- Могу. Я все могу.
- И ты уверена, что поступаешь правильно?
- Да, уверена.
Я отпустил ее руку.
Ксения дошла до лестницы, ведущей с набережной на улицу, поднялась по ступенькам, перебежала дорогу и скрылась за углом ближайшего дома. Или, если говорить красиво: "Навсегда исчезла для меня в этом огромном мире".
24
Что было потом? Ничего. Я так же сидел на скамейке, уже один, и смотрел на два размокших окурка, плавающих у самого берега. Это все, что мне осталось от Ксении.
Погода начинала понемногу портиться. С озера наплывал туман, такой густой, что при желании можно было представить, что ты находишься не в провинциальном русском городе, а где-нибудь в Лондоне, на берегу Темзы, или, скажем, на Венере (там тоже туманов хватает).
Но мне не хотелось ничего представлять.
Неожиданно для себя я заговорил вслух, хотя никогда раньше этого не делал.
- Зачем я тогда ушел из ресторана? Неужели я не знал, что женщин привлекают мужчины, достигшие больших жизненных успехов? Знал, конечно. Почему же ушел? Да потому что дурак! И вот, пожалуйста, получил от ворот поворот… Ну надо же, как она меня лихо отшила. Раньше такого в моей жизни не было. Мало ли чего не было. А вот теперь есть…
Если бы в этот момент кто-нибудь случайно наблюдал за мной со стороны, он бы наверняка решил, что у меня "поехала крыша". И вообще-то был бы недалек от истины.
День, между тем, постепенно угасал. Зажглись фонари на набережной "Утопиться, что ли?" - мелькнула шальная мысль. Мелькнула и пропала. Этот выход был для меня чересчур романтичным.
И я нашел выход попроще: решил снова напиться.
С этой спасительной мыслью я и направился в ночной клуб "Карусель". По дороге я позвонил из автомата Баварину, намереваясь сказать ему пару ласковых слов. Но никто не ответил. Выслушав десяток длинных гудков, я повесил трубку.
В клубе все было по-прежнему. Гремела музыка. Мигали разноцветные огни. Танцевали парочки. Правда, на сей раз был вечер не аргентинской, а японской кухни. И все тот же невозмутимый официант принес мне графинчик сакэ - японской рисовой водки, а на закуску - тэппояки с тимаки.
Первое блюдо оказалось обыкновенной рыбой, зажаренной с перцем и бобовой пастой, а второе - рисовыми колобками, завернутыми в бамбуковые листья. Как мне объяснил официант, это были японские лакомства.
Вначале я, конечно же, пропустил стаканчик сакэ. Мне сразу полегчало.
На сцене появилась Фанни, точнее Ольга, в темно-красных лосинах, высоких замшевых сапогах и полупрозрачном лифчике. Она спела песенку на английском языке. А затем подсела ко мне.
- Привет, - сказала она.
- О-о, вы меня не забыли, - оживился я.
- Не забыла. Угостите девочку сигареткой.
Я раскурил сигарету и только после этого передал Ольге.
- Весьма эротично, - оценила она мою выходку.
- Оленька, как я рад вас видеть.
- Бросьте заливать.
- Нет, правда. Мне так плохо, так плохо.
- Опять свалились с балкона?
- Гораздо хуже, Оленька. Теперь я попал под поезд.
Я уже основательно опьянел. Лицо горело.
- Понимаете, я никого не любил по-настоящему. Разве что одну девочку в школе. А после - всякие легкие увлечения. И вот, представьте себе, полюбил. И не просто полюбил - замуж позвал. Хочешь ребенка - пожалуйста. Не хочешь - не надо. Все готов был для нее сделать. А она… изменила мне с человеком, который ей не то что в отцы - в дедушки годится. Представляете?
Ольга выпустила изо рта красивое колечко дыма.
- Вот клизьма, - сказала она.
Мне стало еще легче. Я с симпатией глядел на певицу.
- Оленька, я вас очень прошу, спойте "Прощай". Как в прошлый раз.
- Ну что с вами поделаешь, - улыбнулась она, - сейчас спою. А вы докурите.
Отдав мне сигарету со следами губной помады (я тут же с наслаждением затянулся), Ольга, покачивая бедрами, пошла к эстраде.
Саксофонист вскинул свой саксофон. Гитарист врубил усилитель. Пианист плюхнулся на вертящийся табурет рядом с роялем… Ольга взяла в руки микрофон и запела сильным голосом, так похожим на голос француженки, певшей "83 слезинки".
По моему телу пробежал легкий озноб.
А спустя час мы с Ольгой брели пустынными улицами ночного города. Ночь поглотила все без остатка. Мы растворились, исчезли, затерялись в густой смеси тьмы и тумана. Мы шли молча, словно бы тысячу лет знакомы, и обо всем на свете давным-давно переговорено.
- О чем вы думаете? - немного погодя все же спросил я.
- Да ни о чем, - призналась Ольга. - Я вообще редко думаю. Я живу инстинктами.
Мы опять замолчали. В рваном просвете туч показалась желтая луна. Рядом с ней мерцали далекие звезды. Из редеющего тумана выплывали дома, телефонные будки, машины… Вдалеке протяжно закричала невидимая птица. А где-то совсем близко ударил колокол, и его незатухающий гул надолго повис в сыром воздухе ночи.
Город словно вымер. В домах редко где светились окна. Хотя, в сущности, было не так уж и поздно…
25
Ольга вкатила в комнату портативный бар. Затем, ненадолго исчезнув в кухне, принесла оттуда две большие тарелки с жареным мясом.
- Ешьте руками, - сказала она, ставя тарелки на низенький столик.
- Руками? - переспросил я. - У вас нет вилок?
- Есть. Но меня возбуждает вид мужчины, который хватает мясо руками.
Она включила магнитолу. Зазвучала музыка.
- Это блюз? - спросила Ольга.
- Не знаю, - сказал я.
- Это блюз, - повторила она уже с утвердительной интонацией.
- Вполне возможно. - Я выпил стопку неразбавленного джина.
- А вы знаете, что такое блюз?
Меня уже начинало нервировать повторение одного и того же слова. Я опрокинул в себя еще одну стопку.
- Не знаю.
- Блюз, - значительно произнесла Ольга, - это когда хорошему человеку плохо. Вот как вам сейчас.
"Слова… слова… - подумал я, закрывая глаза, - Как я устал от слов…" Ольга продолжала что-то говорить, но теперь я воспринимал не значение ее фраз, а как бы их внешний вид. Они почему-то виделись мне в форме божьих коровок. Такие красненькие с черными точечками.
Я открыл глаза. Божьи коровки исчезли. Ольга переодевалась.
- Может, мне выйти? - из приличия спросил я.
- Да ладно, сидите, - разрешила она. - Мне нечего скрывать от своего народа.
Под колготками у нее были черные трусики. Очень сексуальные, надо признать.
Ольга, перехватив мой взгляд, улыбнулась.
- Если на женщине красивое нижнее белье, - погладила она бедра, - у нее даже походка становится другой.
Накинув на себя легкомысленный халатик, она, словно кошечка, прыгнула ко мне на диван.
- А теперь расскажите о себе.
Я засмеялся.
- Ну, значит, родился я… С чего начать-то?
- Детство можете опустить.
- Не знаю, надо ли вообще рассказывать. В сущности, в моей жизни одни неудачи.
- Еще как надо, - уверенно произнесла Ольга. - Это удачами ни с кем нельзя делиться. А неудачами - сколько угодно.
- Тогда слушайте.
И я, сам не зная почему, стал рассказывать. Сбиваясь, путаясь, перескакивая с пятого на десятое… Думая при этом: "Не слишком ли я откровенничаю?". Но уже и остановиться не мог.
Меня прямо несло.
Я рассказал о своей пресной жизни в Москве; о матери с ее бесконечными замужествами; об Ирине, которую я когда-то любил; о богатом и знаменитом Баварине; опять о себе - бедном и неизвестном; о Ксении с ее страстным желанием иметь ребенка… Ну и так далее.
Начинал я воспоминания в гостиной, а заканчивал уже в спальне. Ольга лежала на кровати совершенно голая. На мне была одна лишь рубашка. Когда я наконец выговорился, Ольга положила свои нога мне на плечи.
А дальше произошло то, что и должно было произойти.
Ольга стонала, и ее голос взлетал все выше и выше. Она уже почти кричала.
Тяжело дыша, я перевернулся на спину.
- Послушай! - Я едва сдерживал раздражение. - Перестань имитировать оргазм.
Ольга моментально успокоилась, и снова села в кровати.
- Я думала, тебе будет приятно.
- Мне было приятно, - сухо ответил я. - Спасибо.
- Не за что, дружок. Вообще-то мужчины внушают мне отвращение, - призналась она. - Я предпочитаю женщин. Они намного ласковее и умнее.
- Умнее?
- Ну да. Только умная женщина умна иначе, чем умный мужчина. По-женски. Но как раз это меня больше всего и возбуждает.
- Зачем же ты легла со мной в постель?
- Исключительно из уважения к твоим литературным способностям, - засмеялась Ольга.
- Ты просто меня пожалела, - понял я. - Ведь правда, пожалела?
- В общем, да, - не стала она отрицать. - Мне всех почему-то жалко. И тебя, которого никто не хочет печатать; и Ирину, с который ты по-свински обошелся семь лет назад; и Ксению, которая хочет девочку, а этот дурак муж не хочет. Впрочем, и мужа жалко - крутит каждый вечер какое-то барахло в полупустом зале… Баварина мне тоже жаль, несмотря на его славу и деньги…
- А себя тебе не жалко?
- Себя мне больше всех жалко, - тотчас ответила Ольга. - В особенности мне жалко себя по вечерам. Хотя, нет - по утрам тоже жалко. - Она помолчала. - Как странно. Маленькой я мечтала поскорее вырасти. Стать взрослой. А сейчас снова хочется в детство…
Я начал неторопливо одеваться.
- Слушай, а хочешь, я стану твоей любовницей? Мне нравится это слово. Любовница. Оно происходит от другого хорошего слова - любить.
- Ты же предпочитаешь женщин.
- А я как солнце - меня на всех хватит.
- Да нет, - застегнул я ремень на джинсах, - не хочу.
- Зря отказываешься, - с легкой обидой проговорила Ольга.
Я положил руку на ее голый живот.
- Пойду, пожалуй. А завтра, наверное, уеду в Москву. Здесь мне больше делать нечего.
- Давай я провожу тебя до поезда, - предложила Ольга. - А то ведь одному всегда как-то неуютно уезжать.
- Не надо, - поцеловал я ее в кончик носа. - Пострадать хочется.
И я ушел.
26
Последний сеанс в кинотеатре, где работал Дерябин, начинался в десять вечера. У стеклянного окошечка кассы никого не было. Скучающая кассирша покрывала ногти перламутровым лаком.
- Хороший фильм, не знаете? - спросил я у нее.
- Эротика, - с гримасой отвращения ответила она. - Пойдете?
Я кивнул.
- Тогда берите сразу пять билетов.
"Да, все в жизни повторяется, - подумал я, - и тут уж ничего не поделаешь". Но на сей раз я не стал с ней спорить, а купил пять билетов и прошел в пустой зрительный зал.
Свет погас, и на экране замелькали голые тела.
А я опять перенесся в "президентский" номер и танцевал с Ксенией при свечах, сжимая ее податливое тело и целуя чувственные губы… Это было прямо какое-то наваждение. "Боже мой, грустно-то как", - думал я, глядя на экран, где парочка занималась любовью…
Когда фильм кончился, я зашел к Сереге.
- А, Руднев, это ты. А я думаю, что там за дурак приперся на последний сеанс. Как делишки?
- Прекрасно, - сказал я, - просто прекрасно. Ксения мне изменила.
- Ну, положим, она мне изменила, - уточнил Серега.
- Тебе она изменила со мной. А мне - с Бавариным.
- С Бавариным? С тем самым?!
- Да. С тем самым.
- Ни фига себе, - покачал он головой. - А я вчера его фильм крутил. Очень талантливый режиссер.
- С чем тебя и поздравляю.
Дерябин выставил на стол две банки пива.
- Давай все по порядку.
Я подробно рассказал о своем любовном послании, о нашем разговоре на скамейке у озера и даже о том, как я переспал с Ольгой. Рассказывая, я с новой силой ощутил горечь от того, что Ксения предпочла Баварина, а не меня. Стало так обидно…
- Увы, несовершенен этот мир, - философски изрек Серега, попивая пиво. - Ты любишь Ксению, а спишь с какой-то Ольгой. Ксения любит меня, а спит с тобой и Бавариным. Баварин любит свою жену, а та спит с негром, хотя наверняка любит кого-то третьего. Я не удивлюсь, если негритянка, с которой я случайно переспал в экспрессе "Москва - Новороссийск", окажется женой этого самого Джима. Да, несовершенен мир, - повторил он, качая головой. - Но мир и должен быть несовершенен. Как только он станет совершенным, он тут же погибнет.
- Серый, кончай блистать интеллектом, - поморщился я. - Лучше посоветуй, что мне теперь делать?
- Харакири, - посоветовал Серега.
Я пропустил его совет мимо ушей и снова принялся бередить кровоточащую рану.
- Представляешь, я ей в любви объясняюсь, а она мне про Баварина, какой он бедный и несчастный…
- Не переживай, Руднев. Женщинам не стоит верить на слово. Они говорят об одном, думают о другом, а отдаются третьему.
- Ты хочешь сказать, что Ксения меня все же любит?! - ухватился я за его слова, как утопающий за соломинку.
- Во всяком случае, отвращения она к тебе не испытывает. Что же касается Баварина, то, я думаю, Ксения его просто пожалела. Певица из кабака вон тоже тебя пожалела, не так ли? Наши русские женщины очень жалостливые. Их хлебом не корми, дай только с кем-нибудь пострадать. А тут такая знаменитость и одновременно с этим глубоко несчастный мужик. Как не пожалеть?..
Я в возбуждении прохаживался по узкому пространству между стеной и кинопроекторами.
- А вдруг она его все-таки любит? - не оставляли меня сомнения.
- Никогда, Руднев, не надо думать хуже, чем есть на самом деле. - Серега допил пиво и, смяв банку, выкинул ее в мусорную корзину. - Разве она тебе говорила, что любит Баварина? Нет. Еще раз повторяю: она его пожалела. А любовь и жалость - разные вещи, хотя в чем-то и схожи. Если бы Ксения действительно любила Баварина, то называла его по имени, а не по имени-отчеству.
Последний Серегин аргумент показался мне несколько натянутым.
- Что за ерунда, - раздраженно сказал я. - Называть Баварина по имени просто его возраст не позволяет.
- Трахаться с ним ей возраст позволяет, а называть по имени не позволяет.
- Я не понимаю, к чему ты клонишь?
Дерябин взял со стола мою банку пива, которую я даже не открыл.
- А к тому, Руднев, что нам надо забыть на время взаимные распри и объединиться против общего врага - Баварина. Помнишь, как русские князья объединялись против татаро-монголов?
Непонятно было, шутит он или говорит серьезно.
- Ты шутишь, что ли?
- Вполне серьезно. Нам надо отбить Ксению у Баварина.
- "Нам", - саркастически хмыкнул я. - И каким же образом?
- Давай думать.
И мы начали думать. Вернее, Серега начал думать, а я все ходил и ходил из угла в угол. При этом поймав себя на мысли, что в точности такая же картина наблюдалась несколько дней назад. У Дерябина дома. Я ходил из угла в угол, а Серый размышлял о том, где бы достать доллары…
- Есть! - выкрикнул Серега. - Есть одна совершенно фантастическая идея!
Я подскочил к нему.
- Ну?! Ну?!
- Познакомь Баварина со своей матерью. Я уверен - она не упустит такой лакомый кусочек.
В первую минуту я даже не нашелся, что ответить. Просто ошалело глядел на его довольную физиономию.
- Нравится идейка? - спросил Дерябин.
Идейка казалась мне чудовищной.
- Как ты можешь такое предлагать?! - с трудом сдерживая закипающую в душе ярость, сказал я.
- А что? - искренне удивился он. - Твоя мать наверняка клюнет. Сам же говорил - она сейчас не замужем. А куда Ксюшке тягаться с этакой волчарой!
- Заткнись, Серый! - процедил я сквозь зубы.
- Да я тебе отличный совет даю!
- Я не нуждаюсь в подобных советах. Лучше пойду к Баварину и набью ему морду. Как мужчина мужчине.
Серега чуть пивом не подавился от смеха.
- Ой, не могу, - громко хохотал он. - Вот уж правду говорят, влюбленность - род сумасшествия. И чего ты этим добьешься? Ксения станет жалеть Баварина еще больше. А тебя просто возненавидит. Не говоря уж о том, что Баварин выкинет твой гениальный сценарий на помойку. - Он закурил. - Не плюй в колодец, Руднев. А представляешь, если ему сценарий понравится и он захочет делать фильм? Режиссер с мировым именем снимет фильм по твоему сценарию! Ты же сам мне тут три часа доказывал, что ваша встреча в поезде - случай, который бывает раз в сто лет! Трамплин, с которого ты сможешь прыгнуть черте куда!..
- Трамплин, случай… - с отвращением повторил я. - Если бы не этот идиотский случай, Ксения сейчас была бы со мной.
- Или со мной, - вполне резонно заметил Дерябин. - Что толку говорить о том, чего нет. Если б у бабушки выросли усы, она была бы дедушкой.
- Это верно, - несколько поостыл я. - Но то, что ты предлагаешь, мне абсолютно не подходит. Снова идти к этому типу. Улыбаться. Заискивать. Нет, я не могу. Противно.
- Ой-ой-ой, какие мы гордые. Пойми, Руднев, здесь гордость не уместна. Тут надо хитростью брать. Чтоб и волки, и овцы сыты были.
- Господи, что за бред! - опять взорвался я. - Волки и овцы сыты! Что я ему - мать в гостиницу приведу?! "Знакомьтесь, Евгений Петрович, это моя маман".
Серега невозмутимо дымил сигаретой.
- Я смотрю, Руднев, у тебя совсем котелок не варит. Зачем ее вести в гостиницу? Пригласи Баварина в гости. И все дела.
- Так он и пойдет.
- Соври чего-нибудь. Тебе главное - с матерью его познакомить… Поверь, я дело говорю.
Мне надоело выслушивать весь этот вздор.
- Ладно, Серый, кончай мозги пудрить! - Я направился к двери. - Пока.
- Подумай! - крикнул он вслед.
Электронные часы в темном фойе показывали полночь.
27
Утро вечера мудренее. И на следующий день совет Дерябина не казался мне таким уж диким и невыполнимым. Скорее наоборот. Чем больше я об этом думал, тем больше понимал - Серега, пожалуй, прав. В самом деле, все от этого только выигрывали. Баварин избавился бы от комплексов, связанных с женой-изменницей; мать получила бы состоятельного супруга, а Ксения, в свою очередь, получила бы хороший жизненный урок и вернулась ко мне… Или к Сереге?.. В последнем варианте следовало еще разобраться. Но не сейчас.
Сейчас главное - отбить Ксению у Баварина.
И с этой конструктивной мыслью я отправился в отель "Северный Палас".
Усатый портье, увидев меня, заулыбался.
- Желаете снова провести у нас ночь?
- Несколько позже, - ответил я. - А Баварин у себя, не знаете?
- У себя, у себя, - покивал портье. - Только он теперь перебрался в "президентский" номер. Где вы изволили останавливаться.
Я поднялся на второй этаж и постучал в знакомую дверь.
- Да-да! - раздался жизнерадостный голос.
Я вошел.
Баварин завтракал. Сидя в коротком темно-синем махровом халате за столом, он ел раков с рисом. Мое неожиданное появление явно не привело его в восторг. Он скорчил такую гримасу, словно случайно проглотил живую лягушку. Во мне тоже всколыхнулась былая ненависть.
- Здравствуйте, Евгений Петрович, - сказал я, изо всех сил стараясь, чтобы вышло приветливо, - Приятного аппетита.
- Спасибо, сынок, - настороженно ответил он и вытер губы краем салфетки. - Я догадываюсь, зачем ты пришел. Нам надо поговорить, верно?
- Верно, - ответил я, без приглашения усаживаясь в кресло. - И я с нетерпением жду, что вы скажете о моем сценарии.