- Находился. Пока дело на него не завели. А сейчас… - Алексей хотел рассказать о смерти Буры, но раздумал. Своими подозрениями толстяк начал раздражать. Действительно, Женька…
А бармен снова, нахмурился. Этот новый поворот все объяснял. Все ставил на свои места. Понятно теперь, что пацан этот - случайный пассажир, а не "подкладка". Но почему Бура избрал его курьером…? Не похоже на Алексея… Не похоже. Но глаза у паренька чистые, "не гнедые". И смотрит, не отводя. Да и сам не ведется.
Он протянул пухлую, но очевидно - сильную ладонь.
- Ладно, приятель. Давай маляву.
- Какую… маляву? А! Маляву!.. Нет, записки не было. Он на словах передал. Но только Дикому Рудику.
- Нет Рудика. Вчера уехал в Ташкент. Нарика-армяна хоронить. Будет только через семь дней… А если что срочное передал Бура - можешь мне сказать. У меня с Рудиком связь есть.
- Нет. Бура конкретно поручил, чтобы ему лично. С глазу на глаз.
- Тогда жди. Через неделю будет. Ты оставь адресок… Вообще-то тебе есть, где кости бросить…?
- Конечно есть! - обиделся Алексей. - Я - москвич.
- Тогда заходи через неделю.
* * *
Роман с Владой развивался бурно. Они встречались каждый день. Проснувшись, Лекс поспешно выпивал кофе и бежал к дому Влады. Садился на скамейку и поднимал глаза на окна… на окно спальни.
А Влада неожиданно открыла в себе новое качество: оказывается, она может вставать рано: в половине девятого. Проснувшись, отодвигала занавеску: сидит! ждет! Наскоро перехватив, чем мама оставила, садилась к зеркалу и поспешно накладывала макияж. Поминутно выгибала шею, выглядывая в окошко: не ушел! Сидит!
Гуляли они до семи-восьми вечера. Дольше папа не позволял. Эти десять-одиннадцать часов пролетали так скоро! Стремительно, незаметно: как секунды в детстве или как недели в старости. Расставаясь, оба хмурились, обижаясь непонятно на что или на кого. Досадовали. А назавтра - опять встреча, опять беспечное, но наполненное большим смыслом времяпрепровождение, и на итог - хмурые домики бровей…
…До встречи с Владой оставалось еще полчаса. Чуть не поминутно Лекс бросал взгляд на часы, подносил их к глазам, чтобы убедиться - не остановились они. Невыносимо вязко тянулось время. Чтобы скоротать его, зашел в цветочный павильон. Букетики, букеты, корзины - как это изобилие цветов умещалось в крохотной будочке!
Алексей рассматривал цветы с пресыщенной ленцой:
- Дайте-ка мне вон тот кулек с розами.
Цветочница бережно вытащила цветы из ячейки. А Лекс увидел во втором ряду какой-то, похожий на карликовое дерево, цветок. Не само растение, а его цвет взволновал Алексея: точно цвет глаз Влады!
- Это что за растение?
- Вы про это?.. Вот это?.. Ах, это! - Цветочница снисходительно поморщилась. - Это гиацинт. Но это… знаете ли, специфический…
- Давайте этот. Специфический.
… - Боже мой, Алексей! Это же гиацинт! Мой любимый цветок! Откуда ты узнал?! - Влада прижала веточку к лицу и нежно поглаживала ее щекой. Улыбалась. Глаза ее повлажнели, прибавив к соцветию еще одну безупречную пару.
На следующий день Лекс хотел снова взять этот цветок. Но одумался: решил, что гиацинт будет для них с Владой цветком особого дня.
…С работы Алексей вылетел. За прогулы. Нет, не за гуляния с Владой, а еще до их первого свидания. На следующий день после освобождения он явился во "Дворец спорта", где числился коммерческим директором. Увидев его, генеральный - бывший чемпион чего-то по плаванию - озадаченно остановился:
- Алексей?! А как ты… здесь? Тебя что, освободили?!
- Как видишь… И еще извинения принесли. За ошибку.
- Вот как? Поздравляю… - уныло выдавил Кищкин - такая фамилия была у генерального. Он задумчиво покусывал губу. - А когда тебя выпустили?
- Вчера.
- Вчера?! - Брови Кишкина взлетели, глаза удивленно округлились. Он так изумился, будто выпустить вчера было нарушением Конституции. - А тут… знаешь ли… пока тебя не было… Давай-ка, пройдем ко мне.
У себя в кабинете генеральный заметно осмелел. И сообщил, что в связи с финансовыми проблемами, его, Бравина, должность упразднена.
- Теперь мы вынуждены… ужиматься.
Лекс посмотрел на его тучное тело и усмехнулся: представил, как эта гора мяса "ужимается". В общем, понял он все: этот лещ моментом воспользовался, чтоб урвать основную часть пирога. "Дворец спорта" переходил из ведения Госкомспорта в категорию приватизированных. И обещал стать лакомым кусочком для своих хозяев. А между прочим, его высокую эффективность обеспечил именно Бравин. Это он… Да, что там рассусоливать! Понятно, что Кишка моментом воспользовался, чтоб от конкурента избавиться. Случись акционирование - не видать бывшему чемпиону чего-то по плаванию директорского кресла.
Вот так потерял Алексей свою работу - хорошее, перспективное дело. А вообще, может оно и к лучшему? Может быть…
* * *
У Рудика Дикого был небольшой дефект: в юности в драке ему сломали нос. С годами деформация переборки усугубилась, затруднила дыхание. Дышал он ртом, отчего рот всегда был приоткрыт. Не так, как у слабоумных, а чуточку. И разговаривал он с легкой одышкой. Как ни странно, это придавало его словам некую увесистость, солидность.
Он внимательно слушал рассказ Алексея, стараясь не обнаружить эмоций. О смерти Буры Дикий узнал на следующий же день. А вот о Сером - только сейчас. Нехорошо улыбнулся:
- Ладно, братишка, что еще сказ…говорил Бура.
- Еще сказал, что свои деньги завещает ребятам.
- Так и сказал: деньги завещаю ребятам? - прищурился Дикий.
- Нет, он… вроде… отдаю пацанам на сигаре… на курево. А меня посадил в долю на буровое очко.
Подозрительный прищур разгладился:
- Вот это уже точнее. Как говорится, ближе к тексту. "Буровое очко" - это его слово… Любил в карты катать. В буру. А буровое очко - это тридцать один. Стало быть, парень, тридцать один процент от его доли тебе переходит.
- А мне за что? - Алексей искренне недоумевал по поводу нежданного наследства. - У него, наверное, семья есть. Вот им пусть и переходит.
- Нет у Буры никого. В позапрошлом году его отец, маманя и брательник - все за двадцать дней кони двинули. Что интересно - не принудительно, а по судьбе, от разных болезней. Но спеклись так дисциплинированно: все трое за двадцать дней. Как будто их, бля, из пулемета перестреляли.
- А жена?
Дикий изумленно воззрился на наивняка. Бровь его изломилась, но тут же лицо смягчилось: что взять с неотесанного в понятиях фраеришки?
- Нет жены, - коротко ответил он, пряча усмешку. - Бабки, которые тебе Бура завещал, в дело вложи. От навара десять процентов отстегивать в общак будешь. Это по закону. Если где заковыка какая или косогор - не стесняйся, приходи. Раз от Буры ты - значит, своим будешь.
…В тот же день Дикий отправился к Мале - главному разборщику.
- То, что Буру завалили, - я понял с самого начала, - солидно покачал головой Маля. - Не из тех людей Бура, которые на штырь натыкаются… Я тогда с ходу поручил разобраться. Долетал до меня ветерок, что Серого это дело, но прямых уликов не было… - Он косо усмехнулся. - А вот сейчас картина прояснилась. Раз сам Бура прокоцал… Ему верю. Да, развязался Серый, распоясался… Ладно, Дикий, разберусь я с ним.
- Если позволишь, Маля, я хочу своими силами эту гниду раздавить.
- Что так? - криво усмехнулся разборщик. - Ты же знаешь, для этих дел получатели существуют. Зачем хлеб у ребят отымать?
- Тут, Маля, личное… Должок у меня перед Бурой.
- Хвалю, - уже не криво, а широко улыбнулся Маля. - Знаю о твоем долге: с братком твоим они корешовали, а когда брата угрохали, Бура оборотку дал. Помню… Да, человеком был Бура. Пусть земля ему будет прахом… Добро, Рудик, иди, возвращай должок…
Дикий сидел во главе стола. Пил разбавленное лимонадом сухое вино. По обе стороны расселись вызванные им соратники. Сделав очередной глоток, Дикий поднял свои воловьи глаза:
- Короче, братва, я хочу предъявить Серому. Это он Буру заказал. Давайте решать, как добраться до его горла. - Замешательство в глазах собравшихся немедленно рассеял: - Что встрепенулись? Решили, что Рудик самосуд вершит? Я не Куклусклан. Прежде чем вас собрать, взял квиток от Мали. Так что, все по понятиям… Какие будут предложения?
- До Серого добраться нелегко… Он в "СЗО" безопасностью рулит.
- В "СЗО"? Это у Фауста, что ли?
- Так точно… В его подчинении двадцать рыл. И все экслюзированы.
Дикий сварливо поморщился:
- Любишь ты, Костя, загадки задавать. Какие-то слова… Как ты сказал?
- Экслюзированные? Это значит - право на ношение оружия имеют.
- Вот так, по-русски, и говори. Мол, власть у них на боку и по первому требованию вольту обнажают.
- Именно, - кивнул Костя. - По первому требованию Серого. Он же у них рулевой. Любой из его полканов будет стрелять - и фамилию не спросит. И ничего ему за это не светит: это его служебная обязанность… Нет, Рудик, в лобовую Серого не достать. Тут обходной маневр нужен.
- Есть один подход… - вставил слово другой сподвижник Дикого. - Телка у него, Светка, кажется, зовут. Серый втерся в нее по самые уши. А она его не кнокает, но бздит по-черному. А сорваться не может. Ножки-то короткие… От Серого не спрячешься. Серый ведь…
- Ты короче раскладывай! Без анализов… Где ее найти? Я ей сделаю предложение, от которого она не выкрутится… Давай реквизиты.
- Сам я не знаю… Ее один залетный из Узбекистана знает. Только он не блатной. Полукровка. Хотя понятия соблюда…
- Слушай, Марат, давай короче. Этого залетного сможешь достать?
- Смогу. Алик Пирожок. Он каким-то…
- Пирожок? Его знаю. Так он в Москве?
- Да, в Москве он, на каком-то рынке рулит.
- Давай, пригласи его. Скажи, Рудик просит его зайти. На бокал вина сухого, - сказал и запнулся: вспомнил, что Алик не пьет спиртного.
… Пирожок оказался солидным, степенным мужчиной лет 45–50, с грустными и очень отзывчивыми глазами. Никак не выветрила из него Москва этой провинциальной манеры - переступать порог дома с подарками. Войдя, он передал одному из шестерок Рудика пакет и с почтением но, сохраняя достоинство, поздоровался с Диким.
Дикий пил вино, а перед трезвенником Пирожком поставил гранатовый сок и пахлаву, специально заказанную для гостя. Знал: печеное было слабостью Алика. Единственной. Все остальное было силой.
- Ну как ты, Алик?.. Да, дочки нормально учатся? Проблем нет?
- Уже закончили, Рудик. Твоими радениями.
- А я при чем? - наигранно изумился Дикий.
- Ты, может быть, забыл, а я помню. И дочери помнят, как ты помог им.
- Так ведь они у тебя умницы-разумницы! Для чего им помощь?
- Все так, только, чтобы ум свой обнаружить, им надо было экзамен сдать. А вот документы у них не принимали. Мол, иностранцы. Я и деньгами входил, и консульство подключал, - не пролезло. А ты только слово шепнул ректору, и допустили их. Приняли документы. Так что, Рудик, я должник твой.
Рудик, самодовольно посмеиваясь, долил в бокал вина.
- Я и забыл… Эх, Алик, если всех, кому я хорошее сделал, на Манежной площади собрать - не поместились бы… А таких, как ты, которые добро не забывают - на пальцах одной руки Ельцина пересчитать можно. А ты потому помнишь, что сам добро любишь делать. Таких людей единицы: я, ты, да Маля… Да, Алик… Я как раз сейчас одно доброе дело намерен сделать. Потому тебя и позвал. Помощь твоя в этом добром деле нужна.
Дикий изложил свою просьбу. И удовлетворенно отметил, что Пирожок проявил энтузиазм: Алик и сам был очень озабочен судьбой Светы. Ее, как и многих других земляков, Пирожок опекал. И ее нынешнюю беду принимал близко к сердцу. А предложение Дикого решало все проблемы.
- Считай, Рудик, что она согласна. Мне ее даже укатывать не придется: она, бедолага, ждет не дождется, как из лап Серого вильнуть.
…От Дикого Алик поехал прямо к принужденной любовнице Серого. Зашел к ней без опаски: Сергею он был представлен как двоюродный брат Светы, так что его визит у Серого никакого ажиотажа не вызвал бы.
- Вот что, Светка. Есть возможность вернуться в Самарканд.
- Какая возможность, Алик? Ты же знаешь, этот гад меня из-под земли найдет. У этой мрази знаешь какие длинные и гадкие руки… Бр!.. - Она поежилась и обиженно надула губки. - Попала я, Алик, как кура в щи… Нет, нет, не думай, я тебя совсем не виню! Никто здесь не виноват. Одна я…
- Ты подожди, - Пирожок успокаивающе положил руку ей на плечо. - Ты же знаешь, я для ветра не разговариваю. Сказал - есть возможность, - значит есть! Приедешь в Самарканд, позвонишь вот по этому телефону - спросишь Зафара. Его оповестят о тебе. И с той минуты ни один Серый, Белый или Серобуромалиновый к тебе не приблизится. У этого Зафара в Узбекистане могущество такое, что…! Короче, положись на мое слово. Кроме того, получишь десять тысяч зеленых.
Света заглядывала в его глаза, пытаясь понять - явь ли это? Алику она привыкла верить, но Серый… Этот гад разрушил все ее прежние представления и веры: в справедливость, в добро… Хотя Алик зря не обнадежил бы… Эх, была не была! Хуже, чем сейчас, быть не может. Воспоминания о подонке Сергее разрешили ее сомнения.
- Согласна! - выдохнула она. И словно путы свалились с ее ног и с души.
Заручившись согласием Светланы, Рудик стал готовить месть:
- Охарактеризуй мне Серого, сестренка. Что он такое?
- Сергей? - Света вскинула на Рудольфа злой взгляд. - Он… как бы выразиться поделикатней?.. мразь, подонок, мерзопакость!
- Это понятно, - согласно кивнул Дикий. - А какие у него привычки?
- А какие у подонка привычки: нажраться, налакаться и кувалды свои распускать. Он такая мразь! В постели - дерьмо дерьмом, а когда кончает - орет, как свинья недорезанная.
Рудик с Костей отозвались на эту деталь коротким переглядом.
- Что, всегда орет? Орет голосом или словами?
- Словами. Грязным матом… Как будто ему яйца выдергивают.
Снова коротко переглянулись мужчины. Одобрительно отнеслись они к экзотической манере Серого.
- В общем, сестренка, сделаем так…
Шеф Серого свои уикенды проводил на охраняемой даче, и потому суббота была узаконенным выходным для Овчинникова. Суббота и воскресенье были его днями. К Светке обычно он приходил между десятью и одиннадцатью ночи, основательно погуляв в каком-нибудь кабаке. За вынужденную трезвость пяти рабочих дней в субботу он отрывался. Его приходилось вносить на руках. До постели. В постели же он в помощниках не нуждался. Здесь обходился без помочей.
Прежде чем внести "тело", телохранители устраивали полный шмон. Так они называли дотошный осмотр всех закоулков: в шкафах, на антресолях, под кроватью. И в этот раз сурово-сосредоточенные морды заглядывали во все углы.
- Кто там? Это ты, Сереж? - послышался из ванной серебряный голосок Светки. Мирно журчала вода из душа, слышалась музыка: Светка обычно купалась под магнитофон.
- Это мы, Светлана Андреевна, - пробасил один из "секьюрити", продолжая прочесывать комнаты. Второй подошел к ванной и вежливо постучал в ребристое стекло:
- Светлана Андреевна, - игриво пропел, - мне надо войти, проверить.
- Вот я тебе проверю! Не смей даже думать!
- Да мне же по инструкции требуется, - смеялся телохранитель. - Вдруг под ванной кто-нибудь…
- Я вот скажу Сергею, что ты ломился ко мне. К голой. Он даст тебе этой инструкцией по башке. - Голос у Светки был взволнованным, почти истеричным. Игривого настроя охранника она не приняла.
- Да пошли, Шураня, чисто все… Она же дура, - продолжал уже на лестнице старший. - И в натуре может двинуть, что ты к ней ломился. Ну ее, прошмандовку эту!
Серого занесли и, предварительно раздев до плавок, уложили на уже разобранную чистую, хрустящую постель. Разбросавшись, он с наслаждением втянул запахи постиранного, прохладного белья и ощерился, обнажив обойму золотых коронок. Вообще золота на этом теле было, как на хорошем прииске: кроме коронок, тяжелый перевес с массивным крестом; на запястье правой руки - браслет, на левой - часы, на мизинце кольцо с опалом, а на указательном - массивный перстень с бриллиантом. Любил Серый золото. И многие знали об этой его невинной привязанности.
- Светка, сучечка моя, где ты там застряла?! Иди к своему Сержику… Ну что ты там телишься? Смотри, не натри новых дыр. Мне твоих трех вполне хватает! Ха-ха-ха! - рассмеялся Сергей. - Шураня, заноси!
Шураня, предварительно постучав, занес в спальню поднос с коньяком, шампанским и фруктами. Оставил на тумбочке и вышел, закрыв дверь. Они с напарником расселись в удобных креслах соседней комнаты. И теперь, после того как напитки и фрукты занесены, по инструкции они должны были включить телевизор на полную громкость.
- Светка, прошмандовочка моя, я долго буду тебя ждать? Посмотри какой у меня восклицательный знак! Это значит - я тебя кнокаю, моя сученочка. Иди же скорей.
Дверей в ванную было две: одна выходила в коридор, другая - в спальню. Из этой второй вышла Светка: сучоночка, прошмандовочка. Нагая, прекрасная, волнующая. На лице ее застыла улыбка: но какая-то испуганная, затравленная. Но Серый этих нюансов не замечал. Прядь его вспотевших густых волос упала на лицо. Опершись на локоть, он наливал шампанское Светке, коньяк себе. Прикрывая свою наготу - тоже что-то новое и тоже прошедшее мимо внимания Серого, - она легла рядом с любовником и тревожно вглядывалась в его сильную спину. Повернувшись к ней, он протянул ей бокал и, не дожидаясь Светки, быстро вылил коньяк себе в рот.
- Ну, пей же скорей! - Голос его осип. - Смотри, как мы созрели! - Он откинул простыню, показывая степень возбуждения.
- Дай мне дольку ананаса. Закусить, - тоже сипло попросила Светка.
- Никаких ананасов. Закусишь клубникой. Смотри, какой плод! Такого ни в одном "Перекрестке" не найдешь. - Он снова хохотнул и уселся на подушку, подталкивая руку с бокалом ко рту Светки. - Ну пей же, скорей, дурочка, смотри, какая закусь тебя ждет!
Четыре сильных руки охватили его одновременно. Одна рука накрепко залепила ему рот.
Светка немедленно юркнула с постели в ванную. В ту самую ванную, откуда и вышли трое мужчин. Двоих, держащих его - крепко, намертво держащих! - Серый не знал. Третьим же был Дикий. Самый близкий корефан Буры. Серый уже все понял. Понял, что его сейчас убьют. Понял, что катушка его жизни на размоте. С особой болью понял он, что сдала его Светка! Эта неблагодарная блядь, курва, Светка, которую он с помойки поднял, баловал, нежил, его сдала.
Неторопливо, смакуя момент, Дикий вытащил из кармана плаща футляр. Из футляра достал блеснувшую желтым штуковину. Кусок арматуры, но только позолоченный: Серый ведь так любит рыжье! Удобно приладив к ладони, Дикий улыбнулся, подмигнул Серому и воткнул золотую железку в правый глаз. В тот же, в который засадили Буре.
- Увидишь Буру, передавай ему привет. Если встретитесь.