ГЛАВА 3
Когда к закату солнце клониться начинает,
Все тени, что в полдень были еле различимы,
Вдруг удлиняются и даже страх внушают.Натаниэль Ли. Эдип
- Я пойду первым, - сказал Ламбис и, бесцеремонно оттеснив меня, двинулся сквозь заросли к роднику.
Шел он очень настороженно, оглядываясь по сторонам, словно ночное животное, вынужденное передвигаться при свете дня. Впечатление это производило гнетущее.
Вот и заводь наяды, а недалеко от нее - брошенный мною стелющийся побег орхидеи. Еще несколько шагов - и хижина скрылась из виду.
- Ламбис, - сказала я, - погоди минутку.
Он неохотно обернулся.
- Мне надо поговорить с тобой. - Я говорила тихо, хотя из хижины нас наверняка нельзя было услышать, - К тому же, - поспешно добавила я, заметив его протестующее движение, - я проголодалась, и если не съем хоть что-нибудь, прежде чем отправлюсь в Агиос-Георгиос, то немедленно отдам концы. Если уж на то пошло, ты и сам, пожалуй, не откажешься от сэндвича, а?
- Я в порядке.
- А я - нет, - твердо заявила я. - Дай-ка пороюсь в сумке. Здесь куча еды, он ведь совсем мало поел. Кофе я оставила ему, апельсины, шоколад и часть мяса ты тоже лучше забери. Значит, так: это мы откладываем. Ну как, поможешь мне расправиться с остальным?
Я видела, что он колеблется, не сводя глаз с еды. И добавила:
- Я в любом случае собираюсь поесть. Знаешь, вообще-то тебе совсем не обязательно меня дальше провожать. Я и сама не пропаду.
Он нервно огляделся по сторонам.
- Здесь мы не можем оставаться, слишком открытая местность. Там, наверху, есть одно местечко. Нам оттуда будет все видно, а мы - никому. Оттуда видна и хижина, и дорожка, ведущая к ней. Пойдем.
Он перебросил через плечо мою сумку, отошел в сторону от заводи и начал карабкаться наверх по скалам, к тому самому месту, где я впервые его заметила. Один раз он вдруг остановился, напряженно огляделся вокруг, свободная рука его скользнула к рукоятке ножа - жест этот уже становился мне знакомым. Куртки на нем не было, и деревянная рукоятка, отполированная от частого употребления, пиратски торчала из кожаных ножен, крепящихся на ремне его брюк.
Затем он резко дернул головой:
- Пошли.
Я заколебалась, потом решительно отвела взгляд от этой страшной полированной рукоятки и вслед за ним стала взбираться по головокружительной козьей тропке, отходящей от родника.
Выбранное им место представляло собой широкий уступ, расположенный несколько выше небольшой площадки, на которой стояла хижина. Едва ли можно было придумать лучшее укрытие, позволяющее одновременно вести наблюдение. Уступ этот достигал в ширину около десяти футов, край его слегка возвышался, так что снизу нас увидеть было невозможно. Как, впрочем, и сверху - над нами нависал выступ в скале, служивший к тому же и защитой от непогоды. А сзади нас вертикальная трещина в скале предоставляла еще более основательное укрытие и неплохое местечко, чтобы спрятаться. Заросли можжевельника наполовину заслоняли трещину, да и весь уступ, как и склон горы, густо порос благоуханными кустами. Тропинку, ведущую наверх, скрывали спутавшиеся ветви жимолости и раскинувшиеся во все стороны серебристые ветви дикого фигового дерева.
Отыскав укромное местечко в глубине уступа, я опустилась на землю. Ламбис растянулся во весь рост неподалеку от края, пристально вглядываясь в скалистые просторы под нами. С этой высоты мне был виден большой участок моря. Отражавшиеся от воды блики резали глаза. Казалось, море далеко-далеко.
Мы поделили между собой имевшиеся запасы. Ламбис, забыв обо всех отговорках, с жадностью накинулся на еду. На меня он не смотрел. Лежал, опершись на локоть и ни на миг не сводя глаз со склона горы под нами. Я молча наблюдала за ним и, когда наконец увидела, как он глубоко и удовлетворенно вздохнул и полез в карман за сигаретой, тихо заговорила.
- Ламбис, кто стрелял в Марка?
От неожиданности он даже подскочил и резко обернулся. Лицо его мгновенно приняло сердитое выражение.
- Меня, конечно, это не касается, - кротко продолжала я, - но из твоих слов совершенно ясно, что вы ждете от них, кто бы они там ни были, очередного покушения на него, поэтому оба и прячетесь. Все это прекрасно, но не вечно же вы там торчать будете. У тебя должно бы хватить ума сообразить это.
- Думаешь, я этого не понимаю?
- Ну и когда же ты собираешься отправиться - если не за помощью, то хотя бы за продуктами?
- Разве не понятно, что я не могу его оставить?
- Ясно, что перетаскивать его никуда нельзя и оставить тоже нельзя, но, судя по всему, если ему не помочь в ближайшее время, состояние его ухудшится. Давай говорить прямо: он даже может умереть. Если не от раны, так от истощения и отсутствия должного ухода. Ты сказал, что он целую ночь провел под открытым небом. От этого ведь умирают: шок, пневмония, да бог знает что еще, - разве тебе не известно?
Ответа не последовало. Ламбис раскуривал сигарету, в мою сторону не глядел, но, по крайней мере, и не делал попытки уйти или поторопить меня, чтобы шла своей дорогой.
Я отрывисто произнесла:
- Вы ведь приплыли сюда на лодке, да? Она принадлежала тебе?
При этих словах он так резко вскинул голову, что горящая спичка выскользнула из его руки и упала среди сухих иголок можжевельника. Он машинально помахал ладонью, разгоняя крошечную спираль голубого дыма. Если он и обжегся, то виду не подал. Глаза его не мигая смотрели на меня.
- На… лодке?
Ну да, на лодке. Я слышала, как ты что-то там говорил Марку о "каике". - Я улыбнулась. - Господи боже мой, уж в таком-то объеме кто угодно понимает по-гречески. К тому же Марк соврал насчет того, как вы сюда добрались. Никакое шоссе с востока сюда не идет, на самом деле через эту часть Крита проходит всего одно шоссе, и, если бы вы добирались по нему, вам ни к чему было бы задавать мне столько вопросов о том, как дойти до деревни. Если бы Марка не лихорадило, он бы сообразил, что я распознаю такую глупую ложь. Итак? Приплыть сюда на яхте, подвозящей продукты из Ханьи, вы не могли, потому что она швартуется в Агиос-Георгиос, и в таком случае вы опять же знали бы дорогу туда. Так это была твоя лодка?
Последовала пауза, а затем:
- Да, моя.
- И где она теперь?
Последовала еще более долгая пауза. Потом он неохотно махнул рукой в направлении невидимой отсюда части побережья, скрытой от нас скалами, куда-то на восток:
- Вон там.
- Ага. Полагаю, на борту у тебя есть какие-то припасы - одеяла, продукты, медикаменты?
- Ну а если и есть?
- В таком случае их надо доставить сюда, - спокойно заметила я.
- Но как? - Произнес он это со злостью, но по крайней мере, подумала я, он меня хоть слушает. Его прежнее недоверие ко мне прошло, возможно даже, он почти готов отнестись ко мне как к возможному союзнику. - Ты можешь не найти яхту. Добираться туда нелегко. И небезопасно к тому же.
Итак, он уже согласен принять мою помощь. Немного помолчав, я медленно проговорила:
- Знаешь, Ламбис, думаю, лучше бы ты все мне рассказал об этом… деле. Да погоди ты, послушай! Знаю, что ты мне не доверяешь по-настоящему, да и с чего бы? Но до сих пор ты был вынужден мне доверять, да и дальше придется опять же положиться на меня, когда я наконец отправлюсь вниз, в деревню. Так почему бы не довериться мне чуть больше? Почему бы не воспользоваться тем, что по воле случая я проходила мимо? Не исключено, что мне не удастся много для вас сделать, но хоть чем-нибудь помогу… и обещаю, что буду очень осторожна. Не стану лезть куда не следует, но ведь совершенно очевидно: я наделаю меньше ошибок, если буду знать, в чем тут суть.
Он не сводил с меня пристального взгляда темных глаз. Выражение их прочесть было невозможно, но, во всяком случае, в линии его рта не сквозила холодная враждебность. Казалось, он пребывал в нерешительности.
Я сказала:
- Кое-что я вроде бы поняла. Марка подстрелил человек из Агиос-Георгиос?
- Мы не знаем. Не знаем, кто это сделал.
Я раздраженно бросила:
- Если ты по-прежнему не желаешь сказать мне правду…
- Это правда. Неужели не понятно? Знай мы, откуда грозит опасность и почему, тогда мы знали бы, что делать. Но мы не знаем. Вот почему я боюсь идти в деревню и просить кого-то помочь - даже старосту. Я не знаю, было ли это семейным делом и кто в нем замешан. Ты из Англии, возможно, ты жила какое-то время в Афинах или даже в Пелопоннесе…
Я кивнула.
- …Но ты все равно не знаешь, что за жизнь в таких горных деревушках на Крите. Это дикая страна, все еще дикая, и не всегда здесь правит закон. Здесь, на Крите, иногда все еще убивают из-за семейных дел, понимаешь? У них все еще существует… не знаю, как это назвать, ну, семейные убийства и месть…
- Вендетта. Кровная месть.
- Да-да, "вендетта" - это я понимаю: убийства из кровной мести. Кровь смывают кровью.
Он произнес эту непроизвольно вырвавшуюся строку из Шекспира совершенно будничным тоном, от которого у меня мурашки поползли по коже. Я вытаращила глаза.
- Ты что, хочешь сказать, что Марк кого-то ранил или убил - по ошибке, наверное? И в отместку кто-то выстрелил в него, кто-то, кого он не знает? Но это же чушь! То есть, думаю, такое могло бы случиться в стране, подобной Криту, но уж теперь-то они наверняка поняли…
- Никого он не убивал. Не в этом была его ошибка. А в том, что он видел, как совершилось убийство.
У меня перехватило дыхание.
- А… понятно. А ошибка убийцы заключалась в том, что Марк до сих пор жив и может обо всем рассказать?
- Именно так. И мы даже не знаем, кто эти люди… убийцы и тот человек, которого они убили; поэтому мы не знаем, куда обратиться за помощью. Знаем только, что они все еще ищут Марка, чтобы убить его. - Он кивнул, заметив мой безумный взгляд. - Да, здесь дикие места, мисс. Если пострадает какой-то человек, то вся его семья, а может, и вся деревня встанет на его защиту, даже когда речь идет об убийстве, о смерти. Не всегда, конечно, но иногда и в некоторых местах. А здесь, в этих горах, такое случается часто.
- Да, я читала об этом, но как-то не укладывается… - Я замолчала и глубоко вздохнула. - Ламбис, ты критянин?
- Я родился на Крите. Но мать моя родом с Эгины, и, когда отца убили на войне, она вернулась в дом своей матери. Я жил в Агиа-Марина, на Эгине.
- Слышала об этих местах. Значит, в здешних краях ты чужой? И эта ужасная история не могла иметь к тебе никакого отношения?
- Нет-нет, меня здесь даже не было. Я нашел его на следующее утро, я же тебе говорил.
- Ах да, верно. Но мне все же кажется, что нет никакой опасности в том, чтобы сходить вниз за вещами; может быть, стоит поговорить со старостой в Агиос-Георгиос. Он ведь сможет…
- Нет! - в ужасе вскрикнул он. - Ты ничего не понимаешь. Все не так просто.
Я мягко сказала:
- Так может, ты мне расскажешь?
- Расскажу.
Но еще несколько мгновений он медлил, внимательно и неторопливо осматривая безлюдный склон горы под нами. Убедившись, что нигде не заметно ни малейшего движения, он устроился поудобнее, опершись на локоть, и глубоко затянулся сигаретой.
- Я сказал тебе, что у меня есть каик. Живу я сейчас в Пирее. Марк меня там и нанял, чтобы я свозил его на некоторые из здешних островов, хотел попутешествовать. За две недели мы уже побывали в разных местах, но не о том речь; так вот, два дня назад мы причалили у южного берега Крита. Вроде бы собирались заглянуть и в Агиос-Георгиос, только попозже, вечером. Я говорю о субботе. Ну вот, Марк знал, что где-то здесь, в горной лощине, есть какая-то старая церковь - недалеко от берега, к востоку от Агиос-Георгиос. Это очень древняя церковь, - он произнес "дрэвняя", - может быть, эпохи классицизма, кто ее знает; кажется, про нее даже писали в старых книгах.
- Я слышала о ней. В древности там было место поклонения. По-моему, позднее на этом месте построили церковь. В византийскую эпоху.
- Да? Ну вот, а в дрэвние времена там неподалеку была гавань. Даже сейчас в тихую погоду под водой видна старая стена, и небольшая лодка вполне может пройти к тому месту, где раньше была пристань. Марк велел мне там остановиться. Мы плыли без перерыва уже два дня, и теперь им захотелось оказаться на суше, погулять…
- Им?
- Марку и его брату.
- Ах вот оно что!
Я со страхом уставилась на него, озаренная запоздалой догадкой. Вспомнила выражение отчаянной, мучительной беспомощности на лице Марка и слова Ламбиса, пытавшегося его успокоить: "Я пойду и сам его поищу, как только смогу".
- Кажется, я начинаю понимать, - проговорила я неожиданно осипшим голосом, - Продолжай.
- Ну вот, Марк и Колин покинули лодку и стали подниматься в горы. Была суббота - или я уже говорил? Они собирались гулять целый день. Еда и вино у них были с собой. Я остался на яхте. Что-то не ладилось с мотором, и я собирался сходить в Агиос-Георгиос за необходимыми деталями, а вечером вернуться и встретить Марка и Колина. Но получилось, что я довольно легко починил мотор, так что решил просто посидеть, порыбачить, поспать и поплавать. Потом наступил вечер, а их все нет. Я ждал, ждал, но я ведь не знал, когда они должны были прийти, не знал, надо ли мне идти их искать… ты ж понимаешь, как бывает…
- Да-да, конечно.
- А потом уже ночь наступила, а они все не идут, и тогда я очень заволновался. Здесь дикие горы. Я не думал, что они могли заблудиться, но вдруг какой-нибудь несчастный случай… Наконец, когда я уже не мог ждать, я запер каюту на яхте, положил ключ в условленное место, взял факел и пошел в горы искать маленькую церковь. Но понимаешь, даже с факелом найти дорогу здесь невозможно.
- Могу себе представить.
- Конечно же, я кричал, звал их, прошел сколько смог, но не нашел даже церкви. Я боялся и сам заблудиться, поэтому вернулся туда, где мог слышать море, и стал ждать появления луны.
- Она ведь поздно восходит?
Он кивнул. Теперь он говорил уже свободно и непринужденно.
- Ждать пришлось долго. Потом луна взошла - хоть и небольшая, но дорогу я мог видеть достаточно хорошо. Я шел медленно, очень медленно. Нашел церковь, но их там не было. Я не знал, куда теперь идти, но вдруг появилась туча, а потом пошел сильный дождь, и снова стало темно, очень темно. Пришлось найти укрытие до рассвета. Я кричал, но без толку. Я не думал, что они прошли мимо меня и вернулись к лодке, так что, когда рассвело, я снова пошел. Мне повезло: я нашел тропинку - не козью тропку, а широкую, из плоских ровных камней, словно утоптанную людьми. Возможно, в былые времена это была дорога из Агиос-Георгиос к церкви и дрэвней гавани - не знаю. Но это была тропинка. Я пошел по ней. Потом я увидел на ней кровь.
Неприкрашенное, безыскусное повествование Ламбиса в сочетании с будничной интонацией повлияло на меня самым поразительным образом. Когда он остановился - отнюдь не желая добиться какого-то эффекта, просто чтобы затушить сигарету о камень, - я вдруг поймала себя на том, что так напряжена, что стоило какой-то тени проскользнуть по площадке между нами, как я вздрогнула и отпрянула от нее, словно от летящего ножа. А оказалось, это всего лишь птица, пустельга, спешившая накормить своих птенцов в гнезде, свитом на скале прямо над нами. И сразу же воздух наполнился пронзительным восторженным писком, которым птенцы приветствовали появление пищи.
Ламбис даже глаз не поднял - настолько его нервы были крепче моих.
- Тогда, - продолжал он, - я понял, что произошло несчастье. И случилось это до того, как начался дождь, потому что дождь смыл большую часть крови, но следы ее я заметил между камнями. Я испугался. Кричал, но ответа не было, - Он в нерешительности поднял на меня глаза. - А потом… я даже не могу тебе объяснить почему, но я уже больше не стал кричать.
- Не надо ничего объяснять. Я понимаю.
Я и в самом деле очень хорошо его понимала. Перед моими глазами отчетливо вырисовывалась картина: одинокий человек на склоне горы; кровь на камнях; сверхъестественная, жутковатая тишина; скалы, в которых каждый звук отдается эхом; и подкрадывающийся страх, от которого мороз по коже. Я бывала на Эгине, идиллическом островке в Сароническом проливе, где вырос Ламбис. Единственную возвышенность, со всех сторон окруженную морем, венчает храм, стоящий посреди залитых солнцем сосен. А между колоннами храма просматриваются леса, поля и спокойное синее море. Шоссе вьется по равнинам, мимо склонов гор, на которых чуть ли не через каждые пятьдесят ярдов среди зарослей папоротника и дикорастущих голубых ирисов встречаются придорожные христианские алтари… Но здесь, на Крите, совсем другой мир. Эти скалы, вершины которых теряются среди облаков, со всеми этими орлами, горными козлами и грифами, описывающими круги в небе; места эти с незапамятных времен, если верить молве, служили убежищем людям, по той или иной причине стоящим вне закона и изгнанным из общества… Итак, Ламбис, окруженный жутковатой тишиной, рыскал по склону горы. И в конце концов отыскал Марка.
Марк лежал ярдах в трехстах выше, прямо на тропе.
- Он так и полз, с того самого места, где его ранили. Как - не знаю. Сначала я подумал, что он мертв. Потом понял, что он без сознания и ранен. Я быстро сделал, что мог, а потом стал искать мальчика.
- Мальчика? Ты хочешь сказать, что его брат, Колин, еще моложе?
- Ему пятнадцать лет.
- О господи… Давай дальше.
- Я не нашел его. Но уже рассвело, и я боялся, что они - кто бы ни сделал это - вернутся и будут искать Марка. Назад, на яхту, я не мог его отнести - слишком далеко. Я просто оттащил его в сторону, подальше от тропинки, поднялся через перевал и нашел это место. Сразу видно, что здесь никто не бывал много недель. Я позаботился о Марке, укрыл его потеплее, а потом вернулся к тому месту, где его нашел, и засыпал все следы песком, чтобы они решили, что он пришел в себя и убрался прочь. Об этом я позже тебе расскажу. А сейчас - о том, что сообщил мне Марк, когда смог говорить.
- Погоди минутку. Ты так и не нашел Колина?
- Нет. Никаких следов.
- Но тогда… возможно, он жив?
- Мы не знаем.
Щебетание на утесе прекратилось. Пустельга снова взлетела и, грациозно описав круг ниже уровня наших глаз, устремилась направо и вскоре скрылась из виду.
- Что Марк тебе рассказал?
Ламбис достал еще одну сигарету. Перекатился на живот и зорким взглядом обвел раскаленный солнцем склон горы. Все так же сжато, без эмоций он поведал мне историю, рассказанную Марком.