* * *
На Багамах "Битлз" отдыхали, дурачились, по сценарию фильма удирали от индусов, преследовавших Ринго.
Возражений на этот раз никаких не было, снимайте, что хотите и как хотите, все равно рекордные сборы и километровые очереди у кинотеатров обеспечены.
11 апреля они вернулись в Лондон, выбрали, как им казалось, лучший вариант их будущего хита "Ticket То Ride" и 13 апреля улетели в Австрийские Альпы, где съемки их второго фильма были в самом разгаре. 4 мая Леннон сочинил песню "Help", Маккартни поможет с аранжировками, чуть позже все четверо решат, что "Help" – очень удачное название для фильма. В общем-то, весь май 65-го года они работали над песнями к фильму и для своей новой долгоиграющей пластинки, которую назвали также, как и фильм – "Help". Одна из песен – "Yesterday" – родилась случайно в голове у Маккартни ночью, а утром он уже проснулся с какой-то непонятной для него мелодией в голове. То ли он где-то ее слышал, то ли это джазовая мелодия. Приехал в студию пораньше, опросил инженеров-техников, не слышал ли кто что-либо подобное. Наиграл продюсеру Джорджу Мартину, тот тоже ничего подобного не слышал.
– А напиши слова, – предложил он.
Через несколько дней это уже была баллада, но как ее записывать? Джордж Мартин не знал. Песня была не для рок-группы. Гитарам и ударнику здесь явно не было места.
Мартин рискнул и пригласил струнный квартет, песню закончили за два дня. Дали прослушать другим участникам группы, все слушали очень внимательно.
– Забористая получилась штучка, – только и сказал за всех Джон Леннон, – с виолончелью здорово придумали.
12 мая съемки фильма были завершены. Через несколько дней завершили и работу над долгоиграющей пластинкой "Help".
"Битлз" все-таки на 2 недели вырвались отдохнуть. Пол со своей подружкой, актрисой Джейн Эшер, отдыхал в Португалии. Ринго с семьей остался в новом доме в Лондоне. Джон с женой Синтией отбыл во Францию, в Канны. Джордж отдыхал в Англии.
* * *
12 июня английские газеты вышли с ошеломляющей общественное мнение новостью: королева Елизавета объявила о включении Джона, Пола, Джорджа и Ринго в число кавалеров ордена Британской империи – высшей награды страны. Сами же награды вручались по традиции в октябре.
Что тут началось! Лорды, пэры, заслуженные военные, государственные служащие, дипломаты стали отказываться от орденов, отсылая их королеве. Что такого героического в тех криках, которые "Битлз" обрушивают на публику?
"Битлз" с самого начала сомневались, нужно ли им все это? Не сомневался один Брайн Эпштейн как верноподданный британской короны. Он был горд. Очень горд. У его подопечных будут ордена Британской империи.
Москва. 15 декабря 1965 года. Кабинет министра культуры
Министру звонил заведующий Отделом культуры ЦК КПСС, она внимательно слушала, тема разговора была не совсем обычной. В ЦК поступила информация о появлении в Москве ансамблей по типу английской группы "Битлз", репетируют в клубах на правах клубной самодеятельности. С одной стороны, это неплохо, есть кому за ними проследить, посмотреть репертуар. С другой стороны, раз движение возникло, рано или поздно эти ансамбли начнут выступать на публике, а это уже надо контролировать.
– Вам-то самой что-нибудь известно про "Битлз"? – спросил зав. отделом.
– Да, – ответила министр культуры, – мне о них рассказывал Никита Богословский. Он еще в прошлом году слушал их в Париже. У падчерицы слышала их пластинки, видела фильм с их участием. Трогать сейчас клубных работников, – продолжала она, – бессмысленно, Новый год – "елки", а вот где-то в 20-х числах января дам задание соответствующему управлению собрать руководителей московских клубов. Для начала поговорим, что и как.
– Ладно, – сказал зав. отделом, – только не пугайте, а то погонят из клубов. Лучше в клубе, чем на улице. Я тоже после Нового года поговорю с московскими комсомольцами. Джаз они, как-никак, организовали и довольно неплохо. Конкурсы, выступления, все очень прилично. Кафе "Молодежное" работает на улице Горького. Там только джаз, разные коллективы собираются, спорят, что-то друг другу доказывают. Здесь все в порядке, мы знаем, что происходит.
* * *
К разговору вернулись в начале февраля уже в ЦК КПСС, в кабинете завотделом культуры. Министр культуры доложила, что коллективы типа "Битлз" имеются во всех крупных отраслевых клубах Москвы. Иногда и два, и три. Большинство клубов покупают им инструменты, работа ведется как с любым клубным коллективом, будь то кружок бальных танцев или ансамбль народной музыки. Репертуарный план, расписание репетиций, выступления на различных клубных мероприятиях. Положила на стол зав. отделом список 15 ансамблей из различных клубов, названия, список участников коллективов, фамилии и телефоны клубных работников, ответственных за тот или иной коллектив.
Посмотрев список, завотделом удовлетворенно заметил:
– Ну что ж, здесь все ясно. Самодеятельность организована, если появятся новые коллективы, то механизм работы с ними отлажен.
Первый секретарь горкома комсомола доложил, что, по информации секретарей комсомольских организаций ВУЗов Москвы, в клубах учебных заведений созданы и репетируют девять ансамблей. Два коллектива МГИМО – "Тараканы", созданный польскими студентами, и "Виражи" – пользуются особой популярностью среди московской студенческой молодежи.
Горком комсомола предлагает на базе кафе "Молодежное" создать при отделе культуры секцию популярной музыки, как это было сделано с джазом.
– Ну что же, – подытожил завотделом культуры ЦК КПСС, – и здесь тоже вроде какой-то контроль, через комитеты комсомола можно решить многие вопросы.
– Но вот еще справка компетентных органов, – оригинал протянул министру культуры, копию – первому секретарю горкома комсомола.
В справке говорилось об очень популярном московском ансамбле "Аэропорт", импресарио ансамбля Михаил Айзенштадт устраивал выступления в московских кафе и ресторанах под видом дней рождения, вечеров отдыха предприятий.
На вечера распространялись билеты. Кафе и ресторану было все равно. Собирались люди, заказывали меню, кафе или ресторан делали план, а сколько денег оставалось, никого не касалось, из посетителей никто не жаловался и заявлений не писал. Билет обычно стоил пять рублей. Точке общепита доставалось три рубля, два рубля – Мише Айзенштадту. Ансамбль репетировал в красном уголке ЖЭКа дома недалеко от метро "Аэропорт", отсюда и название ансамбля – "Аэропорт".
Прочитав справку, министр культуры кивнула в сторону первого секретаря горкома комсомола. Комсомольцам срочно нужен клуб, будет место, где собираться и выступать. Глядишь, туда все и потянутся, и этот "Аэропорт" тоже.
1966 год, сентябрь, ул. Горького. Кафе "Молодежное"
Очередное заседание бит-клуба при Отделе культуры МГК ВЛКСМ. На сцене группа "Виражи" института МГИМО. В зале посетители клуба – музыканты других групп, их подруги и знакомые. Яблоку негде упасть. Правда, два столику у окна зарезервированы. Говорят, ждут какое-то начальство. Активист клуба Миша Сушкин отгоняет посетителей от столиков, расположенных прямо напротив сцены. "Виражи" играют громко, но слаженно, песни на хорошем английским, без акцента. Репертуар – английские хиты. Публика в зале, в основном заинтересованная, слушает внимательно. А как же? Сами играют!
За столиком четыре человека. Двое – молодые люди лет 17-19-ти, а двое – лет под тридцать, тоже слушают внимательно. Сюда пришли послушать и посмотреть, что происходит, Игорь Кранов (28 лет) и Григорий Свободкин (27 лет), профессиональные музыканты, руководят оркестрами в столичных ресторанах. Кранов – в ресторане гостиницы "Центральная", Свободкин – в ресторане гостиницы "Берлин". Подруга Кранова, Зоя Полынина, из управления клубной работы Минкультуры СССР, все уши прожужжала: присмотрись к ансамблям, присмотрись. Пока самодеятельность, но перспективная. ЦК КПСС в курсе, комсомольцы суетятся, в Минкульте у министра на контроле. Присмотритесь. Присмотритесь, Игорек".
Взял с собой Свободкина. Пока мало, что понятно, в основном молодняк, обсуждают какие-то группы, называют какие-то песни. Вот "Виражи" играют и поют неплохо, но все английское. Аппаратура хорошая, импортная, гитары, впрочем, тоже.
– В музыкальном магазине на Неглинной такое не купишь. А где? – спросил у своих случайных соседей по столику Кранов.
– А нигде. "Виражи" – сплошь дети дипломатов и работников Внешторга. Им место за границей забронировано давно. Институт закончат, гитарку на стенку, ударную установку в чуланчик – и в дальние страны. Родители аппаратуру и инструменты привезли из-за рубежа.
– А чего ж тогда играют? – спросил Свободкин.
– Так, для удовольствия. Может, чего получится.
Соседей по столику звали Димой и Гариком. У них тоже была группа. Репетировали в клубе на "Войковской", жили недалеко. В группе все студенты увлекаются рок-н-роллом.
Кранов и Свободкин молчали. Рок-н-ролл, как, впрочем, и все, о чем говорили молодые люди, было от них очень далеко, вне их жизни. Кранов улыбнулся:
– А что, давайте выпьем за… – забыл и про себя подумал: "Как его?"
– Правильно, – нашелся Свободкин, – выпьем за буги-вуги и рок-н-ролл.
Разлил по рюмкам 12-летний армянский коньяк себе, Кранову и новым знакомым. Те подняли рюмки за буги-вуги и рок-н-ролл.
"Виражи" выглядели очень эффектно. Рубашки в полоску с коротким рукавом и кремовые брюки, одинаковые ботинки – все импортное, все оттуда. Кранов заметил, что усилители здорово звучали. А чего им не звучать?
– "Ампекс", Америка, – улыбнулся Гарик. – У нас ни у кого больше таких нет. Играем на "самостроке". Вот и имеет каждая группа радиоинженера, который следит за аппаратурой.
Еще выпили. Кранову как-то стало не по себе. Он, ресторанный "лабух", понял, что не туда попал. Им со Свободкиным никогда так не сыграть, не их это все.
"Виражи" продолжали выступать. В зале вдруг произошло какое-то движение. Миша Сушкин засуетился. За свободные столики садились первый секретарь горкома комсомола и зав. Отделом культуры ЦК КПСС.
– Ничего себе" – сказал Свободкин, показав глазами на пришедших.
Гарик с Димой только и сказали:
– Начальство. Они сюда каждый вторник ходят.
– Кто, эти самые? – спросил Кранов.
Дима посмотрел на столики, пожал плечами.
– Да кто ж их запомнит? Сюда разные приходят.
– Понимали бы чего, – добавил Гарик. – А то в рок-музыке ни слухом, ни духом.
– Да уж, – согласился Свободкин. – Ребята, выпьем за музыку, за рок, поп, за джаз, за музыку!
Гарик с Димой согласились, выпили. "Виражи" объявили перерыв. На сцене настраивалась другая группа – "Аэропорт".
– Вот, посмотрите, рядом с группой импресарио Миша Айзенштадт, – сказал Дима. – Хитрый и богатый. Этим летом он договорился с Кабардино-Балкарской филармонией, и группа выступала на юге на всех основных курортах, от Сочи до Батуми. Денег заработали, да еще и отдохнули.
Музыканты "Аэропорта" на сцене держались уверенно и свободно. С первых аккордов стало ясно, что играют они лучше "Виражей". Видно, им намекнули, кто в зале. Игорь Фонарчук, бас-гитарист, объявил, что сегодня они будут играть блюзы – музыку американских негров, борющихся за свои права.
Пели и играли здорово, звучали хорошо. Тон в группе задавали соло-гитарист Юра Емельянов и бас-гитарист Игорь Фонарчук. Об американском блюзе они устроили целую лекцию. Выходило, что все боролись и страдали под блюз. Затем на русском спели две свои шуточные песенки: "Про солнце" и "Цветы". Все четко, профессионально, ничего лишнего. Объявили перерыв, поклонились и ушли со сцены.
Коньяк за столиком Кранова, Свободкина, Димы с Гариком подходил к концу. Кранов заказал еще заодно четыре котлеты по-киевски. Дима с Гариком отошли, а Свободкин, наклоняясь с Кранову, сказал:
– Нам, Игорек, так не играть. И в кабаках среди "лабухов" ничего похожего нет.
– Твоя Зоя – баба классная, но совет тебе он дала плохой. Я про всех этих "Битлзов", "Роллинг Стоунзов" и про негров с их борьбой за блюз сегодня услышал первый раз. Потом, мальчишки – студенты, их мамы с папами кормят. А мы сами отцы, нам своих кормить надо. Не наше это дело. Вот "Черный кот" сбацать – это мы можем, Игорек, поверь, вот это все не наше.
– Зря ты так, – сказал Кранов. – Ну не знаем мы про этот рок-н-ролл ни хрена. Подучимся, найдем ноты, поиграем. Зойка подберет нам по клубу, через лимиты Мин-культа купим аппаратуру, инструменты, пошьем костюмы. Утром – в клубе, вечером – в кабаке. Кабак пока кормит. Мальчишки ведь еще лет пять куражиться будут, потом позаканчивают вузы, женятся, пойдут заботы о семьях, останутся стойкие, фанатичные. Но мы им нашими "лабухами" не помеха. У нас и клубы, и аппаратура, инструменты, кто-то к нам придет, кто-то вообще эту музыку будет слушать только дома. Поверь мне, так оно и будет. Мы, ни хрена не знающие, как ты говоришь, про этот рок-н-ролл, мы будем заказывать музыку. Эстрада за нами! Выпьем!
– За что пьем? – подсаживаясь к ним вновь, спросили Гарике Димой.
– А вот за все эти буги-вуги, – показал рукой на зал Кранов.
– Выпьем, – согласились все.
Сентябрь, 1966 год. Кабинет завотделом культуры ЦК КПСС
В кабинете завотделом и секретарь горкома комсомола.
– Молодцы комсомольцы! Организовали клуб, собрали основные ансамбли. Конечно, проблемы есть, основная – песни на русском языке. Кстати, ребята из "Аэропорта" Игорь Фонарчук и Юра Емельянов правильно нам сказали, никто из отечественных поэтов не писал и не пишет песни в стиле "биг-бит" и "рок-н-ролл". А раз молодежь потянулась за этим движением, слова должны быть наши. Ты понял, о чем? Поговори в Литературном институте, пусть несколько молодых поэтов походят в клуб, глядишь, чего-нибудь и получится.
– Может быть, кого-нибудь из маститых попросить? – неуверенно произнес первый секретарь МГК ВЛКСМ.
– И не думай! У маститых впереди шестьдесят седьмой год, год пятидесятилетия Октябрьской революции, не до этого им. А потом, не их это музыка. Нет, для молодых должны сочинять молодые. Поговори с "Комсомольской правдой", может, у них кто есть на примете. И вот еще что. В феврале – марте организуй фестиваль-смотр ансамблей во Дворце пионеров. Подключи крупные дома культуры, комитеты комсомола промышленных предприятий. Пусть поют, чего хотят, но чтоб две-три песни на русском языке, одну хотя бы по тематике юбилейного года.
– Боюсь, горком партии возникнет, – опять нерешительно сказал комсомольский секретарь.
– Не возникнет. Им позвонят. Готовь смотр-конкурс.
Москва, январь, 1967 год. Станция метро "Проспект Маркса"
Сдав последние экзамены зимней сессии, студент факультета международных экономических отношений МГИМО Сергей Костров, пребывая в хорошем расположении духа, уже собрался выходить из метро и пройтись пешком домой (жил недалеко, на улице Горького), его окликнули:
– Сережа, Костров!
Оглянулся. Игорь Фонарчук и Юра Емельянов:
– Ты откуда?
– Сдал последний экзамен, иду домой.
– Аналогичный случай, – одновременно сказали Фонарчук с Емельяновым. – Решили в городе погулять. Слушай, Серега, может, сходим куда?
– А куда? – спросил Костров.
– Ты вот куда шел? – улыбнулся Емельянов.
– Домой. Тут рядом живу, где магазин "Армения".
– Знаем, знаем, – закивали Фонарчук с Емельяновым. – Ну вот, давай занесем твои книжки и сходим куда-нибудь.
Костров посмотрел на часы: время-то полтретьего, все приличное закрыто. Костров колебался недолго:
– Вот что, давайте купим чего-нибудь поесть, выпить и посидим у меня, музыку послушаем.
– А родители? – спросили ребята.
– Да я сейчас один живу, родители в Штатах. Так что мешать никому не будем.
– Ну, ты даешь! И молчал! – сказал Фонарчук. – Поедем в "Елисеевский". У тебя деньги есть?
– Рублей тридцать, – сказал Костров.
– Ну и у нас кое-что имеется. Едем! – И Емельянов направился к выходу.
В "Елисеевском" взяли всего понемногу. Брали все грамм по 300: окорок "Тамбовский", свежайшую "Любительскую" колбасу, осетрину горячего и холодного копчения, икры паюсной и черной, свежайшие купаты, из расчета на троих, прихватили свежего хлеба, черного и белого, а также бутылку французского коньяка "Камю", четыре "Боржоми". Посчитали: а хватит ли денег еще на один коньяк? Оставалось 12 рублей, а коньяк – 9.50. Взяли. Тут же купили сетки-авоськи. Провизию, аккуратно завернутую в пергаментную бумагу с зеленой надписью "Гастроном", сложили в одну авоську, а коньяк, "Боржоми" и хлеб положили в другую и все бережно понесли через улицу Горького к Кострову домой.
Послушав музыку, попев рок-н-ролл под гитару, выпив хорошего коньяку, решили позвонить девушкам. Фонарчук и Емельянов своим знакомым дозвонились быстро. У Кострого на примете никого не было. Фонарчук использовал резерв ставки главного командования, как он говорил, позвонил нескольким знакомым, зачастую случайным, по телефонам, которые были в записной книжке. Откликнулась какая-то Ольга. Фонарчук толком и не помнил, как она выглядела, помнил, что высокая: так, познакомился в какой-то компании. Продиктовал адрес, повесил трубку.
– Минут через двадцать будет. Она где-то здесь живет.
Емельянов занервничал. Дамам нужно шампанское, торт какой-нибудь и еще какой-нибудь закуски. Стал одеваться. Посчитали деньги. Костров еще добавил. Шампанское, две бутылки, из родительских запасов нашлись у Кострова. За всем остальным в морозный московский вечер отправился Емельянов. Он оделся, пошел в кондитерский и "Елисеевский".
Сначала пришли Таня и Лена, знакомые Фонарчука. Вскоре появился и Емельянов с закусками, фруктами, тортом и еще одной бутылкой "Камю".
Минут через десять звонок в дверь.
– Это Ольга! – обрадовался Игорь Фонарчук.
Лене и Тане объяснили: девушка для Кострова.
На пороге стояла Оля Кузнецова, студентка 4-го курса МГИМО, зам. секретаря комитета комсомола института. Симпатичная высокая девушка, блондинка, в дубленке и очень симпатичной вязаной импортной шапочке. Костров замер. Этого он никак не ожидал. Галантный Фонарчук помог девушке раздеться. Под дубленкой она была в джинсах "Леви Страусс" и тонком вязаном норвежском свитере с оленями. Из своей сумочки достала элегантные туфли на невысоком каблуке. Фирменная девушка, да и только! Фонарчук пожалел, что Ольга не к нему пришла, но что случилось, то случилось. "А вообще-то, – решил чуть захмелевший Фонарчук, – что бог не делает, все к лучшему".
Ольга посмотрела на Кострова и спросила:
– Сережа, чем помочь?
– Ба! – удивился Фонарчук. – Они знакомы!
– Причем давно, – улыбнулась она, проходя на кухню. Она уже твердо решила, что сегодня будеттолько с ним.
А почему нет? Не женат, из своих, глупостей не сделает. Емельянов подошел к Кострову:
– Ты ее знаешь?
– Да, – улыбаясь, сказал Костров. – Замсекретаря комитета комсомола нашего института, член КПСС.
– Ну, извини, старик… – Фонарчук неловко улыбнулся. – Не хотел! Ты ведь комсомолец?
– Конечно, – подтвердил Костров.
– Ну тогда вам будет, о чем поговорить. Я в комсомольские и партийные дела не вмешиваюсь.