27
Эми
- Чего я не понимаю, - говорю я, - так это что вы все здесь делаете.
- В смысле? - спрашивает какой-то мужчина. На коленях он держит гитару - древнюю, еще акустическую реликвию.
- Харли сказал, что вы все сумасшедшие. Что это больница для помешанных.
- Да ничего мы не сумасшедшие, - говорит мужчина с гитарой. Акцент у него сильнее, чем у остальных - я едва понимаю.
- Нет, сумасшедшие. - Это та девушка, что сбежала от меня, когда я садилась. Харли сказал, что это Виктрия и что она пишет рассказы. В руке у нее книга, старинная на вид - не электронная, настоящая книга, переплетенная в кожу. Интересно, где она ее раздобыла. - Мы только из-за лекарств похожи на нормальных, - добавляет она.
- Ты, может, и сумасшедшая, - шутливо возражает гитарист, - лично я - нет.
- А вот и да, - вмешивается Харли. - И она. И я. Мы все.
- Не может быть, - упираюсь я.
- Говори за себя.
- Нет, правда! Вы нормальные. Вы не похожи на психов. Никто из вас.
Харли улыбается.
- Будем считать, что это комплимент. В конце концов… - начинает он, но вдруг замирает, наклонив голову влево и словно прислушиваясь.
- Что? - спрашиваю я.
- Шшш, - показывает мне Виктрия.
Оглядываю комнату. Все, наклонив головы, как будто внимательно что-то слушают.
- Общий вызов, - бормочет себе под нос гитарист. - Последний раз такое было, когда наш Старший умер.
- Шшш! - шикает Виктрия.
Мой взгляд перебегает от одного человека к другому. Все в палате для душевнобольных, все - и пациенты, и медсестры - внимательно слушают.
Это выглядит жутко: толпа людей замерла и сосредоточилась на чем-то, что мне недоступно. Все вокруг молчат и не шевелятся, а я вскакиваю и шагаю по полной людей комнате, дожидаясь, когда спадут чары, когда все вернутся в мой мир.
- Хрень все это сплошная, - небрежно бросает Харли. Люди начинают выпрямляться, взгляды фокусируются. Что бы они там ни слушали, оно прекратилось.
- Ты о чем? - спрашиваю я.
Харли смотрит на меня, и впервые за все время разговора глаза его не улыбаются.
- Ни о чем.
Виктрия бормочет какое-то слово, что-то короткое, но я не могу разобрать.
- Что? - голос мой звучит почему-то резко.
Она смотрит мне прямо в глаза.
- Урод.
- Виктрия! - восклицает гитарист.
Она резко оборачивается к нему.
- Ты слышал Старейшину! Она - эксперимент! И все, что она нам тут рассказывала, - вранье. Про то, что она с Сол-Земли! Про раскинувшиеся поля, про бесконечное небо! Она еще больший псих, чем мы все… почему, думаешь, Старейшина запихнул ее сюда? Лгунья, - выплевывает она. - Говорила, что видела Сол-Землю! Да как она вообще посмела? Как ты посмела!
- Успокойся, Виктрия. Она недоразвитая. Ущербная. Сама не соображает, что говорит, - вмешивается гитарист.
- Что вы все несете? - я делаю шаг назад.
- Не говори мне, что небо никогда не кончается, - тихо произносит она. - Никогда не повторяй этого. Вообще о нем не говори. Нет никакого неба. Только металлический потолок.
Я вздрагиваю от жестокости ее слов, но прежде чем она отворачивается от меня и убегает прочь по коридору, я успеваю заметить - в глазах ее блестят слезы.
- Что случилось? - обвожу комнату взглядом. Все, кроме Харли, смотрят на меня с теми же презрением и горькой злобой, что звучали в голосе Виктрии.
- Пойдем, - говорит Харли, вставая. - Пойдем лучше в твою комнату.
- Почему? Я не понимаю. Что случилось?
- Пойдем, - повторяет Харли и уводит меня прочь сквозь стену безмолвия и враждебных взглядов.
28
Старший
Когда я выхожу из лифта, разговоры превращаются в перешептывания. Нетрудно догадаться, что они обсуждают. Пусть себе шепчутся, пусть повторяют вранье Старейшины. Мне все равно, что они думают. Я хочу знать, что думает Эми.
У двери на полу - коричневое пятно: это останки тех раздавленных цветов, что я хотел ей подарить.
Стучу в дверь.
- Заходи, - отвечает глубокий мужской голос. Харли. У меня сосет под ложечкой. Провожу пальцем по кнопке замка, и дверь открывается.
Эми сидит у окна и смотрит на улицу. На поднятое лицо падает свет и разливается по красно-золотым волосам, играет в сияющих зеленых глазах. Я смотрю на нее не в силах оторваться.
- Красота, а? - говорит Харли. Стол теперь стоит не у стены, а прямо перед Эми, а на нем примостился мольберт. Харли уже набросал углем на небольшом холсте открывшуюся мне сцену.
- Ты бросил рисовать ту рыбу? - спросил я, надеясь, что горечь в моем голосе мне только послышалась.
- Ага! - щебечет Харли, нанося маленький синий мазок на нарисованное лицо Эми так, что под губами появляется намек на тень. - Забавно, для нее нужны почти те же самые цвета, что я использовал, когда писал золотую рыбку. О! - восклицает он, выглядывая из-за холста. - Это будет твое новое имя: с этого момента ты - моя Рыбка!
Эми весело смеется, слыша свое новое прозвище, но я хмурюсь - Харли назвал ее "своей". А вообще, он прав: у ее красно-желто-оранжево-золотых волос точно такой же цвет, как у чешуи золотой рыбки Харли.
- Рыбка, не обращай внимания на мальчика - расскажи мне о небе.
Я весь напрягаюсь, когда Харли называет меня "мальчиком". Дать бы ему в нос… Мне правда хочется его ударить, хоть он и мой лучший друг.
- Больше всего я любила звезды - с детства, с тех времен, когда родители водили меня в обсерваторию.
Я не очень представляю себе, что такое обсерватория, но одно понимаю: Эми впервые увидела звезды в компании родителей, а я - в компании мертвеца.
Эми смотрит на меня. Хорошо, что она не умеет читать мысли. Поковырявшись немного в мясном пироге, который лежит на салфетке у нее на коленях, она отправляет кусочек в рот. Быстро глотает, а остальное выбрасывает в мусоропровод. Видимо, они с Харли ели здесь, а не в больничной столовой. Хорошо. Думать не хочу, как к ней относятся пациенты после того, что сказал Старейшина. Она делает глоток воды из стакана и морщится.
- Что такое? - спрашиваю я.
- Голова болит. Так что, ты мне расскажешь, что такое случилось, что все считают меня уродом?
- Ты ей не сказал?
- Нет, конечно, - ворчит Харли, избивая кистью холст. - Зачем я буду оскорблять ее этой чушью?
Какая-то часть меня радуется, что Эми не слышала слов Старейшины. Но Харли - он всегда был таким, сколько я его знаю, всегда думал, что неведение - лучший способ защиты. Он не понимает, что мы часто воображаем себе вещи куда худшие, чем есть на самом деле.
- Так ты расскажешь?
Я поднимаю взгляд, и глаза Эми затягивают меня.
- Это Старейшина, - начинаю я. - Он послал всем общий вызов о тебе. - Пауза. Она знает, что такое "общий вызов"? - В общем, сообщение. Послал всем голосовое сообщение о тебе, - снова замолкаю не в силах выдержать взгляд ее огромных зеленых глаз. - В основном ложь.
Эми чувствует, что я не решаюсь продолжать.
- Что за ложь?
- Что ты - результат неудачного эксперимента, что ты умственно отсталая. Неполноценная, - снова медлю. - Аномалия.
Хмурясь, Эми переваривает эту информацию. Губы ее кривятся от отвращения - видно, она уже виделась со Старейшиной и представляет себе, что он мог сказать.
В конце концов она вздыхает и снова отворачивается к окну. Харли, выпрямившись, опять принимается за картину. Он пририсовывает грусть ее лицу на холсте.
- Так что, много звезд на небе? - спрашивает он, принимаясь за ночное небо на фоне. Слово "звезды" он говорит с трудом, словно не привык произносить его.
- Миллионы, - отвечает Эми. - Миллиарды.
В голосе ее звучит восхищение.
Харли разбрызгивает по холсту серебряную краску.
- Нет, - говорю я, нагибаясь над картиной, - они рассеяны, а не так плотно друг к другу. Разбросай их пошире. И они разного размера. Одни побольше, другие - просто искорки.
Эффект такой, будто я сделал что-то непристойное. Харли медленно поворачивается ко мне. Эми широко распахивает глаза.
- Ты видел звезды? - голос Харли звучит обвиняюще.
- Я… эээ…
Взгляд Эми впивается в мои глаза. Я знаю - она ищет в них сияние звезд.
- Всего один раз.
- Как? - выдыхает Харли.
- Из двери шлюза. Для сброса мертвых.
Эми резко поднимает на меня глаза.
- Где это? - спрашивает Харли напряженным тоном, и мне вспоминается период, когда он в последний раз был на том, что Док назвал "нисходящей спиралью".
- Не на уровне фермеров.
Харли разочарованно сникает. Он не входит в число немногих избранных, у кого есть доступ к другим уровням: всю свою жизнь он провел здесь, на уровне фермеров.
- А нам можно посмотреть? - спрашивает Эми. - Можно нам посмотреть на звезды?
О да, я хочу их ей показать. Хочу, но не ему, не сейчас, не вместе с ней. Я хочу быть тем, кто вернет Эми ее звезды.
Но что скажет Старейшина? Что он сделает? Со мной… и с ней?
- Нет, - отвечаю я. - Старейшине это не понравится.
Глаза Эми сужаются и превращаются в две нефритовые булавочные головки.
- Я видела Старейшину, - произносит она, и голос ее сочится отвращением.
Харли фыркает, и Эми обращает свой взгляд на него. Для нее в Старейшине нет ничего смешного.
- Великие звезды, что такого он мог сказать, чтобы тебе не понравится? - смеется он.
- Старший сейчас говорил про шлюз, - Эми сдерживает ярость, кипящую внутри, так, как, наверное, человек сдерживает рычащую собаку, которая рвется с поводка. - Он хотел меня в него выбросить, чтобы я не создавала "проблем" на корабле.
Харли по-прежнему смеется.
- Он бы так не сделал!
Эми даже не улыбается.
- Сделал бы, - говорю я. Смех Харли обрывается, он поворачивается ко мне.
- Может, он это сказал, чтобы припугнуть, но он бы никогда не…
- Нет, - прерываю я, собрав в голосе всю твердость. - Сделал бы.
Харли снова набрасывается с кистью на холст, но теперь лоб его нахмурен.
- Он не любит "проблем", - объясняю я Эми. - Не любит, когда кто-то отличается от остальных. Он говорит, что различия - это первая причина разлада.
- Прямо Гитлер какой-то, - бормочет Эми. Что она имеет в виду? Старейшина всегда мне говорил, что Гитлер был для своего народа мудрым и образованным лидером. Может, она хотела сказать, что Старейшина - сильный лидер, как и Гитлер? Вот только построение фразы необычное - еще один пункт, по которому мы непохожи, еще одно различие, которое, уверен, Старейшине бы не понравилось.
До того сидевшая у окна, Эми вдруг вскакивает. Быстро скрутив волосы в пучок, она хватает со стола две сухие кисти и закрепляет его - Харли не успевает даже рта раскрыть - а потом принимается мерить комнату шагами, словно зверь, которому мала его клетка.
Харли снова фыркает, но у меня в голове вспыхивают воспоминания: вот Старейшина идет по нижнему уровню, улыбаясь фермерам и рабочим улыбкой доброго дедушки, а потом поднимается вместе со мной на уровень хранителей, с отвращением огрызаясь на их тупость. Вот он вдалбливает в меня уроки, каждый раз подчеркивая важность контроля. Вот в первые дни моей жизни на уровне хранителей его лицо кривится от отвращения всякий раз, когда я делаю что-нибудь не так, как надо. В моем воображении лицо Старейшины раскалывается на две половинки так же, как, наверное, раскололась и его душа.
И вдруг я осознаю: да, этот человек, с которым я жил три года, предводитель всего корабля, чья власть на борту абсолютна… этот человек способен убить кого угодно и когда угодно.
Он мог бы.
- Но зачем ему это делать? - спрашиваю я.
- Не знаю. И… почему меня? Я ничего не значу. Зачем пытаться убить меня?
Кисть Харли замирает в воздухе. Тяжелое молчание пропитывает комнатку насквозь.
- Теперь уже - не только тебя, - говорю я, и мои слова рассекают воздух, словно стрелы. - Один человек был убит. Тогда я и выглянул наружу - помогал Доку со Старейшиной отправить тело к звездам.
- Кто? - с ужасом в голосе выдыхает Эми.
- Мистер Уильям Робертсон.
- Я его не знаю, - облегченно говорит она. И только тут я понимаю: она боялась, что это ее мама или папа умерли и плывут теперь среди звезд.
29
Эми
- Как на корабле построена служба безопасности? - поворачиваюсь я к Старшему. - Есть у вас копы или что-нибудь в этом роде?
Харли со Старшим смотрят на меня озадаченно.
- Копы? - спрашивает Старший.
Киваю.
- Ну, знаете, полицейские. Копы, - взгляд у обоих по-прежнему непонимающий. - Их работа - держать под контролем всяких нехороших людей.
- Для этого есть Старейшина, - Харли снова поворачивается к холсту.
Классно.
- Нам не так нужны "копы", как вам на Сол-Земле, - говорит Старший. Только через пару секунд до меня доходит, что Сол-Землей он называет мою Землю. - На Сол-Земле было больше разлада, потому что было больше различий. На "Годспиде" нет различий, поэтому нет и проблем.
Во мне закипает гнев.
- Проблемы на Земле начинались не из-за различий…
- Рабство. Крестовые походы. Геноцид. Нарушение гражданских прав. Апартеид. Различия - основной источник всех самых глобальных антропогенных катастроф на Сол-Земле.
У меня отпадает челюсть, но отрицать эти пятна мировой истории я не могу.
- Смотри-ка, какой умный, - подмигивает мне Харли. - Старший получает самое лучшее образование из всех нас. Наши знания о Сол-Земле - одно сельское хозяйство да естествознание. А Старший у нас умник.
Старший густо краснеет.
У меня на это нет времени.
- Что вы делаете, чтобы найти убийцу?
Оба смотрят на меня бессмысленным взглядом.
- Замороженных людей кто-нибудь охраняет? Старейшина занимается расследованием? Есть подозреваемые? Охрана или хоть какой-нибудь надзор там есть? Что вообще делается? - Им обоим нечего сказать ни по одному вопросу, и это просто выводит меня из себя. - Вы об этом даже не подумали, да? Человек умер, а вы тут развалились на стульях и ничего не собираетесь предпринимать? Я думала, ты в будущем должен стать главным на корабле, - кричу я указывая на Старшего. - И ты что, будешь игнорировать происходящее и надеяться, что все само рассосется? Ну и командир!
- Я… я… - лепечет Старший.
- Ты не понимаешь, что ли, что там остались мои родители? Что они беспомощны? Лежат там в крошечных ящиках. Ты-то там не был. В ящике. Тебя не отключали. Ты понятия не имеешь, каково это. Когда наконец просыпаешься и осознаешь это, хочешь выплюнуть все эти трубки, но не можешь. Хочешь выбраться из ящика, но не можешь. Хочешь дышать. Но. Не. Можешь.
- Ладно, ладно, - говорит он. - Успокойся. Выпей воды. - Старший пользуется возможностью налить в мой пустой стакан воды из-под крана в ванной.
- Не хочу я воды! - Неужели так трудно понять, как это важно?
Но Старший все сует мне в руки стакан. В итоге я беру и делаю глоток. На языке остается странный горьковатый привкус. Интересно, сколько раз эту воду уже перерабатывали? Эти мысли немного утихомиривают ярость, я успокаиваюсь.
- Что бы ты чувствовал, будь это твои родители? - тихо спрашиваю я его.
Харли поднимает на нас глаза, потом медленно кладет кисть. Ответ Старшего волнует его больше, чем мои вопли.
- Я никогда не видел своих родителей.
- Они умерли? - получается резче, чем я хотела; этот мир, кажется, успешно делает меня бессердечной.
Старший качает головой.
- Нет. Я просто не знаю, кто они. Старейшине не полагается это знать. Он должен считать, что он - дитя корабля.
Такое ощущение, что Старший зачитывает наизусть учебник, но в голосе его звучит печаль, которой он, наверное, сам не замечает. Он кажется таким маленьким и одиноким. Да еще сутулится так, словно хочет спрятаться в собственном теле.
- Это поэтому ты здесь? - спрашиваю я Харли.
- Неа. Я своих родителей знаю. Они - ткачи, живут в городе. С самой Чумы все мои предки - ткачи. Наверно, мои родители расстроились, когда я решил не продолжать семейное дело, но не уверен, что они заметили, когда я ушел. Мне дела не было до тканей, им - до всего остального. Вот я и поселился здесь. Совсем родителей нет только у Старшего.
- Как и должно быть, - тихо произносит Старший, не глядя на нас. - А сейчас, - добавляет он, - если нельзя узнать, кто убил мистера Робертсона, можно начать с вопроса - почему.
Я прохожу через комнату к Харли и его инструментам, беру самую большую кисть и черную краску.
- Э! - протестует Харли, но, прежде чем он или Старший успевают что-то сделать, я довольно коряво записываю свое имя на стене у окна.
- Что ты делаешь со своей стеной?! - изумленно спрашивает Старший.
- Это не моя стена, - отвечаю я. - Здесь нет ничего моего.
Под именем я пишу все, из-за чего, как мне кажется, меня мог выбрать убийца. "Девушка, - пишу я. - Семнадцать. Рыжие волосы. Белая. Внешность обычная".
- Ты очень красивая, - тихо возражает Старший, но я его замечание игнорирую.
"Не участвует в миссии", - добавляю я.
- Вот. - Я поворачиваюсь к ним. - А мистер Робертсон? - пишу его имя на стене рядом со своим.
Старший берет со стола тот тонкий лист пластмассы, который еще раньше привлек мое внимание. Проводит по нему пальцем, и он загорается, словно экран. Начинает печатать, и на экране мелькают изображения.
- Доступ разрешен, степень - Старшая, - сообщает компьютер женским голосом.
- Мистер Уильям Робертсон, - зачитывает Старший с экрана. - Мужчина. Пятьдесят семь лет, латиноамериканец, вес - двести двенадцать фунтов. Специалист по командованию. Служил в американской морской пехоте. Миссия: организация наступления. Работодатель: ФФР. ФФР? - он медлит. - Я уже видел эти буквы. На табличке на уровне хранителей…
- Фонд Финансовых Ресурсов, - поясняю я, записывая данные мистера Робертсона под его именем. - Всех военных финансировал ФФР. Папа тоже через него попал в экспедицию.
Старший проводит пальцем по экрану.
- Больше ничего.
Я смотрю на этот диковинный компьютер.
- А про меня там что-нибудь есть?
Старший колеблется.
- Что такое? - спрашиваю я. - Что там про меня?
- Эээ…
Харли, который молча наблюдал за нами, выдергивает компьютер из рук Старшего. Бросает быстрый взгляд на страницу, и глаза его перестают смеяться.
- Ой.
- Что?
- Ничего, - Харли протягивает руку, чтобы коснуться экрана - выключить его, ясное дело. Но не успевает, и я его перехватываю.
На экране - фото, сделанное за несколько дней до заморозки, при медосмотре. Дата рождения, группа крови, рост, вес. А еще внизу мелким шрифтом подписано: второстепенный груз.
А, ну да, точно. Совсем из головы вылетело.
Я ведь просто лишняя тяжесть.
Бросаю компьютер на стол и, повернувшись обратно к стене, добавляю в свой столбик: "Второстепенна".
- Ты не… - начинает Старший, но я смотрю на него так, что он осекается.