– Прости, что сразу этого пса не убил. Темно, плохо видно. – Тайбек выдернул нож, вытер окровавленный клинок об рукав куртки Шрама. – Боялся тебя ненароком задеть.
Врет. Ничего он не боялся. И не промахнулся бы, даже если бы метал нож с завязанными глазами, но это его дело. Наверное, нужно было сказать спасибо, но кто же благодарит за убийство? Игнат промолчал, подобрал ружье Шрама, оперся на него как на палку. Тайбек, казалось, и не ждал благодарности, со стариковским кряхтением он столкнул мертвое тело в озеро, и волны, получив желаемое, тут же схлынули, отступили.
– Вот так будет лучше. – Тайбек вытер руки о штаны. – Предупреждали же эту шакалью стаю, что в полнолуние на острове опасно. А они не послушались. Так кто же сейчас виноват?
На Игната он посмотрел пристально, но без привычного хитрого прищура, и покачал головой.
– Что-то не нравишься ты мне, кунак, – сказал, забирая ружье и подставляя вместо него свое плечо. – Я вот один раз убыра повстречал, так он живее тебя выглядел. Идем-ка со мной.
Он говорил и тащил Игната с утеса. И тот шел, еле-еле перебирая ногами, даже не спросил у Тайбека, что за убыр такой.
– А теперь сядь, отдышись. И я отдохну. Тяжело мне в моем возрасте вместо ишака-то… Садись и пей! – Он сунул в руки Игната флягу. – Пей, не бойся. Удумал бы отравить, от Шрама бы не спасал.
Напиток во фляге оказался обжигающим. Во всяком случае, так Игнату показалось с первого глотка. Он закашлялся, хотел было выплюнуть, но Тайбек велел:
– Пей, говорю! То, что горло дерет, это хорошо, сейчас полегчает.
И в самом деле полегчало. По телу, немому и выстуженному, растекалось тепло, разгоняло по жилам кровь, покалывало тысячей иголок, возвращало силы. Он выпил все до последней капли, вернул Тайбеку флягу.
– Спасибо.
– На здоровье. – Татарин разглядывал его с интересом, как диковинного зверя, а потом вдруг сказал: – Повезло тебе, кунак. Ах, как тебе повезло! Пса я бы убил, а вот с ней бы вряд ли справился. Хорошо, что она тебя не тронула, хоть и странно.
– Кто?
– Албасты. Я рассказы здешних мальчишек слушал, но не верил, что это она тут… – Тайбек замолчал, поцокал языком.
– Кто такая албасты? – спросил Игнат, уже предчувствуя ответ.
– Демон, – сказал Тайбек просто. – Ты ведь видел ее, разговаривал с ней. И я ее видел. Старуха с белыми волосами. У воды живет. Мужчин молодых любит. Любит и губит. Вот и тебя чуть не погубила, но отпустила. Почему албасты тебя отпустила?
– Она не демон! – Захотелось сжать тонкую шею татарина и давить до тех пор, пока он не перестанет сипеть.
– Я видел, в птицу превратилась. Много птиц… – Тайбек словно бы и не замечал грозящей ему опасности. – Только албасты так умеет. Мужчину поманит, зачарует, а потом задушит, лишит и сил, и самой жизни. Смотри, ты какой стал. Беспомощный, как кутенок. Легкая добыча. А она отпустила. Так почему она тебя отпустила, кунак?
– Потому что она не демон, она женщина…
– В каждой женщине живет демон, только прячется хорошо. – Тайбек усмехнулся. – А ты ее защищаешь, глотку мне готов за нее перегрызть. Готов, меня не обманешь. Значит, она не просто женщина, она твоя женщина.
– Была… Она моя жена. А вы не боитесь такую правду услышать? – Он хмуро посмотрел на Тайбека. – И за меньшую правду люди исчезают.
– Убьешь? – спросил Тайбек и покачал головой. – Ну, если хочешь, так убей. – Нож с костяной рукоятью выскользнул из рукава. – Вот и нож тебе. Я смерти не боюсь, мальчик. Для меня жизнь – мука, а смерть – подарок, но сейчас мне умирать нельзя. Не время еще.
– Почему? – Нож удобно лег в ладонь, словно для него и был сделан.
– Ты ведь на острове не ради денег. В тебе огонь горит. Черный огонь. – Тайбек запрокинул круглое лицо к ночному небу. – Я чувствую.
– В вас тоже огонь.
– Душу выжег. – Он кивнул. – Уголька не оставил. А у тебя, мальчик, еще есть душа, и ее беречь надобно. Ты мне помог, я тебе помог, а теперь давай просто не будем друг другу мешать. Не бойся, я твоих друзей не трону. Не за ними я пришел.
– У меня нет друзей.
– Есть. Август, – Тайбек принялся загибать пальцы, – жена его и охотник-мариец.
Не было смысла спрашивать, откуда Тайбек так много знает. Сразу следовало понять, что он не тот, за кого себя выдает. Как и сам Федор.
– Враг у нас общий? – спросил Игнат и протянул нож рукоятью вперед.
– Не за твоим врагом я пришел. – Тайбек нож забрал. – Не бойся, мальчик, мне чужого врага не надо, но и своего я никому не отдам. – В голосе его послышалась угроза. – А ты будь острожен с ней… со своей женщиной-демоном. Если один раз она тебя отпустила, это не значит, что и второй раз отпустит.
– Она заблудилась, – сказал Игнат неожиданно для самого себя. – Между мирами заблудилась.
– В этот мир тебе ее уже не вернуть.
– Я знаю.
– И человеческое, то, что ты любил, в ней недолго сохранится. Поверь, я знаю, о чем говорю, я встретил одну такую. Твоя еще чистая, не отведала чужой жизни. Ты понимаешь, о чем я?
Игнат кивнул.
– Давно она такая?
– Пять лет.
– Сильная девочка. Очень сильная. Но жажда ее все равно одолеет, и вот тогда демон вырвется наружу и никто уже ей не сможет помочь. Даже ты.
– И что мне делать?
– Знал бы ты, сколько раз я задавал себе этот вопрос. Может быть, придет время, и ты поймешь, что делать, а может, и не поймешь никогда. Если убить ее попытаешься…
– Я не стану!
– Не станешь, – повторил Тайбек терпеливо, – даже если поймешь, что так будет лучше для нее, а не только для тебя. Она уже сейчас сильная, а потом еще сильнее станет. С каждой отнятой жизнью. И человеческого в ней будет все меньше и меньше. Однажды она сама тебя убьет.
– А если я найду выход? Если смогу ее вывести из этой… из темноты вывести?
– Если фонарь такой найдешь, чтобы эту тьму разогнать. – Тайбек пожал плечами. – Но я и представить не могу, что это должен быть за фонарь.
Они еще немного помолчали, а потом Тайбек вдруг спросил:
– Ты тоже чувствуешь, как он просыпается?
– Кто?
– Остров. Тук-тук, тук-тук, будто сердце бьется, а вот тут, – он постучал себя пальцем по виску, – словно веретено проворачивается.
Только сейчас на указательном пальце Тайбека Игнат увидел кольцо и металл, из которого оно было сделано, признал. Татарин не боялся оставаться на острове, потому что у него был оберег из Полозовой крови.
– Откуда оно у вас? – спросил Игнат, указывая на кольцо.
– Подарок. – Тайбек пожал плечами и жестом этим напомнил Кайсы. – Вижу, полезный подарок. Особенно в мои преклонные годы.
– Вы бывали раньше на Стражевом Камне?
– Нет. До недавнего времени я даже не знал о его существовании. – Он немного помолчал, а потом добавил: – Идти надо. Еще, чего доброго, архитектор проснется, тебя не увидит, испугается. Да и рассвет уже близко. Идти сможешь?
– Смогу.
– Вот и хорошо, а то тяжел ты больно, чтобы я тебя на своем горбу таскал. И последний совет. – Он спрятал нож в рукав. – Не оставайтесь завтра ночью на острове. Ты-то сдюжишь, а вот архитектор может полнолуние и не пережить. А дела свои, какие бы они там у вас ни были, можете и в обычную ночь доделать. Псы теперь по ночам на острове оставаться побоятся. Главное, чтобы дружка их не нашли, а то рана от ножа мало со здешними легендами вяжется.
– Не найдут, – сказал Игнат уверенно. Он уже знал, что когда следующий раз спустится во сне на озерное дно, одним покойником там будет больше.
– Вот и хорошо. – Ответ, кажется, Тайбека полностью удовлетворил.
* * *
Виктор проснулся от удара. Неведомая сила швырнула его на пол вагона, а потом мир кувыркнулся, и Виктор кувыркнулся вместе с ним, пребольно приложившись головой к чему-то твердому. Наверное, какое-то время он был без сознания, а когда пришел в себя, оказалось, что вагон лежит на боку, измятый и искореженный. Отовсюду доносились крики и плач, тянуло гарью, а окно купе щерилось осколками разбитого стекла. Их поезд, новый и с виду такой надежный, сошел с рельсов, и все его пассажиры погрузились в пучину паники и хаоса. Но, к стыду своему, Виктор не думал обо всех, он думал об Анастасии Шумилиной. Трофим сказал, что они едут в соседнем вагоне. Спереди или сзади?
Выбираться из вагона было проще через окно. Каблуком ботинка Виктор выбил остатки стекла, но все равно в спешке порезался, потому что рукав рубашки пропитался кровью.
Снаружи была ночь, черная с рыжими сполохами. Горел передний вагон. Наверное, от удара разбились лампы, и пламя вырвалось наружу. Этот горящий вагон был страшен, скручен, почти сплющен. То, что Виктор собирался сделать, было сродни самоубийству, но он все равно решился. Спросил бы у него кто-нибудь в тот момент, что он чувствовал, он бы сказал – ничего. Ничего не чувствовал и ни о чем не думал. Он просто бежал вдоль вагона против испуганного людского потока в надежде найти разбитое окно.
Нашел. Внутри было дымно и жарко. А еще тихо. Все, кто могли, уже выбрались наружу. Анастасия, верно, тоже, но он должен был убедиться. Потому что еще минута-другая – и вагон окончательно превратится в топку.
Борясь с кашлем, Виктор закричал:
– Анастасия Алексеевна! Трофим!
Кажется, целую вечность он вслушивался в тишину и уже собирался уходить, когда услышал сиплое:
– Сюда!
Был ли это голос Трофима, он не знал, но уже шел на зов, почти на ощупь.
– Скорее!
Трофим. Точно Трофим! А Анастасии не слышно.
Ориентироваться в задымленном, почти в лепешку сплющенном вагоне было тяжело, путеводной нитью был только голос.
– Трофим, не молчи! Говори что-нибудь!
И Трофим запел. По вагону разнесся его сиплый, но все еще мощный бас…
Ничто в полюшке не колышется,
Только грустный напев где-то слышится.
Пастушок то напевал
Песню дивную…
– Вот так, Трофим! Пой!
Он шел, а временами и полз, ориентируясь только на эту "песню дивную".
Дополз и, видно, вовремя. Трофим, подобно Титану, держал на своих могучих плечах то ли кусок вагонной крыши, то ли кусок вагонной перегородки. Но то, что он держал, несомненно, было очень тяжелым, почти неподъемным, если судить по вздувшимся на Трофимовой шее венам.
– Она там, – прохрипел он. – Без сознания. Забери, унеси ее отсюда… Сам я не могу… Если отпущу, раздавит… Да быстрее ты, сучий потрох!
Виктор не обиделся на сучий потрох, он уже лез под готовое обрушиться перекрытие.
Анастасия лежала на полу. Или на потолке, в этом аду было не понять.
– Живая? – спросил Трофим, и по его дрогнувшему голосу стало ясно, что он не знал, живая она или мертвая, просто держал перекрытие. И держал бы до самого конца, если бы никто не пришел…
Виктор прижался ухом к Настиной груди – тут уже не до церемоний – и услышал мерное "тук-тук".
– Живая! – заорал во все горло и услышал, как тяжело, со свистом выдохнул Трофим.
Анастасию из-под завала он вытаскивал, может, и не слишком деликатно, но зато максимально быстро, потому что понимал, что счет уже пошел на минуты, слышал рев подбирающегося пламени, шкурой чувствовал его жар. А дышать уже почти не мог.
– Уноси ее отсюдова!
– Бросай!
– Унесешь, я сразу брошу!
И Виктор понес, и донес до ближайшего разбитого окна, а наружу, на свежий воздух, почти вытолкнул. Там были люди, смельчаки, не испугавшиеся пожара. Анастасию подхватили, понесли. Хорошо, дело сделано. Он бы тоже мог выбраться, свежий ночной воздух пах упоительно, но в вагоне оставался Трофим, и Виктор вернулся, заорал во все горло:
– Трофим!
– Тута я. Чего горланишь? – послышалось совсем рядом, и из дымовой завесы показалась массивная фигура. – Вылазь давай, пока не поздно.
Вот он и нашелся, живой и невредимый, привычно злой. Вот и слава богу!
С вагона Виктор спрыгнул прямо в высокую, по пояс, траву, полной грудью вдохнул воздух, огляделся в поисках Анастасии. Вокруг царил хаос, кричали женщины, плакали дети. Из уцелевших вагонов прямо на головы пассажирам летели чемоданы. Кто-то спасал людей, а кто-то – багаж.
– Где она? – Рядом тяжело, так, что вздрогнула земля, приземлился Трофим.
– Где-то там! – Виктор махнул рукой в сторону стихийно образовавшегося посреди степи становища. – Ты иди, а я сейчас…
– Деньги и документы тут. – Трофим похлопал себя по топорщащейся на животе рубахе, – а одежа ее сгорела. Как она без одежи? – Сейчас, когда самое страшное было позади, он выглядел растерянным.
– Купим, – сказал Виктор твердо и подумал про собственные документы. – Ты иди к ней, иди…
В свой вагон он влез так же, как до этого вылез – через окно. В темноте купе нашарил саквояж, вздохнул с облегчением. Без денег и документов на новом месте было бы совсем тяжко. А так ничего.
Он уже собрался уходить, когда услышал слабый детский плач.
– Эй, есть здесь кто-нибудь? – закричал что было сил.
Никто не ответил, но к детскому плачу, кажется, добавился собачий лай. И Виктор пошел на этот звук, как раньше шел на песню Трофима. А в вагон уже пробирались языки пламени, подписывая смертный приговор всем нерасторопным и беспомощным. Пробираться в купе Виктору пришлось через завалы из чужого багажа. И тут же под ноги к нему с тихим визгом бросился щенок. Одного страдальца нашел.
Младенец обнаружился под лавкой, был он на вид живым и невредимым, но много ли Виктор знал о младенцах? Тут же, на полу, лежала молодая женщина. Одета она была просто, но аккуратно. Мать ребенка? Женщина оказалась жива, но была без сознания. А вот пожилой даме, вцепившейся скрюченными артритом пальцами в ручку ридикюля, помочь уже никто не смог бы. В затылке дамы, прямо под кружевным ночным чепцом зияла страшная рана. А звук приближающегося огня становился все сильнее. Действовать нужно было быстро. Виктор сунул поскуливающего щенка в раскрытый саквояж, подхватил на руки младенца, перебрался в свое купе, высунулся в окно и закричал:
– Эй, кто-нибудь! Помогите!
Подбежали двое, мужчина и немолодая уже женщина. Виктору показалось, что мать и сын. Мужчина вскарабкался на вагон, принял ребенка и саквояж с притихшим щенком.
– Там еще женщина! – Виктор бросился обратно в стремительно наполняющийся дымом вагон, подхватил несчастную на руки, потащил.
Его уже ждали. Вдвоем с мужчиной они управились быстро. И только оказавшись на земле в безопасности, Виктор увидел, как полыхает вагон, в котором ехали Трофим и Анастасия, и еще два вагона перед ним. Рвущееся к ночному небу пламя освещало степь и сбившихся в кучу напуганных, несчастных людей.
Трофим ждал его в стороне от толпы. Анастасия в наброшенной на плечи невесть откуда взявшейся шинели сидела тут же. Сидела, а не лежала без сознания.
– Очухалась, – сказал Трофим мрачно, но мрачность эта не могла скрыть его радости. – А ты, я смотрю, с приплодом! И когда успел?
– Анастасия Алексеевна, – Виктор присел рядом с девушкой, – как вы себя чувствуете?
– Со мной все хорошо, Виктор Андреевич, спасибо. – Ее бледное лицо было перепачкано сажей, но выглядела она куда лучше, чем раньше.
– У меня тут ребенок. – Он бережно вложил уснувшего младенца ей в руки. – Нашел в вагоне. Вы присмотрите за ним, пока мы с Трофимом сходим за его мамой?
– Присмотрю. – Она больше не обижалась на это так не подходящее ее нынешнему состоянию слово, прижала ребенка к себе, укрыла полой шинели. Вид у нее был сосредоточенный и решительный, и Виктор вздохнул с облегчением.
– Тогда и за ним. – Щенка он сунул под вторую полу. – Он тоже еще маленький.
– Кто это? – спросила Анастасия, глядя прямо перед собой, обеими руками сжимая младенца.
– Это щенок. Немецкий дог, кажется, но я не уверен, не силен в породах. Так мы пойдем? Мы быстро.
– Идите. – Она кивнула и улыбнулась, когда щенок сунул голову ей под руку. – Мы тут втроем справимся.
– Вы только это… – Трофим погрозил пальцем, будто она могла его видеть, – не уходите никуда, а то в этом бардаке потеряться – раз плюнуть.
– Мы вас дождемся, – пообещала Анастасия твердо. – Идите же!
Далеко они не ушли, не сделали и десяти шагов, как навстречу с громким воплем бросилась та самая, спасенная Виктором женщина. Судя по всему, с ней все было в порядке.
– Барин, родненький… – Она вцепилась в Викторов рукав. – Венечка… Мне сказали, Венечка, мальчик мой, где-то тут. Что вынес нас с ним из огня какой-то господин, а потом Венечку моего унес… А как же я без него?! Без кровиночки…
Она причитала, повиснув на Викторе, и он не мог вставить даже слова.
– Да замолкни ты, дурная баба! – рявкнул вдруг Трофим, и женщина, испуганно икнув, замолчала, но Викторову руку не отпустила, держала мертвой хваткой.
– Жив твой Венечка, – сказал Трофим уже чуть мягче. – Спит.
– Господи… – Она вздохнула и начала медленно оседать на землю.
– Эй, ты чего?! Ишь, что удумала! – Трофим подхватил ее под мышки, легонько встряхнул. – Нечего мне тут без дела в обмороки падать…
– Живой? Живой мой мальчик? – Она смотрела на Трофима снизу вверх, и во взгляде ее была мольба.