- Тогда вам следует спросить об этом у нее. Уверен, произошла какая-то ошибка.
- Но ты ведь не хочешь, чтобы мы ее спрашивали? - интересуется Хант.
- Да, не хочу, но я же вам не указ. Всего-навсего малолетний сопляк, а вы умные и могущественные агенты ФБР.
Поворачиваюсь, чтобы уйти, но Хант хватает меня за руку.
- Кассель, прекрати дурачиться. Пошли. Немедленно. Ты же не хочешь, чтобы мы применили силу.
Оглядываюсь. Вся моя команда трусцой бежит в раздевалку с тренером во главе. Кое-кто, правда, не особо торопится и бежит на одном месте - очень уж им интересно узнать, что со мной будет.
- Если хотите затащить меня в свою машину, придется наручники надевать, - решительно сообщаю я агентам.
Таким, как я, не стоит заигрывать с полицией и ей подобными. Ставки в подпольной конторе делают только тогда, когда точно уверены, что сам букмекер - преступник.
Федералы клюнули. Агент Хант наверняка с самой первой встречи спал и видел меня в наручниках. Хватает меня за запястье, дергает руку назад и защелкивает металлический браслет. Потом вторую руку. Сопротивляюсь больше для вида, но все равно умудряюсь его разозлить: Хант легонько толкает меня в спину, и я падаю.
Уже лежа на земле, поворачиваю голову: тренер и еще пара ребят задержались - наслаждаются представлением. Хорошо, значит, точно пойдут слухи.
Джонс рывком поднимает меня на ноги. Не очень-то ласково.
Я молчу, пока они волокут меня к машине и заталкивают на заднее сиденье.
- Ну и? - спрашивает Джонс. - Какая у тебя есть для нас информация?
Автомобиль не завел, зато слышно было, как защелкнулись замки на дверях.
- Никакой.
- Мы знаем, что Захаров приходил на похороны, - поддакивает его напарник. - С дочерью. А ее уже долгое время никто не видел. Теперь она вернулась. И даже перевелась сюда, в Уоллингфорд.
- Ну и что?
- Мы знаем, вы с ней были близки. Если это вообще его дочь.
- Что вам надо? - осторожно пробую наручники; замки серьезные, и руками почти не пошевелить. - Хотите знать, действительно ли она Лила Захарова? Да. Мы в детстве вместе в прятки играли в Карни. Лила не имеет отношения к убийствам.
- Где она была все это время? Чем занималась? Раз ты так хорошо ее знаешь - расскажи.
- Не знаю.
Приходится врать. Понятия не имею, куда они клонят, но мне решительно не нравится наш разговор.
- Ты мог бы начать новую жизнь, - убеждает Джонс. - Наконец примириться с законом. Кассель, зачем тебе выгораживать этих людей?
Пожалуй, потому что я и есть "эти люди". На мгновение пытаюсь представить себя хорошим парнем с полицейским значком и незапятнанной репутацией.
- Мы пообщались с твоим братом. Он нам помог.
- С Барроном? - Я заливаюсь облегченным смехом и откидываюсь на кожаное сиденье. - Он неисправимый лгун. Конечно же, он вам помог. Брат всегда рад благодарным слушателям.
Джонс, похоже, смутился, а Хант разозлился:
- Твой брат заявил, что нужно копать под Лилу Захарову. И что ты будешь ее выгораживать.
- Так и сказал? - Теперь я хорошо владею ситуацией, и они оба это понимают. - Я просмотрел ваши досье. То есть, по-вашему, Лила мастер смерти и начала убивать людей в четырнадцать лет? Ей ведь столько было, когда исчез Бассо. Мало того, как она прячет следы отдачи? Очень хорошо, должно быть, прячет, я ведь не видел на ней ни единого...
- Мы ничего не утверждаем наверняка. - Джонс с силой ударяет кулаком по сиденью. - Мы хотим получить информацию от тебя. Если ничего не получим - придется обратиться к другим источникам. Возможно, и к тем, которые ты сам считаешь ненадежными. Ты понял?
- Да.
- Так что ты в следующий раз нам предоставишь? - ласково спрашивает Джонс, роняя мне на колени визитную карточку.
Набираю в грудь побольше воздуха:
- Информацию.
- Молодец, - радуется Хант.
Агенты обмениваются странными взглядами, а потом Хант открывает дверь машины и командует:
- Давай руки, я сниму наручники.
Поворот ключа, щелчок, я потираю онемевшие запястья.
- Если вдруг решил, что мы не сможем тебя в любую минуту взять за жабры, - подумай вот о чем: ты мастер. Улавливаешь?
Качаю головой и засовываю визитную карточку в карман. Джонс внимательно за мной наблюдает.
- Значит, уже сделал что-нибудь противозаконное, - ухмыляется Хант. - Так со всеми мастерами. Иначе как бы ты узнал о своем даре?
Вылезаю из машины, смотрю ему прямо в глаза, а потом сплевываю на нагретый солнцем черный асфальт.
Он дергается ко мне, но останавливается, услышав покашливание коллеги.
- Мы не прощаемся, - обещает напоследок Джонс, а потом агенты садятся в автомобиль и уезжают.
Возвращаюсь в Уоллингфорд. Меня прямо трясет от ярости, так я их обоих ненавижу. Особенно потому, что они правы.
Почти сразу же вызывают в кабинет директора. Норткатт сама открывает дверь и приглашает меня войти.
- Здравствуйте, мистер Шарп. Присаживайтесь.
Сажусь в зеленое кожаное кресло напротив огромного письменного стола. Аккуратный ежедневник, позолоченная ручка на подставке, папки в деревянном ящике. Все такое стильное, изысканное.
Все, кроме дешевой стеклянной вазочки с мятными леденцами. Беру один и медленно разворачиваю фантик.
- Насколько я понимаю, к вам сегодня приходили? - Брови у нее удивленно приподняты, будто к ученикам приходить могут только сугубо подозрительные типы.
- Да.
Норткатт разочарованно вздыхает, словно рассчитывала, что я сам все объясню, без дополнительных вопросов.
- Не хотите рассказать, чего хотели от вас федеральные агенты?
- Предлагали стать крысой, - откидываюсь назад в кресле. - Но я им объяснил, что в Уоллингфорде и так много задают и дополнительная работа мне не нужна.
- Как, простите?
Не думал, что можно вздернуть брови еще выше, но ей это удается. Не очень-то я хорошо себя веду: история еще куда ни шло, но вот как я ее рассказываю! Ну ладно, в худшем случае вкатает мне за нахальство пару выговоров.
- Крысой, - повторяю я нарочито вежливо. - Информатором, который сообщает о правонарушениях, связанных с употреблением наркотиков. Не волнуйтесь, я ни за что не буду стучать на своих одноклассников. Даже если кто- то по глупости и употребляет наркотики. Но я уверен, таких у нас нет.
Директриса берет со стола позолоченную ручку и нацеливает ее на меня.
- Мистер Шарп, вы всерьез думаете, что я в это поверю?
Делаю большие глаза.
- Ну, у нас есть, конечно, некоторые, у которых абсолютно обкуренный вид, признаю. Но я всегда думал, они просто...
- Мистер Шарп! - так разъярилась - сейчас вот-вот действительно ткнет меня ручкой. - Мне сообщили, что агенты надели на вас наручники. Возможно, есть другая версия событий?
Вспоминаю, как сидел в этом самом кресле в прошлом году и умолял не исключать меня. Может быть, я все еще злюсь.
- Нет, мэм. Они просто так демонстрировали мне, насколько безопасно и выгодно на них работать, хотя кое-кто, наблюдая за подобной сценой, мог все понять превратно. Можете сами позвонить агентам.
Вытаскиваю из кармана визитку, которую всучил мне Джонс, и кладу ее на письменный стол.
- Так и сделаю. Можете идти. Пока это все.
Агенты подтвердят мое вранье. У них нет другого выхода, ведь они намерены продолжать наше "сотрудничество". Плюс Ханту наверняка не захочется объяснять, почему он уложил лицом на землю семнадцатилетнего подростка, у которого и привода в полицию-то ни одного нет. Так что придется им согласиться с моими глупыми выдумками, что приятно. А Норткатт, как бы она ни злилась, придется согласиться с ними, хотя директриса и не поверила ни единому слову.
Все ведь хотят с достоинством выйти из сложившейся ситуации.
Встреча клуба "Колдуны" уже началась. Захожу в кабинет музыки. Парты в классе миссис Рамирес сдвинуты в некое подобие круга, Даника сидит рядом с Лилой. Усаживаюсь на соседний стул.
Лила улыбается и берет меня за руку. Интересно, она в первый раз здесь? Я-то сам хожу нерегулярно и поэтому не знаю.
На доске написан адрес: где именно будет проходить митинг в поддержку прав мастеров, мы с Сэмом еще обещали туда поехать в самом начале семестра. Получается, протест уже завтра. Наверное, об этом и говорили на собрании. Под адресом написано, как себя вести: "держитесь вместе, не разговаривайте с незнакомыми людьми, не выходите за пределы парка".
- Я уверена, что большинство из вас не смотрело вчерашнее выступление, ведь его показывали во время занятий, - говорит Рамирес. - Поэтому мы можем посмотреть его сейчас все вместе и обсудить.
- Я так ненавижу губернатора Паттона, - встревает какая-то десятиклассница. - Нам обязательно слушать, как он в очередной раз несет чепуху?
- Нравится или не нравится, но именно на него смотрит вся Америка, - объясняет учительница. - И именно эту речь будут вспоминать избиратели, когда в ноябре в Нью-Джерси пройдет голосование, касающееся второй поправки. Эту или ей подобную.
- Паттон лидирует, если верить опросам. - Даника от волнения прикусывает кончик косички. - То есть люди одобряют его взгляды.
Десятиклассница с отвращением смотрит на Данику, будто та заявила, что люди должны их одобрять.
- Просто политический трюк, - вступает кто-то из мальчишек. - Притворяется, что озабочен проблемой мастеров, ведь это у всех на слуху. А сам в две тысячи первом голосовал за права мастеров. Знает, откуда ветер дует, и умеет подстраиваться.
Дискуссия продолжается, но я не очень прислушиваюсь. Как приятно просто сидеть здесь, когда никто не кричит на тебя, не надевает наручники. Лила внимательно наблюдает за говорящими. Все еще держит меня за руку и, по-моему, в первый раз за долгое время выглядит спокойной и умиротворенной.
Сейчас кажется, что возможно все.
Если тщательно обдумать и спланировать, я, может быть, сумею решить свои проблемы, даже на первый взгляд самые неразрешимые. Сначала нужно найти настоящего убийцу Филипа. Потом скинуть с хвоста федералов. А потом разберусь, что делать с Лилой.
Рамирес поворачивает к ученикам телевизор, который стоит на стуле.
- Хватит, хватит! Давайте сначала посмотрим, а потом обсудим, хорошо?
Она нажимает кнопку на пульте, и весь экран заполняет бледная физиономия Паттона. Губернатор стоит за кафедрой на фоне синего занавеса. Три с половиной седые волосины прилизаны. Он так пялится, словно собирается сожрать зрителей живьем.
Камера отъезжает, и становится видна толпа репортеров: мужчины и женщины в строгих костюмах тянут руки, как усердные школьники. На ступеньках перед сценой стоит помощник, заслоняя собой проход, а рядом с ним женщина в строгом черном платье, волосы собраны в пучок. В ней есть что-то знакомое, и я приглядываюсь внимательнее.
- Больно, - шепчет Лила.
Торопливо отпускаю ее руку. Кожа на перчатке натянулась, я как будто сжал кулаки.
- В чем дело? - спрашивает девушка.
- Просто слышно плохо, - похоже на правду, ведь я, вообще-то говоря, и не слушал.
Она кивает, немного нахмурившись. Выжидаю, кажется, целую вечность, а потом поворачиваюсь к ней и шепчу:
- Сейчас вернусь.
Лила снова хмурится, в ее глазах вопрос.
- Я в туалет.
Выхожу в коридор и иду в противоположную от туалета сторону. Останавливаюсь, прислоняюсь к стене и достаю мобильник. Как там назывался тот идиотский журнал? "Миллионеры у себя дома"?
- Привет, зайчик, - отвечает мама. - Сейчас перезвоню с городского.
Прокашливаюсь.
- Сначала объясни, почему тебя показывали по телевизору?
- Ты видел? - Она глупо хихикает. - И как я выглядела?
- Как будто переоделась кем-то другим. Что ты делала у губернатора Паттона? Он ненавидит мастеров, а ты мастер и к тому же бывшая заключенная.
- Он очень милый, надо только узнать его поближе, - щебечет мать. - И он не ненавидит мастеров, он хочет ввести принудительное тестирование, чтобы их спасать. Ты что - не слушал выступление? К тому же я не бывшая заключенная. Вовсе нет. Была апелляция, и мое дело пересмотрели.
Со стороны музыкального кабинета вдруг раздаются крики.
- Попались, уродцы, - вопит кто-то.
- Я перезвоню, - нажимаю "отбой" и возвращаюсь назад к классу.
Грег наблюдает, а Джереми стоит в дверях и снимает, поводя видеокамерой туда-сюда, словно пытается никого не упустить. Он так хохочет и дергается, интересно - хоть что-нибудь записалось или получатся только цветные пятна?
В коридор выходит Рамирес, и мальчишки отступают, но все равно продолжают снимать. Теперь они снимают ее.
- Вы оба получаете по выговору, - странным дрожащим голосом объявляет учительница. - За каждую следующую секунду съемки получите еще по одному.
Джереми сразу же опускает камеру и принимается нажимать на кнопки.
- В наказание оба будете всю неделю оставаться после уроков в моем классе. А запись нужно уничтожить, понятно? Это вторжение в частную жизнь.
- Да, миссис Рамирес, - соглашается Джереми.
- Хорошо, можете идти.
Грег и Джереми убегают. Рамирес смотрит им в спину. А я смотрю на нее. В груди похолодело от нехорошего предчувствия.
Веб-сайт появляется этой же ночью. Утром в четверг уже вовсю ходят слухи: Рамирес вне себя, но Норткатт не может найти виновных. Джереми заявил, что ничего не вывешивал в Интернет и хотел уничтожить запись, но кто-то якобы пробрался к нему в комнату и украл камеру. Грег утверждает, что ни к чему не прикасался.
Мне подсовывают все больше и больше конвертов с деньгами: да или нет? Чуть ли не вся школа с азартом делает ставки: кто именно из участников встречи клуба - мастер. А я и сам был в той комнате и вышел в коридор только по нелепой случайности.
- Мы берем деньги? - интересуется на перемене Сэм.
Видок у него не очень. Мой сосед умный парень и понимает - тут сложно прийти к правильному решению.
- Да. Мы должны. Если не будем принимать ставки, полностью потеряем контроль над ситуацией.
И мы берем деньги.
В четверг вечером веб-сайт исчезает, словно его и не было.
ГЛАВА 9
В нашей комнате в общежитии Сэм снимает форму, брызгается одеколоном и надевает футболку с надписью "Да, я именно тот самый отличник, про которого вы столько читали". Сваливаю книги на кровать и интересуюсь:
- Куда собрался?
- Митинг, - закатывает глаза сосед. - Даже не пытайся откосить. Даника тебя убьет. Кожу сдерет живьем.
- Точно, - провожу пальцами по волосам: опять порядком отросли. - А я-то думал, из-за всего этого сумасшествия...
Замолкаю, не зная, как закончить фразу. Сосед бессвязное бормотание никак не комментирует. Привык, наверное, к моему идиотскому поведению. Со вздохом скидываю черные форменные ботинки и брюки, натягиваю джинсы, развязываю галстук и бросаю его на шаткий письменный стол. Все, готов. Белую рубашку снимать лень.
Подходим к центру искусств Роулингса (здесь располагается кабинет музыки Рамирес и проходят обычно встречи "Колдунов"), Сентябрь на дворе, но погода необыкновенно теплая. Около входа стоит Даника, наряженная в длинную юбку из батика с колокольчиками на подоле; кончики косичек выкрашены темно-фиолетовым.
- Поездку отменили, - она почти кричит. - Представляете? Норткатт на все плевать, кроме мнения спонсоров! Нечестно! Она же сначала согласилась.
- Дело не только в школьной администрации, - вмешивается Рамирес. - Сами ученики отказались ехать. Никто не хочет при всех садиться в автобус.
- Идиотизм какой, - бормочет себе под нос Даника, а потом говорит уже громче; - Мы бы могли что-нибудь придумать. Можно было встретиться не в школе, а где-нибудь еще.
- Знаешь, некоторые из членов клуба действительно мастера, - не выдерживаю я. - Для них это не просто важное дело, речь идет об их жизни. И они, как ты понимаешь, волнуются о последствиях - что будет, если их секрет раскроют?
Даника бросает на меня уничижительный взгляд:
- Как они собираются чего-то добиться с таким отношением? - Под этим "они" подразумеваюсь я.
- А может, они и не собираются.
- Прости, - тяжело вздыхает Рамирес. - Я знаю, ты всю душу вложила в клуб.
- Что случилось? - спрашивает кто-то тихим голосом.
Оказывается, к нам подошла Лила. Желтый сарафан, огромные бесформенные ботинки, через плечо перекинут рюкзак. Я ощущаю нечто вроде электрического разряда - как всегда при виде нее.
- Поездку отменили, потому что школьная администрация трусит, - поясняет Сэм.
- Понятно. - Лила пинает тяжелым ботинком комок глины и поднимает взгляд. - А мы четверо можем поехать?
Даника удивленно и пристально смотрит на нее, а потом поворачивается к Рамирес:
- Да! Правильно. Родители же согласились нас отпустить, и мы сдали секретарю подписанные справки.
- Но они для школьной поездки, - сомневается Рамирес.
- Мы старшеклассники, - не сдается Сэмова подружка. - И у нас есть родительское разрешение. Норткатт не может нам запретить.
- Что-то я не помню, чтобы мистер Шарп сдавал справку.
- Ой, я ее забыл в комнате, давайте сбегаю принесу.
- Хорошо, - со вздохом сдается Рамирес, - Кассель, принеси мне разрешение, и вы вчетвером можете уйти с уроков и поехать на митинг. Но только если обещаете вернуться к самостоятельной работе.
- Обязательно, - обещает Лила.
Быстренько подделываю нужную бумажку, и вот мы уже идем к парковке, к Сэмову катафалку 1978 года выпуска, марки "Кадиллак". Лила разглядывает наклейку на бампере.
- Он что, действительно ездит на растительном масле?
От нагретого солнцем асфальта поднимается жар. Вытираю лоб, стараясь не обращать внимания на стекающие по Лилиной шее капельки пота.
Сосед с гордой улыбкой похлопывает по капоту.
- Нелегко было отыскать дизельный катафалк и его переделать, но у меня получилось.
- Внутри всегда пахнет жареной картошкой. - Даника запрыгивает в машину. - Но к запаху быстро привыкаешь.
- Что может быть прекраснее жареной картошки? - не унимается Сэм.
Лила залезает на заднее сиденье (обыкновенное заднее сиденье - Сэм его снял и перетащил с нормального "Кадиллака"), а я усаживаюсь рядом.
- Спасибо вам большое, ребята. - Даника со значением смотрит на меня. - Знаю, вы не очень-то хотели ехать, поэтому вдвойне ценю ваш поступок.
- Я не то чтобы не хотел, - вздыхаю и вспоминаю маму на собрании у Паттона. - Просто не увлекаюсь политикой.
- Да?
Взгляд у Даники недоверчивый, но не злится вроде, скорее удивляется.
- "Магия смерти" будет играть. - Сэм выезжает с парковки и одновременно ловко меняет тему разговора: - И мы, наверное, успеем на выступление "Голыми руками".
- Что, концерт? А я-то думал, никакого веселья, сплошные шествия с плакатами.
- Не волнуйся, Кассель, - ухмыляется Даника, - в плакатах недостатка не будет. Протестующие пройдут маршем мимо ратуши к парку Линкольна, именно там и запланирован концерт. И речи будут произносить.