- Украинскому государству нельзя игнорировать ментальные различия между Западом и Юго-Востоком страны. Так исторически сложилось, что мы - разные. Мы говорим на разных языках, у нас разные взгляды на наше общее прошлое, но у нас одно государство. Жители Юго-Востока страны имеют право защищать свои традиционные ценности, свой язык, свою историю, своё право быть такими, какие они есть. Но сегодня мы обязаны найти возможность урегулировать ситуацию мирно, без крови. Поэтому я обращаюсь ко всем одесситам - русским, украинцам, представителям других национальностей - с просьбой воздержаться от кровопролития. Сегодня наше общее будущее и целостность государства зависят от благоразумия, мудрости и сдержанности.
В нашей колонне самым резким был плакат "Одесса! Гони Бандеру в шею!", но когда я увидел шествие радикалов, то первое сравнение, пришедшее на ум, было с маршами гитлеровских молодчиков. Единичные лозунги "За единую Украину" и "Слава Украине!" терялись среди черно-красных транспарантов "Смерть врагам", "Москалей на ножи" и портретов Степана Бандеры. А на тротуаре симпатичные дивчины, весело смеясь, разливали из канистр по бутылкам зажигательную смесь - "коктейль Молотова".
На Греческой площади нас атаковали бандеровцы. Ловко орудуя палками и битами, они легко расчленили нашу колонну на две части. Кому-то удалось забежать в супермаркет и забаррикадироваться там, но большинство отступило - на Куликово поле. Милиционер сказал правду: силы оказались не равны. Радикалы, осознав своё превосходство, крушили всё на своём пути. Падающих противников забивали насмерть. Палаточный лагерь "Антимайдана" был раскурочен и подожжён.
- Отступаем в Дом профсоюзов! - успел передать мне команду чумазый от дыма и сажи братишка.
Я ринулся за ним, но сильный удар в затылок поверг меня наземь. Не знаю, сколько времени я пролежал без сознания, но когда очнулся, здание уже всё пылало. Задыхавшиеся от дыма люди выпрыгивали из окон со второго и третьего этажа. На них тут же, как стервятники, налетали бандеровцы, с криками "Умри!" и "Слава Украине!" добивали несчастных топорами и битами. Не щадили никого: ни стариков, ни женщин. Я видел, как один толстяк в каске и бронежилете стрелял из пистолета по окнам в людей. Как другие бравые радикалы бросали в окна бутылки с "коктейлем Молотова", закатывали в двери горящие автомобильные шины, разворачивали пожарные машины, мешали пожарникам тушить пламя. В одном из дымящихся оконных проёмов я увидел искажённое болью лицо брата, но оно быстро исчезло в огне.
Георгиевская ленточка сорвалась с моего пиджака, видимо, когда я упал. Это меня и спасло. А потом капитан, который подходил к нам с Гавриком в начале демонстрации, вывел меня за оцепление и на милицейской машине отвёз на Фонтан.
Уже темнело. Цветущие деревья в сумерках выглядели зловеще, как на кладбище. Мама одиноко сидела на лавочке возле дома и ждала сыновей.
- Вот, Майя Александровна, принимайте сына, - виновато произнёс милиционер, помогая мне вылезти из уазика.
- Спасибо, Паша. А где Гаврик? Уже так поздно, а его всё нет.
Капитан потупил взгляд в землю.
- Он оказался в Доме профсоюзов. Будем надеяться на лучшее.
Но лучшего не случилось. Ни в одну из городских больниц семнадцатилетний подросток не поступал. А в морге ответили, что можно приехать на опознание тела.
Мама вернулась утром. С чёрным лицом, впалыми глазами и вся седая. Я тоже не спал всю ночь. По "скорой" увезли в больницу с сердечным приступом её мать, и я остался в доме один.
Белая, как привидение, она бесшумно подошла ко мне и беззвучным голосом сказала:
- Он задохнулся от угарного газа. Только обрела одного сына, но потеряла другого. Теперь ты у меня остался один, Даня. Не бросай меня.
Да как я мог её бросить в таком состоянии! Мать - в больнице, муж - в плаванье посреди Тихого океана. Такова участь моряков, даже на прощание с самыми близкими людьми просто физически порой попасть не могут. Спасибо маминым родственникам и друзьям, они помогли в трудную минуту, организовали похороны.
В тот день 43 одессита погибли от рук националистов, но в городе говорили о сотнях жертв, что власть прячет в подвалах горы трупов. Гаврика хоронили с другими погибшими. Панихида превратилась в настоящий митинг против киевской хунты. Молчаливая чёрная живая лавина грозно растекалась вслед за гробами по улицам самого весёлого и бесшабашного черноморского города, а вдоль берегов этой траурной скорбной реки с каменными лицами стояли автоматчики из национальной гвардии.
Местные власти даже выделили матери материальную компенсацию в несколько тысяч гривен. В городе был объявлен трёхдневный траур по погибшим.
Я позвонил на работу и попросил продлить отпуск без содержания ещё на неделю в связи с гибелью брата.
Поминки на девятый день организовали дома. Несмотря на горе, а может, и благодаря ему, я быстро освоился в Одессе. На Фонтане все принимали меня как брата Гавроша, и далее торговки на Привозе делали для меня особую скидку. Ведь людская молва распространяется быстро, особенно в Одессе.
За столом собрались в основном одноклассники и единомышленники Гаврика. Поминки не обошлись без политики.
- В администрации киевского президента нашу Хатынь назвали "провокацией ФСБ". Дескать, ватники сами себя подожгли и отравили каким-то газом. Человек в здравом уме до такого даже не додумается.
- Это ещё что? Я на сайте "Правого сектора" такое вычитал! Вот, распечатку сделал. Послушайте: "В этот день небезразличная общественность ликвидировала шабаш путинских наёмников и рядовых дегенератов в Одессе. Пьяницы, наркоманы, другие люмпены, а также проплаченные российские активисты и засланные диверсанты позорно бежали от разгневанных украинских граждан". Во как! Полный бред!
Ни в какой Киев мы с мамой, естественно, не поехали. На следующий день после поминок прилетел из Манилы отец Гаврика. Я оставил маму на попечение мужа и вернулся в Москву. Мне расхотелось знакомить её с Катей.
Сгоревших трупов я насмотрелся в Донбассе. Обугленные тела ополченцев в бронетранспортёрах выглядели, безусловно, ужасными, но это была естественная смерть солдат на войне, а сожжённые в своих домах старики, женпщны и дети никак не укладывались в моём сознании. Этим преступлениям нет объяснения, нет прощения. Если бы Катя увидела хоть одним глазком "подвиги" украинских гвардейцев, думаю, от её патриотизма не осталось и следа.
Глава 7
Ненависть любви
Тёмная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах, тускло звёзды мерцают.
В тёмную ночь ты, любимая, знаю, не спишь,
И у детской кроватки тайком ты слезу утріраешь.Владимир Агапов
Москаля на слезу не пробьёшь.
Украинская поговорка
- А когда мы возьмём Киев, ты познакомишь меня со своей Катей? - спросил меня Монгол и хитро улыбнулся.
В Киев я всё-таки дозвонился. Катя соизволила взять трубку. Мне так много нужно было ей сказать, но, едва услышав её родной певучий голос, я забыл обо всём и только, словно попугай, твердил, как сильно люблю её. Она слушала меня долго, а потом тихо и грустно сказала:
- Я тебя тоже полюбила, Дан. Но мы теперь по разные линии фронта. Прости.
Звонок оборвался. Больше её номер доступен не был.
После этого разговора я вообще сошёл с ума. Одесская трагедия, гибель брата отрезвили мой мозг, а общение с Катей, её признание в любви навели новое наваждение. Я снова думал только о ней. Но теперь это чувство окрасилось в цвета ненависти к украинским нацистам, убившим моего брата и укравшим мою любовь.
У меня возникли проблемы на работе. Доверив мне судебное управление, руководители холдинга рассчитывали на мои карьерные амбиции, высокую мотивацию, что у меня земля будет гореть под ногами, я весь отдамся работе. Так оно и было, до Олимпиады. Я буквально ночевал в офисе, вникал во все дела, рвал и метал своих оппонентов в судах и от подчинённых требовал такой же самоотдачи. За три месяца моё управление не проиграло в суде ни одного дела. Это был мастер-класс экстра!
И вдруг всё резко изменилось. Нет, мои юристы какое-то время ещё по инерции продолжали держать набранный темп, но без полководца армия сражений не выигрывает.
Фирма Азамата вновь предъявила нашему холдингу многомиллионный долларовый иск. Учитывая важность этого дела, я расписал его себе. И проиграл. Причём казахстанские коллеги поймали меня на мелочах, которые я не удосужился проверить, расправились со мной моим же оружием. Как юрист я понимал, что дело проиграно окончательно, никакие апелляции и кассации здесь не помогут. Дирекция по персоналу вынесла заключение о моём неполном служебном соответствии занимаемой должности. В пятницу я выпил в баре литр виски. А в субботу утром впервые в жизни опохмелился. Запасов спиртного в моей съёмной квартире хватило бы надолго. В понедельник перед началом рабочего дня я позвонил секретарше и, сославшись на плохое самочувствие, сказал, что меня сегодня не будет.
Домофон настырно пищал. Яркое солнце заливало захламлённую гостиную, разбросанные на паласе пустые бутылки ослепительно блестели и пускали на потолок солнечных зайчиков. Я сполз с дивана и, запинаясь о стеклотару, поплёлся к двери. Спрашивать "кто?" не имело смысла, на дисплее домофона лоснилась круглая и довольная физиономия Азамата. Я молча впустил гостя в подъезд.
- И в честь чего праздник? - поинтересовался он, увидев последствия попойки.
- Это не праздник, друг. Это - горе. У меня брат погиб.
- Какой брат?
- В Одессе. Сгорел заживо. Фашисты, сволочи, сожгли. А ему семнадцать лет всего было. Он хотел поступить в университет, стать журналистом.
- Это сын Майи?
- Да, мамин сын - Гаврик, Гаврош. Мой брат. А ты откуда про мою мать знаешь?
Азамат смутился, но быстро собрался:
- Справки наводил. Да, горе так горе. Прими мои соболезнования, Данила Владимирович. Но это вовсе не повод, так напиваться, работу прогуливать. У тебя своя жизнь. О ней надо думать.
Я плюхнулся в кресло и выплеснул в бокал остатки виски. Потом вспомнил, что не один.
- Ты со мной выпьешь, Азамат Абишевич? Давай помянем брата.
Гость снял пиджак, ослабил галстук, расстегнул пуговицу на вороте рубашки, так что второй и третий подбородки сразу растеклись по массивной шее, и достал из портфеля бутылку французского коньяка. Поставил её на стол и сказал:
- От чего же не помянуть душу невинно убиенного. Как, говоришь, звали брата? Гаврила? Гавриил, значит. Как архангела! По-арабски - Джебраил. Именно он продиктовал пророку Мухаммеду в Аравийской пустыне откровения Аллаха - священную книгу всех мусульман Коран. Теперь, Данила, твой брат в раю. Давай выпьем за упокой его души.
Азамат налил себе коньяку, и мы выпили, не чокаясь.
Гость отыскал на тарелке ломтик лимона и, морщась, прожевал его.
- А почему ты пьёшь спиртное? Нарушаешь заветы ислама?
- Здесь можно, брат. Аллах остался за Барнаулом. Шучу. А пью я потому, что вырос в СССР. И наверное, поэтому никогда не стану до конца правоверным мусульманином. Счастливое советское детство для меня важнее религиозных ритуалов. Главное, иметь бога в душе. Правда ведь?
Я полностью был с ним согласен. И мы снова выпили. Я быстро захмелел. Четвёртый день запоя, как-никак. Язык мой развязался, и я поведал Азамату обо всех наших с Катей перипетиях, об огромной любви к ней, о том, как её заколдовали демоны, об одесской Хатыни и о ненависти к убийцам брата.
Мой рассказ так тронул Азамата, что он позвонил своему водителю и попросил привезти ещё коньяку.
- Нацизм - это болезнь, Данилка. Очень заразная болезнь. Она, как раковая опухоль, пускает свои метастазы. Остановить её распространение можно только хирургическим способом. Огнём и мечом. Это война, брат, и она пришла в твой дом. И она не оставляет настоящему мужчине другого выхода.
- Какого?
- Два самых сильных чувства переполняют твоё сердце - любовь и ненависть. Они не противоречат друг другу, а наоборот, усиливают, растут в геометрической прогрессии. От ненависти и любви нет лекарства.
- Ты не сказал, что же мне делать?
- А чего ты хочешь больше всего?
- Вернуть свою любимую, вырвать её из стана врагов и отомстить за убийство брата.
- Сидя в московской квартире и напиваясь до чёртиков, ты этого не сделаешь. Надо ехать на войну. В Донбассе сейчас очень нужны добровольцы.
Предложение Азамата было столь неожиданным, что я даже протрезвел.
- А как же работа? Карьера? - во мне проснулся глас рассудка.
Но вердикт потомка степных кочевников не предполагал ал ьтер нат ивы.
- Неужели ты не понял, что не сможешь ни работать, ни жить с такими занозами в сердце? Работа и карьера - это для мирной жизни. А ты уже попал на войну.
Водитель привёз бутылку. Азамат потёр руки.
- Ну что, братишка, выпьем за джихад? Я в молодости дураком был, думал, что русские - враги. А потом понял, что казахи, татары, якуты в одной лодке с вами. И у нас один общий враг - меркантильный и безбожный Запад. Сатана, другими словами. О бюрократических формальностях можешь не беспокоиться. Завтра поедешь в офис и напишешь заявление на увольнение по собственному желанию. Думаю, что после фиаско тебя особо удерживать не станут. А я тебя тут же трудоустрою своим заместителем с окладом вдвое больше прежнего. Конечно, можно сделать перевод. Но боюсь, что ваша служба безопасности начнёт расследование и обвинит тебя в преднамеренном сговоре со мной. Лучше увольняйся по собственному желанию. Меньше вопросов будет. За неделю управишься?
- Я постараюсь.
- Вот и ладушки, - разливая по бокалам коньяк, произнёс довольный Азамат. - Ну что, брат, повоюем?
- А ты-то здесь причём?
- Чудак-человек! Как я тебя одного на войну отпущу? Какой-то хохлацкий олигарх Коломойский из Днепропетровска формирует добровольческие батальоны из националистов и отправляет их в Донбасс, а казахстанский олигарх Азамат Кунаев не в состоянии снарядить интернациональный отряд антифашистов? Обижаешь, брат! Свой батальон я хочу возглавить сам!
Я смотрел на Азамата пьяными глазами и не понимал, зачем ему это было нужно.
- Что, удивлён? - не успокаивался воинственный потомок Чингиз-хана. - Да, у меня всё есть - и заводы, и нефтяные место рож де ния, и особняки, и яхты. Но покоя нет в душе. Знаешь, Данила, я сейчас всю свою империю с удовольствием отдал бы, чтобы вернуть Советский Союз. Это моя идея фикс, моя сокровенная мечта. А за неё и умереть не страшно.
Всё произошло, как спланировал Кунаев. Из холдинга меня отпустили без отработки. Я только занёс свою трудовую книжку на новое место работы и написал заявление о приёме в качестве заместителя генерального директора по правовым вопросам. Но на новой службе не появился ни разу, хотя зарплату мне переводили на банковскую карту регулярно и без задержек.
Российско-украинскую границу наш отряд численностью около сотни бойцов переплыл ночью на лодках по Северскому Донцу. Затем на трёх автобусах нас привезли в Донецк. В военкомате полностью экипированную роту с радостью зачислили в состав ополчения и поставили на довольствие. Только вот с командованием Монголу не повезло. Никудышный из него оказался стратег. В первом же бою он растерялся и не смог организовать взаимодействие взводов. Под ударами украинских "Градов" мы потеряли восемь человек убитыми и шестнадцать ранеными. Из Донецка прислали нового ротного, кадрового военного, пять лет отслужившего во Французском иностранном легионе и семь - в чеченском СОБРе. Монгол в звании капитана стал своего рода замполитом роты. Мне же очень пригодились знания, полученные на военной кафедре университета. Навыки, приобретённые на армейских сборах, я сохранил, поэтому легко подтвердил звание лейтенанта и свою военную специальность - командир мотострелкового взвода. Цевьё автомата Калашникова сразу легло мне в ладонь, словно я с ним никогда не расставался.
Любой нормальный человек, прошедший войну, старается о ней не вспоминать. Я - не исключение. Не буду смаковать ужасы. Я - не садист, психическое здоровье мне ещё пригодится. Чтобы не сойти с ума на войне, надо относиться к ней, как к опасной работе. Ведь работают люди спасателями, шахтёрами, пожарными, вулканологами. Надо просто хорошо делать свою работу. Без рефлексии. Цинковые гробы во Львов, Ивано-Франковск, Винницу, Житомир, Киев совсем не способствовали укреплению дружбы между народами. Но не я первым начал это кровопролитие. Какая могла быть жалость к тем, кто сжигал заживо людей на Куликовом поле в Одессе, кто из самолётов расстреливал мирных жителей в Донецке, кто в Краматорске засовывал в зад мужикам арматуру, а потом сбрасывал на дно шахты, как гитлеровцы - молодогвардейцев. Кто насиловал женщин, расстреливал из пушек и танков стариков и детей. Какая, на фиг, антитеррористическая операция! Это настоящий геноцид жителей Юго-Востока, истребление собственного народа.
Наш ротный прошёл много "горячих точек" по всему миру, но такого, как в Донбассе, он не видел нигде. Под огнём "Градов", "Ураганов", "Точек "У" наша рота потеряла много бойцов. Это чудо, что мы выжили под Саур-Могилой, когда хохлы утюжили своей артиллерией каждый квадратный метр в районе падения "Боинга". Это был настоящий Сталинград. Конституционный порядок таким способом на собственной территории не наводят. Это война на истребление.
Украинские войска старались избегать прямых боевых столкновений. Из‑за низкого морального духа личного состава. Большинство солдат не понимали причин и целей этой войны. А долбить из пушек и танков издалека - вроде бы как на учениях. И если бы мы не стреляли в ответ, у них осталась бы иллюзия безнаказанности. А так прилетало и по ним, у них не было запасных жизней, как в компьютерных играх, они умирали навсегда. Только страх возмездия останавливал карателей.
Иловайск, Дебальцево, Донецкий аэропорт… Сотни украинских парней полегли на полях сражений, а ещё больше попало к нам в плен. Если бы не приказы командиров остановить наступление, то мы давно были б в Киеве. Но после каждой победы следовала команда сверху - перейти к обороне. Политики в высоких кабинетах начинали торг.
Донецкий аэропорт я помню современным красавцем, когда он принимал гостей "Евро-2012" со всего мира. Трансконтинентальные лайнеры взлетали и садились каждые пятнадцать минут. Многоцветье флагов, многозвучье языков. А сейчас - сплошные руины. Откуда ещё и стреляют.
Аэропорт уже находился практически под нашим контролем, но в подвале ещё оказывали сопротивление национальные гвардейцы. Моему взводу была поставлена задача - провести разведку боем подземных коммуникаций аэропорта. Под Дебальцево ранило много бойцов. Им на смену пришли местные добровольцы. Отряд получился смешанный: половина старожилов, половина новобранцев. На стрельбах новички вроде бы показали себя неплохо, но как поведут они себя в условиях реального боя, я не знал. Нам выдали приборы ночного видения, и мы по одному спустились в подземелье. У меня с детства страх перед всякими подвалами, и я очень не люблю темноты.