Казалось, что встреча с ней приносила счастье, либо Стеше так хотелось думать. Люди каждый день ждали ее появления и с неизменным любопытством разглядывали новую экипировку, будь это огромные черные очки с кожаной курткой или, наоборот, легкая выгоревшая майка, специально разорванная на плече и частично оголяющая живот. Все было в стиле, и все диктовало новый стиль этой гималайской глубинке.
Я попала в капкан своей популярности, без меня Дхарамсала уснет, зачахнет, запылится, и, самое страшное, что мне нравится это! Как же мне разорвать эту зависимость от их зависти и восхищения? Моя духовная практика по разрушению собственного "Я" терпит фиаско. Я только оправдываю себя тем, что даю проявиться моим внутренним омрачениям для того, чтобы их уничтожить. Ведь я их не уничтожаю! Скорее, взращиваю! Хорошо, что у меня хватает сил это признать. Но что с этим делать?
- Здорово. Я тоже так хочу. Ты дашь мне мотоцикл поводить? - сказала Пема, когда они остановились около ресторанчика.
- Я бы с удовольствием, но здесь слишком опасные дороги, ты же видишь, что индусы не только не применяют никаких дорожных правил, но даже со спокойной совестью ездят по встречной полосе, совершенно не уступая дорогу.
- Да тебе просто жалко, - скривилась в усмешке подруга.
Стеша знала, что Пема умела водить мотоцикл, но, если честно, ей не было жалко мотоцикла. Ей просто хотелось быть единственной и неповторимой. А как же остаться такой, если другая девушка тоже будет лихо рассекать на мотоцикле, да еще в красной шляпе? Да, она боялась конкуренции, а значит, цепляние за собственную значимость было однозначным.
Когда-нибудь я обязательно это преодолею, но как-нибудь попозже, успокоила себя Стеша. И смело припарковала мотоцикл, въехав на площадку центрального офиса местного туристического агентства. Парковать мотоциклы там не разрешалось, но ее эти правила не касались, потому что директор этого агентства всегда был рад ее видеть, даже если это ему стоило дорогостоящего пятачка земли, находящегося рядом с площадью Маклеода.
До дворца Джецун Стеша предпочитала ходить пешком.
Девушки прошли по Temple Roud, спустились вниз, прошли мимо главного монастыря Далай-Ламы Намгьяла, и на окраине, около самого ущелья вышли к огромному, одиноко стоящему зданию - Дворцу Джецун.
Когда Стеша поднялась на первую ступеньку лестницы, она поняла, что допустила оплошность. Ее штаны и футболка сомнительного дизайна были надеты наспех и предназначались скорее для верховой прогулки, но не для официального приема у Джецун. На минуту Стеша застыла, уставившись на Пему.
- Что случилось? - спросила подруга.
- Я неприлично одета, - ответила озадаченная Стеша, - надо срочно что-нибудь придумать. Подожди, я сейчас сконцентрируюсь и визуализирую какое-нибудь платье.
- Хорошо, - сказала Пема и принялась рассеянно разглядывать иностранных туристов, которые, весело переговариваясь, шли по дороге в Нижнюю Дхарамсалу.
Через несколько секунд на Стеше стали появляться лоскуты рубинового шелка, потом на пол хлынул хвост длинной юбки, и вышитая позолота в стиле раджастанских дворцов покрыла грудь и рукава, затмевая своим ярким блеском парчовые занавеси на окнах центрального храма.
- Что я наделала! - ахнула Стеша, растерянно посмотрев на Пему.
Та с нескрываемым восхищением и с затаившейся хитрой улыбкой пожала плечами и промолвила:
- А что, неплохо смотрится.
- Это первое, что пришло на ум, - стала оправдываться Стеша. - Вчера подобное платье я видела в кино на индийской принцессе. Правда, оно было синего цвета, рубин получился, потому что я часто концентрируюсь на Ваджрай-огини, а она, как ты знаешь, имеет рубиновый цвет. Что же мне делать, второй раз я уже не смогу, у меня нет на это больше сил.
- Да не переживай, иди так, - стала утешать ее Пема.
- Но как же я в этом пойду, меня все засмеют!
- Но ведь оно тебе идет, ты не должна обращать внимания на то, что думают другие, важно, с какой мотивацией подходишь к этому ты.
- Да, ты права, но какую мотивацию я могу придумать к этому великолепному платью, как не подношение его Джецун?
- Прекрасно, но ты ведь знаешь, Джецун подношение может взять, тогда ты останешься голой, - засмеялась Пема.
- Спасибо, подруга, ты очень мила, - промолвила Стеша и, выпрямив спину, как полагается в высоких кругах общества, подобрав складки платья и придерживая их слегка пальчиками, она, гордо развернувшись, пошла вверх по лестнице.
Около перил первой площадки столпились ошарашенные придворные, и даже сам Гомпо вышел в первые ряды, недоумевая, что означал этот великолепный прикид.
Стеша медленно плыла вверх по розовому с прожилками мрамору, неся величественно свою огненную голову. И если бы люди не знали, что когда-то эта девушка вышла из детдома, то явно бы поверили в исключительно благородную ее родословную, которая отмечалась в каждом ее движении, в каждом грациозном изгибе тела, в каждом неуловимом полувзгляде, в каждом еле заметном повороте головы…
На верхней площадке стояла Джецун. В этот раз она была женщиной, красивой и величественной. Пурпурная мантия, словно у воина, развевалась у нее за спиной, а на плече, слегка поддерживаемая рукой, лежала катванга. На голове покоилась пятиконечная корона, и куча костяных украшений полностью обрамляла ее фигуру до самого низа. В одной руке она держала чашу, наполненную красной жидкостью, в другой - кривой нож.
В окружении своей свиты, в которой был и Туптен, она молча смотрела на Стешу, пока та не взошла на верхнюю площадку.
- Вырядилась! Не рано ли ты надела такую одежду, дорогая? - спросила, усмехаясь, Джецун. - Какой шелк, и как он переливается, сколько золота, и как оно сверкает!
- Я думала, это платье тебе понравится, - ответила Стеша, слегка приседая в поклоне и опустив глаза.
- Нет, ты, бесспорно, рано стала мнить себя Богиней. Для этого тебе как минимум стоило бы отсидеть четыре бума ретрита, а ты не отсидела толком и одного. Тебе не стыдно?
Туптен громко захихикал и развязно сунул руки в карманы модных с нашивками штанов.
- Я сделаю их, Джецун, обещаю.
- Ну да, конечно, обещаешь. Что толку с твоих обещаний. Ты пропадаешь непонятно где, забросила всю практику, тобой интересуется полиция. Ты слишком заигралась, девочка.
Стеша молчала, ей не хотелось, чтобы их разговор слушали все жители и гости дворца, которые уже к тому времени плотно обступили верхнюю площадку, где стояла Джецун. Но действо продолжалось. И даже мраморные статуи Богинь, стоявшие на первом внешнем уровне, держа всевозможные подношения, стали оживать и укоризненно поглядывать на Стешу.
Она думала, что это какая-то ошибка, просто недоразумение, что Учитель не видит всей правды.
Может быть, он просто шутит или проверяет ее. Ведь он прекрасно должен знать, что занимается она практикой каждый день и помногу времени. Гораздо больше, чем даже те, кто живут при дворце, потому что она вводит в свою ежедневную программу дополнительно йогу, медитации и прослушивание лекций, и не тратит время на пустые разговоры и чаепития, за которыми обычно часами проводят придворные. Это только сейчас, когда появился Стивен, она из-за элементарного гостеприимства позволяет себе немного отвлечься.
Разве Учитель не знает, что она практически не выходит из дому или выходит только по делам, и выезд на мотоцикле - это всего лишь перерыв между сессиями?
Неужели Учитель не понимает, что она вовсе никогда не гуляла, как гуляют в этом понимании слова другие, даже те же самые придворные, о приключениях которых в Маклеогандже она сама знала немало? Но если она даже и позволяла себе посидеть с Санжеем в ресторане, то это был, как правило, лишь невинный ужин за дружеским столом.
Разве Учитель не видит, что полиция вовсе не ею интересуется, а Стивеном, который совершенно случайно ей встретился на дороге и которому она оказала помощь?
Стеша была в полном отчаянии, ее сердце задыхалось от еле сдерживаемых слез, казалось, еще немного, и она не выдержит, что-то разорвется внутри и зальет эту действительность неимоверной горечью ее отчаяния.
Не позора боялась она, по удовлетворенным лицам окружающих людей уже нетрудно было догадаться, что позор неминуем. Нет, Стеша боялась потерять веру. Именно и только вера в Джецун связывала ее с этим миром, именно и только вера не дала когда-то ей наложить на себя руки, именно и только Джецун был для нее и отец и мать, вместе взятые. И была эта надежда открыть ту самую дверь, за которой, как считала она, уже никогда не будет ни предательства, ни зависти, ни злобы людей. И единственной ее молитвой сейчас было, чтобы Учитель это увидел.
Но он ничего не видел!
- Что, вот спрашивается, ты вырядилась и явилась сюда? - продолжала распаляться Джецун.
- Вы меня звали, Джецун, я была вам нужна, я к вашим услугам, - пролепетала Стеша, еще больше склонив голову.
- Каким еще услугам? Ты мне не нужна. Уходи отсюда.
- Иди, иди отсюда, - вторил над ухом голос Гомпо.
И окружающее пространство заволновалось, зашумело и наполнилось множеством неразличимых по смыслу слов.
Стешины ноги подкосились, глаза затмила пелена, она повернулась и как зомби пошла обратно по лестнице.
Мир таял и отвердевал вновь. Она видела, как мраморные ступени отражали лучи солнца и слепили глаза, как лица людей искажались, словно в преломлении кривых зеркал, как небо стало очень плотным, а воздух звенел под множеством невидимых струн, которые должны были лопнуть, и тот инструмент, на который они были натянуты, должен был разлететься вдребезги. Но он не разлетелся…
Как ни странно, Стеша продолжала жить.
24
Стеша домой не пошла. Она пошла в самый большой ресторан Маклеоганджа и, сев за стол, что находился почти в самом центре зала, заказала виски с кока-колой.
Ей было все равно, что большая часть посетителей ресторана ее знала, что люди с нескрываемым осуждением смотрели на ее заказ, и их удивленные взгляды внимательно наблюдали, как она пьет виски, практически не закусывая.
Губы жгло и горло горело. Но ей было все равно. Она рассматривала разноцветные фонарики, украшавшие низкий потолок и огромную стену, которая состояла целиком из зеркала, отражавшего мир людей, и среди этих отраженных людей лицо Стеши было каким-то особенным.
А из низких окон, похожих на окна подводной лодки, нестерпимо тянуло вечерней сыростью.
Стеша "гуляла"!
Она праздновала не только пошатнувшуюся веру в своего Учителя, но и потерю своего хорошего друга Гонпо.
Когда лица посетителей слегка уже стали расплываться, среди них появилось новое лицо, и лицо это ей мило улыбалось.
- Стеша, как удивительно, что ты здесь! - вскричала Валя и, отстранившись от сопровождавших ее двух тибетцев, весело направилась к столу, где в одиночестве сидела Стеша.
- Валюшка, я так и знала, что тебя здесь встречу! - весело сказала Стеша, встав навстречу из-за стола и обнимая подругу.
- Не мудрено, это ведь самый любимый мой ресторан, - сказала Валя, плюхаясь рядом.
- Что будешь пить?
- То же, что и ты.
- Ух ты! А ты не боишься, что тебя осудят, в Индии ведь девушкам даже пиво неприлично пить?
- Ну ты ведь не боишься?
- Уже нет, мне все равно.
- Да, налицо явные перемены. Ты ведь мне в прошлом году так старательно объясняла правила поведения для женщин, пребывающих в Индию, чтобы не подпортить свою репутацию на всю жизнь, а сама сейчас их явно не придерживаешься.
- Ты знаешь, я поняла странную вещь, - стала объяснять Стеша, по-хозяйски наливая виски в поднесенный стакан, - что, соблюдай ты правила или не соблюдай, люди все равно, если им захочется, найдут, как тебя очернить… впрочем, так же, как и возвысить. Мне кажется, над всем этим работают некие глубинные механизмы взаимосвязей человека и общества.
- О, это уже интересно. Продолжи, пожалуйста.
- Все дело в том, что наши собственные накопления, я имею в виду действия, образы и мысли, каким-то образом влияют на этот процесс, а вовсе не абсолютный показатель значимости для общества того или иного индивида…
- Ты всегда начинаешь философствовать, когда пьешь?
- Наверное, просто мои повседневные мысли начинают просачиваться наружу. Обычно мне некому здесь это говорить. Просто здесь нет никого, кому бы это было интересно. Здесь можно говорить о том, где и в каком ресторане хорошо готовят, про грязь местных кухонь, про то, где можно купить шали или ритуальные предметы, про то, кто и с кем дружит… и много подобного пустословия, но все это так скучно… - Стеша откинулась на спинку стула и, отбросив челку назад, продолжала: - Скажи, пожалуйста, как можно колоссальный уровень мировой культуры, накопленный за всю историю человечества, вместить в одну тантрическую садхану? Или нет, не так, в один образ?
- В чей образ?
- Джецун.
Валя засмеялась.
- Вот ты смеешься, а ведь это совершенно не смешно…
- Значит, я тебя не очень поняла.
- А давай лучше пойдем танцевать, смотри, какая классная музыка, - вдруг сказала Стеша, понимая, что разговор принимает не тот оборот.
- Но здесь танцевать не принято, - удивилась Валя.
- А мы примем, проблем нет, есть музыка, есть площадка, где можно танцевать, пошли! - Она схватила Валю за руку и весело, под совсем уже ошарашенные взгляды посетителей и официантов, повлекла подругу за собой в центр зала.
Но через минуту к ним уже присоединились Валины друзья-тибетцы. А через пять минут иностранцы из Канады, и из Германии тоже. А через пятнадцать в центре зала самого популярного ресторана Маклеоганджа танцевала уже большая разношерстная толпа.
Публика завелась, всем понравилось это новое действо, и расходиться никто не хотел. Музыка звучала все ритмичнее, и уже сами официанты, ранее настороженные, а теперь вполне расслабленные, весело пританцовывали, неся заказы клиентов на своих металлических подносах.
Стеша остановилась среди прыгающих голов. У входа стоял Санжей и строго смотрел на нее. Она хотела отвернуться и сделать вид, что его не заметила, но он вошел в центр ликующей толпы и схватил Стешу за руку.
- Что тебе надо! - закричала она, пытаясь высвободиться. Но высвободиться не удавалось.
- Пойдем отсюда!
- Сейчас, так я тебя и послушалась!
- Пойдем, я отвезу тебя домой.
- Хватит командовать, иди и командуй своей женой! - кричала сквозь голос Шакиры разъяренная Стеша.
Тогда Санжей молча взял ее в охапку и понес к выходу, невзирая на то, что она била его руками, изо всех сил болтала ногами и что-то обидное кричала на своем непонятном русском.
Он вынес ее на улицу и посадил в машину.
- Стеша, - раздался голос выбежавшей следом Вали. Она подбежала к машине и спросила: - У тебя все в порядке?
- О чем это ты? - усмехнулась подруга.
- О тебе, конечно.
- Не беспокойся, - сказал Санжей, - я ее старый друг.
- Я знаю, я не о том, - перебила его Валя. - Стеша, у тебя все в порядке? - еще раз спросила она, но машина уже тронулась, и Стеша печально помахала подруге уже из-за стекла.
- Валя, - выдохнула Стеша и обхватила руками голову, - Валя, что же мне делать? - шептала она, и по щекам неудержимо текли слезы.
- Как Может войти в один образ вся Вселенная? - опять спросила Стеша, всматриваясь в темное небо, что так же спокойно висело над ее домом, и уже хотела открыть дверь, ведущую в комнату, но тут кто-то из темноты ей ответил:
- А как могут в Тишину войти все звуки или в Свет все цвета радуги?
- Однако же! - улыбнулась Стеша.
25
Санжей остервенело гнал машину. Он знал, что так ездить здесь нельзя. Но он гнал машину, совершенно не понимая, почему ему становится от этого легче.
Что-то плотно захлопнулось в его жизни, а что - он так и не мог осознать. Да, его женили, не спрашивая, без любви, совершенно традиционно и естественно для Индии. Чужая женщина готовила ему завтрак, рассказывала ему новости, а ночью ложилась в постель, и ничего он с этим поделать не мог. Потому что так решила его семья. А семья в Индии - это Закон, и закон более строгий, чем все законы государства вместе взятые, потому что если человек пойдет против семьи, то он останется без ничего, без денег, без связей и без какой-либо защиты. Ибо именно семья определяла и статус, и репутацию, ибо именно по семье судило о человеке и давало путевку в жизнь индийское общество. Это было столетия раньше и столетия спустя. Ничего не изменилось с тех давних пор, когда эти законы еще впервые были кем-то установлены.
Поэтому у Санжея не было выбора. Хоть и пытался он как-то изменить ход событий, и даже уже склонил родственников на разрешение жениться на Стеше, но в последний момент все оборвалось. Стеша замуж выходить наотрез отказалась, матери срочно понадобился наследник-внук, а дядя привез из своего города девушку, которая понравилась родственникам…
И Санжей сдался.
- Как так можно, - удивлялась Стеша, - женить людей - словно сводить для случки породистых собак?
Санжей был глубоко шокирован ее высказыванием, оно запало ему в душу и не давало, как полагается в Индии, привыкнуть к жене. Напрасно мама заказывала бесконечные пуджи для счастья новобрачных, все равно Санжей каждый день думал о Стеше, и эти думы разрывали его сердце.
Он плакал. Он плакал и давно не стеснялся своих слез, которые стал иногда запивать виски…
26
На столе прямо из пространства возникла книга "Пятьдесят Строф Благочестивого Почитания Гуру" великого учителя Ашвагоши.
Стеша, закрыв глаза, наугад ткнула пальцем, открыла страницу и прочитала: "Таким образом, когда ваш Гуру гневается на вас, постарайтесь разглядеть в этом метод, посредством которого он укрощает ваш разум и ведет вас к Пробуждению".
Девушка немного посидела, словно застыв, потом закрыла книгу и прошла в спальню.
Стивен проснулся от еле слышного шороха, это зашла Стеша. Она на цыпочках подошла к платяному шкафу и стала перебирать вещи, по-видимому решая, что надеть. Она внимательно посмотрела на него, но он прикинулся спящим и, даже слегка посапывая, в небольшую щелочку между век наблюдал, как она прикидывала одежду. Потом, быстро скинув с себя длинную футболку и оставшись в лифчике и трусиках, она надела платье, расшитое индийским орнаментом, поддела под него такого же цвета штанишки и, схватив с вешалки расписной шарфик, вышла из комнаты. Он слышал, как Стеша хлопнула входной дверью, провернула в замке ключ и сбежала по ступенькам вниз. Все стихло.
Ну вот, меня заперли, как ребенка, обиженно подумал Стив. Он лениво потянулся, встал, сходил в туалет, не заметив ни Потапова, ни Камини. Сделал несколько упражнений, чтобы размять затекшие мышцы, но голова закружилась, и он решил, что делать гимнастику еще рано, поэтому просто немного походил по комнатам, не зная, на что убить время, и остановился около Стешиного письменного стола, рассматривая книги. Но книги читать ему не хотелось. Еще с минуту он колебался, но потом все-таки потянулся к тумбочке, где лежала ее сумка, и, открыв ее, осторожно вытянул знакомую маленькую книжечку, исписанную мелким красивым подчерком.
Нет, новых записей в ней не появилось. А он почему-то надеялся, что она напишет что-нибудь о нем. Но она ничего не писала. Тогда он открыл наугад еще одну странницу, написанную на жутко неграмотном английском: