Слушали Элвиса Пресли, "Битлз", "Роллинг Стоунз", танцевали, целовались. В двенадцать ночи Таня и Лена засуетились:
– Ребята, нам пора. На метро как раз успеем. Фонарчук и Емельянов тоже собирались. Во-первых, девушек проводить, а потом и самим пора.
Гостей проводили. Ольга сказала Кострову:
– Пойдем, помоем посуду, – и пошла на кухню. Костров – за ней… и остолбенел. Ольга без свитера, в бюстгальтере уже мыла посуду.
Увидев удивленного Кострова, улыбнулась:
– Свитер жалко, боюсь испачкать. Подарок родителей. Костров удивился:
– А они у тебя где?
– В Англии, папа – советник посольства, – как-то смущенно ответила Ольга.
– А у меня в Штатах.
– Я знаю, – сказала она, очищая сковородку от купаточного жира. – Писала на группу "Виражи" справку в горком комсомола.
– А джинсы не боишься запачкать? – поражаясь своей смелости, спросил Костров.
– И то правда, – сказала она, взяла и сняла джинсы.
В бюстгалтере, трусах, поясе и чулках перед ним стояла девушка 1 м 76 см ростом, член КПСС, замсекретаря комсомола МГИМО МИД СССР. Домыв посуду, она опять посмотрела на него:
– Я останусь у тебя, Сережа, хотя и живу рядом, где магазин "Подарки". Меня никто не ждет. Хорошо, Сережа? – Посуду вытерла и сложила в шкаф. – Ну что, пойдем к тебе?
Он как-то безвольно, скорее, от неожиданности, повиновался.
– А у тебя уютно и кровать просторная.
Она помогла ему раздеться, сняла трусы и легла рядом с ним. Он лег на нее.
– Ого! – только и сказала она.
Он вошел в нее мощно и страстно.
Утром он проснулся от того, что кто-то жарил на кухне яичницу. Сообразил, что Оля. Подошел к ней. Она была в его махровом халате, в его шлепанцах, под халатом любимая американская майка Кострова с надписью "Wrangler".
– Ты сегодня никуда не идешь? – спросила она.
– Нет, – ответил Костров. – Все сдал вчера.
– И мне тоже некуда спешить, – сказала она и повернулась к нему своей мощной грудью в его любимой майке.
– А у тебя девушек много было? – спросила она.
– Нет, – ответил Костров. – Ты четвертая. – И почему-то спросил ее: – А у тебя много было мужчин?
Она задумалась:
– Да, были.
Они занимались любовью до вечера, затем поужинали. Ольга допила шампанское костровских родителей. Утром после завтрака оделась, посмотрела на счастливого Кострова:
– Вот что, Сережа, для всех мы с тобой малознакомые люди. Я сама тебе буду звонить и приходить. Я понимаю, что я тебе понравилась, ты мне тоже. Но никаких контактов в институте. Здрасьте – до свидания. Я почему пришла сюда? Мне мужика захотелось. А когда Игорь позвонил – узнала, что рядом – и пришла. А тут – ты. Отличный вариант получился. Вы завтра в клубе репетируете, я приду, принесу вам условия конкурса-смотра самодеятельных коллективов. Горком проводит. Помни, я – зам. секретаря комитета комсомола. Ну, все.
Надела дубленку, надела симпатичную, вязанную не у нас, шапочку, улыбнулась и пошла клифту.
* * *
В середине февраля, после каникул, около шести вечера Игорь Фонарчук и Юра Емельянов зашли к Кострову, поговорили о том, о сем, послушали новые пластинки. Настроение у Кострова было никаким. В институте Коля Зайцев, соло-гитарист "Виражей", сказал ему, что видел списки на зарубежную практику. Коля попал в Алжир. А Кострова в списке он не увидел. Удивительно, все участники "Виражей" куда-то ехали, даже Гриша Яников, не блиставший талантами, попал в Гану. Костров упавшим голосом спросил:
– А во Францию кто?
– У, – сказал Зайцев, – там народу хватает, на полный срок едет мадам Помпадур.
– Это кто такая? – спросил Костров.
– Ну, кто? – удивился Зайцев. – Фаворитка и любовница ректора Ольга Кузнецова.
Костров сдержался, не удивился вслух. В мозгу эхом отозвалось: "Любовница, любовница…"
– Да ладно, старик, не расстраивайся. Может, я ошибся. Завтра вывесят список, почитаем.
Все это он рассказал Фонарчуку и Емельянову. Фонар-чуку, студенту Суриковского училища, заграница если и светила, то в очень отдаленном будущем, а Емельянову, студенту МАИ, вряд ли вообще стоило думать о зарубежных поездках. Игорь Фонарчук удивился:
– Вот дает! Она тебя вперед должна двигать, а не назад.
Звонок в дверь.
– Кто это? К тебе? – спросил Емельянов, убавляя громкость проигрывателя.
– Не знаю, никого не жду, – удивленно сказал Костров.
Открыл дверь. На пороге Ольга Кузнецова. Фонарчук развел руками:
– Картина Репина "Не ждали".
– Я случайно зашла. А вдруг дома?
– Вовремя, – сказал Емельянов. – Ты что думаешь, мы здесь делаем?
– Выпиваете? – спросила Ольга.
– Если бы! – сказал Игорь Фонарчук. – Пришли друга из петли вынимать.
– Зачем? – удивленно спросила Ольга.
– Ага, – сказал Игорь. – Не надо было?
– А что случилось? – Удивление Ольги было искренним.
– Да вот, человек не поехал во Францию, а некая дама едет туда аж на шесть месяцев.
– Какая дама? – спросила Ольга.
– Некая, из-за которой наш бедный друг сегодня ни ест, ни пьет, – объяснил Емельянов.
– А зря, – сказала Ольга. – Мог бы выпить, есть повод.
– Скажи нам, – Емельянов подошел к ней поближе. – Мы выпьем вместе.
– А раздеться можно? С меня и так снег, как со Снегурочки, капает.
– Раздевайся.
Фонарчук и Костров помогли девушке снять дубленку, сапоги "Аляска" на меху. Из своей объемной сумки она достала бежевые туфли, надела, встала: высокая девушка в тонкой вязки свитере, на сей раз с медведем, в короткой юбке, входящей на Западе в моду.
Фонарчук и Емельянов оценивающе рассматривали ее ладную фигуру. Костров, пораженный происходящим, безмолвствовал.
– Знаете что, мальчики, – сказала Ольга, доставая из сумки бутылку французского коньяка "Martell", 15 рублей за бутылку, и какую-то бумагу, – есть что обмывать. Пошли в столовую.
Поставила бутылку на стол, стала доставать коньячные бокалы, невысокие и пузатые. Фонарчук уже открыл бутылку ароматного коньяка.
– А за что пьем? – нарезая тонкими ломтиками лимон, спросил Емельянов.
– Как за что? – удивилась Ольга. – За вашего друга, чтоб не вешался.
Костров молчал.
– Вот приказ ректора о практике. Читайте. Завтра его узнает весь институт.
– Ни фига себе! – сказал Костров, который жадно, почти мгновенно, прочитал приказ: "Костров С.А. – Англия. Торгпредство СССР, город Лондон. Май – сентябрь 1967 года".
– Ну вот, а ты вешаться хотел, – сказал Емельянов.
– Завидую! – развел руками Фонарчук. – С "Битлз" встретишься, глядишь, и споете под гитарку.
Москва. Начало февраля 1967 года
Кабинет министра иностранных дел СССР. В кабинете двое: министр и 54-летний ректор Института международных отношений, доктор наук, профессор, посол СССР в двух латиноамериканских странах, член Коллегии МИД СССР, беседуют за столом для совещаний, пьют чай с лимоном и хрустящим печеньем "Юбилейное". Рядом небольшая карта Ближнего Востока. Предложение министра несколько удивило ректора: в сентябре отправиться послом Советского Союза в Хошемитское Королевство Иордания. Вуз передать преемнику, а все остальное за ним, включая членство в Коллегии МИД СССР. Регион сложный, события грядут непредсказуемые. У Иордании позиции незыблемые, страна королевской демократии как никогда стабильна. Многое в ближневосточной политике идет через Амман. Король Хусейн – признанный лидер Ближнего Востока. В ЦК кандидатура будущего посла одобрена.
– Да и у меня, – добавил министр, – лучшего кандидата на примете нет. Хотя есть одно "но".
– Какое? – встрепенулся ректор.
– Любовница, – сказал как-то строго министр.
– Чья?! – удивленно спросил ректор.
– Ваша. У меня любовницы нет. Ее в институте называют "мадам Помпадур", фаворитка ректора. Так есть или нет?
– Есть, – подавленно сказал ректор. – Но никакая она не фаворитка.
– И это известно, – серьезно сказал министр. – Сказать кто или сами назовете?
Ректор явно не ожидал всех этих вопросов и разоблачений и как-то подавлено произнес:
– Кузнецова Ольга Васильевна, замсекретаря комитета комсомола, студентка МЭО.
– Дочка Кузнецова Василия Васильевича. Хороший человечек, – сказал министр. – В Англии достойно работает. А вы с дочерью такое учинили.
Ректор облизнул пересохшие губы.
– Да толком-то ничего и не было.
– Ну не было и не было, – как-то без желания сказал министр. – Но больше быть не должно. Мальчик-то у нее есть? Ну, сокурсник или кто-то еще?
– Нет, – обреченно выдохнул ректор. – Хотя одному, Сереже Кострову, она симпатизирует.
– Сыну Александра Васильевича?
– Да, кажется, – сказал ректор. – Он еще в этом ансамбле институтском играет.
– "Виражи", – подсказал министр.
– И это знаете? – упавшим голосом спросил ректор.
– И это. Да тут целая подсказка про ваши грехи… – И достал из лежащей рядом папки две странички машинописного текста. – Потворствуешь, говорят, тлетворному влиянию Запада.
– Я-то тут при чем? – опомнился ректор. – Ими горком комсомола занимается, конкурс в марте будут проводить.
– Ну, горком комсомола так горком комсомола. То партийные дела.
– А что там еще про меня написано? – спросил ректор.
– Да ничего хорошего, – ответил министр. – Читать все равно не дам, а то наложите на себя руки. Запомните только одно: любовницы нет и никогда не было. Есть такая Кузнецова. Ну, замуж она собралась, мальчик у нее. Ладно, я к этому больше не хочу возвращаться. Поговорим о ближневосточных делах.
* * *
Вечером ректор в подавленном состоянии приехал к Ольге. Странно, но после разговора все вздохнули с облегчением. Ольгу всегда тяготила связь с женатым мужчиной. Свое она уже все получила, в партию вступила, в аспирантуре останется, на практику за рубеж съездит и будет открыто встречаться с Костровым – хорош мальчик в постели. Да и у нее теперь будет нормальная студенческая жизнь.
Через день, взяв бутылку французского коньяка и копию приказа о зарубежной практике, она отправилась к Кострову. Через полтора часа она вместе с Костровым, Фонарчуком и Емельяновым входила в ресторан гостиницы "Центральная". Внутрь их не пустила надпись "Мест нет". Достучались до швейцара, передали записку руководителю оркестра Игорю Кранову. Тот появился очень быстро. Он ждал Фонарчука и Емельянова. Появление же Кострова с девушкой было неожиданным. Но Кострову он был рад. Чем черт не шутит, кто-то из этих ребят, может, и поможет ему? Потом, Костров записывал ему последние западные пластинки и хиты. Правда, слушать было некогда и лень, но вот его ударник Леня Вайнштейн слушал всё, ходил в бит-клуб, хотя лет ему было уже тридцать восемь. Худощавый, стройный, лучшего ударника у Кранова не было. Из его "лабухов" он один знал о переменах в поп-музыке. Девушка была симпатичной, грудь не меньше пятого номера. Молодец, Костров. Всю компанию он разместил недалеко от сцены. Зал действительно был полон. Какое-то предприятие праздновало какую-то годовщину. В кабинете – банкет-зале солидные люди отмечали 60-летие своего начальника. Яблоку негде упасть. Стол им накрыли быстро. У Кранова в ресторане был непререкаемый авторитет – как-никак руководитель оркестра.
Костров еще никогда не был с девушкой в ресторане, да еще с той, с которой спал. Фонарчук и Емельянов в ресторанах бывали часто и с девушками и без девушек, их-то ничего не смущало. А Кранову они сегодня обещали зайти, в ресторане "Огонек", недалеко от метро "Автозаводская", играла очень приличная бит-группа "Друзья". Ребята все взрослые, все после армии, служили в ГДР, оттуда усилители и гитары. У Кранова беда – запили бас-гитарист, клавишник и гитарист. Кранов сам играл на аккордеоне и пел. Приход Фонарчука и Емельянова Кранов воспринял с воодушевлением: может, помогут? Фонарчук пошел звонить в "Огонек", сказать, что не приедут. Сироткин Валера, соло-гитарист, подошел к телефону:
– Игорь, не приезжайте, у нас прорвало канализацию, ресторан закрыт минимум до среды. Я специально ждал твоего звонка.
Фонарчук сразу сообразил, что надо делать.
– Слушай, Валера, забирай гитару, усилитель и езжай в "Центральную". Здесь завал с оркестром, запили ребята.
– Слушай, Игорь, у нас нет ударника, а так не все разошлись. И Аркадий, клавишник, здесь.
– А что, идет! Вечер не терять, деньги заплатят, – предположил Сироткин.
– Не вопрос. Берите такси и приезжайте, – сказал Фонарчук.
Фонарчук подошел к Кранову:
– Сейчас ребята из "Огонька" приедут. У них канализацию прорвало. С тебя для них деньги за заказы.
– Ясное дело! – Кранов развел руками.
А что оставалось Кранову? В наличии был он, аккордеонист и ударник Леня Вайнштейн. К нему подошли с банкета солидные люди.
– Ребята, сыграйте рок-н-ролл.
Уже подвыпившие люди стали объяснять Кранову:
– Десять лет назад мы работали в Штатах. Музыка молодости, так сказать.
А что мог сыграть аккордеонист Кранов? До мозга костей ресторанный "лабух", сейчас у них с ударником и "Ландыши" вряд ли бы получились. Фонарчук и Емельянов, закусив котлетой по-киевски, с горячим маслом внутри, поднялись на сцену.
– Кранов, с тебя причитается! – Взяли гитары, настроились. – А что, хорош инструмент!
– Еще бы, – сказал Кранов. – Лимит Минкульта.
Проверили голосовую аппаратуру. Венгерская, из того же лимита.
– Ну, поехали!
"Rock around the clock", "Long tall Sally", "Hallo Mary Lou" – классика рок-н-ролла 50-х, четко, слаженно, без перерыва. Какой-то парень предложил 25 рублей, сказав:
– Сыграйте еще рок-н-ролл.
Сыграли. Кранов был доволен. Подъехали ребята из группы "Друзья", сделали паузу настроить аппаратуру. Кранов издалека слушал, что творилось на сцене. А там уже была группа, о которой он мечтал, опытные кабацкие "лабухи", отлично играющие бит-музыку.
Они уже овладели аудиторией, поздравили кого надо, от кого надо передали привет. Музыка была хороша, гитарная, инструментальная, "цыганщина", шлягеры типа "Черного кота", "Пушистый беленький котенок", вальсы, твисты, все вежливо, с юмором. Сделав паузу, Валерий Сироткин, лидер группы, сказал:
– Нас просят сыграть один очень известный твист "Let’s twist again as we did last summer". Обязательно сыграем прямо сейчас. Но в нашем репертуаре он называется "Твист Гена с лавсаном". Запомните!
Стоявший рядом с Крановым директор ресторана засмеялся:
– Во дают! Игорь, кто это?
– Да вот хочу взять вместо своих алкашей.
– А что, бери, – одобрил директор. – Народ на них пойдет.
Кранову верилось и не верилось, и кого благодарить? Судьбу, прорвавшуюся канализацию, Фонарчука с Емельяновым или подружку Кострова с 5-м номером груди, которая и привела сюда компанию?
Москва, ул. Куйбышева. Министерство культуры СССР. Октябрь 1967 года
Министр культуры после недолгого раздумья позвонила 1-му секретарю МГК ВЛКСМ и попросила его организовать встречу с активистами бит-клуба, при этом уточнив, что комсомольских функционеров ей не надо. Пусть придут те, кто разбирается по-настоящему, 1–2 человека. Главный комсомолец Москвы просил два дня, чтобы подумать.
– Кстати, – заметила министр, – встречу надо организовать без лишней помпезности, только я и активисты клуба. И все это между нами.
Через два дня 1-й секретарь МГК ВЛКСМ сообщил, что на неофициальную встречу с министром придут Михаил Сушкин и Александр Марков.
– А кто это такие? – поинтересовалась министр.
– Сушкин – секретарь комитета комсомола Гостелерадио, председатель бит-клуба. А Марков – активист клуба.
– Да? – спросила министр. – Лозунги, знаете, я и сама могу произносить.
– Нет-нет, они разбираются. Особенно Марков, зам. секретаря комитета комсомола МГПИ им. В.И. Ленина, изучает английский и французский языки, собирает пластинки. Поп-музыку хорошо знает.
– Ну ладно, пусть придут завтра к шестнадцати ноль-ноль. Внизу их встретят.
* * *
Сушкин и Марков, немного смущаясь, стояли у большого стола для совещаний в кабинете министра, не совсем понимая, зачем они понадобились министру культуры.
Помощница налила каждому чай в фарфоровые чашки, а в хрустальную вазочку насыпала хрустящих горчичных сушек.
Министр культуры, стройная, элегантная, в хорошем заграничном костюме, бесшумно вошла в кабинет.
– Садитесь, – сказала она. – Давайте знакомиться.
Посмотрела на комсомольский значок Сушкина, улыбнулась:
– Вы, конечно, Миша Сушкин, а вы – Саша Марков.
– Так оно и есть, – подтвердили молодые люди.
– Кстати, чай хороший. Индийский. Ну а сушки – мои любимые, горчичные, – улыбнулась министр. Взяла одну, обмакнула в чай.
Разговор за чаем с сушками продолжался около двух часов. Марков ей понравился: толковый мальчик. Сушкин мыслил более схематично, по-комсомольски, но был в материале, знал, сколько коллективов в клубе, кто что играет.
– Ну а кто-то среди ваших коллективов есть международного уровня, ну, как "Битлз", например?
– Нет, – сказал Сушкин.
– Нет, что вы! – замотал головой Марков. – Нет, откуда?
– Пока нет, – уточнил Сушкин.
– А будут ли? – спросила министр.
– Стараются, – пожал плечами Сушкин.
– Ну, одного старания мало, тем более когда профессионализма нет. Как я понимаю, все ваши ансамбли – это самодеятельность, наспех обученная играть на гитарах, – чуть улыбаясь, сказала министр.
– Ну, в общем-то, да, – кивнул головой Сушкин.
Марков молчал.
– Ну, вот что, товарищи, – тон министра стал деловым. – ЦК КПСС настаивает на издании приказа, регламентирующего работу и деятельность вокально-инструментальных ансамблей. Не слышали о таком? – спросила министр. – Тогда пока это все разговоры между нами. Вот освобожусь от мероприятий, посвященных пятидесятилетнему юбилею советской власти, отдохну и выделю вам людей для совместной работы над приказом. А пока все сугубо между нами. Во всяком случае, сегодня я узнала, что хотела. А когда решу дела с приказом, вас найдут.