместе с семьей Шараф, родителями Одри. Несмотря на все это, адвокат не вызывал антипатии, скорее уж жалость, сочувствие. Хотя сам он, наверное, предпочел бы мою антипатию.