Я боялся Филипа при жизни, злился на него, хотел отомстить и тоже заставить страдать. Теперь, стоя в его гостиной, я, пожалуй, впервые понимаю, насколько же он был несчастен. Все в жизни потерял: Маура сбежала и забрала сына, лучший друг Антон погиб от рук дедушки, а босс, на которого брат работал с самого детства, хотел его укокошить и сохранил жизнь только лишь из-за меня.
Как он гордился, когда ему на шее вырезали отметины и засыпали их золой. Называл ожерелье из шрамов второй улыбкой. Отличительный знак, принадлежность к семье Захаровых, знак убийцы, знак своего. Филип вечно разгуливал с расстегнутым воротником, а когда люди, завидев шрамы, переходили на другую сторону улицы, только довольно ухмылялся. Но я помню и еще кое-что: как он со слезами на глазах, сидя в ванной, вскрывал бритвой распухшие, воспалившиеся раны, чтобы в очередной раз насыпать туда золы.
Больно. Ему было по-настоящему больно, хоть я и не хочу этого признавать.
На ковре зияет дыра - наверное, вырезали кусок для экспертизы. А еще там коричневые пятна и мелом обведены контуры тела.
Осматриваю знакомые комнаты. Все ли как было? Неясно. Возможно, брат что-то передвигал перед смертью. Я был здесь не раз и помню общее положение предметов, но вот деталей не знаю. Поднимаюсь по лестнице в кабинет - там ничего нет, кроме письменного стола и кровати. Компьютер исчез - видимо, федералы забрали. В ящиках только карандаши и нож с выкидным лезвием.
В спальне повсюду разбросана одежда - он, скорее всего, снимал ее и просто кидал на пол, иногда сгребал в кучи. Возле плинтуса валяются осколки, донышко от высокого стакана с засохшими остатками какой-то коричневой жидкости.
В шкафу висят чистые рубашки и штаны. В коробке из-под обуви - кусок пенопласта, в котором вырезано углубление в форме пистолета; в другой - разнокалиберные пули.
Вспоминаю детство, когда отец был еще жив. Не помню ни одного Филипового тайника. Зато однажды папа зашел в мою комнату и...
Ой!
Иду в детскую. У стены все еще стоит кроватка, а на ней разбросаны мягкие игрушки. Ящики комода выдвинуты, в некоторых лежат крошечные одежки. Непонятно - то ли Маура уезжала в спешке, то ли копы и здесь копались.
Шкаф стоит нараспашку. Подвигаю поближе стульчик в форме гриба, вспрыгиваю на него и ощупываю укромное место над дверью - в общежитии я сам так храню букмекерские записи. Натыкаюсь на лист картона, отрываю его.
Картонка выкрашена в голубой, в тон со стеной - не заметишь, даже если посветить фонариком. На обратной стороне скотчем приклеен большой конверт.
Слезаю со стула и случайно задеваю висящие на нитках над кроваткой игрушечные кораблики. Под неподвижным взглядом стеклянных глаз плюшевого медвежонка открываю конверт и достаю пачку бумаг. Так, контракт, гарантирующий Филипу Шарпу иммунитет от уголовного преследования. Все подробно расписано на нескольких страницах. В конце знакомые подписи - Хант и Джонс.
Потом еще листы, знакомый круглый почерк брата: список имен и подробный рассказ - кто получил от него по ребрам, чтобы мамина апелляция прошла успешно. Лежат в одном конверте с контрактом, и неясно, показывал он все это федералам или нет.
Ясно одно - маму за такое точно упекут обратно в тюрьму.
И еще кое-что - она никогда бы его не простила.
Пытаюсь выкинуть жуткую мысль из головы. Иду обратно в гостиную, по дороге засовывая конверт под футболку. На журнальном столике красуется большая латунная пепельница, почти пустая - в ней только один окурок. Приглядываюсь - золотой ободок, очень знакомый золотой ободок.
"Житан". Лила такие курила много лет назад, когда из Франции вернулась. Подбираю окурок и осматриваю его - нет ли следов губной помады. Не знал, что она все еще курит.
А потом вспоминаю - федералы же здесь проводили обыск и забрали улики. Наверняка пепельница не просто так пустая - оттуда все выгребли криминалисты; те самые, которые вырезали кусок ковра, утащили компьютер и пистолет из пенопластовой упаковки. Значит, Лила приходила уже потом.
Дверь квартиры открывается, и я подскакиваю от неожиданности, но это всего лишь Сэм.
- Скучно в машине сидеть. И знаешь что? Сидеть в катафалке около места преступления еще более жутко, чем вламываться в квартиру твоего убитого брата.
- Чувствуй себя как дома, - ухмыляюсь я.
- Это что такое? - показывает сосед на окурок в моей руке.
- Думаю, Лила здесь побывала. Она раньше такие курила. И помада похожая.
- Думаешь, Филипа убила Лила? - ошарашенно спрашивает Сэм.
Качаю головой. На самом деле, сигарета ничего не доказывает - ни вину, ни невиновность.
- Она сюда, наверное, приходила уже после полиции. Они ведь забрали все улики. Пришла, села на диван и выкурила сигарету. Зачем?
- Вернулась на место преступления. - Сосед опять изображает из себя детектива из дурацкого сериала.
- А я думал, она тебе нравится.
- Нравится. - Сэм неожиданно становится серьезным. - Кассель, Лила мне действительно нравится. Но странно, что она пришла сюда после убийства.
- Ты вот тоже сюда пришел, и тоже после убийства.
- Лучше спроси ее, - пожимает медвежьими плечами сосед.
Лила меня любит. Вынуждена любить из-за проклятия. Вряд ли она способна сделать что- то, из-за чего я буду страдать. Но как объяснить это Сэму? Придется рассказывать и про все остальное. Про конверт я, например, не собираюсь ему говорить.
Даже думать не хочу о тех бумажках. Не хочу представлять маму на месте женщины в красных перчатках. Пусть убийцей окажется какая-нибудь незнакомка, наемница. Ведь тогда можно со спокойным сердцем ее ненавидеть, так же сильно, как я ненавидел брата.
Сэм отвозит меня на парковку возле большого супермаркета (еще с шоссе его приметил), за магазином возле унылой рощицы выстроилось в ряд несколько больших мусорных контейнеров. Сосед неодобрительно наблюдает, как я достаю из рюкзака спички и аккуратно развожу небольшой костерок: мусор, Филипов контракт и отчет о маминой апелляции. В конце подбрасываю окурок "Житана".
- Уничтожаешь улики?
- Ну и что?
- Так нельзя! - шлепает себя по лбу Сэм. - Что хоть там было - в этих бумагах?
Мой сосед, несмотря ни на что, остается в душе добропорядочным гражданином.
Бумага чернеет от жара, фильтр дымится. Я знал, что Филип готов был продать им свои секреты и мои заодно, но мамины...
- Там написано, что брат - лицемер. Так негодовал по поводу моего предательства, а сам, как выясняется, ничуть не лучше, просто я первый успел.
- Кассель, ты выяснил, кто убийца?
Голос у Сэма странный. Ах вот о чем он подумал! Смеюсь.
- У них есть запись, сделанная в ту ночь, там заснята женщина. Так что это не я.
- Я на тебя и не думал!
- Ну и ладно. Даже если думал - ничего. И спасибо, что подвез.
Вполне естественные подозрения, я его не виню. Затаптываю угасающий костерок.
- Заедем к Данике? Я ей обещал заглянуть.
- Тогда я точно третий лишний, - улыбаюсь я.
- Да нет. Наоборот - она захочет разузнать, что ты накопал. Помнишь, как вцепилась в то досье?
- Так ты ей собираешься рассказать про наши маленькие игры с огнем? Понятно, зачем я тебе нужен - хочешь, чтоб она на меня наорала, а не на тебя.
Но на самом деле я не злюсь. Мне нравится, что Сэм не врет своей девушке, что они влюблены. Даже нравится, как Даника прониклась моим делом.
- Если хочешь, я ничего ей не скажу. Но ты, по-моему, э-э-э... не очень объективно ведешь расследование.
Меня захлестывает волна благодарности, и я почти готов все ему рассказать, но вовремя вспоминаю про только что сгоревшие бумаги - верить нельзя никому.
В машине мы включаем радио. В новостях обсуждают марш протеста в Ньюарке. По утверждениям полиции, во время митинга начались беспорядки, но если верить видео на ю-тьюбе, арестовывали мирных, ни в чем не повинных демонстрантов. Неясно, сколько людей до сих пор за решеткой. В конце ведущие принимаются отпускать идиотские шуточки по поводу голых женских рук.
Сэм быстро переключает канал. Смотрю в окно и не смотрю ему в глаза. Заезжаем в магазин запчастей, и я покупаю новые предохранители и аккумулятор. Сэм объясняет, как все это правильно установить. Чтобы его рассмешить, притворяюсь, что совсем ничего не смыслю в машинах.
Вскоре мы останавливаемся возле роскошного особняка Вассерманов в Принстоне. На лужайке парень в зеленой униформе сгребает опавшие листья. Мама Даники приветливо машет нам рукой и срезает большой оранжевый подсолнух. У нее уже таких целая корзинка.
- Кассель, Сэм, какой приятный сюрприз.
Я думал, настоящие живые люди так не разговаривают, хотя от обитателей подобного дома всего можно ожидать. Миссис Вассерман сейчас совсем не похожа на элегантную леди - измазанная землей щека, поношенные зеленые кроксы, неаккуратный хвост. Но почему-то в таком виде она еще больше впечатляет.
И не скажешь, что перед тобой борец за права мастеров, женщина, которая во всеуслышание заявила по телевизору о своем магическом даре. И все-таки это именно она.
- Здравствуйте, - здоровается Сэм. - А Даника дома?
- Да, а вы не захватите корзинку с цветами? Отнесите, пожалуйста, на кухню, а мне надо срезать оставшиеся кабачки. Всегда так - сажаешь вроде бы немного, а потом раз, все вдруг вырастает в один прекрасный момент, и девать некуда.
- Вам помочь? - зачем-то спрашиваю я.
Сэм косо на меня смотрит.
- Да, спасибо большое, Кассель.
Миссис Вассерман наверняка догадалась, что я пытаюсь скрыться от ее дочери и избежать расспросов. Мы с ней забираем из сарая еще одну корзинку.
- Как у вас дела, Кассель? Я слышала об увольнении Рамирес. Поверить не могу - школьная администрация надеется, что им это сойдет с рук.
Огромный сад - словно картинка: цветущая лаванда, вьюнок, оплетающий деревянные решетки; крошечные помидоры и ярко-желтые тыквы на грядках.
- Да. Ужасно глупо. Я кое-что хотел у вас спросить.
- Конечно, спрашивай.
Мама Даники опускается на колени возле сплошного переплетения зеленых листьев и желтых соцветий и срывает висящий почти у самой земли полосатый кабачок. На руках у нее рабочие перчатки. Ой, я же вызвался помогать! Присаживаюсь рядом и тоже рву один.
- Мне рассказали... про одну правительственную организацию. Для детей-мастеров. Вы про нее слышали?
Женщина кивает. И ни словом не обмолвилась о нашей прошлой встрече - а ведь я тогда ей открыто заявил, что никакой не мастер и мастерами не интересуюсь.
- Достоверно ничего не известно, но любые попытки выработать законодательство, касающееся защиты детей-мастеров, наталкивается на сопротивление со стороны правительства. Именно из-за этой программы. По слухам, она называется привилегированный юношеский отряд, или ПЮО.
Странное название.
- Получается - она существует официально и законно?
- Знаешь, я раньше переписывалась с одним мальчиком твоего возраста, а потом его завербовали в этот отряд. И больше я о нем никогда не слышала. Юные мастера представляют собой большую ценность, пока их не покалечило отдачей. ПЮО пытаются опередить криминальные кланы и первыми наложить на них руки. Отряд специализируется на выслеживании мастеров - иногда настоящих преступников, а иногда и простых людей, виновных в каких-нибудь незначительных правонарушениях. Не самые приятные вещи там с людьми происходят. Кассель, если кто-то тебе рассказал об этой организации, значит, нужно искать адвоката. Им необходимо иногда напоминать о своих гражданских правах, о праве на выбор.
Смеюсь, вспоминая полицейский участок. Наверное, до сих пор еще не всех выпустили. Даника, видимо, ничего матери не рассказала. Даже если серьезно отнестись к разглагольствованиям про гражданские права - где я найду адвоката? Единственный знакомый юрист - Баррон, а он только пару семестров отучился на юрфаке в Принстоне. На маминого адвоката у меня нет денег. Миссис Вассерман тоже свои услуги вроде бы не предлагает.
- Хорошо, постараюсь не влипать в неприятности.
Она убирает за ухо вьющуюся русую прядь, запачкав лоб грязной перчаткой.
- Возможно, это вполне приличная организация, и наверняка многие потом получают достойную работу в правительстве. Просто мне бы хотелось жить в мире, где детей-мастеров не вынуждают постоянно играть в воров и полицейских.
- Конечно.
На что был бы похож такой мир? Вряд ли мне там были бы рады.
- Иди в дом. - Она неожиданно улыбается. - Остальные кабачки я как-нибудь сама соберу.
Дала понять, что разговор окончен. Встаю и признаюсь, сглотнув комок в горле:
- Я не знал про свой дар. Тогда, раньше. Я не специально вам врал.
Мама Даники смотрит на меня снизу вверх, заслонившись рукой от солнца. Похоже, здорово удивилась.
Даника с Сэмом сидят на высоких табуретах. На мраморной кухонной столешнице стоит стакан с холодным чаем и веточкой мяты.
- Привет, Кассель. Хочешь чего-нибудь? Мама в магазин недавно ходила.
На Данике белая рубашка, джинсы и коричневые замшевые сапоги. На глаза ей то и дело падает косичка с фиолетовым кончиком.
- Нет, спасибо.
Мне всегда немного не по себе в их доме, я постоянно подмечаю, где что плохо лежит.
- Почему вы поехали без меня? Я думала, мы вместе занимаемся расследованием.
Даника, похоже, выполнила долг гостеприимной хозяйки и теперь с чистой совестью собралась меня распекать.
- Нам было по дороге. Сэм почти все время просидел в машине. И федералы с полицией там уже побывали. Я просто хотел проверить - не пропустили ли они чего.
- Например, окурок?
- Вижу, Сэм тебя уже просветил. Да, например, окурок. Но он появился после убийства, я уверен.
- Кассель, тебе, конечно, неприятно так думать, но у нее был мотив. Сам говорил, Филип ее похитил.
Наверное, я не прав, но, по-моему, зря я им все рассказал. Так всегда - рассказываешь не всю правду, и сразу же становится понятно, что о чем-то умолчал. К тому же остается большой соблазн довериться им полностью.
А я не могу. Теперь у меня есть друзья, и я не хочу их терять.
- Знаю-знаю, но вряд ли она убийца. На похоронах она не выглядела виноватой.
- Но зато пришла на эти самые похороны, - не унимается Даника, а Сэм кивает. - Зачем приходить на похороны того, кого ненавидишь? Убийцы так делают, я читала.
- Всегда возвращаются на место... - опять заводит свое сосед.
- Филипа же убили не в похоронном бюро! Она пришла вместе с отцом, а он хотел предложить мне работу.
- Какую?
- Тебе бы не понравилось. Для такой работы нужны ожерелье из шрамов и подходящая кличка.
- Ты же отказался?
Видимо, Даника (и Сэм вместе с ней), как и федералы, решила, что я мастер смерти, в дедушку пошел. Расстегиваю воротник рубашки.
- Показать шею?
- Да брось. Просто ответь на вопрос.
- Отказался. Честное слово. И соглашаться не собираюсь. И еще, я чаю хочу, такого же, как у Сэма. С мятой, пожалуйста.
Даника натянуто улыбается и спрыгивает с табурета.
- Сейчас принесу, но разговор не окончен. Пусть ты безумно, по уши влюблен, она все равно под подозрением.
Ничего себе, получается - заколдовали Лилу, а по уши влюбленным выгляжу все равно я.
- Хорошо. Допустим, она убила брата, что нам это дает?
- Если будешь знать точно, сможешь ее защитить, - вступает Сэм. - Если захочешь, конечно.
Не ожидал от него такой реплики, но он прав.
- Ладно-ладно. Неужели на мне большими буквами написано, что я втюрился?
Одри ведь почти так и сказала, тогда, возле столовой. Как я, наверное, жалок.
- Мы же вместе в кино вчера ходили, - удивляется Даника. - Забыл, что ли?
- Ах да, кино.
Сэм хмурится, а его подружка наливает мне чай.
- Может, просто позвонишь и спросишь, убивала она Филипа или нет? - предлагает сосед.
- Не надо! - волнуется Даника. - Она притворится и спрячет улики. Нужно придумать план.
- Ладно. Не верю я, что это сделала Лила. Думаю, она вполне способна кого-нибудь убить, даже наверняка. И Филипа ненавидела. Хотя Баррона ненавидела гораздо сильнее и, скорее всего, начала бы именно с него. Но... Знаю, звучит очень глупо, но она меня сильно любит. Настолько, что не станет причинять боль или делать что-то такое, за что я ее возненавижу.
Друзья переглядываются.
- Ты, конечно, парень хоть куда, - вежливо говорит Сэм, - но не настолько же.
- Нет же, - охаю я от досады. - Я не хвастаюсь. Ее прокляли, и поэтому она меня любит. Дошло наконец? Это ненастоящая привязанность, а значит, на нее вполне можно положиться.
Мой голос срывается. Я опускаю глаза.
Друзья молчат.
- Как ты мог? - К Данике возвращается дар речи. - Это же как изнасилование, только с эмоциями. Или даже настоящее изнасилование, если ты... Кассель, как ты мог?
- Я ничего не делал, - цежу каждое слово сквозь зубы; а еще друг называется, кем она меня считает? - Я не работал над Лилой. И не хотел... Я этого не хотел.
- Я должна ей рассказать, она должна знать.
- Даника, ты можешь помолчать хотя бы минуту? Я уже все ей рассказал. Думаешь, я кто? - Но на лице у Даники отчетливо читается, кем она меня считает. - Я сказал ей и пытался держаться подальше. Но это трудно, понимаешь? Что бы я ни делал - выходит только хуже.
- Так ты поэтому... - Сэм замолкает.
- Так странно себя вел с ней? Да.
- Но ты же не мастер эмоций? - опасливо спрашивает Даника.
Смотрит она уже вроде без отвращения. И на том спасибо, что выслушала, хотя все равно ужасно обидно - обвиняет меня в том, чего я как раз и не совершал.
- Нет. Конечно, нет.
Сэм оглядывается на дверь: там стоит белокурый мальчишка, малолетний мастер, которого приютила миссис Вассерман.
- Если не ты ее проклял?.. - шепчет Даника.
- Неважно, кто это сделал.
- Я все слышал, можете не шептаться. - Мальчонка, похоже, обиделся.
- Крис, не мешай нам, - оборачивается Даника.
- Просто хотел выпить газировки. - Он идет к холодильнику.
- Нужно что-то делать, - опять переходит на шепот девушка. - Какой-то мастер эмоций использует силу во зло. Мы не можем просто...
- Даника, - вмешивается Сэм. - Может, Кассель не хочет...
- Но мастера эмоций опасны.
- Ой, да молчала бы уж. - Крис стоит возле открытого холодильника с бутылкой в руке и, кажется, вот-вот запустит ею в кого-нибудь из нас. - Всегда так говоришь, будто ты лучше всех остальных.
- Не твое дело. Забирай газировку и проваливай, а то маму позову.
Мы с Сэмом смущенно переглядываемся - всегда неприятно становиться свидетелем чужой семейной ссоры.
- Да? Рассказала бы друзьям, что сама мастер эмоций. Думаешь, тогда они бы тебя стали слушать?
Время будто останавливается.
Даника в ужасе подняла руку, словно пытаясь заслониться от слов Криса. Мальчик явно говорит правду.
А значит, она все это время врала.
Сэм падает. Наверное, собирался встать и споткнулся. Табурет с грохотом опрокидывается на пол, а сосед врезается спиной в кухонный шкаф. Жуткое выражение лица: он больше не желает ее знать. Меня от этого взгляда передергивает - ведь я боюсь, что когда-нибудь он вот так посмотрит на меня.