- Ты прав, - согласился он. - Для меня самого это неожиданность. И разрыв во времени тоже. Шесть месяцев или даже больше между вторым и третьим "путешествием". Знаешь что? У меня есть идея: я постараюсь через недельку освободиться и приехать к тебе, и мы отправимся вместе.
Сначала я пришел от этой идеи просто в восторг. Но очень быстро вернулся на землю.
- Исключено. К этому времени здесь уже будет Вита с мальчиками.
- Мы как-нибудь избавимся от них. Отправим куда-нибудь на Лендс-Энд или на острова Силли на весь день, пусть лопают там бананы. За это время мы все успеем.
- Боюсь, ничего не получится, - сказал я, - уж поверь мне. - (Он просто плохо знает Виту. Представляю ее реакцию.)
- Ну, это пока не горит, - сказал он, - хотя было бы забавно. Ко всему прочему мне хотелось бы взглянуть на Изольду Карминоу.
Его шутливый тон несколько успокоил мои издерганные нервы. Я даже улыбнулся.
- Она девушка Бодругана, так что нам с тобой ничего не светит.
- Кто знает? - возразил он. - В те времена часто меняли любовников. Правда, я до сих пор не совсем понимаю, кто она и как она связана с остальными.
- Она и Уильям Феррерс вроде бы приходятся кузенами Шампернунам, - пояснил я.
- А муж Изольды, Оливер Карминоу, которого не было вчера у смертного одра, - брат Матильды и сэра Джона?
- Видимо.
- Я должен это записать и попросить своего ассистента все как следует проверить. Ну что? Я оказался прав: это Джоанна - порядочная сучка, - сказал он и затем уже совсем другим тоном добавил: - Итак, ты теперь убедился, что все это - действие препарата и никакого отношения к галлюцинациям не имеет.
- Ну, почти, - ответил я осторожно.
- Почти? Тебя что - и документы не убеждают?
- Документы, конечно, помогают мне в это поверить, - признал я, - но не забывай, что ты познакомился с ними раньше, чем я. Поэтому все равно остается вероятность того, что ты мог оказать на меня какое-то телепатическое воздействие. А кстати, как поживает обезьяна?
- Обезьяна-то? - он немного помолчал. - Обезьяна умерла.
- Спасибо тебе большое, - сказал я.
- Да ты не беспокойся, препарат тут ни при чем. Я специально усыпил ее. Мне нужно сделать анализ ее мозговых клеток. Это потребует некоторого времени, потерпи чуть-чуть.
- Я и так терплю, - ответил я, - только, знаешь, мне как-то не по себе - по-моему, ты решил рискнуть моими собственными мозгами, а?
- Твой мозг совсем другое дело, - сказал он. - Он может выдержать и не такую нагрузку. И потом, сам подумай, как же ты без Изольды? Такое замечательное противоядие против Виты. Как знать, может ты еще…
Я оборвал его, прекрасно понимая, что он собирается сказать:
- Оставь мою личную жизнь в покое. Тебя она не касается.
- Я только хотел заметить, что путешествия между мирами очень стимулируют. Это, по сути, то же самое, что происходит сплошь и рядом и без всякого препарата - за углом любовница, дома жена… Кстати, твоя главная находка - это карьер над Тризмиллской долиной. Когда мы с тобой завершим наш эксперимент, я попрошу своих друзей археологов покопать там.
Слушая его, я подумал, как по-разному мы подходим к эксперименту. Его отношение было чисто научным, лишенным какой-либо эмоциональной окраски: ему было все равно, что произойдет с теми, кто участвует в его опыте, главное - успешно завершить эксперимент и доказать правильность своей гипотезы, в то время как меня полностью захватила история; люди, к которым он относился, как к старым куклам, для меня были живыми. Я представил вдруг, что этот давно разрушенный дом реконструирован из цементных, блоков, входная плата - два шиллинга, в Нижней часовне стоянка автомашин…
- Значит, Роджер никогда тебя туда не водил? - спросил я.
- В Тризмиллскую долину? Никогда, - ответил он, - я выходил из Килмарта всего один раз - в монастырь, я тебе уже об этом рассказывал. Я предпочитаю оставаться на своей территории. Когда приеду, расскажу обо всем подробно. На конец недели уезжаю в Кембридж, а ты не забудь, что суббота и воскресенье в твоем полном распоряжении и не упусти случая доставить себе удовольствие. Можешь чуть-чуть увеличить дозу - ничего страшного.
Он повесил трубку, и я, конечно, не успел спросить у него номера телефона, если вдруг мне понадобится дополнительно связаться с ним. И в ту же минуту телефон зазвонил снова. На сей раз это была Вита.
- У тебя все время занято, - сказала она. - С профессором беседовал, угадала?
- Да, а что? - ответил я.
- Еще работы подкинул? Смотри, милый, не надорвись.
Да, она явно была сегодня не в духе. Небось выместит все на мальчишках, и ничем не поможешь.
- Какие планы на сегодня? - спросил я, оставляя без внимания ее колкость.
- Мальчики собираются в бассейн к Биллу в клуб. Что еще делать? В Лондоне страшная жара. А как там у тебя?
- Все небо в тучах, - ответил я, даже не взглянув в окно. - Циклон движется через Атлантику и ночью достигнет Корнуолла.
- Звучит заманчиво. Надеюсь, твоя миссис Коллинз уже заканчивает проветривать постели.
- Не волнуйся, все будет в порядке, - заверил я ее. - Она очень обязательный человек. Я договорился насчет парусной лодки на следующую неделю - целая яхта, и ее хозяин сам нас повезет. Надеюсь, мальчики будут довольны.
- А их мамочка?
- И мамочка тоже, если только запасется таблетками от морской болезни. И потом тут недалеко за утесами хороший пляж - всего-то пройти два поля и спуститься вниз. Не бойся, быков нет.
- Дорогой, - язвительный тон сменился на милостивый или, во всяком случае, стал гораздо мягче. - Надеюсь, ты все-таки хочешь, чтобы мы приехали.
- Конечно, - сказал я. - Что ты такое говоришь?
- Я никогда не знаю, чего ожидать, после того как ты пообщаешься со своим профессором. Когда он рядом, это как проклятье… А вот и мальчики, - продолжала она совсем другим голосом. - Они хотят поздороваться с тобой.
Голоса моих пасынков, как и их лица, невозможно было различить, хотя Тедди было двенадцать, а Микки десять. Все говорили, что они похожи на отца, погибшего в авиакатастрофе за два года до нашего с Витой знакомства. Судя по фотографии, которую они повсюду таскали с собой, это действительно так. У него - и у них - был классический тевтонский череп под коротко стрижеными волосами, как у многих молодых американцев.
Голубые простодушные глаза, широкое лицо. Симпатичные ребята. Но я спокойно мог бы прожить и без них.
- Хай, Дик, - сказали они по очереди.
- Хай, - повторил я это их американское приветствие, настолько же чуждое моему уху, как если бы они говорили на каком-нибудь африканском диалекте.
- Как дела? - спросил я.
- Нормально, - ответил один.
Наступила долгая пауза. Они никак не могли придумать, что бы еще сказать. Я тоже.
- Я вас жду. На следующей неделе увидимся, - сказал я.
Я слышал, как они долго перешептывались на другом конце провода, затем трубку снова взяла Вита.
- Им не терпится искупаться. Нужно идти. Береги себя, дорогой, и, пожалуйста, не очень переутомляйся.
Я пошел в летнюю беседку, которую построила еще мать Магнуса, и стал смотреть на залив. Здесь было просто замечательно: тихо, спокойно - беседка была защищена от всех ветров, кроме юго-западного. Я подумал, что с удовольствием провел бы здесь все лето, если бы только удалось отвертеться от игры в крикет с мальчиками. Они обязательно притащат с собой все необходимое для игры: стойки, биты и мяч, который бесконечно будет улетать через стену в поле. "Теперь твоя очередь бежать за ним!" "Нет, твоя, нет, твоя!"
Затем из-за кустов гортензии раздастся голос Виты: "Тише, тише! Будете ссориться, не разрешу больше играть в крикет. Так и знайте". И в конце - обязательно призыв ко мне: "Дорогой, ну сделай же что-нибудь. Ты ведь у нас единственный мужчина".
Ладно, по крайней мере, сегодня, сидя в беседке и глядя на залив, над которым висел солнечный диск, я радовался покою, царившему в Килмарте, в Килмерте… Я мысленно и абсолютно бессознательно произнес это слово так, как оно звучало тогда. Неужели путаница со временем входит уже в привычку? Но я чувствовал себя слишком усталым, чтобы думать сейчас об этом. Я снова встал и принялся бесцельно бродить по участку, подравнивая кусты живой изгороди старым секатором, который нашел в котельной. Магнус не соврал насчет матрасов. Их было целых три. Надувались они "лягушкой". Пожалуй, если будут силы, займусь ими в течение дня.
- У вас нет аппетита? - спросила миссис Коллинз, когда я с трудом справился с обедом и попросил кофе.
- Извините, - сказал я. - Все было очень вкусно. Просто я сегодня что-то не в себе.
- Я и то подумала - какой-то у вас усталый вид. Это все из-за погоды. Такие скачки.
Погода была ни при чем. Просто я не мог взять себя в руки: меня охватило непонятное беспокойство, хотелось бежать, куда глаза глядят. Я отправился через поле к морю. И зря: оно выглядело точно так же, как из беседки - спокойное, серое, неподвижное. Затем пришлось тащиться обратно, в гору. День тянулся невыносимо медленно. Я настрочил письмо матери, во всех подробностях описав дом, - просто для того, чтобы хоть чем-то заполнить страницы. Оно напомнило мне те письма, которые я обязан был писать домой из школы: "В этом семестре меня перевели в другую комнату. В ней пятнадцать мальчиков". Окончательно измученный и физически и душевно, я в половине восьмого пошел наверх, не раздеваясь, повалился в постель и мгновенно уснул.
Меня разбудил дождь. Не очень даже сильный - он тихо стучал в открытое окно, занавески развевались. Было темно. Я зажег свет. Половина пятого. Я проспал целых девять часов. Усталость прошла, но я был очень голоден, поскольку вечером лег без ужина.
Вот оно, преимущество одинокой жизни: можно есть и спать когда вздумается. Я спустился вниз в кухню, приготовил сосиски и яичницу с беконом, заварил чай. Я чувствовал, что готов начать новый день, но что делать в такую рань, да еще когда на улице так серо и безрадостно? Конечно, только одно. Тем более что впереди - суббота и воскресенье. Как раз достаточно, чтобы прийти в себя, если потребуется…
Насвистывая, я спустился по черной лестнице в полуподвал и включил все лампочки. При свете здесь было гораздо приятнее - не так мрачно, даже лаборатория не напоминала больше обитель алхимика. Я отмерил нужное количество капель в мензурку (это было для меня теперь так просто - как зубы почистить).
- Ну же, Роджер, - сказал я, - выходи. Давай-ка встретимся с глазу на глаз.
Я сел на край умывальника и стал ждать. Прошло довольно много времени. Но ничего не происходило. Я все сидел и смотрел на эмбрионов в банках, а между тем за решетчатым окном уже начало светать. Прошло, должно быть, около получаса. Какое ужасное надувательство! Затем я вспомнил, что Магнус предложил увеличить дозу. Я взял пузырек и очень осторожно накапал прямо себе на язык еще две или три капли и проглотил их. Мне показалось, а может быть не только показалось, что на этот раз появился какой-то не то горьковатый, не то кисловатый привкус.
Я вышел из лаборатории и направился по коридору в старую кухню. Там я выключил свет, поскольку бледный рассвет уже осветил внутренний дворик, и было не так темно. Затем я услышал, как скрипнула дверь - она всегда скрипела, задевая за каменную плиту в полу, - и вдруг широко распахнулась от сквозняка. Послышались шаги и чей-то голос.
- О Боже, - подумал я, - миссис Коллинз уже пришла! Она ведь действительно что-то говорила: вроде ее муж сегодня собирается с утра подстригать траву на лужайке.
В дверь ввалился мужчина, таща за собой мальчика, и это был вовсе не муж миссис Коллинз, а Роджер Килмерт. За ним следом вошли еще пятеро с факелами в руках - за окном вместо рассвета стояла темная ночь.
Глава девятая
Я стоял, прислонившись к кухонному буфету, но теперь за моей спиной была только каменная стена. Сама же кухня превратилась в жилую комнату старого дома: в противоположном конце ее находился очаг и рядом - лестница, ведущая наверх в спальню. На звук шагов вниз сбежала девочка, та самая, которую я видел в первый день стоящей на коленях у очага. Роджер прикрикнул на нее:
- Тебя кто звал? Ну-ка, брысь отсюда! Тебя это все не касается.
Она застыла в нерешительности, с ней был подросток, ее брат, выглядывавший из-за ее плеча.
- Кому говорят, уходите - вы оба! - кивнул снова Роджер, и они бросились вверх по лестнице, но мне было видно, как они притаились там, наверху, у самой лестницы так, чтобы их никто не видел.
Роджер укрепил свой факел на скамье, и в комнате стало светло. Я сразу узнал мальчика, которого он тащил за собой - это был тот самый юный послушник, которого во время моего первого посещения монастыря, развлекаясь, гоняли по двору братья монахи и который позже плакал во время молитвы в монастырской часовне.
- Я заставлю его говорить, раз никому из вас это не под силу, - сказал Роджер. - Я ему такое устрою, что у него быстро развяжется язык!
Не спеша, словно растягивая удовольствие, он закатал рукава, не спуская при этом ни на секунду глаз с послушника, который, пятясь от скамьи, пытался найти защиту у остальных собравшихся здесь, но они со смехом выталкивали его на середину. Он подрос с тех пор, как я его видел в последний раз, но ошибки быть не могло - это был тот же самый паренек, а выражение ужаса в его глазах говорило о том, что он прекрасно понимает: эти люди собрались здесь не для развлечения.
Роджер схватил его за рясу и рывком поставил на колени рядом со скамьей.
- А ну-ка, говори все, что знаешь, - сказал он, - или я спалю на твоей голове все волосы.
- Я ничего не знаю, - заплакал послушник. - Клянусь Пресвятой Божьей матерью…
- Не богохульствуй, - сказал Роджер, - а то я сейчас и рясу тебе подпалю. Ты давно уже шпионишь! Давай выкладывай все начистоту.
Он схватил факел и поднес его совсем близко к голове мальчика. Тот прижался к полу и начал пронзительно кричать. Роджер ударил его по лицу.
- А ну, кончай визжать, - сказал он.
Брат и сестра, как завороженные, наблюдали за всем этим с лестницы, а пятеро мужчин подошли вплотную к скамейке: один из них, достав нож, поднес его к уху мальчика.
- Может, сделать ему кровопускание? - предложил он. - А потом подпалим ему макушку - кожица там тонкая, нежная, а?
Послушник умоляюще воздел руки.
- Я все расскажу, все, что хотите, - плакал он, - но я ничего не знаю, ничего… только то, что я подслушал, когда господин Блойю, посланник епископа, разговаривал с приором.
Роджер убрал факел и вновь закрепил его на скамье.
- И что же он сказал?
Перепуганный послушник посмотрел сначала на Роджера, потом на остальных.
- Говорил, что епископ недоволен поведением некоторых монахов, в особенности брата Жана. Дескать, он и ему подобные не повинуются приору и ведут беспутный образ жизни, пуская на ветер все монастырское добро. Мол, это позор для ордена и дурной пример всем остальным. И епископ не может больше закрывать на все это глаза и поэтому наделяет господина Блойю всей полнотою власти с целью навести порядок в монастыре согласно канонам церкви, и сэр Джон Карминоу должен оказать ему в этом содействие.
Он перевел дыхание и обвел взглядом лица окружающих, ища в них сочувствия, и один - не тот, что был с ножом, а другой - отошел в сторону.
- Клянусь честью, все это сущая правда, - пробормотал он, - кто же будет отрицать? Все мы прекрасно знаем, что монастырь и вся монастырская братия давно пользуется дурной славой. Если бы французские монахи убрались отсюда восвояси, нам бы было только лучше.
Остальные одобрительно зашумели, а тот, что с ножом, огромный неуклюжий парень, потеряв всякий интерес к послушнику, повернулся к Роджеру.
- Трифренджи дело говорит, - произнес он угрюмо. - Всем же ясно, что мы, жители долины по эту сторону от Тайуордрета, только выиграем, если монастырь прикроют. У нас свои притязания на эту территорию: хватит уж им жиреть на наших землях, пора гнать их отсюда, мы бы лучше пасли наш скот там, а не на болоте.
Роджер, сложив на груди руки, пнул ногой до смерти напуганного послушника.
- Кто это тут собрался закрывать монастырь? - спросил он. - Епископ Эксетерский может высказываться только от имени епархии - порекомендовать приору навести порядок и призвать монахов к дисциплине, но не более того. Есть власть повыше: наш сюзерен - сам король, как вы все отлично знаете, и нам не так уж плохо живется на землях Шампернунов, да и от монастыря мы имеем немалый доход. К тому же все вы охотно торгуете с французскими кораблями, когда они бросают якорь в заливе. Ну-ка, кто из вас не набил свои подвалы всяким добром с кораблей?
Никто не отвечал. Послушник, решив, что опасность миновала, начал тихо отползать назад, но Роджер схватил его и вернул на место.
- Куда это ты собрался? - спросил он. - Я с тобой еще не закончил. Что еще господин Генри Блойю сообщил приору?
- Я вам уже все сказал, - заикаясь, пролепетал мальчик.
- А насчет положения в королевстве он ничего не говорил?
Роджер сделал движение, будто снова хотел схватить со скамьи факел, и послушник, дрожа от страха, умоляюще воздел руки.
- Он еще сказал, что с севера ползут слухи, - запинаясь выдавил он, - будто между королем и его матерью, королевой Изабеллой, продолжаются распри, и, может статься, она в ближайшее время вступит с ним в открытую борьбу. И господин Блойю хотел узнать, кто здесь, на западе, будет хранить верность молодому королю, а кто пойдет за королевой и ее любовником Мортимером, если дело все-таки дойдет до войны.
- Я так и думал, - сказал Роджер. - А теперь ползи в тот угол, и чтоб я тебя не слышал. Сболтнешь хоть слово, когда выйдешь отсюда, отрежу язык, так и знай!
Он повернулся к остальным - все пятеро смотрели на него в полном замешательстве: казалось, последнее сообщение лишило их дара речи.
- Ну, - сказал Роджер, - как вам это нравится? Вы что, язык проглотили?
Человек по имени Трифренджи покачал головой.
- Это все нас не касается, - сказал он. - Король может ссориться со своей матерью сколько ему влезет. Не нашего это ума дело.
- Ты так считаешь? - спросил Роджер. - Даже если королева с Мортимером возьмут власть в свои руки? Кое-кто в наших краях был бы этому рад. Их-то, несомненно, щедро наградят, когда вся эта заварушка закончится. Да и все те, кто примкнут к ним, тоже в накладе не останутся.
- Только не Шампернун-младший, - сказал человек с ножом. - Он еще несовершеннолетний и держится за материну юбку. Да и ты сам, Роджер, при том положении, которое занимаешь, никогда ведь не пойдешь бунтовать против законного короля.
Он ехидно засмеялся, и все остальные тоже, однако управляющий, окидывая взглядом всех по очереди, оставался невозмутимым.