- Нет, - сказал он нежно, но твердо.
Она посмотрела прямо в его глубокие умные темно-карие глаза. Он увидел, как дрогнули ее губы.
- Вы слишком проницательны - видите то, что другие не замечают. Ах, как вы правы, Арман! Ну конечно, я к нему все еще неравнодушна. Нельзя же разлюбить человека в одно мгновение, особенно если вы были с ним так близки и собирались прожить бок о бок всю жизнь. Клифф был всем в моей жизни. О, Арман!..
- Милая, - перебил он, - умоляю вас, не расстраивайте себя еще больше. И очень прошу вас - не уезжайте сейчас в Лондон. Вся эта суетная жизнь - танцы, рестораны и прочее - не поможет заглушить вашу боль и не принесет облегчения. А в Канделле все дышит миром и покоем. Подождите немного, поживите пока здесь, с нами. Прошу вас, не уезжайте сейчас, Рейн.
Она внимательно посмотрела на него - оскорбленная женщина, ищущая поддержки и утешения. Ее измученное сердце молило о помощи.
- Вы будете без меня скучать?
Это был жестокий вопрос, и она тут же о нем пожалела, потому что в его глазах сразу увидела ответ. Голос его прозвучал хрипло.
- Я буду так без вас скучать, что вообще не знаю, как мне жить дальше.
Рейн коснулась губ салфеткой, затем отбросила ее в сторону.
- Может быть, пойдем?
Арман не двинулся с места. Он уже не мог противиться порыву раскрыть ей свои чувства.
- Я вас обожаю. Всей душой, всем сердцем. Рейн, я боготворю вас, - тихо признался он.
Дыхание у нее участилось, из глаз хлынули слезы. Это были слезы глубокой печали; потому что Рейн понимала, что теперь и она причиняет боль. "Как будто мало неприятностей для одного вечера", - удрученно подумала она.
- Арман, вы не должны любить меня. Я вам запрещаю.
- Разве я не говорил вам, что вы тоже не должны любить Клиффорда Калвера? И что же? Неужто любовь различает, что можно, а что нельзя? Ах нет, моя радость, все гораздо сложнее, гораздо труднее и запутаннее. Человеческое сердце склонно увлекаться. Я дал своему сердцу волю - и вот, потерял его. Оно принадлежит вам с первой нашей встречи… Теперь вы все знаете.
Рейн опустила ресницы. Ей тяжело было видеть нескрываемое обожание в этих темных горящих глазах. Арман - такой идеалист, такой романтик! Каким превосходным обожателем и возлюбленным он будет для какой-нибудь женщины! Но не для нее. Она сидела, не в силах ответить на его порыв, потому что любила другого. Она еще помнила последний поцелуй Клиффорда, его пальцы, которые гладили ее волосы, его голос, который говорил ей, что для него никогда не будет существовать на свете никто другой, кроме его "сладкого сердечка".
Она услышала голос Армана, слегка дрогнувший:
- Я вас обидел? Наверное, глупо было признаваться вам в любви, когда у вас такое горе? Простите меня, дорогая. Да, я знаю, это безумие. - Он прижал ее руку к своим губам. Это был горячий поцелуй истинной страсти, но в ее нынешнем состоянии он взволновал и смутил ее скорее духовно, чем физически. Раз уж Клиффорд оскорбил и причинил ей боль своей неверностью, она сама хотела быть честной с Арманом.
- Жаль, что я не могу полюбить вас. Было бы лучше, если бы я вообще никогда не встречала Клиффорда. Лучше бы вместо него я полюбила вас. Тогда мы оба были бы счастливы, А теперь мне ничего не остается, как вернулся в Англию. Мы с вами больше не будем видеться.
- Рейн, я вас умоляю - не делайте этого! Я боюсь, что просто умру, если вы уедете, - произнес он едва слышно.
- Но Арман…
- Нет, пожалуйста, не уезжайте! Позвольте мне быть подле вас. Для меня" это так много значит. Я все понимаю - вы меня не любите и никогда не сможете полюбить, но вот сейчас, когда вы говорили, что Клиффорд значил для вас все в жизни, я вдруг понял, что и вы значите для меня то же. Когда-нибудь вам все равно придется покинуть Францию, уехать домой, но не сейчас, прошу вас, не так скоро! Останьтесь, позвольте мне быть вашим другом - только другом, не больше. Позвольте мне хотя бы написать ваш портрет - доставьте мне такую радость. Всем сердцем, всем своим существом я прошу вас об этой милости, Рейн.
Девушка вздохнула. Она чувствовала усталость, смущение и была очень-очень несчастна. Наверное, Арман прав - лучше сейчас остаться здесь, у бабушки, в тишине и покое…
- А вы уверены, что вам не будет тяжело видеть меня каждый день, если я останусь? - спросила она, поразмыслив некоторое время.
- Для меня это будет наивысшим счастьем! Прошу прощения, что заговорил с вами о своей любви. Больше этого не повторится, обещаю.
Рейн была глубоко тронута. Она импульсивно протянула ему руку, и он склонился над ней.
- Спасибо вам, Арман. Вы были ко мне бесконечно добры. Я остаюсь. Думаю, я переживу свой разрыв с Клиффордом, и для этого мне не нужно бежать из Канделлы. Вернее, не надо пытаться бежать от себя. Я напишу Клиффорду - пусть знает, что тетерь мы квиты, потому что мои чувства к нему тоже переменились, и я этому даже рада, Пусть себе наслаждается обществом Лилиас Фицбурн, потому что я… я тоже… мне тоже очень даже хорошо… с Арманом де Ружманом. - Она с трудом выговорила его имя, попыталась рассмеяться, но смех замер на ее губах, а на глаза навернулись слезы.
Молодой француз понимал, что эти слова ничего не значат - он вообще мало что для нее значит, - и все же он ликовал.
Почти не понимая, что делает, он оплатил счет и вышел вслед за ней из ресторана.
Глава 12
Было жаркое июльское утро. Рейн раздвинула занавески и впустила в спальню каскад золотистого солнечного света. Скоро жалюзи снова придется закрывать, чтобы уберечься от страшной жары, но пока она вполне могла понежиться в лучах солнца. Все ее тело было покрыто красивым ровным загаром, и сегодня утром она чувствовала себя превосходно, а ночью спала лучше обычного. Ее нервная система с каждым днем становилась крепче и здоровее, и девушка радовалась, что не поддалась первым безумным побуждениям, продиктованным горем и болью, и не уехала из Канделлы. Хорошо, что она послушалась страстной мольбы Армана остаться здесь.
Да, Рейн всегда была счастлива в Канделле, с любимой бабушкой, особенно (что случалось, увы, так редко!) когда матери с ними не было. Сейчас миссис Оливент уехала в Лондон по делам. Рейн она с собой не взяла и даже не спросила, хочет ли та поехать. Она была рада оставить дочь в безопасности на ее второй родине, во Франции. Рейн ничего не сказала ей про разрыв с Клиффордом, но обе взрослые дамы и так знали об этом деле куда больше, чем невинная жертва их обмана. Они знали, что Рейн больше не пишет Клиффорду; однако от него в Сент-Кандель приходило множество писем, и все они неизменно доставлялись герцогине старым Жаном, К концу июля от него пришло не совсем обычное письмо - с норвежской почтовой маркой на конверте. И это письмо из чисто женского любопытства герцогиня вскрыла и прочла. Оно уже не было наполнено милыми нежностями - тон был раздосадованный и обиженный:
"Вижу, ты меня очень быстро забыла. Я получил от тебя только одно послание, а с тех пор - ни строчки. Остается лишь предполагать, что ты переменилась ко мне. Что ж, пусть так. Не стану тебя преследовать - я не добиваюсь женщин, которые ко мне равнодушны. Кстати, я отлично провожу время в Норвегии в гостях у папаши Фицбурна, а Лилиас кажется мне очаровательной. Если на это письмо я опять не получу ответа, буду считать, что между нами все кончено, Рейн, моя радость. Должно быть, наш очаровательный француз начал тебя интересовать…"
И так далее, в таком же духе. Герцогиня и ее дочь, очень довольные, поздравили друг друга с успехом своего плана по разлучению Рейн и Клиффорда. Они были не меньше рады тому, что Рейн бросила писать Клиффорду и стала спокойнее и веселее, к тому же она отлично ладила с молодым де Ружманом. Арман написал превосходный портрет Рейн, который уже висел в главном зале.
Так постепенно проходило лето. Порой целыми неделями Рейн была мрачна, под впечатлением горького разочарования в своей первой страстной и наивной любви, которая так бесславно закончилась, Она пыталась держаться молодцом и сохранить свою гордость. Однако роковое увлечение Клиффордом не могло так скоро забыться. Иногда она лежала ничком на кровати, заткнув уши и закрыв глаза, - словно чтобы отгородиться от всяких воспоминаний и мыслей о нем. Но образ его никак не шел из ее хорошенькой головки.
Тем утром - прошло уже три недели после ее звонка в Лондон - она особенно много думала о Клиффорде. И вдруг вспомнила, что обещала Арману поехать с ним в город. Ему удалось - что случалось редко - освободиться на вторую половину дня. Арман должен был заехать за ней в одиннадцать часов - они собирались на пикник в Жуан-ле-Пэн.
Рейн с нежностью думала об Армане. Он был неизменно предупредителен и ласков с ней. Безукоризненно следовал данному ей слову и поддерживал с ней чисто дружеские отношения, несмотря на то что был отчаянно влюблен. Только изредка его прекрасные темные глаза останавливались на ней с выражением такого обожания, что казалось, будто в них полыхает огонь. Но она делала вид, что не замечает этого. А он ни словом, ни делом ни разу не напомнил ей о своих чувствах. Рейн привыкла к его обществу, стала постепенно проявлять интерес к его работе и тоже, вслед за бабушкой, считала, что его будущее связано скорее с живописью, чем с архитектурой. Он собирался писать портрет самой герцогини, как только появится свободное время.
Арман приехал в назначенный час. Он загорел больше, чем Рейн, и был довольно красив в шортах и безукоризненно белой рубашке. У него были стройные ноги, а густые непослушные вихры придавали лицу задорный мальчишеский вид. В последнее время девушка чувствовала себя так, словно она его сестра, - относилась к нему без страсти, с нежной симпатией. Рядом с ним было спокойно и надежно. Он никогда не огорчал ее, не заставлял напрягаться, и у нее не возникало ни малейших сомнений в том, что ему можно доверять во всем.
Сам же Арман если и испытывал чувства далеко не братские, когда она садилась рядом с ним в машину, то ничем этого не выдал. Он улыбался, шутил, ставя в багажник корзину с провизией, которую приготовила им Элен, однако успел кинуть на Рейн один восхищенный взгляд, отметив про себя, что сегодня она особенно хороша. Её стройную загорелую фигурку подчеркивало платье с узким лифом и широкой юбкой цвета лаванды, сверху была накинута вышитая блузка-безрукавка из хлопка, открывавшая гладкие загорелые плечи. В ушах сверкали цыганские золотые серьги, золотая цепочка обвивала стройную шейку. Голову покрывала Крестьянская соломенная шляпа, подвязанная под подбородком лавандовой тесемкой.
- Когда-нибудь надо будет написать вас так, в этой шляпе, - сказал Арман ровным голосом, хотя сердце у него бухало как молот.
- Удивляюсь, как только вам не надоест меня писать, - вскользь обронила Рейн.
- Мне это никогда не надоест. Вы так прекрасно позируете - сидите очень спокойно.
Но произнося эти слова, он невольно вспомнил другую модель, которую часто рисовал. Ивонна! Ныне мадам Триболь, которая никогда не могла усидеть на месте. Как жаль было портить такое божественное утро воспоминаниями о ней! Однако сегодня, прямо перед тем, как выехать в Канделлу, он получил от нее записку:
"Нам надо увидеться. Прошу тебя, зайди ко мне домой. Если ты этого не сделаешь, я приду к тебе на работу. Если ты откажешься со мной говорить, я приеду в Канделлу. Насколько мне известно, мадам герцогиня никогда не отказывает посетителям осмотреть монастырь - так что у меня есть все шансы увидеть тебя там".
Угроза, которая содержалась в письме, была очевидна, и ее не стоило недооценивать. Ивонна решила Крупно ему насолить. Она могла быть очень серьезным и жестоким противником.
Арман порвал записку в клочья и вышел из дома, глубоко несчастный. Ему не в чем было упрекнуть себя в отношении Ивонны, но не хотелось объяснять герцогине - а уж тем более Рейн - ее присутствие здесь, если она на самом деле нагрянет в Канделлу. А он знал - наглость Ивонны беспредельна. К тому же новое положение в Каннах сделало ее окончательно беспардонной.
Чтобы избежать неприятностей в доме своей патронессы, Арман был вынужден позвонить Ивонне и сказать, что вечером зайдет к ней.
А пока он отбросил мысли об Ивонне, чтобы сполна вкусить радость пикника со своей несравненной обожаемой Рейн.
Чуть позже он с удовольствием отметил про себя, что в борьбе с собой она начинает побеждать. Он видел, что в глазах ее снова появился живой интерес, к ней вернулась способность улыбаться.
Сегодня утром молодой человек впервые подумал: а так ли уж он был прав, вообразив, что у него совсем нет надежды и что Клиффорд навсегда останется в сердце Рейн? Случайно ли она наклонилась к нему чуть ближе, когда они сидели в машине, и говорила любезности, которые были ему особенно приятны? Например: "Я так мечтала поехать с вами на пикник, Арман". Он ответил что-то невнятное, но повернул к ней голову и замедлил ход автомобиля. Ее серые глаза смотрели прямо на него, и кровь бросилась ему в голову. "Боже мой, боже! Что мне делать? Надо крепиться, чтобы не нажать на тормоз и не броситься обнимать ее, - пронеслось у него в голове. - А если я ее поцелую - интересно, она рассердится?"
Но он не посмел сделать ничего подобного - ни остановить машину, ни попытаться поцеловать девушку. Он поехал дальше, но внутри у него вдруг зародилась безумная, отчаянная надежда, и он страстно взмолился, чтобы в один прекрасный день ему удалось взволновать ее потаенные чувства и превратить их дружбу в нечто большее.
Но Арман не был бы так счастлив и не предавался бы столь дерзким мечтаниям, знай он, что в это самое время в Лондоне Клиффорд Калвер отправил свою секретаршу покупать билет на самолет до Ниццы.
Для Клиффорда настали не лучшие дни. Неделю назад умерла его мать. Свои первые и единственные слезы за всю сознательную жизнь он пролил у ее могилы, однако быстро забыл про горе и приличия и самым торгашеским образом принялся хладнокровно подсчитывать наследный капитал, который принесла ему смерть старой миссис Калвер. Денег хватило бы на оплату некоторых самых неотложных долгов. Тетушка уехала в Шотландию, и от дома возле Риджент-Парк решено было избавиться. Клиффорд снял холостяцкую квартиру на Шефердс-Маркет. Дела на фабрике шли не так уж плохо, но было ясно, что все равно надо искать выгодную женитьбу - и чем скорее, тем лучше.
Роман с Лилиас складывался не так гладко, как хотелось. Там явно прорыва, о чем Клиффорд, к своему огорчению, узнал сразу после того, как они все вместе вернулись из Норвегии.
Лилиас по-прежнему была от него без ума, и хотя временами надоедала ему своей простотой и радостным жизнелюбием, он женился бы на ней, будь у него согласие ее отца. Но согласия мистер Фицбурн давать пока не собирался. Когда пришло время делать предложение, отец Лилиас отнесся к этому благосклонно. Молодой человек ему скорее нравился (хотя более близкое знакомство показало, что Клиффорд очень тщеславен и довольно неприятен своим эгоизмом), однако он настаивал на годичном испытательном сроке, прежде чем его дочь и наследница объявит не только о браке, но даже о помолвке.
Это было бы неплохо - если только за год ничего не расстроится! Но все-таки ждать еще долго. Клиффорд предпочел бы найти что-нибудь не менее заманчивое, но чуть побыстрее. Итак - назад, к Рейн. Он все еще помнил ее и желал даже больше, чем прежде, после того как она так неожиданно отвергла его. Да как она могла, малолетка, девчонка, которая была так безумно влюблена в него?! Взять и бросить его, словно горячий уголь, и не отвечать на письма? - не переставал спрашивать он себя.
К тому же недавно его престарелая тетушка обронила в разговоре, что некоторое время назад ему звонила девушка из Канн. Разумеется, это была Рейн. Кто же еще? Но зачем ей понадобилось звонить ему из-за границы, если он стал ей безразличен? А может, она решила его оставить из-за ревности к Лилиас? Однако Клиффорду казалось, что эту опасность должны были предотвратить все те милые нежности, которыми он заполнял свои письма. Его вдруг охватило нестерпимое желание увидеть Рейн и все для себя выяснить окончательно. Благодаря наследству, оставленному матерью, можно взять на работе отпуск за свой счет и нанести короткий визит в южную Францию.
Вернулась секретарша и сообщила, что есть билеты на сегодняшний рейс до Ниццы и если мистер Калвер пожелает… Он пожелал, и место было забронировано.
Глава 13
Рейн лежала на спине в мерцающей синей воде моря, глаза ее были закрыты, она подставила лицо горячему солнцу. Ей было хорошо и спокойно. С берега до нее доносились музыка и голоса детей, радостно кричавших и визжавших на пляже, временами она слышала голос Армана, который был где-то рядом. Он был отличным пловцом и рисковал заплывать гораздо дальше, чем она.
- У тебя все в порядке? - постоянно спрашивал он с искренней тревогой, словно боялся, что в любой момент она может пойти на дно прямо у него на глазах.
- Все отлично! - нараспев кричала она в ответ и смеялась. Арман иногда бывал таким смешным; прямо как наседка, если так можно сказать, до того заботливый.
Но вдруг вся ее безмятежность испарилась. Ну почему, даже в такой блаженный час, ей непременно нужно думать о нем? Клиффорд частенько обещал ей, что медовый месяц они проведут здесь и будут купаться вместе в переливающихся на солнце волнах. Ах, о чем они только не говорили, каких только планов не строили - куда поедут и что будут делать, когда поженятся. Ну как так получилось, что он забыл ее?
Рейн резко перевернулась в воде и поплыла назад к берегу. Арман увидел это и немедленно устремился за ней. Стряхнув с лица соленые капли и пригладив волосы, он любящим взглядом следил за ее девичьей фигуркой в открытом белом купальнике, "Какая она стройная и изящная, - подумал он, - как филиппинская статуэтка". Рейн стянула купальную шапочку и начала яростно расчесывать темные волосы. Потом они лежали рядом на пляже, на теплом песке. Уже через несколько минут горячее летнее солнце высушило их тела. После этого Арман предложил перейти в тень под полосатый тент.
- А то ты обгоришь, - предупредил он ее.
- Ты прямо как моя мама, - проворчала она и хихикнула, потом протянула руку к корзинке с едой и прибавила: - А не пора ли нам перекусить?
После обеда Рейн прилегла, подложив под голову подушечку, маленькими кусочками откусывая от персика, который очистил для нее Арман. Приподнявшись на локте, он смотрел на нее сверху вниз и думал о том, как она сейчас похожа на ребенка, с золотыми песчинками, прилипшими к разгоряченному лицу. Ее губы как спелые вишни, думал он, так и просятся, чтобы их целовали. Она вся была так свежа и обольстительна, что он никак не мог успокоить бешено скачущее сердце.
- Брось мне журнал. Хочу посмотреть картинки. Какая жара - наверное, я пока больше не буду купаться, может, попозже, - проговорила Рейн.
Арман взял номер "Тэттлер" и бросил ей.
Девушка неторопливо перелистывала страницы, но вдруг резко села, склонившись вперед, и беспечная веселость на лице сменилась маской страдания. Он все понял - еще до того, как она показала фотографию Клиффорда.