- Почему же как в плохой? - хмуро ответил он. - Как в хорошей.
Я постарался сделать серьезное лицо.
- Серый, я, конечно, понимаю…
- Где ты с ней познакомился? - перебил он.
- В кафе "Жанна".
- Рассказывай.
Я все подробно рассказал, начиная с нашей встречи в кафе и заканчивая моим предложением в отеле полежать "просто так".
Серега слушал с непроницаемым лицо.
- А что было потом? - спросил он.
- Ну…
- Понятно.
Мы помолчали. По стеклу бежали капли дождя. Молчание затягивалось. Надо было срочно что-то сказать.
И я сказал:
- Ну и погодка сегодня.
- Угу, - неопределенно откликнулся Дерябин и, подняв с пола шпильку, стал вычищать грязь из-под ногтей.
Теперь настала моя очередь нервничать.
- Дай сюда! - почти крикнул я, вырвав у него шпильку.
- Ты чего? - удивленно посмотрел он.
- Ничего.
Потом я еще сказал:
- Серый, я тебя прошу, разведись с Ксенией. Я хочу на ней жениться.
Серега явно не ожидал от меня подобного заявления. Да я и сам, признаться, не ожидал.
- Ты хочешь жениться на моей жене? - недоверчиво переспросил он.
- Да. Я ее люблю.
- А ты уверен, что она согласится выйти за тебя?
Такой уверенности у меня, конечно, не было.
- Я еще не спрашивал.
- Так ты сначала спроси. Чтобы мне зря не разводиться.
- Но вы же постоянно ссоритесь, - гнул я свое. - Разве не так?!
- Так-то оно так. - Дерябин помолчал, глядя на залитое дождем окно. - Видишь ли, в чем тут дело, Руднев. Она хочет ребенка. А что такое ребенок для человека, привыкшего к созерцательному образу жизни? Это его духовная смерть. Нет ничего более тоскливого, чем детская коляска в прихожей. - Серега скривился, будто глотнул какую-то гадость. - А ее прямо заклинило. "Хочу ребенка!" Отсюда наши скандалы, разбитая машина, измена с тобой…
- Ты хочешь сказать, что она тебе никогда не изменяла?
- Думаю, не изменяла. - Он снова помолчал и, вздохнув, добавил: - Кто бы мог подумать, что у нее окажется такой сильный инстинкт к размножению.
Меня неприятно задели его последние слова.
- Инстинкт размножения, - гневно повторил я. - Да это нормальная женская потребность - иметь ребенка. Нормальная! А ты… ты просто не знаешь Ксении!
- Ну да, зато ты ее за неделю узнал.
Мне захотелось его как-то уязвить. Вывести из себя.
- Ты вообще женщин не знаешь, - с нажимом произнес я. - У тебя, наверное, кроме Ксении, никого и не было.
Дерябин отнесся к моим словам совершенно спокойно.
- Для того, чтобы их узнать, необязательно заводить целый гарем. Кто узнал одну женщину - тот узнал их всех. У меня женщин было более чем достаточно. Целых две! - Для пущей наглядности Серега показал мне два пальца. - И это, не считая Ксении. Первая по профессии была судебно-медицинский эксперт. И у нее была милая привычка: по ночам рассказывать всякие занимательные истории из своей практики. После этих рассказов я чуть импотентом не стал. Вторая тоже была штучка еще та! Помню, как-то…
- Да подожди ты! - раздраженно перебил я. - Что ты ерунду всякую мелишь! Ответь прямо: ты разведешься с Ксенией?!
- Если она этого захочет, - разведусь.
Мне все стало ясно.
- Ты ее любишь, - сказал я обвинительным тоном.
- Люблю, - ответил он просто.
Из приоткрытой форточки до меня долетали брызги дождя.
- И я ее люблю… Как же нам теперь быть?
- А никак, - пожал плечами Серега. - Пошли к Пал Палычу за деньгами. А там видно будет.
И мы пошли к Пал Палычу.
21
Пал Палыч, несмотря на свое постоянное кладбищенское настроение, был заядлый сладкоежка. Поэтому по дороге мы купили шоколадный торт.
- Что поделываете, Пал Палыч? - весело спросил Дерябин.
- Что я могу поделывать, - привычно заворчал старик. - Готовлю себя к уходу из этого мира.
- Вам же всего-навсего девяносто. Еще, как говорится, жить да жить.
Я достал из сумки шоколадный торт.
- Смотрите, что мы вам принесли.
Старик сразу же оживился. Вытащил из серванта чашки, блюдца, постелил на стол чистую скатерть. И важно уселся в кресло, забыв, что еще следует поставить чайник и вскипятить воду.
- Сейчас я вам расскажу одну смешную историю, - сказал он и тут же стал рассказывать: - Когда я был маленький, то больше всего на свете любил гулять по кладбищам…
- Пойду чайник поставлю. - Я быстренько слинял на кухню.
Здесь я поставил на плиту чайник и, сидя у окна, задумался о превратностях судьбы… "Интересно получается, - думал я. - Если бы я на вокзале не отдал свой сценарий Баварину, то, скорее всего, не пошел бы с Журавлевым в отель, а Баварин не подсел бы к нам в ресторане и не стал бы заигрывать с Ксенией. Да-а, вот так счастливый случай…" Понравится ему мой сценарий или не понравится - это еще вопрос. Но то, что Ксения осталась с ним в ресторане, мне уже точно не нравилось.
Чайник закипел. Заварив чай, я вернулся в комнату.
Дерябин, подперев щеку ладонью, с кислым видом слушал "смешную" историю Пал Палыча.
- …Поэтому, Сереженька, кого на кладбище отнесли, того уже назад не принесут.
- Чай готов! - объявил я.
- Отлично! - сразу же ожил Серега и с ходу начал распоряжаться: - Ты, Руднев, режь торт, а вы, Пал Палыч, тащите денежки.
- Сейчас, сейчас… - засуетился старик и, шаркая тапочками, скрылся за дверью соседней комнаты.
Я принялся резать торт, Дерябин разливал чай.
Пал Палыча все не было.
- Пал Палыч, - крикнул Серега, - давайте в темпе вальса!
Ответа не последовало.
- Концы он там, что ли, отдал? - Серега ушел в маленькую комнату. - Руднев! - тотчас раздался его тревожный голос, - иди скорей сюда!
- Зачем? - откликнулся я, не двигаясь с места. (Мне совсем не хотелось туда идти.)
В дверях появился озабоченный Дерябин.
- Вызывай "Скорую"! - приказал он.
…Ждать пришлось недолго. Минут через двадцать в дверь позвонили. Серега пошел открывать. А еще через минуту в комнату вошла молодая женщина в белом халате и с чемоданчиком в руке.
Это была Ирина.
- Ира?! - Я растерянно встал со стула.
А она как будто даже не удивилась.
- Саша? - спросила она ровным голосом. - Вот так встреча.
В глаза сразу бросился ее усталый вид… небрежно уложенные волосы… ранние морщинки…
(И это Ирина? Моя Ирина?)
- Кто больной?! - по-деловому спросила она. - Ты, что ли?!
- В другой комнате… больной, - ответил Серега. - Пойдемте.
Они ушли. А у меня вдруг возникло странное ощущение, что все это уже когда-то было… И встреча с Ксенией в кафе, и пьяный Баварин в купе поезда, и разбитый "кадиллак", и "президентский" номер в отеле, и совсем чужая Ирина в белом халате, и даже певица в ночном клубе… Я подумал, нет, почувствовал, что прошлое, настоящее и будущее существуют во мне как бы одновременно. И сейчас Дерябин предложит Ирине выпить чаю с тортом, а затем начнет рисовать мрачные картины гибели Земли, а потом…
Дверь отворилась. В комнату снова вошла Ирина. Наши взгляды встретились.
- За ним приедет спецмашина. Я сообщу дежурному. - Она быстро отвела глаза и, присев к столу, стала что-то писать в своем блокноте.
- Не хотите ли чаю? - предложил Серега.
- С удовольствием. - Ирина убрала блокнот в чемоданчик.
И мы сели пить чай. Как и хотели. С той лишь разницей, что вместо Пал Палыча была Ирина.
- Ну как, Саша, поживаешь? - подчеркнуто вежливым тоном спросила она. - Муж говорил, ты стал писателем. Самому Баварину сценарии пишешь.
- Это шутка, - признался я. - На самом деле, я работаю в газете "Московский метрополитен". А в свободное время сочиняю рассказы. Но их никто не печатает.
"Зачем я все это говорю?" - подумал я.
- А жена, дети? - продолжала интересоваться Ирина.
- Нет ни жены, ни детей. - Я перевел разговор на нее. - А ты как живешь?
- Нормально.
- Врачом стала.
- Каким там врачом. Фельдшером.
- Как фельдшером? Ты же хотела поступать в медицинский институт.
- Я и поступила, но не закончила. Меня отчислили со второго курса.
- За что?!
Ирина поморщилась от неприятных воспоминаний.
- Спорила слишком много. Мне говорят: Земля плоская. А я: нет, круглая.
Допив чай, она поставила чашку на стол.
Я сделал движение, чтобы налить еще.
- Нет, нет, спасибо. - Ирина прикрыла чашку ладонью. - Мне пора ехать. Она взъерошила мои волосы. - До свидания… серенький волчонок.
22
Здравствуй, Ксения!
Я решила написать тебе. Мне очень хочется, чтобы ты как можно дольше оставалась наедине с моим посланием. Читала его медленно-медленно. И чтобы на душе у тебя в этот момент было светло и радостно. По-японски такое душевное состояние называется "коун-рюсуи" (за точность не ручаюсь). А переводится примерно так: плывущие облака, текущая вода.
Между прочим, любовь моя, я пишу это письмо кровью. Да-да! А ты думала - красной пастой? Я следую примеру Генриха IV, который тоже писал кровью письма своей возлюбленной, герцогине Конде. У него для этих целей даже была специальная подушечка, утыканная иголками. Он бил в подушечку пальцем и смачивал перо капельками крови.
Если бы можно было как-то материализовать мое восприятие вашей драгоценной особы, то ты сейчас оказалась бы в лесу, на земляничной поляне; ощутила бы на лице ласковое прикосновение солнца, а на губах - вкус парного молока и меда. Твои глаза увидели бы картину Клода Моне (эта картина находится в Эрмитаже; когда-нибудь мы поедем с тобой в Питер, и я тебе ее покажу).
Я не знаю, как объяснить, но все это - ты!
И земляничная поляна, и ласковое солнце, и парное молоко с медом, и картина Моне (а на картине: туманы, туманы… Ваша личность во многом загадка для меня). А еще ты - лиловое, осязаемое, волшебное существо с ласковыми руками и печальными зелеными глазами, которые могут свести с ума кого угодно. Вот они меня и свели.
Знаешь, любимая, твои глаза напоминают мне глаза маленького олененка. Они такие же распахнутые, трепетные, удивительно добрые… Ты мой маленький олененочек.
Ксения, я очень тоскую. Без тебя мне грустно, плохо и одиноко… Часто я - мысленно - подхожу к тебе и, опустив лицо в твои мягкие каштановые волосы, начинаю их целовать, целовать, целовать…
Когда я представляю себе эту сцену, со мной начинает что-то происходить.
Любовь моя… Нет, не любовь! Ты больше похожа на приступ боли. Ну почему, почему ты осталась тогда в ресторане?!
Сейчас я так ясно вижу твое прекрасное сердитое лицо. Хорошо, любимая, я больше не буду об этом. Но и ты, пожалуйста, больше никогда меня так не мучай.
Нет, вру, мучай меня, мучай - я все от тебя стерплю и все прощу!
Ксюшенька, мне хочется быть с тобой рядом, смотреть на тебя, ласкать, исполнять любой твой каприз… Когда я думаю о тебе, в моем сердце звучит музыка и слова рифмуются сами собой:
Мне показалось, что была зима
Пока тебя не видел я, мой друг.Какой мороз стоял, какая тьма:
Какой пустой декабрь царил вокруг!Казалось мне, что все плоды земли
С рождения удел сиротский ждет.
Нет в мире лета, если ты вдали.
Где нет тебя - и птица не поет.
Ненаглядная моя, олененочек мой зеленоглазый. Я просто схожу с ума от любви.
…Но спокойно. Только что я подставил голову под холодную струю воды. И теперь я в полном порядке. Я бесстрастен, спокоен, даже очень спокоен.
А когда человек спокоен, он начинает философствовать.
Жизнь, дорогая Ксения, есть выбор. Ежечасный, ежеминутный, ежесекундный. И сейчас, когда я пишу тебе это письмо, я не могу делать ничего другого, как только писать тебе письмо. Но мне приятно это делать, это доставляет мне радость и удовольствие. Поэтому я - счастлив.
Родная моя, ты даришь мне счастье.
Помнишь, мы танцевали с тобой ночью под прекрасную мелодию, и ты спросила, о чем я думаю. А я ответил - о тебе. Я мечтал тогда о том, чтобы нам никогда больше не расставаться. Всю жизнь быть вместе.
Как муж и жена.
Утром ты рассказала свой сон о Лизочке. А в конце, с грустной улыбкой, от которой у меня защемило сердце, добавила, что испытываешь странное чувство, будто в другой реальности у тебя есть ребенок, а здесь нет. И я подумал: а что если нам и в этой реальности завести себе симпатичную Лизочку, похожую на нас?
Как ты считаешь?..
Ну, все. Пора ставить точку, а то ты утомишься и в следующий раз не захочешь читать мои письма. Впрочем, сейчас меня ждет не менее приятное дело. Ведь я иду на свидание с тобой. До встречи, милый мой олененок.
Целую тебя нежно в твой самый нежный рот.
Я иду к тебе!
23
И вот я пришел.
Мы сидели у озера на скамейке. Плескалась вода, светило солнце… Мимо нас то и дело проплывали гребцы на байдарках. Неподалеку была водно-спортивная база.
Я сказал Ксении, что деньги пока достать не удалось. Но пусть она не волнуется. Доллары обязательно будут. Завтра же я поеду в Москву и привезу.
- Не надо, Саша, никуда ехать, - ответила Ксения, глядя на воду. - Я уже расплатилась.
- Расплатилась? А где ты взяла деньги?
- Мне дал Евгений Петрович.
- Баварин?! Ну-у… хорошо, - не очень уверенно произнес я. - Но ведь ему тоже придется отдавать.
- Не придется. Он мне их подарил.
- Как это - подарил?! - Я даже слегка обалдел.
- Вот так, взял и подарил. - Она подняла с земли камешек и бросила в воду.
Ее слова неприятно задели меня. Но сейчас это было не главное.
- Ксения, - собравшись с духом, сказал я, - хочу тебе кое-что сообщить. Это очень серьезно. - Я протянул ей письмо. - На, читай. И ответь прямо сейчас.
Она взяла листок и с недоумением повертела в руках.
- Что это?
- Письмо.
- Мне?.. От кого?
- От меня.
Ксения углубилась в чтение. Я с жадным вниманием следил за выражением ее лица. Два раза она чуточку улыбнулась. Один раз нахмурилась.
- Это твои стихи? - спросила она, прочитав сонет Шекспира.
- Мои, - соврал я.
- Ты их специально для меня сочинил?
- Да.
Она снова стала читать, а когда прочла до конца, с чувством сказала:
- Спасибо тебе, Сашка, за хорошее и теплое письмо. И за стихи спасибо.
Но я ждал совсем других слов.
- Ксения, - взял я ее за руку, - я тебя люблю.
Она молчала.
- Ну? - наконец не выдержал я.
- Что "ну"?
- Почему ты молчишь?
- А что я должна говорить?
- Ты согласна стать моей женой?
Ксения вздохнула.
- Сашенька, ты хороший человек. Ты очень хороший человек…
Затаив дыхание, я ждал.
- …Но то, что ты предлагаешь, - невозможно.
- Почему, почему? - волновался я все больше. - Объясни!
- Да не хочу я ничего объяснять. - Она нервно закурила. - Постоянно приходится что-то объяснять, доказывать… Надоело!
- Надо объяснять, - сказал я таким поучительным тоном, от которого мне даже самому стало противно. - Мы ведь не на необитаемом острове живем.
- Хорошо, если ты настаиваешь… - Она решительно тряхнула головой. - Я не люблю тебя и поэтому не выйду за тебя замуж. Устраивает такое объяснение?
Слова были произнесены. И ничего в мире не изменилось. Солнце продолжало светить, вода плескаться…
- Не любишь. - У меня сел голос. - А мне казалось…
- Господи, Саша, да тебе вечно чего-нибудь кажется.
Я сидел как оглушенный. В ушах звенело.
Вдалеке проплывал белоснежный теплоход. И так вдруг захотелось уплыть на этом теплоходе куда-нибудь в Индию или Австралию, а может, в Эльдорадо… Все равно куда, лишь бы подальше отсюда.
Ксения продолжала что-то с жаром говорить. Я очнулся. И понял: она говорит о Баварине.
- …он такой несчастный, одинокий…
- Несчастный? - с досадой повторил я. - Да Баварин входит в десятку самых известных людей России!
- Не в этом же дело!
- А в чем?!
- Понимаешь, мне его жалко. Я вижу, как он страдает. Я боюсь, что он может сгореть в огне своих страданий. И сама, как бабочка, лечу на этот огонь…
Ксения была без лифчика, и под тонкой тканью блузки четко вырисовывались формы ее сосков. Я на мгновение представил, как "страдающий" Баварин лапает ее грудь, и меня прямо-таки обожгла горячая ненависть. Я готов был убить старого развратника.
- Он же старик! - завелся я. - Зачем ты с ним общаешься?! Молодая, красивая…
Ксения тоже завелась.
- А может, я геронтофилка, - с вызовом бросила она. - Может, меня к старикам тянет.
Я чуть было не влепил ей пощечину.
- Дура ты, а не геронтофилка!
- Сам ты дурак!
Вот так объяснение в любви!
- Прости меня, - опомнился я. - Прости, пожалуйста.
Ксения молча швырнула в воду недокуренную сигарету.
- Что мне сделать, чтобы ты меня простила?
- Ничего! - Она снова лихорадочно закурила.
- Ну хочешь, я на колени встану?
И я встал перед ней на колени.
- Не надо, Саша. Поднимись… Я же не виновата, что все так получилось.
- А кто виноват?
- Никто не виноват.
Я начал жадно целовать ее пальцы.
- Ксюша, я люблю тебя, люблю…
Но ее сердце и мысли были заняты другим.
- Ты пойми, Евгению Петровичу сейчас, как никогда, нужен человек, который бы его утешил, поддержал, дал новые силы для творчества… - говорила она, глядя куда-то сквозь меня. - Ах, да, ты же ничего не знаешь! Баварин страстно любил свою жену, а она ему изменила. Причем низко, подло!
- Как же, слыхали. - Я поднялся с колен и принялся отряхивать джинсы. - С негром Джимом.
- Откуда тебе это известно?
- Джим рассказал, - ответил я с горькой усмешкой.
Ксения одарила меня ледяным взглядом.
- При чем тут - с негром или не с негром? Ты думаешь, почему Евгений Петрович приехал сюда? Он, как израненный лев, хочет отлежаться в родном краю, зализать свои раны, успокоиться… - Она бросила в воду вторую сигарету, не докурив и до половины. - А-а, да что я тебе объясняю. Все равно ты ничего не поймешь.
Мимо нас опять проплывала байдарка. Гребцы ритмично поднимали и опускали весла. Я невольно позавидовал им - греби себе, и никаких проблем.
- Ты с ним спала? - спросил я.
- Спала! - с вызовом ответила Ксения.
Прямой вопрос - прямой ответ. Как нож в сердце воткнула.
Я не знал, что еще сказать.
- Значит, ты с ним спала, - повторил я тупо.
- Да, спала, - подтвердила она. - Что тебя еще интересует?
Больше меня ничего не интересовало.
Ксения встала со скамейки и быстро пошла по набережной. Я догнал ее и схватил за руку.
- Ты… ты не можешь так взять и уйти.