Скорбь
До родной деревни Ум-Салих было не больше часа ходьбы, но дорога показалась Амире бесконечно долгой. На землю незаметно опустилась ночь, в воздухе повеяло холодом. Но прохлада не принесла облегчения. Амира смертельно устала. Новорожденная дочка Лайлы кричала так, словно пыталась расквитаться за минуты вынужденного молчания, - она заплакала, как только из ее ротика вынули ватный кляп.
Амира остановилась, она решила укачать ребенка и немного передохнуть, но Ум-Салих была неумолима.
- Нам нельзя останавливаться, девочке необходимо материнское молоко, а в деревне ее уже ждет кормилица. - Но не можем же мы равнодушно слушать, как надрывается дитя, - возразила Амира. - Ты же прекрасно знаешь, как успокоить девочку.
Памятуя о том, что Амира как-никак дочь Омара Бадира, Ум-Салих уступила. Она скрутила жгутом кусочек ткани, смочила его водой и, немного подсластив, сунула в ротик ребенку эту импровизированную соску. То ли сладкий вкус, то ли ласковое прикосновение человеческих рук возымели свое действие, но девочка успокоилась и через несколько минут уже крепко спала. Ум-Салих положила младенца в корзинку, и они с Амирой продолжили свой путь.
Подойдя к окраине деревни, Ум-Салих и Амира заметили в лунном свете стоящий на обочине серебристый "порше". От машины отделилась тень. Это был Малик. Обычно Амира поддразнивала брата за щегольство и преувеличенную аккуратность в одежде, но сейчас вид его был жалок. Малик был небрит и непричесан, его кремовато-белая галабия из тончайшего египетского хлопка выглядела грязной и помятой. Малик бросился навстречу сестре и приник к ней в долгом объятии.
- Я так беспокоился за вас, - торопливо заговорил он. - Боялся, что ваш план раскроют, что вас схватят… Я просто не знал, что и думать, но, слава Аллаху, вы здесь, живые и невредимые. А как там Лайла, что с ребенком, рассказывайте скорее, ради Всевышнего!
Ум-Салих пропустила мимо ушей вопрос о Лайле - что можно было сказать об этой бедняжке - и откинула одеяльце, прикрывавшее корзинку.
- Лайла родила здоровую девочку, господин. Ручаюсь вам, она обещает стать настоящей красавицей.
Малик всем своим существом потянулся к дочке, в точности как Лайла, прикоснулся пальцами к личику малютки.
- Я назову ее Лайлой, - сказал он больше себе, нежели двум женщинам. - Я сделаю для нее все, что будет в моих силах, и даже больше того. Я сделаю то, что сделал бы, что должен был сделать для ее матери.
- Не думай об этом сейчас, Малик, - произнесла Амира. - Ты ничего не мог для нее сделать.
И это была правда.
Когда преступление Лайлы стало явным, Малик решил публично сознаться в том, что он причина ее грехопадения.
- Это и мой грех, - говорил он. - Почему расплачиваться за него должна только Лайла? Мы любили друг друга и должны вместе умереть.
Но Лайла запретила Малику признать его вину.
- Жертвуя своей жизнью, ты не спасешь мою. - Эти слова несчастная женщина просила Амиру передать Малику во время их свиданий в тюрьме. - Это будет бессмысленная жертва. Наш ребенок останется сиротой, а я не могу этого допустить.
Все те ужасные недели, пока Лайла заживо гнила в аль-Масагине, Малик метался по дому, словно загнанный в клетку зверь.
- Я не могу, не имею права допустить, чтобы это произошло. Что я за человек, если способен равнодушно бездействовать, когда моей возлюбленной грозит мучительная смерть?
- Ничего не предпринимая, ты ведешь себя мудро, - отвечала Амира, пытаясь убедить брата в том, что попытка сохранить себя во имя благой цели не трусость. - Разве ты поможешь Лайле, если совершишь самоубийство?
Однако Малик отказывался смириться с неизбежным и строил планы спасения Лайлы, один сумасброднее другого. Стараясь убедить себя в их реальности, Малик посвящал в свои замыслы своего лучшего друга и двоюродного брата Фарида.
- Может быть, стоит подкупить судей?
- Ты не найдешь таких денег, кузен, - ответил на это Фарид. - Конечно, никто не откажется от королевского подношения, но если ты предложишь мало, то можешь смело проститься с жизнью.
Малику оставалось только согласиться с доводами двоюродного брата. В семье Бадиров было принято прислушиваться к мнению Фарида, унаследовавшего от своего отца - выдающегося математика Таика - большие способности к аналитическому мышлению. Так что благодаря Фариду Малик остался дома после оглашения приговора, расставшись с мыслью проникнуть в тюрьму, вызволить оттуда Лайлу и спастись с ней бегством на частном самолете.
Хотя у братьев Бадиров было несколько друзей, достаточно верных - или достаточно сумасшедших, - чтобы принять участие в подобном предприятии, но, как заметил Фарид, никто из них не умел управлять самолетом. Конечно, за деньги можно было бы найти и пилота, но вряд ли кому-то захочется быть сбитым истребителями королевских военно-воздушных сил из-за какой-то неверной жены и ее любовника.
И вот страшная история подошла к развязке - в лунном свете тускло блеснули золотые монеты, которые Малик всыпал в ладонь Ум-Салих.
- Благодарю, мой господин, будьте тысячу раз благословенны. - Старая повитуха в знак признательности коснулась рукой своего лба.
Амира с трудом сдержала улыбку, вспомнив, как старуха помыкала ею в тюрьме на глазах охранника. Теперь же Ум-Салих снова превратилась в нищую крестьянку, склонившую голову перед богатством и властью.
Малик вежливо перешел к заботам о своем ребенке.
- Я хочу узнать о кормилице, которую вы выбрали. Она здорова?
- Да, господин, она вполне здорова. Это моя племянница Салима.
- Настоящая племянница или мнимая? - ехидно осведомилась Амира, вспомнив о сегодняшнем спектакле в тюрьме и о своей роли в нем.
- Постыдись, сестра. - Повернувшись к повитухе, Малик начал извиняться. - Прошу прощения, Ум-Салих, но Амира еще слишком молода и иногда забывает о приличиях.
Движением, исполненным королевского достоинства, старуха слегка наклонила голову.
- Я уже говорила, мой господин, что моя племянница только вчера родила мальчика, но, увы, ребеночек не выжил, и мы его оставили в тюрьме. Это очень печально: Салима и ее муж многие годы страстно мечтали иметь детей… Но позвольте заверить вас, что в остальном моя племянница совершенно здорова. Ваша дочь получит лучшее молоко и самую горячую заботу, поверьте мне.
- Я приеду за малышкой, как только смогу. Возможно, это будет через несколько месяцев, возможно, через год. Но не беспокойтесь, пока я жив, я буду заботиться о вас и о вашей семье.
- Как вам будет угодно, господин. Вы можете положиться на своих бедных слуг.
Амира знала, что повитуха говорит правду. Конечно, Малик сдержит слово, но даже если иссякнет его золото, Ум-Салих до гроба будет хранить страшную тайну, ибо болтливость будет стоить ей головы.
Пришло время уходить, но Малик не мог оторвать взор от спящей малютки.
- Хотите подержать девочку на руках, господин? - спросила повитуха и, достав ребенка из корзины, передала малышку Малику.
Он молча прижал к груди дочку и умолк, глядя на нее мокрыми от слез глазами.
Ум-Салих и Амира тоже притихли при виде единения дочери и отца под покровом умеющего хранить тайны неба пустыни.
Малик нарушил молчание только тогда, когда они с Амирой ехали домой.
- Ты меня знаешь, - сказал он, - я не отступлюсь от своих слов. Дочь будет для меня солнцем, луной и звездами.
При этих словах Амира внимательно вгляделась в лицо брата. Он разительно изменился за последние несколько месяцев: Малик стал взрослее и жестче, по его щекам текли слезы, а ведь он не плакал даже в детстве.
После долгого молчания Малик снова заговорил:
- Конечно, в аль-Ремале все дороги для меня закрыты. Я оставлю родину, уеду на чужбину и не знаю, вернусь ли назад. - Он испытующе посмотрел на сестру. - Когда-нибудь и ты примешь такое же решение.
Подъехав к дому, Малик заглушил мотор.
- Тихо иди к черному ходу. Дверь открыта. С Бахией я обо всем договорился. Она так тебя любит, Амира, что даже отказалась от денег, которые я ей предлагал. Так что иди прямо в ее комнату и переоденься в Ночную рубашку, никто ничего не услышит. Если вдруг тебя заметят, скажешь, что тебе не спится, Бахия подтвердит твои слова.
Как, оказывается, легко решиться на обман родителей. Амира никогда прежде не лгала им. Сегодня ей предстояло сделать это в первый раз. Но при мысли об этом девушка не испытала угрызений совести.
- А ты? - спросила Амира Малика. - Ты пойдешь со мной?
Но брат отрицательно покачал головой.
- Это вызовет подозрения. Я появлюсь примерно через час, скажу, что был с друзьями. Ты же понимаешь, что мне это позволительно? - Он натянуто улыбнулся.
Это Амира понимала хорошо. Малик имел полное право наслаждаться летними каникулами. При желании он может даже не ночевать дома - отец не станет возражать: его сын уже взрослый мужчина. Амира открыла дверцу машины, и тут Малик положил ей на руку свою ладонь.
- Я дал клятву, сестренка, себе и Аллаху, а теперь хочу поклясться и тебе: никогда больше я не буду беспомощным. Никогда больше не буду настолько слабым, чтобы не спасти человека, которого люблю. Запомни мои слова.
Через несколько минут Амира уже лежала в кровати. Хотя ее не покидало гадливое ощущение, что к коже прилипла тюремная грязь, девушка не рискнула принять душ. Ничего страшного, накрахмаленная ночная сорочка была безукоризненно чиста и благоухала лавандой.
"Я не буду спать, - решила Амира. - Если закрою глаза, то снова увижу бедняжку Лайлу в страшной тюремной камере".
Но молодость взяла свое, и Амира незаметно уснула. Она открыла глаза оттого, что служанка - суданка Бахия тронула ее за плечо.
- Я принесла тебе завтрак, - сказала Бахия, обнажив в заговорщицкой улыбке ряд золотых зубов. На подносе была чашка дымящегося чая, поджаренные хлебцы, блюдце с оливками и ломтик белого сыра.
- Спасибо, Бахия, и спасибо тебе за…
- Тс-с-с, дитя мое. Чем меньше я буду знать, тем за меньшее мне придется отвечать.
- А где Малик? Он все еще слит?
- Нет, нет. Когда я проснулась, твой брат сидел на кухне. У него был такой вид, словно он вообще не ложился. Но откуда мне знать? - На лице суданки снова появилась лукавая улыбка. - А сейчас они с вашим отцом заперлись в большом кабинете.
Амира рывком вскочила с постели. За закрытыми дверями отцовского кабинета в эти минуты происходило нечто очень важное. И это важное касалось дочери Лайлы и Малика, в этом Амира была уверена. Но о чем именно говорит Малик с отцом? Забыв о завтраке, девушка наскоро умылась, расчесала свои черные, как вороново крыло, волосы, быстро оделась и торопливо сбежала по лестнице на первый этаж.
Двери кабинета и в самом деле были плотно закрыты. Приложив ухо к створке, Амира прислушалась, но уловила лишь глухой рокот мужских голосов. Надо было собраться с духом, и она решилась.
Осторожно повернув ручку двери, Амира, затаив дыхание, легонько потянула ее на себя, потом резко дернула. Скрипнули петли. Девушка в страхе застыла на месте, но разговор продолжался.
- Я уже не мальчик, - говорил Малик. - Я вполне взрослый мужчина, чтобы понимать, чего хочу от жизни. Я не испытываю ни малейшего интереса ни к международному праву, ни к менеджменту, так зачем же мне тратить на Сорбонну твои деньги и мое время? Я хочу заниматься тем, что мне по-настоящему по душе, как это сделал когда-то ты сам.
Амира почти не дышала: она ожидала от отца вспышки гнева. Но ее не последовало. Но как это Малик добровольно отказывается от чудесных соблазнов парижского университета? Сама Амира отдала бы все на свете, лишь бы оказаться на его месте.
- Ты поставил перед собой достойную восхищения цель, сынок. - В голосе отца Амире послышался сарказм. Но, может быть, ей это только показалось? - Коль скоро ты стал мужчиной, - продолжал отец, - то скажи, какое поприще ты решил для себя избрать?
- Я хочу заняться морскими перевозками, - ответил Малик таким тоном, словно его решение было плодом длительных раздумий и сомнений. - Но я отнюдь не глупец и понимаю, что не смогу обойтись без твоей помощи. Поэтому я хочу попросить тебя об одолжении, о котором буду помнить всю жизнь. Не замолвишь ли ты за меня словечко своему другу Онассису? Не сможет ли он меня куда-нибудь пристроить? На любое место и должность. Я буду работать и учиться. Как ты, папа.
Амира была уверена, что при этих словах Малика отец улыбнулся. Он частенько рассказывал домашним историю о том, как в семнадцать лет, не имея никакого образования, занялся торговлей шелком и со временем стал известным в королевстве богачом.
- Но тогда было совсем другое время, сынок, - ответил Омар, в его тоне прозвучала неожиданная мягкость. - В наши дни университетское образование может быть очень и очень полезным для человека… Некоторые считают даже, что оно просто необходимо.
- Отец, ты же знаешь, что я не самый прилежный в мире студент. Ты не раз об этом говорил. Да и у меня есть диплом Викторианского колледжа. Остальному я научусь сам, это я тебе обещаю.
Наступило молчание. Амира поняла, что Малик улыбается своей неповторимой улыбкой, перед которой было трудно устоять.
- Кроме того, - продолжал Малик, - не ты ли, порицал многих своих друзей, сыновья которых учились в европейских колледжах и университетах? Я же слышал, что ты говорил, что их сынки получают свои дипломы в казино и публичных домах. Ты должен радоваться, что меня не прельщает такая разгульная жизнь.
Омар рассмеялся. Послышался звук крутящегося диска телефона. Омар набрал номер и, когда в трубке ответили, заговорил по-английски.
- У Онассиса есть для тебя место, где ты бы мог присмотреться к делу, - сказал отец, закончив разговор. - Но это не Париж. - Он помолчал, словно ожидая возражений сына, но Малик молчал. - И даже не Афины… Ты будешь работать в Марселе.
- Я согласен работать где угодно. Спасибо тебе, отец.
- Но помни, что Онассис дает тебе только шанс. Все остальное зависит только от тебя самого. Ты должен сам добиться успеха.
- И я его добьюсь!
- В добрый час!
Скрипнув стульями, мужчины встали. Амира отпрянула от двери и бросилась в свою комнату.
Как только Омар уехал в офис, она поспешила к брату. Бахия была права: Малик действительно не спал всю ночь. Он побрился и переоделся, но выглядел утомленным, его воспаленные глаза говорили о бессонной ночи и невыплаканных слезах.
- Я слышала твой разговор с отцом. Зачем ты сказал ему, что не хочешь ехать в Сорбонну? Ведь это неправда.
- Теперь правда, сестренка, - сказал Малик, потрепав Амиру по волосам. - Слишком за многое я теперь отвечаю, понимаешь? Так что мой отказ от Парижа не слишком большая жертва. - Его голос дрогнул. Малик вспомнил о том, что должно было произойти через несколько часов.
Наступало роковое утро. Что было делать, о чем говорить? Амира хотела побыть с братом, но он предпочел одиночество, заперевшись в своей комнате.
Девушка взялась за книгу, но смысл прочитанного ускользал от нее. Амира попыталась было помочь Бахии на кухне, но и там все валилось у нее из рук.
А часы все текли и текли, и казалось, что этой пытке не будет конца.
В час дня, сразу после утренней молитвы, Лайле суждено было умереть.
Незадолго до полудня Малик ворвался в комнату Амиры.
- Я ничего не могу с собой поделать! Я должен туда пойти! Мое место рядом с ней!
- Нет, Малик, ты не должен этого делать. Кто-нибудь заподозрит…
- Никто ничего не заподозрит. Все решат, что сынок богача захотел пощекотать себе нервы, - с горечью произнес Малик.
- Тогда я пойду с тобой.
- Ни в коем случае! Молодой девушке там не место.
- Ты что, забыл, что прошлой ночью я была в аль-Масагине? Когда я собиралась туда, ты не отговаривал меня.
"Я сейчас очень нужна Малику, - подумала Амира, - он в таком состоянии, что вполне способен на необдуманные слова или поступки".
Между братом и сестрой завязался ожесточенный спор. Малик запретил ей присутствовать на казни, и тогда Амира решилась на последнее средство.
- Если ты не возьмешь меня с собой, то я сама пойду к тюрьме, так и знай.
Малик промолчал, и Амира поняла, что победила.
Задолго до срока Амира выскользнула из дома с пакетом, где лежал ее мальчишеский наряд. Забравшись в машину Малика, она переоделась и водрузила на нос солнцезащитные очки.
Посреди выжженной беспощадным южным солнцем безлюдной площади высился вкопанный в землю толстый деревянный столб, рядом с ним громоздилась куча насыпанных чьими-то недобрыми руками крупных белых речных голышей.
Поначалу Амире показалось, что в судебной машине произошел неожиданный сбой и исполнение приговора отсрочили или отменили. Площадь была пустынна. За исключением двух полицейских, на ней никого не было.
Но нет, в тени тюремных стен прятались сотни пришедших на казнь людей. Некоторых Амира знала - это были друзья отца и Малика. Но в основном здесь собрались бедняки. И было очень много женщин, гораздо больше, чем мужчин.
Из ворот тюрьмы вывели Лайлу и привязали к позорному столбу. Глаза несчастной закрывала черная повязка. В десятке метров от столба застыли, словно статуи, члены семьи Лайлы.
Согласно закону, они были обязаны присутствовать при казни: мужчины - чтобы разделить позор женщины, а женщины - чтобы видеть, что их ждет, если они осмелятся свернуть с праведного пути.
Амире показалось, что она вот-вот потеряет сознание, но, взглянув на мертвенно-бледное лицо брата, девушка вновь обрела мужество.
Сильно сжав руку Малика, Амира услышала, как он что-то шепчет. Прислушавшись, она поняла, что это молитва. Тем временем судебный чиновник зачитал состав преступления Лайлы и огласил приговор. Вперед выступил старший брат осужденной с камнем в руке.
Размахнувшись, он изо всех сил швырнул крупный голыш в лоб сестры.
Эта ужасная картина глубоко врезалась в сознание Амиры. Кто знает, бросил ли он камень с такой силой из ненависти или из любви, стремясь одним ударом прекратить страдания любимой сестры.
Каковы бы ни были намерения брата Лайлы, он в них не преуспел. Как раз в этот момент Лайла повернула голову - Амира могла бы поклясться, что она посмотрела прямо на Малика, - и камень лишь рассек кожу на лбу несчастной.
По лицу Лайлы потекла кровь. Она вздрогнула, выпрямилась и тряхнула головой, словно стараясь прийти в себя. И в эту секунду раздался страшный крик, похожий на вой стаи бешеных псов.
Толпа бросилась к столбу. Люди отталкивали друг друга, стремясь первыми добраться до кучи голышей. На Лайлу обрушился град камней, они сыпались так густо, что казались стаей белых птиц, летящих над тюремной площадью. К своему ужасу, Амира увидела, что самыми жестокими и ревностными палачами были женщины. Они выкрикивали неистовые проклятия и, швырнув камень, бросались за следующим.
Несколько мгновений Лайла извивалась, словно стремясь увернуться от убийственных ударов, но потом ее тело обмякло и бессильно повисло на веревках. При каждом попадании камня в цель голова девушки болталась из стороны в сторону, как у тряпичной куклы. Все кончилось стремительно, как дождь в пустыне: несколько секунд, и последний камень с грохотом упал на выжженную солнцем площадку у столба.