– Конечно! – весело ответила девушка. – Они такие смешные! Они никогда не видели весну! Как такое возможно?!
– В этом мире, кажется, возможно все, – тихонько ответила Аурелия, поняв, что Айя уже идет своим путем, открывает свои собственные новые таланты и набирает силу, оставаясь при этом удивительно хрупким созданием. Хорошо, что способности дочери требуют гораздо меньших усилий, чем ее собственные.
* * *
Еще одна ночь на постоялом дворе. Аурелия уже сбилась со счета, сколько же их было за этот год. Сидя одна в своей комнате и привычно заглянув в дорожную сумку, она вспомнила, что книги там больше нет, и грустно улыбнулась.
Чуть раньше, Айя и Лист покинули компанию, и на едва заметной развилке выбрали южное направление, договорившись по возможности продолжить совместное путешествие следующей весной. Впрочем, в это мало кто верил. Айя уже ничего не боялась и с нетерпением ждала встречи с теплом. Лист нащупав, наконец, своего вневременного, который понятия не имел о том кто он и что он, через пару дней оставит девушку и двинется в селение неподалеку. Кто-то же должен был удерживать эту реальность! Ощущение правильности происходящего не давало плакать, но чувство невосполнимой потери жгло где-то в груди и тяжким камнем давило на сердце.
Перед тем, как разойтись, было решено отдать одного из слуг Айе, в надежде, что у нее будет в его лице хоть какая-то защита. Но еще до того, как Аурелия решила с ними об этом поговорить, один из слуг подошел к девушке и молча остановился рядом. Внезапно лицо этого мужчины показалось Аурелии удивительно знакомым, как будто в памяти всплывало какое-то смутное воспоминание из далекого прошлого. Это было странно, ведь их молчаливые спутники были рядом весь этот год, и только сейчас девушка вдруг заметила красные воспаленные немигающие глаза, глядящие на нее с неизбывной усталостью и терпением, как и при их первой зимней встрече…
– Все равно этот мир подходит тебе больше всех остальных. Как и твоей дочери. Но ее он принимает только из-за тебя. Береги себя! – он еще раз посмотрел ей в глаза, повернулся и пошел вслед за Айей.
Удивленная безмолвная Аурелия смотрела ему вслед, она так хотела спросить, почему он посылает ей именно металлические шарики и куда они потом исчезают? Как он смог спасти ее дочь и ее саму? Хотела сказать ему спасибо за все, что дал ей этот мир. У нее было так много вопросов. Но когда речь вернулась к ней, она поняла, что моргатель находится уже слишком далеко, оставалось только надеяться на то, что их следующая встреча состоится.
Глава 17
Утром после еще одной ночи, проведенной на постоялом дворе, Аурелия достала тетрадь. Ей хотелось что-то записать, но мыслей не было, нужные слова, описывающие ее состояние, не приходили. Она вновь чувствовала себя такой же потерянной и растерянной, как и в самом начале своего пребывания в этом мире. И это ей не нравилось. Аурелия уже привыкла считать себя его частью, для существования которой была причина, пусть она могла ее не знать, но чувствовала, что это так. А сейчас девушка, как будто вновь оказалась одна, среди незнакомых людей, непонятно где, и ей самой было неизвестно, что же она тут все-таки делает.
Верес спустился к завтраку позже Аурелии, застав ее погруженной в свои грустные мысли. Ему и самому разговаривать не очень хотелось, хотя было что сказать. И он даже пару раз прокрутил свою речь в голове, чтобы не сбиться в нужный момент. Сейчас же он вновь увидел потерянную молодую девушку, которой не видел уже давно.
Аурелия подняла на Вереса глаза, едва заметив его появление, мыслями она была где-то далеко.
– У меня сегодня день рождения, – сказала она тихонько, – еще один день рождения без близкий людей, гостей и торта со свечами.
Похоже, сегодня она боролась не только с холодом, но и с хандрой. И это нравилось Вересу все меньше и меньше, он даже не успел обидеться на то, что его не отнесли к разряду близких людей. Молодой мужчина не понаслышке знал, что происходит, когда Аурелии грустно. Это состояние, как эпидемия распространяется вокруг, накрывая своими мрачными крыльями все живое, что попадается на пути. Чувство сырого холода, дерущего душу песка, и задушенных рыданий не оставляют равнодушными никого. Наиболее слабые же вообще переносят это с трудом. Верес был свидетелем такого состояния Аурелии лишь один раз, но тогда рядом был Борг, который как-то умел увлечь девушку и выманить из болота тоски, в которое она погружалась. Сможет ли это сделать он сам, Верес очень сомневался, для него так и осталось непонятным, как между его братом и Аурелией установилась связь, которую сам он не смог создать, несмотря на кажущуюся близость.
Видеть ее в таком состоянии для Вереса было невыносимо, и единственное, что пришло ему в голову, когда он увидел угрюмые и грустные лица сидящих в зале постояльцев, еще не понимающих, что с ними происходит, так это взять ее за руку и подвести к камину. Безвольная девушка подошла к огню, но казалось у нее нет сил даже просто протянуть к нему руки. То, что двигало ею раньше – страсть, интерес, желание двигаться вперед, готовность видеть и радоваться – все куда-то исчезло. И сам он не имел ни малейшего понятия, куда именно. Решив остановить погружение окружающих в эту пучину, особенно после того, как некоторые особо чувствительные женщины начали беспричинно всхлипывать, Верес взял Аурелию за руку и повел наверх. В ее комнате тоже есть камин, может быть огонь поможет девушке лучше, когда она останется одна?!
Аурелия стояла у камина в своей комнате, так же безвольно опустив руки, как и внизу. Она не плакала, не жаловалась, пустым взглядом уставившись в огонь, и только ей одной было понятно, что же она сейчас на самом деле видит. Верес беспомощно оглядывался по сторонам, в надежде найти какую-то подсказку. И он ее нашел. На кровати неаккуратной горой валялось все содержимое дорожной сумки девушки, с краю лежал один маленький череп.
– Я потеряла второй, – сказала Аурелия, как будто поняла, что он заметил, но на самом деле эта ее фраза, как и предыдущая, была обращена только к себе, – я его потеряла.
Верес подошел к девушке и крепко ее обнял, он понял то, о чем она не сказала, понял, что ее надежда на встречу сейчас закатилась куда-то в дальний угол, и, возможно, уже не найдется.
– Ты же знаешь, они всегда сами возвращаются, теряются, рассыпаются, падают с неба, – он постарался улыбнуться, чувствуя, как девушка мелко дрожит, пытаясь согреть друг о друга сцепленные озябшие пальцы.
Верес, не отрываясь, смотрел на это хрупкое создание, и пытался понять, как она смогла выйти из огня невредимой, оживить такое количество людей, распоряжаться своей и другими жизнями, общаться с природой и миром, который ее слышал и ей отвечал, удержать их на краю пропасти лишь своей волей, оформленной в слова, поддерживать и помогать всем остальным в трудную минуту?! Сейчас она была абсолютно беспомощна, и у него не было способа ей помочь. Именно в этот момент он почувствовал себя еще боле беспомощным, еще более жалким. Ее слабость делала его бесполезным, хотя именно он вызвался ее защищать. Верес подошел к ней вплотную и поцеловал в губы, это был порыв, это был крик о помощи. Холодные губы не ответили на давление, на призыв, на просьбу. Он отстранился и увидел глядящие прямо перед собой черные, как ночь, глаза. В них больше не мигали огоньки.
Не зная, что еще можно сделать, Верес подошел к кровати, бережно уложил все вещи обратно в сумку Аурелии, и уселся на краю. Во всяком случае он не оставит ее одну, будет рядом, пока не сможет что-нибудь придумать, либо пока девушка сама не очнется.
А Аурелия находилась в черной ночи, вне пространства и вне времени, там было только тягучее ничто, поглощающее ее душу, ее разум, ее волю. И что самое странное, ей это начинало нравиться. Ей начинало нравиться не существовать, не быть, не чувствовать, не думать. Как будто ее залили черным вязким янтарем, который застыл с ней внутри, остановленной на полу-мысли, полу-вздохе, полу-жизни.
Внезапно Аурелия почувствовала толчок, как будто ее кто-то больно ударил в грудь, и она ощутила, что летит назад и ударяется затылком обо что-то твердое. Она с трудом села, опираясь на руки. Чувствовала она себя при этом достаточно странно, не было тоски, не было ощущения поглощающей темноты, не было ничего – ни одной эмоции или чувства.
Пытаясь понять, где находится, она откинула прядь упавшей на глаза челки, и только сейчас поняла, что у нее вообще-о длинные волосы и челку она не подстригала. Глядя на мужские руки, привычным жестом поправляющие волосы, она мысленно замерла. Мысленно – потому что тело поднялось на ноги, и, пошатываясь, приблизилось к камину, он отличался от того, который девушка должна была сейчас видеть в своей комнате или в общем зале постоялого двора.
Это, похоже, тоже был постоялый двор, но непонятно было, как она здесь оказалась. Странное ощущение отсутствия мыслей и чувств могло бы напугать девушку, если бы она могла что-то чувствовать, но эта сфера в ней, кажется, совершенно атрофировалась. С высоты не своего роста, опираясь о камин не своими руками, девушка попыталась мысленно нырнуть в огонь, но это ей не удалось.
Также бездумно мужчина вернулся к кровати, лег на нее и уставился в потолок. Аурелии показалось, что она умерла. Но она уже умирала множество раз, и всегда это сопровождалось вспышками чувств и эмоций, новым пониманием действительности, холодом или теплом, но заканчивалось всегда одни – ощущением свободы. Сейчас же девушка чувствовала себя заключенной в маленькую, пустую клетку, которая превосходит по размеру ее тело, но явно мала для загробного мира.
Аурелии стало невыносимо тесно, и она мысленно попыталась раздвинуть границы своего заточения, в результате чего, наконец, смогла отделить себя от него. Ее тело, как будто перекроили, оно сделалось меньше, тоньше, исчезла уже порядком надоевшая челка, постоянно падающая на глаза. Девушка стала собой, уже много раз она испытывала нечто подобное, и каждый раз удивлялась ощущению, как будто ее складывают заново, отдельно каждую клеточку, пытаясь воссоздать полную копию ее самой.
Перед ней на кровати лежал мужчина, уставившийся пустым взглядом в потолок. Лицо его было уставшим и печальным, взгляд отрешенным, как будто он давно уже с чем-то смирился, только сам еще не понял с чем. Пытаясь понять, как она может ему помочь, Аурелия оглянулась по сторонам. Не похоже, чтобы в этой пустой грязной комнате сильному здоровому мужчине что-то угрожало.
Протянув к нему руку, Аурелия тотчас же отдернула ее, знакомое чувство пустого сосуда ворвалось холодом в ее и так уже порядком потрепанную душу. Однако девушка четко ощущала, что чужая душа жива. У девушки закружилась голова, где-то в висках зазвенело, подкосились ноги, и она устало опустилась на пол рядом с кроватью. Мужчина продолжал смотреть в потолок, не обращая на Аурелию ни малейшего внимания.
Очнувшись, девушка подумала о том, какой странный сон ей приснился. Когда же Аурелия поняла, что лежит на полу, ей пришло в голову, что она либо еще не проснулась, либо еще не засыпала. Мужчина все также лежал на кровати, уставившись в потолок, кажется, в этом мире его ничего больше не интересовало, но так не могло ведь быть всегда? Аурелия с трудом поднялась на ноги, ощущая огромную усталость и озноб, как будто все ее силы куда-то испарились, и подошла к камину.
– Он не даст тебе тепла, – спокойный мужской голос заставил Аурелию вздрогнуть, – кстати, я – Дар.
– Аурелия, – ответила девушка, – а мы – где?
– Хотел бы я знать, – равнодушный тон не соответствовал словам, кажется, он уже давно этого знать не хотел, – но в любом случае, это – весьма негостеприимный мир.
– Что за мир? Не слишком ли общее понятие для маленькой комнаты постоялого двора? – тихонько и скорее для себя ответила девушка. – Что там? За дверью?
Девушка чувствовала, что ей нужно выйти из этой душной грязной комнаты с таким неприветливым хозяином, выйти из этого здания, уйти от поглощающей ее вязкой тоски, высасывающей не успевающие накопиться силы.
– Выйди и посмотри, ничего интересного, – такой же равнодушный тон.
Аурелия добралась до двери, не без труда открыла ее и выглянула наружу. Старый грязный пустой коридор с множеством дверей привел ее к жалкого вида ступеням, с опаской спустившись по ним, девушка оказалась в большой комнате постоялого двора, обстановка была довольно оживленной, но звуки – как будто приглушенные плотными портьерами, хотя никаких реальных преград для их распространения не было.
Девушка направилась к выходу, оказавшись на крыльце и, вдохнув полной грудью свежий морозный воздух, она, наконец, приободрилась, но попытавшись сделать шаг вниз по ступеням, она вдруг почувствовала, что ее тянет обратно – внутрь, вверх по ступеням, в душную и пыльную комнату с неприветливым хозяином. И это девушке очень не понравилось. Сделав еще пару попыток спуститься на улицу и, убедившись в правильности предыдущих ощущений, Аурелия через пару минут отправилась обратно.
– Ты лекарь? – спросил все также лежавший на кровати Дар.
– Да.
– Зачем ты здесь?
– Понятия не имею, обычно, чтобы лечить, – корявость речи резала Аурелии слух, но почему-то она отвечала в такой же манере.
Девушка чувствовала, что всплески эмоций стремительно затухают, раздражение и досада превратились в усталость, потеряв свою окраску. Только сейчас Аурелия заметила, что вокруг нее все в этой комнате блеклое, выцветшие краски производили еще более угрюмое впечатление. Подойдя ближе к Дару и заглянув в его глаза, она увидела, что они тоже блеклые и внутри них нет огоньков, которые она уже так привыкла видеть в глазах окружающих.
Именно чувств здесь не хватало, именно без них она задыхалась, ощущая, что с ними исчезает жизнь, цвета и оттенки. Без них мир становится лишь блеклым выцветшим изображением чужой фантазии, которая никогда не станет реальностью.
Аурелия вновь почувствовала, как сильно ей не хватает морозного воздуха, подойдя к окну, она настежь открыла ставни, впустив в комнату свежесть осеннего утра. Дар не отреагировал. "Опять мне надо помочь тому, кто меня об этом не просит" – подумала девушка, и улыбнулась, вспомнив о Борге, впрочем, и эта эмоция быстро затухла, стерев радость с ее лица. Аурелия ясно ощущала лишь правильность и необходимость ее присутствия в этой комнате. Осталось понять, что она должна сделать для того, чтобы помочь тому, кто считает, что в помощи не нуждается.
Время текло медленно и вязко, при отсутствии эмоций вскоре умом завладела скука, и девушка развлекала себя тем, что вспоминала разные эпизоды своей жизни. Делать это без воспоминаний об ощущениях было интересно, хоть и немного странно, ведь именно то, что она чувствовала в те моменты, и делало их такими уникальными и важными. Теперь же, это были просто слайды, прокручивая которые девушка могла быть более внимательной к остальным деталям: освещенности, температуре, времени суток, обстановке, звукам и интонациям голосов, мимике, жестам, и позам присутствующих. Это было интересно, ведь когда исчезает один из элементов, все остальные становятся более содержательными.
Например, когда Борг пришел к ней в комнату попрощаться перед отъездом, он подошел к ней вплотную, взял ее за руки, только сейчас Аурелия вспомнила, что он немного помедлил, прежде, чем прикоснуться к ней, что прежде, чем коснуться губами ее щеки, он приблизил их вплотную к губам девушки, и затем, как будто передумав, коснулся лишь вскользь. Когда он уходил, желая ей в дверях спокойной ночи, его левая рука с силой сжала косяк двери, как будто он хотел вернуться к ней и сам себя удерживал, застыв в проеме, он просто ждал, чтобы она его позвала. Сейчас Аурелия видела все, как в замедленной съемке, и лишенная оглушающих ее чувств, она ясно увидела всю его нерешительность, которая пряталась где-то там, в глубине его искристых глаз.
Девушка вспомнила жнеца, который просил ее о спасении сына. Он был практически сломлен, но какая-то внутренняя сила не давала ему ссутулить плечи, он готов был нести всю тяжесть последствий нарушения правил, не готов он был принять лишь одно – то, что не смог защитить сына. Его резкий профиль и упрямо сомкнутые губы выделялись на фоне окна. Сейчас девушка не чувствовала неприязни и легкого страха, которые испытывала в тот момент. Сейчас она видела сильного человека, сделавшего выбор и готового на все ради своих близких.
Сейчас Лист лишен своего сына и жены, он помогает другому вневременному, и, судя по всему, пройдет не один год, прежде, чем тот войдет в силу. А шутки про возвращение домой этой весной – лишь отговорки. Аурелия вспомнила его лицо, и только сейчас увидела горькую складку вокруг губ, то, что он отводил влажные глаза и сжимал костяшки пальцев при этих словах. Все внутри него сжималось, когда он пытался отшутиться и не сказать, что сохранив сына, он потерял всю семью.
Другие моменты всплывали в памяти девушки, и лишенные эмоциональной окраски, которая была в тот момент, дарили девушке понимание, от которого она отвлекалась, уводимая прочь своими собственными затмевающими все чувствами. Она поняла, что внимательность, а точнее умение видеть – это тоже дар, не менее важный, чем все остальные.
– Кто ты? – спросила Аурелия, решившись, наконец, нарушить затянувшуюся тишину.
– Человек, как и ты. Только без способностей, – ответил Дар.
– Интересное у тебя имя, Дар.
– Твое тоже, как будто река несет свои воды, и где-то под гладкой поверхностью прячет быстрое холодное течение.
– Странные образы для человека, живущего без эмоций.
– Звуки, образы, чувства – какая разница? – ответил Дар и, наконец, сменил положение на сидячее.
– Ты тут давно? – спросила девушка.
– Не знаю.
– А где ты был до этого?
– Дома.
Разговор получался неинформативный, и Аурелия решила посмотреть все сама. Не спрашивая разрешения, она начала обратный отсчет его собственной жизни, приблизительно определив его возраст. Перед ней стоял парень двадцати лет, он шел по пыльной дороге и толком не знал, куда. Он был уставшим и одиноким, но ему нравилось движение. Шестнадцатилетний парень стоит у леса, он одинок, обижен и хочет уйти, но глядя на дорогу, понимает, что внутри него борются желание оказаться в другом месте и страх неизвестного. Мальчик двенадцати лет сидит один, свесив ноги, на поваленном большом дереве на опушке леса и ножом ковыряет кору, вырезая символы незамысловатой игры "крестики-нолики". Мальчик восьми лет сидит на лавке в просторной деревенской избе, он дома один, и ему почему-то очень страшно, он сам себе говорит, что уже большой и не должен бояться, но страх липкими лапами залазит внутрь, собираясь там уютно устроиться. Старый дом выглядит заброшенным и пыльным. Мальчик четырех лет стоит в той же избе, он ковыряет пальцем белую стену высокой теплой печи. Где-то наверху спят родители, он их зовет, но ему никто не отвечает. Ребенку холодно, по грязным детским щечкам катятся слезы страха и обиды. Новорожденный младенец лежит на лавке, он совсем голенький, ему очень холодно и страшно, но на его крики никто не откликается. Чуть дальше за занавеской плачет женщина, прижимая к себе только что рожденное дитя. Повитуха забирает не дышащее маленькое тело у матери и уносит, суетливо замотав в тряпку.
– Такое случается, крепись, – последнее, что она говорит с порога и, громко хлопая дверью, исчезает в ночи.