* * *
Вернулся в Москву. Опять вся эта круговерть с ансамблями. Уже и телефонную трубку брать не хотелось, и звонок у телефона был противный. Вот в соседнем управлении появились гэдээровские аппараты.
Все-таки поднял трубку.
– Михаил Андреевич, здравствуйте.
Это звонил Глебов Роман Владимирович – инструктор Отдела культуры ЦК КПСС.
"Его только не хватало", – подумал Зубов, но в голосе прозвучала теплота:
– Здравствуйте, Роман Владимирович. Когда в отпуск? Я вот свой отгулял.
– Да вот с понедельника собираюсь, – ответил Глебов, – надеюсь, что со свежими силами вы продолжите работать над приказом?
– Конечно, а как же… – ответил Зубов и начал было уже перечислять, что собирался сделать, но Глебов его перебил:
– Михаил Андреевич, я ведь не собираюсь вас контролировать, мы вам доверяем. Я позвонил сказать, что с понедельника я в отпуске. Мы не сомневаемся, что результат будет. Дерзайте, у вас получится. До свидания!
– До свидания, Роман Владимирович, хорошего вам отпуска!
Положил трубку. Со злости стукнул кулаком по столу. Противным звонком телефон вернул его к действительности.
– Софья Васильевна!
– Да, – встрепенулась начавшая было дремать методист Скворцова.
– Софья Васильевна, пожалуйста, напишите заявку на новый телефонный аппарат, желательно производства ГДР.
– А я вам и без заявки поменяю, несите бутылку монтеру. Вызовем, покажем – он и заменит.
"Как просто", – подумал Зубов.
Закрыл дверь, из сейфа достал, как он говорил, "энзе" – бутылку "Столичной" за 3 рубля 7 копеек.
– Сделаем, – сказала Скворцова, убрала бутылку в стол и пошла искать монтера.
– Ну ладно, – сказал Зубов, – пойду к Полыниной.
* * *
22 августа английские газеты только и писали о том, что русские танки вошли в Чехословакию, в Прагу. А Синтия Леннон, жена Джона Леннона, обвиняет его в супружеской неверности и подала заявление на развод. Йоко Оно добилась своего: Джон был холост, теперь надо было его обженить на себе. Пресса смаковала все: советские танки в Праге и развод Джона. Он созвонился с Полом и Джорджем, договорились встретиться в студии, хотелось записать что-то, чтобы отвлечься.
"Back In The USSR" уже была почти доделана, текст отшлифован, осталось записать. В студии уже все было готово, гитары настроены. Джордж и Пол на месте. Не было Ринго. Джон взял гитару, проверил настройку. Спросил, где Ринго.
– А Ринго ушел из группы, – довольно зло сказал Джордж, – бардак в группе ему так опротивел.
– Ладно, – сказал Пол, – запишем песню, барабаны наложим после.
Джон никак не реагировал, подбирал аккорды, ему как-то было все равно: и советские танки в Праге, и развод с Синтией Леннон, и уход Ринго. В лице Йоко Оно он нашел родственную душу, пусть даже очень странную, но родственную. С ней было интересно, Пол, с которым он дружил много лет, ему уже казался обычным обывателем. Йоко затмила всех, с ней он стал чувствовать себя гением, недостаточно оцененным ближайшими соратниками по группе.
Песню "Back In The USSR" записали где-то к двум часам ночи, послушали дубли с Джорджем Мартином, продюсером. Прикинули, что можно было бы оставить.
– Кстати, мне сегодня днем звонил Вик Льюис, – сказал Джордж Мартин. – Он был в Москве, с Советами договаривался. Вы будете выступать двадцать второго ноября в концертном зале в двух шагах от Кремля. Завтра все бумаги будут у меня.
– Ну завтра тогда и поговорим, – сказал Джон, встал и, ни с кем не прощаясь, пошел из студии.
Пол и Джордж пили черный индийский чай, заваренный инженерами звукозаписи, вприкуску с хорошим малосоленым крекером.
– Что это с ним? – спросил Мартин.
Пол пожал плечами:
– Йоко Оно… – только и ответил.
Допили чай, еще раз прослушали запись песни. Часам к пяти стали собираться.
Последнее время они все больше работали по ночам, отсыпаясь днем. Ночью студии пустовали, можно было использовать их, как нужно и сколько нужно, что они и делали. Джордж записывал свои песни в одной студии, Джон – в другой, а Пол занимал третью. Потом все сводили в четвертой. Их будущая долгоиграющая пластинка была плодом индивидуального творчества. Но сегодня, перед визитом в СССР, начав в 18.00, они записали песню втроем, причем сразу все получилось неплохо.
В чем-то они подражали "Бич Бойс", в чем-то Чакк Бэрри, но при всем при этом оставаясь "Битлз", все еще лучшими из лучших в мире.
* * *
В начале сентября 1968 года министр культуры СССР вышла из отпуска. На столе уже лежала программа выступления "Битлз" в Москве 22 ноября. К программе были подколоты тексты песен. Всего шестнадцать, плюс четыре песни на "бис". Все песни перевели на русский язык, и на каждом листе штамп "Главлит СССР".
"Ну вот, – подумала министр, – к концерту "Битлз" все готово".
* * *
Весь сентябрь "Битлз" работали в студиях EMI, записывая песни для новой долгоиграющей пластинки, названия которой пока не было. Хотели было назвать "Back In The USSR", но английское правительство на закрытом совещании не рекомендовало "Битлз", английской группе, лучшей в мире, выступать в стране, чьи танки разъезжали по Праге. По большому счету расстроились только Пол Маккартни и министр культуры СССР. Остальным участникам группы это было как-то все равно. Это Пол хотел, чтобы группа возобновила выступления в концертных залах. Москва подходила идеально, но против решения кабинета министров возражать не имело смысла.
В СССР, пожалуй, никто не огорчился, потому что толком даже и не знали о возможном визите "Битлз". Афиши предполагалось расклеить за две недели. А передача о "Битлз" должна была прозвучать в радиоэфире накануне визита; также накануне визита планировалось появление статей в "Неделе" и "Труде". Ну не приедут – так не приедут, на радио и в газетах не очень-то и расстроились. И без "Битлз" было о чем говорить и писать, трудовых подвигов и научных достижений в Стране Советов по-прежнему было много. Ну а культурная жизнь тоже не стояла на месте, и у нас, в СССР, тоже были свои "звезды".
Москва. Ноябрь 1968 года
Первый же телефонный звонок рабочего дня во вторник поверг Зубова в трепет. Звонили из ЦК КПСС, из Отдела культуры. Завотделом собирался вечером в кафе "Молодежное" послушать выступление самодеятельных групп. Зубов даже не знал, кто сегодня выступает, но его не спрашивали: приедет – и все.
Позвонил Маркову – нет дома, в институте.
Позвонил Сушкину в комитет комсомола радио и телевидения – не приходил еще. Просил срочно позвонить Зубову в Минкульт СССР. Так и сказал: "В Минкульт СССР" – для солидности. Ох, до чего ему опротивели эти ансамбли! Всему этому, казалось, не будет конца и края. Скорей бы подготовить приказ.
Когда Зубов вконец извелся, позвонил Марков.
– Ну наконец-то, – зло сказал Зубов, – нельзя было позвонить пораньше?
Он недолюбливал Маркова за его обширные знания, которых у Зубова не было. Да и Марков не очень-то чтил Зубова, называя его про себя "лимитой" и "деревней".
Ответил тоже резко:
– А я, Михаил Андреевич, между прочим, учусь, и у нас в аудиториях телефонов нет.
– Ладно, – сказал Зубов. – Кто сегодня выступает в "Молодежном"? Из ЦК приедут послушать, а я не в курсе, как же так?
Марков знал, кто будет выступать, но хотел проучить Зубова, который уже стал поучать, что кому и как надо делать, что играть и петь.
– Списки у Сушкина, надо уточнить у него, – сказал он.
"Сушкина нет на работе!" – чуть было не закричал Зубов. Бросил трубку, со злости стал набирать Сушкину – нет на работе.
Дозвонился около четырех и, срываясь на истерику, стал рассказывать про ЦК, про зав. отделом, жаловался на Маркова, стал выговаривать Сушкину, что его не проинформировали, что он не в курсе, а ведь он отвечает за приказ Минкульта СССР.
Сушкин, который уже успел насмотреться всякого начальства, и радийного, и телевизионного, успел наслушаться всяких наставлений и поучений от людей поумнее Зубова, ответил:
– Ну а если вы за это отвечаете, приходите к нам почаще, интересуйтесь, а я не работаю в Минкульте СССР. – И повесил трубку.
Зубов этого не ожидал, а вопрос застрял в горле: "Кто сегодня выступает?" Но ответа уже не будет. Он еще раз набрал Сушкина. Вежливый женский голос ответил, что Михаил Валентинович уехал в Останкино, а оттуда уедет в кафе "Молодежное" и сегодня уже вряд ли вернется на Пятницкую, где, собственно, и был комитет комсомола.
Зубов не умел разговаривать с людьми ни по телефону, ни при прямых контактах. Он бросил трубку, так и не ответив девушке в комитете комсомола на вопрос, что передать Михаилу Валентиновичу. Зубов нашел телефон Миши Айзенштадта, тот ему сказал, что сегодня вечером выступают "Тролли" и "Ветры перемен".
– Спасибо… – только и выдавил из себя Зубов.
Повесил трубку, про себя подумал: "Что за названия, мать их?" Тролли, ладно, это он знал – скандинавские существа. А "Ветры перемен" – что за крамола? Ветры каких перемен, интеллигенты хреновы? Начитались книжек! И вообще, что ему делать вечером в "КМ"? в поп-музыке он как не разбирался, так и не разбирается. Ансамблей московских тоже не знал. И что? Идти в кафе, чтобы ляпнуть на глазах у товарищей из ЦК КПСС что-нибудь невпопад? Так этот Сушкин враз высмеет, у него не задержится. Лучше не ходить сегодня, пусть сами послушают. А коммунист Зубов пойдет на партсобрание управления, с которого уже хотел было отпрашиваться. Спросят, где был, – на партсобрании, причина уважительная.
Сушкин подъехал в "МК" где-то около семи часов. Музыканты из группы "Тролли" уже настраивали аппаратуру. Миша позвал командира комсомольского отряда, который обеспечивал порядок в кафе "Молодежное", объяснил, кто придет, попросил лишних никого не пускать, предупредил, что Марков вот-вот приедет с девушкой. Официанток попросил сдвинуть два столика в центре зала, сходил к директору, взял две таблички "Занято", пошел на кухню, где ему уже изжарили яичницу-глазунью, сварили вкусный кофе и сделали бутерброд с хлебом, с маслом и черной икрой. Сел в подсобке и с аппетитом съел все и выпил кофе с очень свежим эклером.
Марков пришел в половине восьмого с очень симпатичной Наташей Хряневой, солисткой ансамбля Моисеева, с которой встречался всякий раз, когда ансамбль не был на гастролях, – сегодня как раз такой случай. Но через пять дней "моисеевцы" уезжали в Латинскую Америку на три месяца, и Наташа решила эти дни провести в компании Маркова. Оба любили музыку, собирали пластинки. Маркову также нравилась высокая стройная девушка, хотя она и была на пять лет старше него. Но вместе оба, высокие, стройные, они выглядели, как одногодки.
Войдя внутрь кафе, Саша помог Наташе раздеться. Мужским взглядом оценив ее ладную стройную фигуру в красивом вязаном не у нас свитере, темной, не очень длинной юбке и черных сапогах новомодного заграничного образца.
– Ну что ты, старик, здесь стоишь?
К Саше откуда-то сзади подошел невысокий коренастый Миша Сушкин.
– У нас за столиком есть как раз место для твоей девушки. Пойдем-пойдем, и тебя пристроим.
Устроились за тем самым столиком недалеко от сцены, который Сушкин приготовил для сегодняшних гостей.
К Маркову, прихрамывая, подошел Миша Машков, ударник и руководитель группы "Тролли", и, показывая на сцену, не без гордости сказал:
– Посмотри, какой аппарат поставили, усилители все сами сделали.
На сцене тоже были самодельные колонки, ударная установка "Премьер" и отличные микрофоны "Филипс" на фирменных стойках. Впрочем, Машков у столика не задержался, его позвали на сцену, что-то там не ладилось. Гости из ЦК КПСС – завотделом культуры и инструктор этого отдела Глебов Роман Владимирович – появились как раз тогда, когда "Тролли" начали свое выступление.
Лондон. 1969 год
Тем временем в Англии увидела свет новая долгоиграющая пластинка "Битлз", за белый цвет двойного альбома прозванная журналистами "Белый альбом".
1 января 1969 года "Битлз" соберутся вместе в павильоне киностудии. Идея была простой: снять фильм о том, как "Битлз" записывают новую долгоиграющую пластинку. Надо было быть самими собой, просто играть и петь, а камеры зафиксируют, как все происходило. Но громадный неуютный павильон сразу стал раздражать всех. Раздражала и Йоко Оно, молчаливо сидящая рядом с Джоном Ленноном. Это все повторялось изо дня в день. Пол и Джордж возмутились:
– У нас никто никогда не присутствовал на записи и репетициях, десять лет назад договорились – никаких подруг и знакомых!
Джон только улыбнулся:
– Это ж Йоко.
В довершение Пол постоянно поучал Джорджа, как ему играть и что играть. Все это снималось на пленку, в том числе и фраза Пола: "Если так, как я тебе сказал, играть не можешь, лучше вообще не играй".
17 января Джордж встал и пошел к выходу, бросив на ходу:
– Я ухожу из группы.
Вечером он уже был в Америке у Боба Дилана. Позвонившему Полу Маккартни, попытавшемуся уговорить его вернуться, только и сказал:
– Да надоело мне это все! Холодный павильон и Йоко Оно действуют угнетающе.
Из павильона киностудии переехали на Эббироуд, в студию EMI, где было уютно и все знакомо. Операторам киностудии дали команду – Йоко Оно стараться не снимать. Харрисона удалось уговорить вернуться. Съемки и запись альбома продолжили.
Когда начали снимать, то планировали в павильон пригласить зрителей и несколько песен исполнить "живьем" – своеобразный концерт на публике. Но из павильона ушли, концерт явно не получался, публику уже не соберешь. Но заканчивать фильм и запись надо было, и вдруг решили в последний день съемок, 30 января, подняться на крышу офиса компании "Эппл", их компании. Установили камеры и аппаратуру, и "Битлз" сыграли пять песен "живьем".
Больше не получалось – соседи позвонили в полицию, которая появилась на крыше и потребовала прекратить нарушать общественный порядок. На следующий день все снятое и записанное положили на полку: никому этим кошмаром заниматься не хотелось, написали фломастером на коробке "Let it be" – и все. Пока все.
Москва. Февраль 1969 года
Михаил Андреевич Зубов без особого ущерба для своего здоровья пережил встречу Нового года и вплотную занялся изданием приказа о вокально-инструментальных ансамблях. Министр культуры после неудачи с концертом "Битлз" как-то охладела к этому жанру. Однако после звонка из ЦК решила поговорить лично с Зубовым в ее просторном кабинете. Перед ней предстал перепуганный чиновник в мятом пиджаке и неглаженых брюках.
– Ну, что у нас с приказом? – спросила министр.
– Работаем, проект приказа готов, прорабатываем и согласовываем приложения.
– Долго что-то вы со всем этим возитесь, – сказала министр.
– Да материал сложный, никто этим не занимался раньше, – скорее пролепетал, чем сказал Зубов.
– Ну да, конечно, – сказал министр с задумчивым видом.
Посмотрела на Зубова, словно вспоминая, зачем он здесь.
– Позвоните к себе в кабинет, пусть принесут материалы по приказу.
Минут через пять Верочка, запыхавшись, принесла в приемную голубую папку "Вокально-инструментальные ансамбли", которая, как всегда, без дела лежала у Зубова на столе. Теперь она лежала на столе у министра культуры СССР. А рядом стоял Зубов, теперь он уже не знал, кто он и что будет делать завтра, когда его уволят. Но министр неожиданно для Зубова посмотрела на часы и встала:
– Ну ладно, Михаил Андреевич, мне пора, обещала заехать в "Современник" – ждут!
Зубов добрался до дома в полнейшей панике. Он даже не сомневался – его уволят. Министр, наверное, уже обнаружила в папке чистые листы бумаги. Материалов толком там и не было. Так, переписка с филармониями, данные от ЦК ВЛКСМ, ну так, мелочи. Даже горячая вода в тазике, босые ноги и вальс "На сопках Маньчжурии" не успокаивали Михаила Андреевича. Не помогла и бутылка водки, выпитая почти залпом. Ночью ему снились гитаристы, много гитаристов, и где-то вдалеке один ударник.
Зубов каждый день приходил на работу, ожидая, что его вот-вот вызовут к министру или хотя бы к Полыниной. Но никто никуда не вызывал. Министр, правда, пригласила через три дня после беседы с Зубовым Полынину и, ничего не говоря, протянула ей увесистую папку – десять листов, имевших отношение к проекту приказа. Полынина отложила в сторону остальные листы, абсолютно чистые, посмотрела на министра.
– Да-да, – сказала она, – чистые листы. Ты почитай проект приказа.
Полынина пробежала глазами напечатанное. Все было бы ничего, только вот удивила фраза "тапочки и бальные платья в отдельных случаях приобретаются за счет участников кружка".
– Как тебе насчет тапочек? – спросила министр.
– Никак, – сказала Полынина, – эта фраза из приказа о бальных танцах, непонятно, при чем тут вокально-инструментальные ансамбли?
– Морочил он голову и нам, и ЦК КПСС, и комсомольцам, – зло сказала министр.
– И что теперь делать? – спросила слегка побледневшая Полынина.
– А ничего особенного, приказ надо издавать. Зубова отстранить. Где он у тебя до этого работал?
– Занимался кружками баянистов в отраслевых клубах, – как-то отрешенно сказала Полынина.
– Ну, пусть и дальше ими занимается.
– Ну а с приказом как? – спросила Полынина.
– Не знаю, буду думать. Ты, конечно, мне подсунула этого Зубова, не умен – надо признать, – сказала министр.
– Да так, вроде ничего был.
– Ну, может, среди баянистов и ничего, а здесь публика иная, творческая, интеллигентная. А что поют, что играют? Все ведь надобно упорядочить, кому что делать, телевидению и радио, кого записывать на пластинки. А твой клоун в мятых штанах что сделал? Дурачил всех.
– С бальными тапочками – это, наверное, не он, машинистка Верочка виновата, – предположила Полынина.
* * *
То, что рассказала Верочка, потрясло министра и Полынину.
Оказалось, что папка у министра была не та, с которой Зубов ходил в ЦК, ту, синюю, он потерял, а Верочка перепечатывала все документы заново. Про вокально-инструментальные ансамбли – это Зубов велел ей вместо "кружки бальных танцев" печатать "вокально-инструментальные ансамбли", а про "тапочки и бальные платья" ничего не было исправлено, так и напечатала.
Еще минут десять послушали Верочку, а затем еще десять минут молчали. У министра только и было мыслей, что хорошее дело окончилось аферой, надо выкручиваться, но как? На этой липовой голубой папке сошлось слишком много глаз. Интересно, куда же делся оригинал?
– Ну и что мне с этим всем делать? – спросила министр. – Где приказ? Ты начальник управления, тебе и отвечать.
Пододвинула ей папку:
– Забирай, это все твое. Вот что, Зоя, мне нужен приказ, что хочешь, то и делай, но через неделю представишь план мероприятия и познакомишь с исполнителем. Все, мне не до тебя! – довольно зло сказала министр.