* * *
…Все оказалось совсем не так романтично, как Маргарита себе представляла. Ни в какие увлекательные путешествия постоялец не поманил, ни на какие приключения не намекал. Между ними установились стандартные, бытовые, весьма прохладные отношения. Она – стервозная хозяйка квартиры, он – смирный постоялец. Никаких недоговоренностей и двусмысленностей.
Галкина с легкостью вжилась в новую роль, после подписания договора найма, инструктируя жильца, ворчала, как старая калоша, съевшая собаку на постояльцах:
– Адам Францевич, следите за порядком. Буду раз в месяц наезжать, проверять. Чтоб никого сюда не водили, чтоб соседи не жаловались, мне неприятности не нужны.
Адам, стараясь занимать как можно меньше места, с пришибленным видом ходил за рыжей бестией, слушал ворчливые наставления и инструкции по уходу за фаянсовым гламурным унитазом, страдал от собственной никчемности, ностальгически вспоминал Черного Дэна и его втыки. Лучше уж попасть под горячую руку старпома, чем терпеть унижение от рыжей спирохеты.
Это было вчера. А сегодня Марго уступала Рудобельскому свое место и уезжала в Марфинку.
Самое необходимое Маргарита сложила в две "челночные" сумки. По согласованию с постояльцем перенесла вещи в платяной шкаф в спальне, оставив в распоряжении Адама шкаф-купе в прихожей.
Глядя на собранные сумки, Маргарита оглянулась на свою кочевую жизнь и расстроилась окончательно: было в сумках что-то из прошлой жизни, из жизни бортпроводницы Галкиной. Тогда она с радостью уезжала из своей коммуналки, а теперь – с тоской и обидой. Хотя на кого, собственно, обижаться? Сама дура.
"Что теперь?" – спрашивала себя Маргарита. Ответа не было.
В изложении Валентины все выглядело просто зашибись: сдала квартиру, погасила задолженность по кредиту. Но жизнь на этом не закончилась, и как теперь жить, Марго не имела понятия. Где брать деньги на кредит? Где работать? Что делать?
Если верить Валентине, она всю жизнь мечтала жить за городом, а работать в городе. Многие так и делают. Многие. Какое ей, Маргарите Галкиной, дело до многих? При чем здесь многие? Кто такие, эти многие?
Она – не многие! Она не хочет жить за городом в старом доме без удобств. Не хочет.
Маргарита с вечера копила силы, чтобы не разрыдаться перед моряком и сестрой в последний момент – момент передачи ключей. Ведь это ключи не от жилплощади, заложенной ипотечному агентству, это ключи от жизни. От ее судьбы. Получается, символически она передает свою судьбу Адаму? Театр абсурда! Маргарита не доверила бы Рудобельскому даже кактус, будь он у нее, не то что свою жизнь. Она видела, что не нравится моряку. Глаза квартиранта заволакивало мечтой, когда он пялился на Валькину грудь.
"Ну и черт с ними". Галкина еще раз обошла квартиру, проверила запасы моющих средств для унитаза, ванны и кухонной мойки из нержавейки. Все инструкции были выданы моряку, но эти мужчины, эти братья по разуму, разве они понимают, как важно соблюдать чистоту и порядок в доме? Наверняка моряк унитазом пользоваться не умеет – откуда на корабле унитаз?
Ценные вещи Маргарита сдала на хранение сестре. Мамины часы и перстень, к великому облегчению, удалось выкупить.
За несколько часов до указанного в закладной квитанции срока примчалась в скупку и увидела на витрине среди других, преданных хозяевами, осиротевших колец и сережек мамин перстень. Часов не было, Маргарита от страха решила, что они проданы, и захлюпала носом. "Плохая примета", – тут же, у витрины, сказала она себе. Однако ей повезло: часы лежали в сейфе хозяина.
Скрипнула кабина лифта, Галкина высунулась на площадку и наткнулась на Никитку:
– Здрасте, теть Рит!
– Привет!
– Ой, а вы что, уезжаете? – увидев сумки в прихожей, удивился сорванец.
– В Марфинку, – объяснила Маргарита, – на полгода. У тебя теперь будет сосед – моряк, офицер.
– Ого! Это ваш знакомый?
Галкина на долю секунды задумалась. Назвать Пирата своим знакомым язык не поворачивался, незнакомым – тоже. Интересное кино. Кто он ей? Постоялец!
– Знакомый, конечно, чужому же не оставишь дом, – объяснила Маргарита не столько Никите, сколько себе, – так что ты не поджигай ничего хотя бы полгода. Договорились?
– Договорились, – пообещал парнишка.
– Ну, пока!
– До свидания.
Прощание с домом затягивалось: Валентина обещала отвезти сестру в Марфинку, но почему-то опаздывала, Рудобельский тоже где-то задерживался, хотя должен уже прийти за ключами.
– Где ты? – набрала Маргарита сестру.
– Подъезжаю, – коротко бросила Валентина и отключилась.
Галкина, уже чувствуя себя посторонним человеком в собственной квартире, бродила, как неприкаянная, по притихшим, обиженным комнатам.
В прихожей раздался звонок, Маргарита открыла и попятилась: на пороге стояли Валентина и Адам.
– Вы? – На языке вертелось "вместе были?", но спросить не решилась.
– Встретились в подъезде, – бросила Валентина, заметив вытянутое лицо сестры, вошла и наткнулась на сумки. – Ты готова?
– Готова.
Адама сопровождал настолько малогабаритный багаж, что Галкина не удержалась от комментария:
– Человек без вещей – человек без прошлого.
Рудобельский выглядел неважно: под глазами круги, губы потрескались.
– Присядем на дорожку, – командовала Валентина, устраиваясь на тумбе под вешалкой.
Моряк огляделся в поисках посадочных мест, Маргарите пришлось сбегать на кухню за стулом.
Стараясь дышать через раз, квартирант занял стул, хозяйка примостилась рядом с Валентиной – ей много места не требовалось – и уловила запах перегара. Вот откуда круги под глазами и потрескавшиеся губы!
– Вперед, – поднялась Валентина, – Адам, вы нам поможете?
– Конечно. – Рудобельский достал платок, промокнул испарину на лбу.
Галкина, поджав губы, с осуждением оглядывала постояльца, Валентина подтолкнула сестру к выходу.
– Не тормози. Отдаешь ключи и выходишь, – подсказала она Маргарите.
– Ключи на столике, – как во сне, отозвалась Марго и потянула сумку.
…Дом из красного кирпича с желтыми вставками скрылся за поворотом.
В новой квартире с любимой террасой остался хозяйничать чужой человек. Примерно так конец света Маргарита себе и представляла.
– Типичный абстинентный синдром, – донесся издалека голос сестры.
Галкина отозвалась не сразу:
– В каком смысле?
– В смысле похмелья. Ты что, не видишь, человеку срочно нужно поправиться!
– Да не слепая, вижу! Могу представить, во что он квартиру превратит!
– Думай о хорошем!
– Как будто это так просто! А ты… – открыла рот Галкина, опять порываясь спросить: вместе была с Пиратом или на самом деле встретила его в подъезде? Не спросила. Какая, к черту, разница, если она едет в деревню?
– Что? – Валентина, не отрываясь, смотрела на дорогу.
– Ничего.
Пока Валентина петляла по улицам города, Маргарита еще держалась. Но когда глянцевая машина вырвалась на сельский простор и перед глазами замелькали заброшенные склады, изуродованные стрижкой тополя вдоль дороги, одинокие избы и бескрайние, засеянные озимыми поля, Галкину пронзила такая смертная тоска, что, не будь рядом Валентины, она завыла бы в голос.
– Раньше жизнь хоть мимо проходила, а теперь даже мимо не пройдет: где она, а где я… – дрожащими губами произнесла Маргарита.
– Маргош, не вешай нос раньше времени! Мы еще повоюем! Будешь ездить на работу в электричке – так многие делают!
Опять эти "многие"…
Знание психологии и сочувствие – суть разные материи. Валентине не понять, что переживает сейчас сестра. Объяснить? Маргарита разделяла точку зрения Зинаиды Гиппиус: "Если надо объяснять, то не надо объяснять". Сестра, у которой машина стоит два с половиной лимона, не сможет понять проблем Марго.
Нет смысла кому-то что-то объяснять, все равно не поймут. И та женщина, которая продала ей квартиру, тоже ничего не объясняла, потому что знала – не поймут. А начнешь объяснять, получится жалоба, обвинения в чей-нибудь адрес, стон. Так что лучше молчать.
– Ты, Валь, на облаке живешь! Где она, эта работа? Я два месяца искала. Уборщица и та должна быть не старше тридцати и чтоб 90-60-90. Вот в Европе женщина на пенсии свой магазинчик, салончик, ресторанчик открывает, не то что у нас!
На этой похоронной ноте разговор оборвался, и до самой Марфинки сестры молчали.
Готовясь к переезду, Маргарита в который раз пыталась представить себя пастушкой, а жизнь в деревне – лубочной пасторалью.
В воображении рисовался аккуратный, уютный домик под черепицей, за ярким забором. Ставенки, чистые оконца, запах нагретых на солнце яблок (груш, абрикосов, слив), ароматы душицы, мяты, полыни, пение птиц. Кружевные занавески, домотканые дорожки, покой и уединение. В конце концов, Пушкин в Болдине создал свои лучшие творения!
Постепенно подавленное состояние сменилось апатией.
"Есть свои прелести в деревенской жизни, – утешала себя Маргарита, – теперь можно не беспокоиться о том, как выглядишь, во что одета, обута".
Маргарита не была в деревне больше десяти лет, с похорон матери, и улицу, конечно, не узнала. Впрочем, дом тоже не узнала.
А когда узнала, апатию как ветром сдуло: захотела назад, в город, к черту, к дьяволу, в чужой особняк горничной с проживанием, только не в эту избу на курьих ножках!
За серым, зацелованным дождями трухлявым забором, насмехаясь над Галкиной, стояла невообразимая развалюха с крыльцом набекрень. Где-то между крыльцом и скатом поросшей мхом шиферной кровли торчала щербатая труба. Картину дополняла ворона, чистившая перья на краю трубы. Ни намека на цветочки, спелые яблоки (груши, сливы, абрикосы), аромат мяты, душицы или полыни. Апартаменты для Бабы-яги. Финиш.
Валентина, глядя на это великолепие, перешла на латынь:
– Ne quid nimis.
– А? – по-простецки открыла рот Марго.
– Ничего лишнего, – перевела адвокат Ильющенкова, – ладно, вылезай, приехали.
Стыдясь своего малодушия, Маргарита захлюпала носом.
– Что? – Валентина не была сентиментальной, но и жестокой она тоже не была. – Может, к нам поедешь?
– Ты же знаешь, у нас с твоим Николашей идиосинкразия друг на друга.
– Тогда не ной, – заорала Валентина, – а то я чувствую себя детоубийцей! – И она с остервенением принялась выгружать сумки из багажника: – Помогай!
Пыхтя, дотащили сумки до крыльца. Валентина с досады выругалась:
– Где мужики наши, а?
Достала с притолоки ключ от навесного замка.
Дверь скрипнула и качнулась, приглашая Маргариту в детство.
– Я сейчас сбегаю скажу соседке, что мы приехали, – предупредила сестру Валентина, спускаясь с крыльца, – ты пока проходи, осмотрись.
– К Зинке Резник, что ли?
– Да. Я ей приплачивала немного. Так, сущие пустяки, но дом в целости и сохранности. Еще Зинка за садом ухаживает, варенье и себе, и мне варит. В этом году вишни было – завались.
Шаги Валентины затихли, а Галкина так и стояла перед открытой дверью в темные сени и как завороженная смотрела на молчаливое приглашение, не решаясь перешагнуть порог. "Вот елки-палки, – в волнении подумала она, – это не порог, это роковая черта, Рубикон практически. Смогу я вернуться в город, если переступлю эту черту? А если смогу, то когда?"
– Носит ее где-то. – Валентина взбежала на крыльцо, толкнула дверь.
Маргарита вошла следом за сестрой.
Запах старого нежилого дома слегка контузил Маргариту. Она отшатнулась, полы зашлись скрипом.
– Господи, – Галкина обмерла, – провалюсь сейчас под пол на фиг и шею сверну.
– Нет, – успокоила сестру Валька, – ты не помнишь, ты летала, а отец полы менял лет пять назад. Они просто рассохлись.
Отец.
Сразу после смерти мамы отец привел в дом женщину.
"Нет, не сразу привел, – припомнила Маргарита, – попытался получить благословение дочерей". С благословением не все вышло гладко.
Валентина отнеслась к желанию отца с библейским смирением (или самурайским равнодушием?), а Маргарита была шокирована.
– Маме бы такое в голову не пришло! – в сердцах сказала она тогда отцу.
– Сорока дней не прошло, – шушукались старушки на поминках, качали головами, – слабый Михаил.
Отца это не остановило, но с Маргаритой они больше не виделись, под скрип полов вспомнила Галкина, так, иногда созванивались – и все. И на похоронах она не была – экипаж выполнял рейс то ли в Южно-Сахалинск, то ли в Петропавловск-Камчатский, замены ей не нашли. Откупилась от последнего долга перед родителем деньгами.
– Слушай, – вывела Маргариту из задумчивости сестра, – а давай диван передвинем к окну?
– Зачем?
– Как зачем? Он здесь не на месте! Не видишь, что ли?
Маргарита ничего не видела, кроме того, что этому дивану самое место на свалке.
Шифоньер времен хрущевской оттепели, круглый стол, сервированный запустением, в окружении стульев из лозы и этот диван – вот и вся обстановка. При маме дом еще был домом, а после мамы стал дачей.
На кухне русская печь, два стола и два стула, рукомойник, шкаф для посуды и ниша. От всего веяло нищетой и скоропостижной старостью.
Галкину кольнула мысль: "Из Марфинки, как из коммуналки, есть только один выход – к праотцам".
– Как ты сказала, "ничего лишнего"? – усмехнулась Марго.
– Ne quid nimis. Кстати, – Валентина открыла сумку и вытащила коробку, – держи.
– Что это?
– Телефон.
– Зачем? – не поняла Маргарита.
– Чтоб ты всегда была на связи. Понятно излагаю?
– У меня же есть трубка.
– Знаю я тебя, обязательно забудешь зарядить, – проворчала сестра. Или адвокат…
* * *
Вечером в доме стало совсем неуютно. Холод и сырость надвигались на Маргариту со всех углов.
Галкина вышла во двор за дровами.
Засыпанный опавшими листьями участок с голыми деревьями навевал тоску. Дров не было, Маргарита насобирала куски мебели на растопку. Нашла в сарае ящики, разбила их топором, отнесла в дом.
Натолкала в печь газеты, чиркнула спичкой. Из печи повалил едкий дым. Маргарита закашлялась, утерла слезы, высморкалась, проветрила и без того стылый дом и повторила попытку – с тем же успехом. От обиды на судьбу-злодейку уткнулась в колени и разревелась.
Закрыть бы сейчас эту скрипучую дверь с обратной стороны, не оглядываясь, добежать до станции, сесть на электричку и оказаться дома.
Тут Маргарита представила лицо Рудобельского, когда она откроет дверь своим ключом и ввалится с барахлом. "Вы не ждали нас, а мы приперлися" называется. Вдруг он там не один… Вдруг с Валькой?
Нет, уж лучше научиться печь растапливать. Она же взрослый человек, у нее есть главное – жизненный опыт. Нужно сосредоточиться.
Маргарита подняла заплаканные глаза на стояк. Задвижка! Ну конечно! Как она могла забыть?
…Огонь трещал в печи, дом вбирал в себя тепло и присутствие человека и уже не казался таким одичавшим.
Мысль о постояльце назойливой мухой крутилась в голове: они с Валентиной действительно встретились в подъезде или?.. Какое ей дело до этого? Для нее сейчас главное – адаптироваться и монетизировать. Интересно, какое у нее хобби? Что она может предложить на рынок услуг, со всех сторон сплющенный кризисом?
В детстве Маргарита с удовольствием собирала гербарии. В школе на уроках ботаники училка ее хвалила. Можно собрать гербарий, выложить картинку, сунуть под стекло, в рамку – и на продажу. Называется художественный фитодизайн. Галкина бросила взгляд на облетевшую яблоню за окном. За гербариями в это время года надо лететь в Австралию. Гербарии отпадают.
Еще в куклы Маргарита играть любила. Что еще?
А ничего! Легче было перечислить все, чего Маргарита Галкина не делала. Не рисовала, не пела, не танцевала, не шила, не вязала. Шкуры не выделывала, бисером не вышивала, семейных рецептов майонезов и соусов не придумывала, цветы и овощи на продажу не выращивала. Маргарита Галкина парила в облаках. Вот и шмякнулась с поднебесья.
Маргарита опять зашмыгала носом – вспомнила, как в юности записалась в секцию парашютных прыжков. После взвешивания инструктор выгнал Маргариту с занятий.
Выставив себе невысокие оценки, Галкина вышла во двор, набрала в колонке воды, переоделась и принялась за уборку.
Вытащила ненужный хлам в сени, вымыла полы и окна, развесила занавески, застелила клеенкой стол на кухне и водрузила в центр свою любимую японскую чашку с крышечкой.
И услышала стук в дверь.
Сердце испуганно подпрыгнуло. За время преследования коллекторами у Маргариты на стук выработался отрицательный условный рефлекс, как у вивисецируемой собаки на человека в белом халате.
– Кто? – Маргарита вспомнила, что забыла накинуть крючок на двери, и вопрос был не чем иным, как данью традиции. Стук, между прочим, тоже.
– Хозяева, – донесся писклявый женский голос, дверь с нажимом скрипнула, в образовавшуюся щель показался любопытный курносый нос.
– Зин, ты, что ли? – И нос, и голос могли принадлежать только бывшей однокласснице, нынешней соседке – Зинке Резник.
– Смотрю, в окне свет, из трубы дымок… У тебя что, отпуск? – Зинаида политесу обучена не была, интеллигентность в людях принимала за блажь.
– Вроде того… Валька забегала к тебе, только дома не застала.
– Давненько тебя не видела. Ты надолго? – Зинка с ревностью высматривала в лице Маргариты признаки увядания. Чем дольше смотрела, тем больше растравляла себя: Ритка даже старилась красиво.
Время только чуть подернуло, смягчило черты. Благородство проявилось, порода. "В мать пошла Ритка, в Екатерину Георгиевну. Не зря деревенские сплетничали, что они из дворян. Деда, говорят, красные повесили на груше прямо во дворе усадьбы, а бабку с маленькой Катериной репрессировали. Вернулись они в родное село уже после реабилитации, в середине 50-х. Екатерина Георгиевна была первой красавицей, несмотря на татарскую рыжину, и Ритка вот тоже…" – всплыли обрывочные воспоминания в голове Зинаиды Резник.
Скольким деревенским парням башню снесло из-за Ритки! Когда Галкина уехала в город, ее подруги перекрестились и в одночасье разобрали Риткиных ухажеров. Надо сказать, те не сильно сопротивлялись.
Зинке достался не самый завидный, но и не последний. Григорий звезд с неба не хватал, как все деревенские, но жили дружно, детей нарожали, внуков дождались. Только Зинаиду за эти годы разнесло, а Ритка как была стройняшкой, так ею и осталась. А что ей сделается? Ни детей, ни плетей, как говорится. Теперь хоть привязывай мужика к себе или пояс верности надевай на него. Нелегкая принесла в Марфинку Галкину Маргариту. Рыжие ведьмы – самые опасные. А у этой одно имечко чего стоит…
Сердце Зинаиды заныло.
– Да как получится, Зин. Может, и надолго. Пока на полгода – я квартиру сдала…
– Значит, вместе будем от бомжей отбиваться! Вот жизнь! Что ж это делается на свете? Куда все катится? Ну, ничё. Нас бьют – мы крепчаем!