Но, несмотря на то, что она так и не побывала в Уимблдоне, Уимблдон сам навестил ее. В конце сезона 2011 г. Джокович договорился о визите к Генчич и спросил, можно ли привезти с собой телевизионную съемочную группу. В конце концов он привез две съемочных группы: одну американскую и одну сербскую, – так что и сербское, и американское телевидение запечатлело момент, когда Джокович вошел в ворота дома Генчич со своей копией уимблдонского трофея в руках. "Ради этого мы и старались, верно? – сказал он, когда они сердечно обнялись – он в теплом зимнем пальто, она в крикетном свитере. – Вот он, трофей, вот наша мечта. Мы становились перед зеркалом, поднимали импровизированный приз и мечтали когда-нибудь взять в руки настоящий. Мне всегда хотелось сделать вот так, – продолжал он и поставил свой приз на стол, где стояли кубки Генчич, – чтобы рядом с твоими призами стоял не какой-нибудь, а этот, именно этот". Это был прекрасный момент, и присутствие камер ничуть не обесценило его.
Эта встреча не стала для них последней, но ознаменовала завершение огромного этапа их общей жизни. Финал наступил внезапно. Корт Елена Генчич покинула лишь за неделю до того, как умерла от быстро распространяющегося рака печени в разгар субботнего дня, во время Открытого чемпионата Франции 2013 г. В тот же день около полудня об этом известии сообщил сайт Сербской федерации тенниса, но, поскольку Джоковичу в тот день предстояла в Париже встреча с Григором Димитровым в третьем круге, тренер и команда сопровождающих Джоковича решили не сообщать ему о смерти Генчич. Спокойно обыграв Димитрова, Джокович дал жизнерадостное интервью на корте Фабрису Санторо, потом, покидая корт, раздал несколько автографов и сразу после этого узнал о случившемся.
Обычно пресс-конференция после матча неизбежна, но в тот вечер Джоковича освободили от всех медийных обязательств. Два дня спустя, выиграв следующий матч, он сказал о предыдущих 48 часах:
"Было нелегко, но такова жизнь – она что-то дает тебе и что-то отнимает. Елена была моим первым тренером, она мне как вторая мать – всю жизнь мы с ней были очень близки. Она научила меня многому из того, что теперь присуще мне, присуще моему характеру. Я храню самые теплые воспоминания о ней. Они останутся со мной навсегда и, надеюсь, я смогу последовать по указанному ею пути, продолжить с того, на чем она остановилась – ведь она передала столько знаний и мне, и людям, которые были близки ей, и я считаю своим долгом следовать ее примеру в будущем. Она работала с детьми с пяти-шестилетнего возраста и до 12–13 лет, всю свою жизнь она посвятила этому поколению и теннису. Она так и не вышла замуж, у нее не было детей, всю ее жизнь составлял теннис. Даже в последнюю неделю жизни она давала детям уроки тенниса, не задумываясь о том, насколько серьезна ее болезнь, – у нее уже был когда-то рак груди, и она победила его. Она была одним из самых удивительных людей, которых мне довелось знать, поэтому да, это тяжело".
Сербская федерация тенниса спешно устроила в Белграде поминальную службу по Генчич. Служба состоялась через два дня после ее смерти, во второй понедельник "Ролан Гарроса", поэтому Джокович никак не мог на ней присутствовать. Но он прислал письмо, которое его мать зачитала во время службы. В письме были следующие строки:
"Я оказался совершенно не готов к нашему расставанию. Меня бесконечно печалит то, что я не смог попрощаться с тобой. Но я знаю: ты рассердилась бы, если бы я сдался или умалил свои шансы исполнить нашу последнюю мечту – выиграть "Ролан Гаррос". Спасибо тебе за твое терпение и огромную любовь. Спасибо за твою ежедневную поддержку, за советы, которые я помню, за теплые слова, неизменно наполненные глубоким смыслом. Ты знаешь, что я знаю их наизусть и всегда следую твоим правилам.
В нашем последнем разговоре, который состоялся две недели назад, ничто не предвещало беды. И мне грустно, потому что даже тогда ты всеми силами старалась оградить меня от беспокойства, заверить, что все в порядке, что в больницу тебя направили на плановое обследование, а мое дело – не беспокоиться, а побеждать.
Ты была ангелом. И когда ты тренировала меня, и потом, когда я чувствовал твою поддержку повсюду, где бы я ни был. Искреннюю. Сильную. Бескорыстную. Ты оставила о себе неизгладимую память в сербском теннисе. Все, кто держит в руках ракетку, сегодня в неоплатном долгу перед тобой. Обещаю, я расскажу о тебе будущим поколениям, и твой дух будет и впредь жить на наших теннисных кортах".
Будь это волшебная сказка, семь дней спустя Джокович выиграл бы Открытый чемпионат Франции. Но это была не сказка, и он не выиграл. Его обыграл Рафаэль Надаль в полуфинале продолжительностью 4 часа 38 минут, в котором у Джоковича были шансы, но в конечном итоге он не смог противостоять сопернику, который приехал на "Ролан Гаррос" после семимесячного перерыва в 2012–2013 гг. И находился в невероятной форме.
Если Генчич и вправду была ангелом-хранителем Джоковича, то в тот день она отдыхала от своих обязанностей. Но очевидно, что у Джоковича есть все еще три – четыре попытки выиграть Открытый чемпионат Франции, и, возможно, эта победа – вопрос ближайшего будущего.
Во многих отношениях наследием Елены Генчич является не столько Новак Джокович как теннисист, сколько он же как личность. По-видимому, она не жалела, что у нее нет своих детей, повторяя: "Все мои ученики – мои дети", но нетрудно представить себе, что она могла бы стать замечательной заботливой матерью. Если бы Джокович был ей сыном, которого она так и не родила, таким сыном гордилась бы любая мать. Но, возможно, она слишком остро нуждалась в нем. Генчич говорила, что через пару лет после знакомства с Джоковичем у нее появилось два очень способных ученика, но она не захотела работать с ними, якобы из-за нехватки времени, которое целиком уходило на тренировки с Джоковичем и работу на телевидении, но на самом деле ей не хотелось создавать для подопечного конкуренцию. "Я хотела, чтобы он по праву остался лучшим", – как выразилась она сама.
Такая преданность, хоть и достойная восхищения, могла оказаться утомительной, и, возможно, Джоковичу как раз поэтому понадобилось дистанцироваться от Генчич, – чем и объясняются четыре года, за которые они ни разу не виделись.
В Елене Генчич было нечто вдохновляющее и вместе с тем грустное. Ее глаза не только горели энтузиазмом – в них читалась печаль. Если ее профессиональная жизнь и вызывала у нее сожаления, то лишь потому, что от ее работы создателя телепередач мало что сохранилось. Ее карьера на телевидении завершилась в 1999 г., когда сербский телецентр был разрушен во время бомбардировок НАТО; бомбы уничтожили архивы, вместе с ними пропало большинство из 1500 снятых Генчич передач, среди которых многие были удостоены наград.
Если бы Генчич очутилась на придуманном "Би-би-си" "Необитаемом острове" (из длинного цикла радиопередач Desert Island Discs), куда могла бы взять с собой только восемь музыкальных произведений, она выбрала бы симфонию Бетховена (любую), "Адажиетто" из 5-й симфонии Малера, фортепианный концерт до минор Рахманинова, несколько пьес Шопена для фортепиано, сербскую народную и церковную музыку и несколько фрагментов, которые сочинила сама для своих телепередач. Но, зная Елену Генчич, можно предположить, что, скорее всего, она приручила бы павиана и почти все время пыталась бы обучить его перебрасывать кокос через низкую горизонтальную ветку.
Как резюмировал Джокович, величайшее наследие Генчич – ее личные нравственные принципы и эмоциональный интеллект, значительно отличающие ее от среднестатистического тренера по теннису. "Если я вкладываю всю душу в ребенка на теннисном корте, – говорила она в своем последнем интервью, – то этот мальчик или эта девочка должны принимать меня, если и не во всех проявлениях, то в главных. Иначе у меня не будет мотивации. Я очень горжусь Новаком. Этот мальчик понимает меня, он многому научился, многое получил и хотел получить еще больше. А я получала от него. Главное, чему я научилась, – это быть терпеливой. Никогда не огорчаться, а если все-таки огорчилась, то объясниться с собой и поговорить об этом друг с другом. Это очень важно".
В интервью для этой книги, данном в начале 2014 г., Джокович рассказал о ее роли в его жизни: "Елена умела смотреть в будущее, – сказал он. – Она с самого начала разглядела во мне что-то особенное. Она всегда готовила каждого из нас к чему-то большему, чем просто игра в теннис. Готовила нас к жизни. В семье меня учили всегда уважать старших и быть вежливым с ними. Елена была моим тренером, человеком, которого мои родители выбрали на роль моего учителя и наставника. Я никогда не сомневался в ее методах и способах передачи мне знаний. Я был как губка, впитывал и просил еще, а она с радостью отдавала мне все, что только могла. Как я уже сказал, она видела, как сделать из меня хорошего человека и теннисиста даже в том случае, если бы я обрел известность лишь в пределах Сербии, ведь никто не мог поручиться, что в будущем я стану спортсменом экстра-класса, объезжу весь мир и буду представлять свою родину. Во время прошлогоднего турнира "Ролан Гаррос" Елена умерла, но для меня она по-прежнему жива. Она – неотъемлемая часть каждой моей тренировки, каждой победы и поражения… По-моему, такие люди, как она, просто не могут умереть. Ее жизнь находится за пределами физического мира. Я навечно признателен ей за то, что для меня она стала теннисной матерью".
Глава четвертая
Возрождение Сербии в результате югославских войн
Т рудно найти страну, на историческом облике которой не было бы темных пятен. На некоторые из таких пятен даже не надо указывать, они и так видны. К примеру, Германия, зрелая в культурном отношении страна, подарившая миру Гете, Бетховена и Дюрера, развязала две мировых войны и причинила невыносимые страдания людям только из-за их национальной принадлежности. Поведение России в войне против Японии в 1904–1905 гг. было и трагично, и неразумно: стоило посылать балтийский флот в девятимесячный поход ради поддержания престижа царя, чтобы потом этот флот за сорок пять минут был потоплен японцами в Цусимском проливе? На счету России также сталинские показательные процессы, репрессии и чистки 1930-х гг. В Руанде в 1994 г. свирепствовал геноцид, в Чили была эпоха Пиночета, в ЮАР – апартеид. На долю США приходится немало беспринципных сделок с сомнительными режимами и вдобавок долгое нежелание предоставить небелым американцам права, гарантированные конституцией. При ближайшем рассмотрении внешней политики Великобритании за последние 200 лет обнаруживаются всевозможные подробности, которые создатели великой империи предпочитают не афишировать: это первые концлагеря во время англо-бурской войны, бойня в Амритсаре в 1919 г. и другие малоприятные примеры колониальных амбиций и деспотизма.
Обо всем этом и о многом другом следовало бы помнить, прежде чем нападать на Сербию с обвинениями ее в событиях 1990-х гг. Да, в истории Сербии есть период, о котором не могут спокойно вспоминать такие люди, как Новак Джокович. Он часто говорит о том, что одна из его задач как общественного деятеля – убедить мир, что сербы вовсе не кровожадный сброд, какими их часто изображало мировое телевидение в 90-х гг. ХХ в., когда Югославию захлестнула волна насилия. "Я прекрасно отдаю себе в этом отчет каждую минуту своей общественной и личной жизни, – говорит Джокович, – особенно когда я за границей. Это заложено в большинстве сербов моего поколения и старше. Нам постоянно твердили, что сразу за пределами страны нам предстоит столкнуться с массой стереотипов, ассоциирующихся с нами, поскольку мы выходцы из Сербии. Нас будут подозревать в самых отвратительных и предосудительных вещах, и мы должны постоянно быть начеку. Мы – посланники наших родных и своей страны, наш долг всегда показывать себя в лучшем свете. И я с огромным почтением исполняю этот долг, надеясь даже случайно не уронить честь своей родины".
Трагедия югославских войн заключается в том, что в них не было никакой необходимости. Среди ряда этнологов бытует мнение, что в 1918 г. сербы придерживались инклюзивного подхода к национальному вопросу, считая, что народы, которых роднила с сербами близость языков и религии (неважно, реально исповедуемой или существующей лишь титульно), легко могут жить в одной и той же стране, будь то "Великая Сербия" или "Югославия". Не все готовы согласиться с такими взглядами, однако неоспорим факт, что в целом отношения между сербами, черногорцами, хорватами, словенцами, македонцами и другими на личном уровне складывались легко, и вдобавок язык, на котором говорили в Югославии, был известен как "сербо-хорватский", что тоже свидетельствует о близости сербов и хорватов.
И тем не менее к 1990 г. враждебность между союзными республиками Югославии достигла той точки кипения, когда "кто не с нами, тот против нас". Эти настроения были достаточно сильны в пяти республиках, соответствовавших этнически узнаваемым народам – в Сербии, Хорватии, Черногории, Словении и Македонии. Еще хуже обстояло дело в Боснии и Герцеговине – маленькой республике, где в действительности не было этнических боснийцев. Самой многочисленной этнической группой здесь были мусульмане (известные как бошняки), но и сербов и хорватов насчитывалось немало. Именно трагическая волна насилия, связанная с враждой соседей друг с другом – когда друзья и близкие, еще недавно справлявшие праздники вместе, вдруг превращаются во врагов, – была особенно сильна. От ее ужасных последствий молодые республики продолжают оправляться и по нынешнее время.
Распад Югославии произошел в ходе четырех войн преимущественно в регионах проживания наиболее этнически разнородных групп. Важно понимать разницу между понятиями "республика" и "нация", особенно в этой части мира: Хорватия – республика, хорваты – нация, Сербия – республика, сербы – нация, и т. п. Это была битва народов. Вместо гражданственности возник национализм, или то, что нередко называют великодержавным шовинизмом. Вместо того чтобы служить всем гражданам на территории, находящейся под их юрисдикцией, независимо от этнической или религиозной принадлежности, новые правители старались отстаивать интересы преобладающей "нации". При этом те, кто не принадлежал к этническому большинству, неизбежно переходили в категорию меньшинств, их подвергали дискриминации и относились к ним как к гражданам второго сорта.
Некоторые называют отправной точкой этих войн смерть Тито в 1980 г., и, действительно, от нее тянется цепочка событий, приведших к кровопролитным битвам 1991–1999 гг. Но момент, когда война стала неизбежной, возник, очевидно, в конце 1980-х гг., когда Слободан Милошевич осознал политическую выгоду, которую мог бы принести сербский национализм. В качестве президента югославской Республики Сербия (в то время еще не было суверенного государства, такого как современная Сербия) Милошевич в 1989 г. аннулировал автономию провинции Косово с преимущественно албанским населением и приступил к программе насаждения сербской культуры. Этот шаг был с возмущением встречен хорватами и словенцами: они опасались, что станут следующими. И когда делегаты XIV съезда Коммунистической партии Югославии в январе 1990 г. проголосовали за многопартийную систему, националистические партии тут же воспользовались ситуацией.
К началу 1991 г. уже было ясно, что Югославия распадется, однако заключенное в марте 1991 г. Караджорджевское соглашение между Милошевичем и не менее пламенным хорватским лидером, националистом Франьо Туджманом предвещало, что за районы с этнически смешанным населением последует ожесточенная борьба. Это соглашение обозначило распад Югославии, каким его видели оба лидера – с разделом Боснии между ними.
Три из четырех войн частично совпали по времени. Схватки в ходе сербо-хорватского конфликта 1991–1995 гг. начались ранней весной 1991 г., а в июне Словения провозгласила независимость. На протяжении десяти дней Сербия, а точнее, Югославская народная армия пыталась вернуть словенцев, но вскоре прекратила борьбу, и Словения обрела независимость еще до конца лета. Это был первый из конфликтов, иногда называемый "десятидневным".
Он побудил Хорватию и Македонию также провозгласить независимость. Хорваты уже заявили о своем желании выйти из союза и подготовили конституцию новой суверенной Республики Хорватия. Согласно этой конституции, сербы, живущие в Хорватии – около 12 % населения, преимущественно в провинции Краина вблизи границы с Сербией, – были отнесены к категории национального меньшинства, тогда как до того считались одной из титульных наций. Поскольку в Сербии времен Милошевича придерживались того подхода, что все несербские нации могут иметь свои республики, но все сербы вправе принадлежать Великой Сербии, то хорватские сербы объявили о своем отделении от Хорватии в надежде объединиться с новым сербским государством.
Это спровоцировало следующую из войн, часто называемую "Хорватской войной за независимость", хотя хорватские сербы предпочитают именовать ее "борьбой за самоопределение". Некоторые называют ее "сербо-хорватской войной", но это название способно ввести в заблуждение, так как вооруженные столкновения этнических сербов и хорватов происходили и в Боснии. Ввиду участия в конфликте в основном сербской Югославской народной армии, которая ввела в Хорватию около 70 тыс. солдат, на начальном этапе побеждали сербы. Первые этнические чистки были проведены тем летом в Кийево, где хорватов окружали и стреляли в них только потому, что они хорваты; за первыми чистками последовали другие. Название одного города, Вуковар, стало символом всей сербо-хорватской войны. Вуковар был мирным городком у самой границы Хорватии и Сербии, в нем проживало около 50 тыс. граждан, среди которых, по некоторым оценкам, были представители 22 разных наций, поэтому он мог считаться вполне типичным югославским населенным пунктом. К июлю 1991 г. Вуковар окружили сербы, бомбившие его на протяжение четырех месяцев. В ноябре 1991 г. город пал. Спустя четыре года, когда хорваты хлынули на запад, отвоевывая территории, утраченные в первые месяцы конфликта, Вуковар вновь перешел к ним. Теперь уже бежать пришлось сербам. Вуковар находится менее чем в 20 км от Винковичей, откуда родом семья Дияны Джокович.
Самой кровопролитной из всех четырех стала Боснийская война 1992–1995 гг. Босния и Герцеговина была единственной из шести югославских республик, не имеющей четко выраженной титульной нации. Ее этнически смешанное население составляли примерно на 43 % боснийцы (мусульмане), на 31 % сербы и на 17 % хорваты. На первом этапе войны сербская Югославская народная армия обстреливала территорию боснийцев и проводила этнические чистки, массово уничтожая боснийских мусульман. Но вспыхивали также схватки между боснийцами и хорватами и внутри этнических подгрупп.