Получив свое, Аредель устроилась рядом с неподвижно лежащим на спине Кейраном. Погладила его по груди, поцеловала в плечо.
– Кейран, ну что ты молчишь? Разве я так неумела и тебе было плохо со мной?
Тишина. Она откинула упавшие на его лицо волосы.
– Кейран, посмотри на меня.
Никакого движения. Аредель поднялась на локте, заглядывая в его глаза.
– Все приходится делать самой, – вполголоса пожаловалась она. – Теперь наша жизнь наладится: у меня тоже будет дитя. Настоящий Эльдар, а не какой-то там полукровка. Мы…
Тихий смешок слетел с уст Кейрана. Глаза эльфа блеснули недобрым огнем.
– Наивная, неужели ты возомнила, что я совсем потерял голову?
Он сел, грубо оттолкнув от себя Аредель.
– Не понимаю, – обиженно проскулила она.
– Я не разбрасываю свое семя налево и направо, – пояснил Кейран, зло улыбаясь. – Ты недостойна и пыли у ног моей Келебрин…
Будто ужаленная Ар-Фэйниэль вскочила на ноги, торопясь отыскать платье. Властелин первым поднял его и бросил отвергнутой любовнице.
– Прикройся, Белая Дева, – делая недвусмысленное ударение на последнем слове, произнес он.
– Чтоб Враг развеял твой прах в Ангамандо, – взвизгнула Аредель. – Ты победил – пока. Но знай, что Имладрис потерял свою Госпожу.
Кейран подскочил к ней, схватил за плечи. Встряхнул.
– Что ты сделала с Келебрин? – закричал он, холодея от ужаса.
– Только то, что обещала, – прошипела нолдорская принцесса.
Владетель Имладриса разжал пальцы, отшатываясь от нее как от прокаженной. Сопровождаемый новыми проклятиями и угрозами, он наспех оделся и вскочил на Акинта.
– Молись Илуватару, несчастная, чтобы я сумел исправить твои деяния! – крикнул он на прощание Ар-Фэйниэль.
Румер спала рядом укутанная его плащом, а Боромир с замиранием сердца прислушивался к ее дыханию. Что-то плохое снилось его спутнице, так как она постоянно вскрикивала. Мужчина сотню раз порывался разбудить ее, но боялся. Боялся, что она оттолкнет его, не захочет, чтобы он утешал.
Он, не боявшийся выходить против прислужников Неназываемого, страшился недовольного взгляда этой хрупкой девчушки. Близость, что казалось, возродилась между ними в то первое утро, за дни пути по равнинам Восточного Белерианда непонятным образом сошла на нет. Румер все больше замыкалась в себе, то и дело притрагиваясь к эльфийскому украшению. В эти минуты Боромир замечал, как туманились глаза девушки и что-то неразборчиво шептали губы. А проклятый камешек светился недобрым белым светом. Если же он отвлекал ее, то Румер одаривала его таким надменным и злым взглядом, что волосы на голове витязя обретали собственную жизнь. Боромиру уже не казалась такой чудесной его задумка – под видом возвращения к отцу увезти Румер на юг. Подальше от скрытой опасности, что – он подсознательно чувствовал – грозила его подруге. Подальше от эльфа.
Наблюдая за ней сейчас, он вдруг вспомнил, как еще в детстве она умела сердиться.
Ночь стояла такая же темная, непроглядная. Одна из ночей во время перехода через кряжи Эред-Лиуна. Мать пыталась уложить маленькую Румер спать, а та топала крошечными ножками и отбивалась от баюкающих рук женщины. Боромир тоже не мог уснуть, раздосадованный шумом и капризами дочери вождя.
– Ух, отлупил бы! – сквозь стиснутые зубы шипел юноша.
Через пару дней он опять стискивал зубы, но уже не от желания побить девчонку. Ночное небо было усеяно звездами, словно насмехавшимися своим величием над горем ничтожных Аданов. Едва сойдя с коварных отрогов Эред-Луина, они попали в западню орков, что безнаказанно рыскали в ту пору по этому краю. Многие погибли, среди них и жена Боэроса. Боромир тоже получил пару ссадин – его как слишком юного не пустили в самую гущу битвы.
Сейчас же Румер безудержно вопила, требуя чтобы пришла мама, а пьяный и тяжелораненый Боэрос не мог совладать со своей семилетней дочерью.
Боромир осторожно подошел ближе. Сам не зная зачем, однако, эти пару шагов определили всю его последующую жизнь. Заметив юношу, вождь толкнул к нему Румер.
– Успокой ее, сынок, – гаркнул он, – иначе девчонка не увидит завтрашнего рассвета.
Родителей Боромир не помнил: Боэрос принимал участие в его судьбе и воспитании, потому, не имея наследника, изредка звал парня сыном.
Боромир подхватил на лету дрожащую девочку и прижал к себе изо всех сил. Малышка неожиданно перестала плакать и обхватила ручонками его талию. Макушка Румер едва доходила до груди юноши, так что она уткнулась лицом ему в живот и затихла.
Боэрос ушел, а двое детей так и стояли, обнявшись, точно поддерживая друг друга и не позволяя упасть. Боромир гладил девочку по волосам.
– Все будет хорошо, радость, – сказал он. – Пойдем спать – мама придет к тебе в царстве снов.
– Правда? – глухо проговорила Румер, не отодвигаясь от своего нового защитника. – Папа сказал, что больше я ее не увижу.
– Папа – взрослый, а взрослые не знают, что можно путешествовать во сне. Пойдем, радость.
Запрокинув голову, девочка всмотрелась в лицо Боромира.
– Мама тоже взрослая…
– Твоя мама особенная, – поспешно перебил ее парень, – она не забыла этого секретного пути.
"Откуда я только беру всю эту чушь", – подумал Боромир, уводя малышку к своему пристанищу у большого валуна.
Витязь улыбнулся образам далекого прошлого и наконец-то осмелился обнять ворочающуюся девушку. Как и в детстве, Серебрянка мигом успокоилась.
В предрассветной дымке ворота Имладриса раскрылись пред своим Властелином. Бросив поводья выскочившему на шум конюху, Кейран громко выкрикнул имя жены. Он так надеялся, что через несколько мгновений увидит, как она бежит по мосту ему навстречу. Воображение рисовало ее стройную фигурку, которую он крепко сожмет в объятиях, и развевающиеся серебряные волосы, в которых он спрячет лицо, упиваясь ароматом степных трав. Его Госпожа сохранила запах степей, откуда пришло ее племя. Там вдали, за отрогами Эред-Луина, появилась на свет эта девочка, подарившая ему лучшие за всю его многовековую жизнь дни. А что он сделал?
Кейран ощутил, как краска стыда заливает щеки, а почти осязаемый образ Келебрин тает в лучах восходящего солнца. Мост пустовал, как и притихший двор. Оно и понятно: большая часть обитателей Имладриса сейчас находилась в лагере Финголфина, но куда подевались девушки-прислужницы, оставленные для Госпожи?
Тишина душила эльфа, заставляя вновь испытывать угрызения совести за произошедшее на берегу Нарога.
– Эру, пусть она просто еще спит. Пусть ядовитые слова Аредель окажутся ложью, – бормотал Кейран по пути в свои покои.
Подходя ближе, он с каждой секундой замедлял шаг, словно боялся повторения увиденного ранее: пустая спальня, открытое окно и ветер играет обрывками балдахина над ложем его растоптанной любви.
Открывая дверь, он заметил, как дрожит его рука, на безымянном пальце которой поблескивает широкое узорчатое кольцо из мифрила – залог его союза с дочерью Аданов. Даже в этом проблеске ему виделся укор. Кейран чертыхнулся, сжал кулак и толкнул ним дверь, вложив в удар всю горечь, накопившуюся в душе. Дерево жалобно хрустнуло, отбивая мелкие осколки с мраморной инкрустации стены.
Кейран на миг прикрыл глаза, хотя точно знал, что спальня пуста. Выпуская задержанный в легких воздух, он поднял веки и окончательно убедился, что Келебринкель здесь нет.
– Любовь моя, – простонал эльф и с размаху бросился на идеально застеленную кровать.
Видение обрушилось на него точно горный водопад, обжигая холодом, сбивая с ног, лишая возможности сделать вдох.
"Ослепленный… позабыл брачные обеты … не тронь!" – услышал он звонкий голос Келебрин.
Оружие звякнуло, выпав из руки Аредель. Яркий белый луч фаэливрина в следующий миг поразил нолдорскую княжну.
"Прочь!" – новый выкрик его Келебрин и новая вспышка света, ознаменовавшая конец его видения.
Кейран взвыл, понимая, что произошло.
– Ари, ты все-таки посмела… – поднимаясь на ноги, прошептал он. – Девочка моя, где же мне искать тебя?
Владетель Имладриса прикрыл кончиками пальцев глаза, силясь вызвать новое видение, узнать, что после этого сделала его супруга. Однако попытки не увенчались успехом.
– Проклятье! – взревел он, выбегая на балкон.
Солнечное утро переливалось яркими красками, прогоняя воспоминания о совершенной ошибке. Кейран пригладил свои разметавшиеся волосы, испытывая странное успокоение от касания к скользящим под пальцами прядям.
– Фаэливрин! – воскликнул он и едва не подпрыгнул от радости. – Я отупел, как последний орк. Фаэливрин!
Эльф улыбнулся, восстанавливая дыхание и опираясь локтями о кованую ограду. Прикрыв веки, он отпустил свое сознание на поиски следа магического камня, который он подарил девушке Румер в их брачную ночь. Камня, магия которого подчинила часть ее души ему, благодаря чему он всегда знал, что с ней. Лишь собственная нечистая совесть затмила это знание.
Тонкий белый след камня понес его над просторами Арды, на восток, в леса Оссирианда. Он не смог увидеть свою возлюбленную, но почувствовал, как бьется ее сердечко. Для него, только для него. В то же время он ощутил, что чья-то чужая энергия пыталась пробиться сквозь защитную мантию, которой укрывал ее фаэливрин.
Брови Владетеля Кейрана грозно сдвинулись.
– Прочь! – повторяя услышанное в видение слово Келебрин, выкрикнул он.
Боромир проснулся первым и долго любовался изящным профилем спящей в его объятиях Румер. Насмешница-природа отлила прелестный лик дочери Боэроса и разбила форму, чтоб никто не посмел подражать ее творению. Чтоб ни одна другая не смогла вытеснить эту красавицу из сердца витязя.
Веки девушки дрожали, готовясь распахнуться и позволить свету разгорающегося дня отразиться в глубинах сотканных из серого тумана глаз.
Боромир приложил палец к своим губам, а потом легко коснулся им же приоткрытых губ Румер. Он так хотел целовать ее, но вспоминал реакцию подруги в его комнате на постоялом дворе и не решался. Это украденное во сне прикосновение – вот и все, что он мог себе позволить. Румер вздохнула, согрев кожу мужчины теплом своего дыхания и улыбнулась. Он отдернул руку, опасаясь не сдержаться и смять эти нежные губы дикой лаской. Выплеснуть клокочущую в груди страсть – овладеть желанным телом.
Мужчина до боли стиснул кулаки и поднялся на ноги. Потревоженная Румер недовольно нахмурилась и свернулась калачиком.
Не дожидаясь пока она проснется, Боромир отправился настрелять дичи на завтрак. Заодно будет возможность совладать с накопившимся вожделением.
Вернувшись, он застал девушку за попытками развести костер.
– Я бы и сам… – буркнул витязь, бросая на землю тушки зайцев.
Подняв голову, Румер окинула его задумчивым взглядом, после чего задорно рассмеялась и вскочила на ноги.
– Тебе и придется самому! Я совсем неумехой стала, пока жила в Имлад…
Девушка осеклась под полыхнувшим гневом взглядом витязя. При упоминании о ее союзе с эльфами он всегда мрачнел, как грозовая туча.
– Иди, Румер, – пытаясь скрыть душившее его негодование, проговорил Боромир и принялся освежевывать тушки.
– Оро, я не… – начала, было, она.
– Ступай, радость, я все сделаю сам,– не глядя на нее, отрезал витязь.
Девушка послушно отошла. Перечить Боромиру – пропащее дело, ей это было давно известно. Однако ласковое обращение успокоило – он уже не сердился, просто для виду отсылал, чтоб не мешала.
Устроившись на свернутых плащах, что по ночам служили им постелью, она привела в порядок спутанные волосы. Заплела в две косы. Так всегда делала ее мама, которую она часто вспоминала в эти дни. То ли близость Боромира, то ли знание того, что внутри нее самой зреет новая жизнь, вернули ей давно избытую тоску по женщине, смутный облик которой Румер едва припоминала.
– Столько лет прошло, – прошептала девушка, поправляя свой великоватый дорожный мужской костюм. Ладонь по своей воле легла на живот, и тут Румер поняла, что до сих пор ничего не рассказала другу детства о ребенке.
"Ребенок Кейрана", – мелькнула мысль, напоминая об утраченной любви.
Взгляд ее моментально наполнившихся слезами глаз наткнулся на пристально наблюдающего за ней Боромира. Погруженная в раздумья, она и не заметила, как он оказался сидящим рядом. Желая скрыть отразившиеся на лице эмоции, Румер потянулась за флягой с водой, но мужчина опередил ее и, помогая отвинтить пробку, нежно погладил ее холодные пальцы.
– Прости, что накричал на тебя у костра, – виноватым тоном произнес он.
– Ерунда, – передернула плечами девушка и встала.
Принялась пить, одновременно наслаждаясь разносившимся по поляне запахом жареного мяса. Что и говорить: рядом с Боромиром можно ни о чем не переживать.
– Почему ты так смотришь на меня? – спросила Румер, отрываясь от горлышка.
– Скажи мне, радость, только честно, ты любишь его ?
Выронив флягу, пальцы девушки взметнулись к украшению, что мгновенно вспыхнуло ярким белым светом.
– Люблю, – выдохнула она.
Боромир огорченно потупился, отвернулся.
– Оро, я… – всхлипнула она и ступила к нему.
– А так? – повернувшись, Боромир резко выбросил руку и сорвал цепочку с шеи Румер.
Они завопили одновременно: ей показалось, что из сердца ее вытянули зазубренное лезвие; ладонь же витязя точно огнем прожгло насквозь. Не удержавшись на ногах, она подалась вперед, хватаясь за плечи Боромира. Бросив коварное украшение, мужчина обнял ее здоровой рукой. Девушку сотрясала крупная дрожь, а в ушах гудели колокола. Земля уходила из-под ног – Румер проваливалась в бездну. Боромир бережно уложил ее на впопыхах расстеленный плащ. Достал флягу с элем, отпил сам и заставил сделать пару глотков полубесчувственную Румер. Она закашлялась и пришла в себя.
– Тише, тише, – прошептал он, гладя ее по голове.
– Что случилось, Оро? – садясь, тихо прошептала девушка, словно лишившись сил с утратой фаэливрина.
– Скажи мне, любишь ли ты эльфа? Кейрана?
Брови Румер недоуменно поднялись, губы шевельнулись, но слова застряли в горле. Она нахмурилась, будто обдумывая ответ. Приложила пальцы к вискам, потом провела ними вниз по щекам и прижала к горлу. Там, где раньше поблескивал фаэливрин.
– Странно, – наконец-то проговорила девушка. – Боромир, что-то случилось. Что-то непонятное.
– Что, радость, говори! – встревожено воскликнул он.
– Я больше не чувствую связи с Кейраном. Я… даже не знаю, как объяснить. Помню все свои переживания, свою привязанность к нему, но больше не ощущаю этого… в сердце… Понимаешь, будто смотрю со стороны, а не чувствую в себе.
– Серебряночка, эта штука, этот камень, – брезгливо сказал витязь, – наверняка был заколдован или что-то вроде того.
– За-кол-до-ван? – недоверчиво повторила по слогам девушка.
– Да! Я ведь давно за ним наблюдаю, – торопливо заговорил Боромир, поднявшись на ноги. – Он временами светится, да не смотри так на меня, он светится. Ты не можешь видеть, а мне со стороны… Румер, он всегда светится, когда ты трогаешь его, а сама ты после этого становишься такая холодная, чужая… Остроухий заколдовал тебя.
Румер слушала и бледнела с каждым новым словом. Воин замолчал и терпеливо ждал ответа своей подруги, отчаянно желая, чтоб она поверила ему. Он уже давно заподозрил неладное в этом эльфийском подарке, а после признания Румер, что она больше не чувствует связи с Кейраном…
"Ррр!" – имя соперника ввергало Боромира в пучину кипящей ярости. – "Хоть бы только чары развеялись от того, что я снял эту гадость с нее".
– Заколдовал, – наконец-то сказала она. – Надо проверить. Если надев его, я снова буду любить Кея…– говоря это, девушка потянулась к сиротливо лежащему в траве фаэливрину, но Боромир опередил ее, носком сапога отбросив украшение подальше. Опустился рядом с нею на землю, привлек в объятия.
– Нет, радость, не хочу больше рисковать, – прошептал он, целуя ее волосы.
Какое-то время они сидели молча, прильнув друг к другу, точно как в далекие годы детства. Внезапно Румер подняла голову.
– Оро, почему тебя так долго не было? – спросила она, беря в ладони поросшее щетиной лицо Боромира. Сегодня утром ему было не до бритья.
– О чем ты, радость?
– Почему тебя так долго не было? Ты уехал, обещал скоро вернуться, а сам столько времени пропадал невесть где! – Румер недовольно поджала губки, пристально всматриваясь ему в глаза. – Помнишь наше прощание? Помнишь, что ты мне обещал?
Немного опешивший от резкой перемены настроения подруги витязь помолчал, а через миг кивнул.
– Тогда выполняй! Обещанного три года ждут – срок настал!
Конечно же, он помнил, как огорченная и злая на весь белый свет Румер не давала ему сесть в седло. Как клялась, что если он уедет, то она отдастся первому встречному. Как пообещал, что пока будет странствовать, она повзрослеет и тогда он обязательно ее поцелует.
– Ну же, Боромир, поцелуй меня, я так долго тебя ждала, – настойчивость дочери Боэроса не уступала ее расцветшей за годы разлуки красоте.
От изумления витязь не мог ни сделать вдох, ни оторвать глаз от лица Румер. Его Серебрянка говорила так, словно они встретились в доме ее отца, словно ее никогда не отдавали в жены эльфу, словно она по-прежнему была той невинной девочкой, которую он так опрометчиво оставил утирать слезы на конюшне.
Пока Боромир оторопело взирал на продолжающую без умолку тараторить Румер, порыв ветра донес до них запах гари.
– Проклятье! Наш завтрак, – воскликнул мужчина, вырываясь из удерживающих его рук.
– Ну, вот ты опять сбегаешь от меня! – как обиженный ребенок всхлипнула она. – А я так… так… я…что я несу? Да что же со мной такое!
Румер посидела пару минут, растерянно смотря на возящегося у вертела Боромира. Потом вдруг вскочила и подбежала к поблескивающему в солнечных лучах украшению. Ей нестерпимо захотелось прикоснуться к нему, зажать в ладони. Пальцы уже будто почувствовали гладкую поверхность камня, вспомнили тепло, всегда струившееся от него к ее сердцу.
– Не смей! – крикнул Боромир, почувствовавший неладное и вовремя остановивший руку девушки. – Румер, не делай этого, пожалуйста. Пожалуйста, останься собой. Останься со мной. Я люблю тебя.
Он сжал ее запястье побелевшими от напряжения пальцами, не осознавая, что причиняет ей боль. Его собственная боль затопляла все мыслимые и немыслимые уголки души, ища выход и не находя. Только ответные слова любви могли бы прорвать плотину, которой он огородил свое сердце, узнав, что его любимая – жена другого.
– Я очень сильно тебя люблю и больше не отдам. Ни эльфу, ни человеку, ни… – Боромир осекся, заметив, как губы девушки изогнулись в усмешке, но в глазах отразилась печаль.
– Оро, – прошептала она. – Я, наверное, тоже люблю тебя, но … сейчас все так перемешалось. Мне трудно понять, где мои чувства, а где магия Кей…
Его ладонь не дала ей договорить.
– Больше не произноси этого имени при мне, – резче, чем хотел, приказал витязь. – Мы уедем далеко, радость моя. Еще два дня пути – и будет граница Оссирианда, где ждут нас мои люди. Вместе мы отправимся на юг. Туда, где нет остроухих с их дрязгами. Нам, людям, нет дела до их войн. Там я построю для тебя дворец, где будут играть свирели, где вырастут наши дети.