- Ванька-дурак: и сам попадется, и других подведет, нечего и пустяков зря городить! Никто в петлю за чужое дело не полезет! - возразил Шилин.
- А ясное дило: умный вы чоловик, Смарагд Захарович! - поддержал Белявка.
Разговор перешел на горе остальных актеров, надеявшихся, что новый барин подпишет их вольную; компания всласть поругала Пентаурова и разошлась.
Мавра убрала со стола, и Шилин собрался ложиться спать, как вдруг послышался стук во входную дверь. Шилин пошел отворить и увидал Стратилата и Агафона.
- Мы к тебе воротились, Смарагд Захарович! - вполголоса молвил, входя и оглядываясь, Стратилат. - Наедине с тобой побалакать хотим.
- Ну-ну, что такое приспичило?
- Приспичило все то же: пособить надо Леониде Николаевне. Ведь это подумать надо, что в душе у нее теперь творится, а?!
- Что говорить! - отозвался хозяин.
- Порешили мы сейчас с Агашей на себя дело взять!
- Ну?
- И не откладывать: ведь найдет на этого обалдуя стих - изорвет отпускную и концы в воду!
- Верно.
- Петля тогда ей! - подхватил Стратилат. - Посоветуй, как быть?
Шилин поглядел на обоих вернувшихся.
- Умны, ребята, что не при всех спрашиваете! Что ни задумал - в одиночку либо много что вдвоем делай - тогда толк будет!
- Без Ваньки не обойтись… - заметил Стратилат.
- Ни-ни, сохрани Боже!…
- Как же тогда? В окно разве влезть? В парк оно выходит… Стекло выдавить - пустяк… - продолжал делиться своими мыслями Стратилат. - Бумажку с медом приложить - оно и не звякнет!
- Я напорешься на него, тогда что? У него ведь - слыхал - все деньги в кабинете запрятаны: должно быть, вокруг него так и ходит!
- Убегу. Я на ногу легок!
- Признают в лицо - не спасут и ноги!… - Шилин задумался. - А ты вот что… ты ведь актер? - он усмехнулся.
- Актер.
- Загримируйся ты под покойника - если и наткнется кто на тебя - убежит сломя голову!
- А верно?! - воскликнул Стратилат. - Платье только вот как раздобыть ихнее?… Ну, на денек у Ваньки выпрошу!
- Брось ты своего Ваньку! - ответил Шилин. - Пропадешь с ним. Возьмешь одну вольную, а наплетут, что и миллион пентауровский с ней захватил! Простыню тебе дам - в нее и завернись, как в саван!
- Идет! - Стратилат от избытка радости треснул по плечу Агафона. - Так что ли, Агаша?
- Так… - отозвалась октава. Лицо его было довольно и улыбалось.
- В саду караулить, что ль, будешь? - спросил его хозяин.
- В саду… подсадить его придется!… - ответил Агафон.
- Смотри, братцы, завтра днем в тех местах чтоб вас и не видели: не в примету чтоб было! А дело сделаете - ты, Агафон, прямо в постель ныряй, а ты, Стратилат, ко мне с бумагой беги - вымоешься здесь и тогда к себе, спать до утра, чтоб все вас обоих видели!
На том и порешили.
- Спасибо тебе, Смарагд Захарыч! - произнес, прощаясь, Стратилат. - Душевный ты человек, выходит!
- Знать ничего не знаю, и не видал вас, и не слыхал ничего! - не то шутливо, не то серьезно ответил Шилин, провожая их к двери. - Идите себе с Богом!
Весь следующий день Людмила Марковна поджидала приезда внука и несколько раз посылала приживалок посмотреть, кто подъехал к крыльцу: но двор был пустынен; звонки и стук экипажа ей только чудились. Ночь она провела беспокойно и забылась только после рассвета. Часов в десять утра она проснулась и, как только ее одели, потребовала к себе Леню.
- Не прислал? - был первый вопрос Людмилы Марковны, когда она увидала девушку.
- Нет.
- Подлость есть тут какая-то, чувствую! - продолжала старуха. - Владимир не прикоснулся бы к документу! Он спрятал. Но зачем?
Леня молча пожала плечами.
- Не заигрывал он с тобой? Намеков никаких не делал?
- Нет.
- Жадный он. Денег что ли сорвать с меня хочет? - продолжала в раздумье Людмила Марковна. - Брошу собаке клок. После обеда еду!
- Напрасно вы волнуетесь так, - проговорила Леня. - Бумага не сегодня-завтра найдется! Ведь она же написана, существует? Зачем вам ехать?
- Совсем дура, матушка! - рассердилась Пентаурова. - Марье Ивановне вели, чтоб собиралась: со мной поедет!
- А меня не возьмете разве?
- Зачем? Глупость сделала, что отпустила тебя с ним. Меньше на глазах тебе у него быть - лучше!
Противоречить и удерживать было бесполезно, и Леня, втайне довольная тем, что встреча ее с Пентауровым откладывается и вместе с тем обеспокоенная за старуху, замолчала.
Людмила Марковна подошла к шкатулке, стоявшей всегда на столике за изголовьем ее кровати, открыла ее, достала оттуда пачку денег и сунула их в карман; потом постояла в раздумье и вынула из шкатулки большой пакет, запечатанный ее гербовой печатью.
- Это тебе!… - сказала она, поворачиваясь и протягивая пакет девушке. - Так вернее будет, если своими руками отдам!
Леня взяла его и прочла надпись: "Лене после моей смерти".
Конверт выпал из ее пальцев; она закрыла лицо руками и, вся вздрагивая от рыданий, вдруг прорвавшихся наружу от толчка этих слов, опустилась на пол к ногам старухи.
- Я не хочу… Не надо мне ничего… Только живите!… - разобрала Людмила Марковна заглушенные всхлипываньем слова.
- Ну и дура… ну и глупая!… - проговорила взволнованная и тронутая Пентаурова, гладя по пепельной голове, уткнувшейся в ее колени. - Чего ревешь? Жива ведь я, от слова не станется? Будет, встань! - строго добавила она.
Леня поднялась и, оставив на полу пакет, не отнимая рук от лица, ушла из комнаты.
Пентаурова покачала головой, позвонила и приказала явившемуся лакею поднять пакет и отнести его к барышне.
После обеда казачок доложил, что лошади поданы, и Людмила Марковна, перекрестив и поцеловав Леню, уселась в коляску вместе с самой бойкой и молодой из своих приживалок - Марьей Ивановной.
- Христос с тобой! - были ее последние слова, обращенные к Лене. Темные глаза старухи глянули еще раз на девушку, затем обошли дом. - Трогай! - проговорила она.
Шестерик коней дружно взял с места, и коляска скрылась за воротами.
Позднею ночью тревожно спавшей Лене почудилось, что кто-то босиком взбегает наверх по явственно трещавшей среди тишины лестнице. Ноги прошлепали к ее комнате, дверь отворилась, и показалась растрепанная, с измятым от сна лицом Даша, с зажженною сальною свечою в руке.
- Барышня, вставайте! - произнесла она. - Людмила Марковна померла!
Вся окаменев внутри, Леня принялась кое-как накидывать на себя платье. Даша, захлебываясь слезами, помогала ей.
Глава XXVI
- Где она? - шепотом спросила Леня.
- В Рязани… Человек оттуда какой-то пригнал, вас требует видеть… Не хотел сказывать про барыню; я и тревожить вас не стала бы, если б не сказал!
Леня сошла вниз, и ей казалось, что это не она, а кто-то другой идет по ступенькам; Даша светила ей сзади, и она увидала стоявшего в лакейской среди глубокой темноты незнакомого человека. То был Шилин.
- Не утерпела, наболтала-таки? - досадливо сказал он, приметив до синевы бледное лицо Лени и темные круги, обозначившиеся вокруг ее глаз. - Велено было тебе молчать? Грамотку наказано мне вам передать! - добавил он, вынимая из бокового кармана какую-то сложенную и порядком измятую бумагу. - А ты, - он кивнул Даше, - живо марш вещи барышнины собирать! Со мной они поедут.
- Собирать, барышня? - спросила Даша.
- Да… - бессознательно ответила та, держа в руке бумагу и не разворачивая ее.
Даша откусила от свечи кусок, передала больший из них Шилину, а с другим унеслась обратно, наверх.
- От кого письмо?
- Почитайте, увидите… - молвил, светя ей, Шилин.
Леня развернула, пробежала первые строки и, не веря глазам своим, подняла их на незнакомца.
- Это правда? - дрожащим голосом спросила она. - Это вольная?!
- Она самая…
Столбняк, охвативший было Леню, отпустил ее; она крепко прижала к груди драгоценный документ.
- Кто вам ее дал?
- Дорогой скажу: теперь торопиться надо! - ответил Шилин.
- А пакет со стола взять? - крикнула сверху Даша, выставляя из-за перил лестницы голову.
- Все бери! - отозвался вместо Лени Шилин. - Барышня назад не скоро вернутся!
Даша управилась проворно и появилась с двумя узлами, в которые наскоро попихала белье, платье и что попадало под руку. Шилин потребовал теплый платок, накинул его на плечи Лени и, забрав один из узлов, повел свою спутницу из дома.
Появившийся откуда-то из темноты заспанный лакей с изумлением уставился совсем оловянными глазами на происходившее; Шилин сунул ему узел и велел нести за ними.
- Барыня померла… - шепотом сообщила лакею Даша, и тот вдруг засуетился, заторопился и принялся укладывать узлы в передок стоявшей у самого подъезда брички.
Шилин приехал один, без работника, обычно ездившего с ним за кучера.
- Коляску бы велеть заложить? - сказала Даша. - И лошадок пара всего?
- Доедем и на паре! - отозвался Шилин, усаживая Леню и сам садясь около нее.
- Прощайте!… - произнесла она. - Прощай, Даша!
- Путь добрый, барышня! - ответили с крыльца два голоса.
Бричка покатилась. Леня повернулась и до самых ворот глядела на старый, милый ей дом, неясной громадой рисовавшийся позади; у колонн его, освещенных снизу огоньком свечи в поднятой руке, виднелись фигуры лакея и Даши.
За воротами все исчезло; во тьму вместе с домом ушло все, что было хорошего, светлого и прекрасного в жизни… Леня тихо плакала.
- Скажите, как скончалась Людмила Марковна? - проговорила она.
- Сразу, как и Владимир Дмитриевич покойный! - ответил Шилин.
- Но отчего? Ссорились они со Степаном Владимировичем, кричали?
- Нет, не слыхать про это было… ничего не сказывали люди!
- Смотрите!… - с легким испугом произнесла вдруг Леня. - Зарево как будто над Рязанью?!
- Оно и есть… - равнодушно ответил Шилин, глядя на зловещее пятно, что лужа крови, проступившее на черном, беззвездном небе. - Пожар где-то!
- Скажите, кто вам дал мою вольную? - спросила через некоторое время Леня.
- Барин покойный…
Шилин, слышалось, был озабочен и все поглядывал на зарево.
Леня схватила его за руку.
- Владимир Дмитриевич?! - вскрикнула она. - Почему же вы так долго не отдавали ее мне?
- Виноват, недосуг все было заехать к вам. Не к спеху, думал, вам!
- Не к спеху?! - воскликнула Леня. Укор и грусть были в ее голосе. - Но куда же вы везете меня? Зачем? - словно только что опомнившись и сознав, что делает, спросила она. - Пустите меня: я к Степану Владимировичу не поеду!
- Знаю-с… Не к нему и везу вас!
- Куда же? Кто прислал вас? - Беспокойство Лени все возрастало.
- Посылать никто не посылал, а сказывали Альварец с Роландом, что между вами и господином Пентауровым вышло, я и поторопился за вами съездить…
- Альварец?… Роланд?… Господи, брежу я, кажется?!
- Ничего не бредите - самая явь теперь начинается. Вольная у вас в кармане, господину Пентаурову вас не достать, живи - не тужи, одно слово!
- Так это они подумали обо мне? Милые… и вы добрый!
- Что за добрый? Живых людей не ем, только и доброты моей! А вас пока что у себя устрою: домик у меня есть в Рязани, а как оглядитесь - ваша воля, мчите по белу свету, куда вздумаете!
- Спасибо вам!… - от души вырвалось у Лени. Самые разноречивые чувства переполняли ее: и радость нежданного счастья, и горе по близкому человеку, и признательность к позаботившимся о ней людям… Слезы неудержимо текли по лицу ее.
Зарево понемногу ослабевало, но все еще держалось на небе и, когда пара взмыленных коньков Шилина остановилась у Московской заставы, он спросил у вышедшего из домика инвалида:
- Где это горит, Иван Семеныч?
- А кто ж его знает? - зевая, ответил тот. - Горит и горит… Каждый день, почитай, горит - на все не насмотришься! И что это ты, Смарагд Захарыч, по ночам ездить вдруг стал? - добавил он, открывая и пуская вверх шлагбаум. - Да ты с девкою? Ай да лю-лю! - инвалид свистнул.
Бричка заныряла по рытвинам и выбоинам, и скоро колеса ее загремели по Большой улице; дальний конец ее был ярко освещен, там словно стоял день; виднелась теснившаяся толпа народа, слышались возгласы, шум и треск горящего дерева.
- Это наш, то есть пентауровский дом горит?! - вскрикнула Леня.
Она угадала: когда они подъехали к месту пожара, дома уже не существовало; вместо него по истоптанному цветнику и обширному двору бегали люди, грудами высились столы, стулья и всякая утварь, какую успели спасти и вынести.
- Не слыхали - с чего пожар приключился? - обратился Шилин к ближайшей кучке людей.
- Кто их знает… - отозвался пожилой человек, купец по виду. - Сказывают, будто покойница, старая барыня, свечку с огнем оставила в барском кабинете…
- А умерла она где? - спросила Леня.
- В колидоре около него и померла! Пока занялись ей, то да се, все и заполыхало!
- Долго ли заполыхать? - поддержал другой. - Деревянное все!…
- От Бога не уйдешь! - проговорил Шилин и, поглядев еще немного на происходившее, повернул лошадей на Левицкую и оттуда к своему домику, где уже давно его и гостью ожидала Мавра.
События в Рязани развернулись следующим чередом.
Степан Владимирович сидел у себя в кабинете и от нечего делать пересыпал серебряные рубли из горсти в ящик, любуясь их видом и звоном, когда принесшийся во весь дух Ванька постучался к нему в запертую дверь и прокричал, что приехала Людмила Марковна.
Пентауров сморщился, быстро задвинул и запер ящик стола и с минуту колебался - идти ли ему навстречу или не идти? У бабушки, как он подозревал, должны были водиться деньги, и поэтому ссориться с нею ему не хотелось.
- Но если Ленька сказала? Ну что ж? Он пошутил, он барин, он вправе побалагурить!… - Он отпер дверь, снова запер ее за собой и, изобразив радость на лице, поспешил в гостиную, куда прошла Людмила Марковна.
- Бабинька, милая, как я рад вас видеть?! - заговорил он, входя в гостиную. - Я сам собирался сегодня проведать вас… Скушать чего-нибудь не хотите ли? Ей! - крикнул он, хлопнув в ладоши, но старуха остановила его.
- Не таранти, не хочу!… - сказала она, и по тону ее Степан Владимирович понял, что Леня ничего не передала ей. Это его окрылило.
- Поговорить с тобой приехала… - продолжала Людмила Марковна; она взглянула на сидевшую неподалеку свою спутницу и не успела еще указать ей головою на дверь, как та вскочила и, приговаривая: "Понимаю, матушка, все понимаю!…", ручейком потекла вон и оставила их вдвоем.
- Сядь… Не шмыгай перед глазами! - приказала Пентаурова.
Степан Владимирович повиновался, плюхнулся в кресло и закинул ногу на ногу.
- Ты дворянин или жулик? - спросила она, вперив в него темные глаза свои.
Степан Владимирович даже поперхнулся от такого вопроса и задранная вверх нога очутилась, где ей и следовало быть, - на полу.
- Бабинька, что за вопрос?! Разумеется, я дворянин!
- По-дворянски тогда ответ давай: где вольная?
- Уверяю вас, не знаю! Нету ее, нигде нету. Леня же сама смотрела! Отец, значит, ее вынул!
Пентаурова отрицательно качнула головой.
- Вынул ты! Зачем?
- Вы меня, бабинька, оскорбляете? - Степан Владимирович встал и раздул щеки с видом негодования. - На что мне ее вольная?!
Старуха с трудом высвободила из кармана толстую пачку серых сторублевых бумажек.
- Вот! - проговорила она. - Это цена ее вольной. И если завтра у меня ее не будет - Богом клянусь, - гроша медного не увидишь после меня!
Вид денег заставил разгореться глаза Степана Владимировича, но желание отомстить как следует одержало верх над жадностью.
Он сообразил, что нужно лишь как-нибудь протянуть время, и тогда не уйдут от него ни деньги, ни Леня.
- Бабинька, я в деньгах не нуждаюсь! - напыщенно ответил он. - Но раз вы мне не верите - вот вам ключ от кабинета, это от письменного стола. - Он достал из кармана один за другим два ключа и протянул ей. - Пожалуйста, осмотрите все сами…
Он был убежден, что старуха оттолкнет его руку, но она молча взяла ключи. Он несколько опешил и не без легкого беспокойства за свой ящик следил, как она опустила их в карман.
- Не пойму: разиня ты или… не Пентауров? - проговорила она. - Устала! Отдохнуть хочу!… - добавила она, протягивая руку внуку; тот подскочил, помог ей подняться и, бережно поддерживая, повел в ее спальную, где уже давно под надзором Марьи Ивановны хлопотала горничная, проветривавшая нежилую комнату и смахивавшая с туалета из карельской березы и такой же мебели накопившуюся пыль.
Спальная Людмилы Марковны находилась рядом с кабинетом, но старуха чувствовала себя такой разбитой, что не вышла и к обеду, и дважды являвшийся проведать ее Степан Владимирович к великому своему удовольствию дважды же выслушал у дверей шепот приживалки:
- Оченно слабы, лежат и не выйдут!
Не вышла она и вечером, и Степан Владимирович, проведав опять бабушку, отправился спать, полный радужных надежд на близкое пополнение своего ящика серыми бумажками.
- Не сопи так, дуралей! - весело заметил он Ваньке, стаскивавшему с него сапоги. - И отчего у тебя нос такой: в рот к тебе через него заглянуть можно?
- Не могу знать-с… - ухмыляясь, ответил Ванька. - Такой он уж у меня откровенный-с!…
Степан Владимирович захохотал.
- Нет, ты чучело! - сказал он. - Теперь скоро раздевать меня будет кто-нибудь получше тебя!
- Кто же-с?
- А потом - марш в коровник! - свирепо воскликнул Пенгауров, хлопнув ладонью по постели.
Ванька от испуга выронил из рук чулок, только что снятый с барской ноги.
- За что же-с? Помилуйте?! - пролепетал он.
- Да не тебе я, дурак, говорю. Я сам с собой разговариваю!
Ванька подоткнул одеяло под спину барину, взял платье на руку и собрался уходить.
- А перекрестить забыл, ослятина? - лениво, полусонно произнес Степан Владимирович.
Ванька выполнил и эту обязанность и на носках вышел из спальной.
Сон охватил весь дом.
Ночью Людмила Марковна проснулась: ей показалось, что рядом, в кабинете, хрустнуло оконное стекло. Она приподняла голову и услыхала явственный шорох: значит, хруст ей не померещился.
Она хотела окликнуть храпевшую на полу приживалку, но вдруг села и опустила босые ноги на коврик: ей пришла в голову мысль, что это Степан влез из парка в окно, чтобы забрать из кабинета где-то запрятанную там вольную.
С неизвестно откуда взявшимися силами Людмила Марковна встала, быстро накинула на себя капот, тихо отворила дверь и вышла в черную, что уголь, тьму коридора.
В замочное отверстие двери кабинета виднелся свет. Затаив дыхание, старуха беззвучно вставила ключ, замок громко щелкнул среди тишины, и она распахнула дверь.
В кабинете на этажерке горел свечной огарок; около нее, перебирая книги, стояла какая-то фигура вся в белом. На звук замка она оглянулась, свет упал на лицо ее, и Людмила Марковна увидала перед собой покойного Владимира Дмитриевича.
Она судорожно вытянула вперед обе руки, как бы обороняясь от видения, попятилась назад, захлопнула дверь и тут же повалилась около нее.