– Сами, может, и заживут, но не скоро. – Женщина достала из кармана мобильный. – Сейчас я Игнату Евсеевичу позвоню, у него мазь есть волшебная, заживляет раны всего за пару дней. Заодно и Макару Петровичу пригодится.
– А кто такой Игнат Евсеевич? – спросила Настя.
– Староста наш, местный голова и по совместительству знахарь, – Софья Семеновна улыбнулась. – Умнейший и интеллигентнейший человек. Таких сейчас редко встретишь.
Староста. А матушка Василиса… покойная матушка Василиса, царствие ей небесное, велела отдать книгу старосте Морозову. Речь о нем? Скорее всего. Вряд ли в селе сразу два старосты. Настя нащупала под рубашкой папку.
– Только бы он дома был, – Софья Семеновна набрала номер, – а то времени мало. У меня еще дел полным-полно, хочется все успеть до того, как мужчины баню протопят.
– Давайте я схожу, – предложила Настя. – Вы ему позвоните, а я схожу. Только расскажите, как его найти.
– Да куда ж я тебя отправлю с такими ногами? – сказала Софья Семеновна с сомнением.
– Ничего страшного, мне не больно. К тому же шлепанцы удобные. Я схожу, а вы занимайтесь своими делами.
– Может, надо перебинтовать? – Чувствовалось, что хозяйка колеблется.
– Не надо, все нормально.
– Значит, давай пластырем заклеим. Сейчас, я только позвоню.
Пока Софья Семеновна разговаривала по телефону, Настя сидела, затаив дыхание. Папка со старыми картами жгла огнем живот, и желание избавиться от нее поскорее было просто невыносимым. Казалось, стоит только вернуть папку законному владельцу, как все в ее непутевой жизни сразу встанет на свои места.
– Все, договорилась, – сказала Софья Семеновна, откладывая мобильный. – Игнат Евсеевич будет тебя ждать.
– Как его найти?
– Это просто. Как выйдешь со двора, повернешь направо и пойдешь прямо до конца улицы. Дом старосты последний, стоит почти у самой реки, на крыше флюгер такой красивый в виде железного петушка. И вот еще что, на калитке будет висеть табличка "Осторожно, злая собака", так ты на нее внимания не обращай, заходи смело. Собака месяц назад сдохла, а новую Евсеевич еще не завел. Скажешь, что от меня пришла, я его предупредила.
– Ну, я пошла? – Настя встала из-за стола.
– Подожди, а пластырь?! – Софья Семеновна вышла из кухни, но очень скоро вернулась с упаковкой бактерицидного пластыря. – Вот, заклеивай.
Настя перечить не стала, заклеила свои раны, сунула ноги в шлепанцы. Получилось не особо элегантно, зато удобно.
Выходить во двор было немного боязно, но собака Муха встретила ее как родную, даже хвостом пару раз вильнула в знак особого расположения. Софья Семеновна проводила Настю до калитки, спросила в который уже раз:
– Все нормально, ноги не болят?
И Настя снова ответила, что все хорошо и прогулка по свежему воздуху пойдет ей только на пользу.
Село оказалось намного больше, чем Настя себе представляла. Она все шла и шла, а улице, казалось, не было конца. Несмотря на немалые размеры Бирюково, местные жители здесь, похоже, и в самом деле хорошо друг друга знали, потому что встречали Настю настороженно-любопытными взглядами, а несколько мальчишек даже увязались за ней следом и только тогда, когда узнали, что "чужая тетенька" идет "аж в конец деревни, к реке", отстали – наверное, имели строгий запрет от матерей насчет таких дальних прогулок.
Дом старосты стоял на отшибе и, как и предупреждала Софья Семеновна, виден был издалека. Флюгер-петушок сиял в закатных лучах червонным золотом. Настя толкнула калитку с табличкой "Осторожно, злая собака", вошла во двор. Во дворе царил идеальный порядок. Земля твердая, укатанная как армейский плац и, кажется, даже подметенная. Каждая вещь на своем месте: дрова в поленнице уложены точно под линейку, вокруг никаких опилок и щепок. На поленнице разлегся вальяжный пушистый кот, а больше никакой живности, даже кур не видно. Настя поднялась на крылечко, постучала в дверь.
– Открыто! – послышалось откуда-то из недр дома.
Внутри была та же стерильная чистота, что и снаружи. Крахмальные вышитые занавески на окнах, самодельные полосатые половики на добела натертом деревянном полу, свежевыбеленная печка, икона Божьей Матери в красном углу и запах… Пахло чем-то дурманяще-пряным: луговыми травами, свежескошенным сеном и медом. Источник запаха Настя обнаружила сразу: аккуратные пучки высушенных трав висели на натянутой под самым потолком леске.
– …Добрый вечер.
Увлекшись изучением внутреннего убранства дома, Настя не сразу заметила его хозяина. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Если бы хозяин не выглянул из-за стоящего на столе разобранного телевизора, она бы и вовсе прошла мимо.
– Здравствуйте, Игнат Евсеевич, – она старалась не особо таращиться на сгорбленного старика, проворно выбирающегося из-за стола. Вид у старосты был, мягко говоря, необычный. Именно так любят изображать в исторических фильмах купцов или хозяев рюмочных. Тонкие усики, редкие волосы, зачесанные на прямой пробор, такого неестественно черного цвета, что в голову сразу приходила мысль об искусственных красителях. Рубашка с расшитым воротником-стойкой и синие нарукавники конторского служащего. Картинку довершали сдвинутые на самый кончик мясистого носа очки и выглядывающая из кармана брюк цепочка от часов.
– Прошу прощения за беспорядок, – старик виновато улыбнулся. – Вот, чинил телевизор и увлекся… – он отодвинул паяльник подальше от края стола, поправил очки, сквозь толстые линзы уставился на Настю внимательным и отчего-то вдруг сделавшимся испуганным взглядом, потряс головой, точно прогоняя наваждение, отступил на шаг. Руки его вдруг затряслись мелкой дрожью, и Настя испугалась, что старосте станет плохо.
– Игнат Евсеевич, – она подалась вперед, – меня Софья Семеновна послала за мазью. Я Настя, – сказала и только потом сообразила, что назвалась своим настоящим именем.
– Значит, Софья Семеновна послала? – Староста заметно расслабился. – Проходите, Настасья, не стойте на пороге. Вас по батюшке как кличут?
– Анастасия Павловна, но лучше просто Настя.
– Анастасия – красивое имя, старинное. Мне всегда нравились старинные имена. Анастасия, Анфиса, Василиса…
Сердце болезненно сжалось. Она чуть не забыла, зачем пришла.
– Да вы присаживайтесь, Настенька. В ногах правды нет, – старик придвинул поближе к столу массивный самодельный стул, сдернул с носа очки, сунул их в нагрудный карман рубашки. – Сейчас организуем чаек с медом. В этом году мед знатный получился. Я, знаете ли, пчеловодством увлекаюсь. Интереснейшее занятие, надо вам заметить.
– Игнат Евсеевич, у меня к вам еще одно поручение есть, – Настя присела на стул.
– Ну что за время такое пошло?! – Староста сокрушенно покачал головой. – Сейчас без дела, просто так, в гости уже никто не ходит. Да вы не волнуйтесь, Настенька, мазь для Софьи Семеновны я уже приготовил. Ну, не обижайте старика, не лишайте возможности похвастать плодами трудов своих.
– Игнат Евсеевич, – Настя положила на стол папку. – Меня просили передать вам это.
В комнате повисло молчание: староста, не отрываясь, смотрел на папку, Настя смотрела на старосту. Если бы ей сказали, что человек может измениться до неузнаваемости всего за какое-то мгновение, она бы не поверила, но сейчас эти метаморфозы происходили прямо у нее на глазах. Игнат Евсеевич как-то сразу поник и съежился, от недавней бравады не осталось и следа, и сразу стало видно, что на самом деле он уже глубокий старик, сохраняющий видимость молодости лишь ценой невероятных душевных усилий.
– Откуда?.. Кто?.. – Он коснулся папки и тут же отдернул руку, точно боялся обжечься.
– Матушка Василиса.
– Валечка?! Но этого не может быть…
Да, определенно, папка действовала на старосту как-то неправильно. Вот он уже и заговариваться начал.
– Нет, Игнат Евсеевич, не Валечка, – сказала Настя как можно мягче, – а сестра Василиса.
– Валентина – это ее мирское имя, – старик тяжело опустился на соседний стул. – Раньше, в прошлой жизни я звал ее Валечкой. И потом иногда, по старой памяти… – в уголках блеклых, словно застиранный ситец, глаз показались слезы. – А оно вот как все получилось… Но каким образом, откуда у вас это? – староста кивнул на папку.
– Матушка Василиса отдала перед своей… – Настя запнулась, – перед своей смертью. Велела, чтобы я отыскала вас.
– Вы были там? Видели, как это случилось? – На ее запястье сомкнулись узловатые пальцы.
– Была, но ничего не видела. – Настя подавила острое желание отдернуть руку. – Я была в погребе, когда на скит напали. Матушка Василиса спустилась ко мне, отдала папку и показала подземный ход.
Все это звучало невероятно и даже дико, но Игнат Евсеевич ей поверил.
– На том месте, где сейчас скит, долгое время было поселение староверов, вот и понаделали тайных ходов за несколько-то веков, – он немного помолчал, а потом продолжил: – В милиции сказали, что в скиту обнаружили только тела сестер и не нашли тело паломницы. Это вы?
Настя кивнула.
– Я заблудилась в тайге, а потом набрела на лагерь Макара Петровича.
– Следователь считает, что паломница может быть причастна к произошедшему. – В выцветших глазах старосты зажегся странный огонь.
– Это не я, – прошептала Настя.
– Говорят, у паломницы было темное прошлое и судимость…
– Это не я!
– Успокойтесь, – сказал старик неожиданно мягко. – Я знаю, что это не вы, но послушайтесь доброго совета, уезжайте как можно быстрее.
– Почему? – спросила она упавшим голосом.
– Потому что нападение на скит и… зверское убийство монахинь – это ЧП областного масштаба, – старик оставил в покое Настину руку, рассеянно побарабанил пальцами по столу. – Губернатор взял расследование под свой личный контроль, и милиция будет носом землю рыть, чтобы в кратчайшие сроки раскрыть это преступление. На данный момент основные силы направлены на поиски и поимку сбежавших из коммуны бывших зэков, но если их не найдут, то обратят пристальный взгляд на вас. Пока настоятельница Свято-Никольского монастыря, матушка Анисия, держит оборону и утверждает, что вы в случившемся никак не виноваты, но если сверху надавят, никто не станет разбираться, – теперь он говорил коротко, по-деловому, безо всяких реверансов, да и выглядел совсем не как хозяин рюмочной.
– Откуда вы все это знаете?
Игнат Евсеевич пожал плечами:
– Это сейчас, на заслуженном отдыхе, я поселковый староста, а раньше я преподавал в Академии МВД, у меня еще остались кое-какие связи. Уезжайте, Анастасия, пока не поздно.
– Я не могу, – она покачала головой.
– Уезжайте! – повторил он с нажимом. – Пока еще никому не известны ваши паспортные данные, в деле вы фигурируете как "паломница", но выяснить детали – это всего лишь вопрос времени. Не скажет настоятельница, расскажет кто-нибудь из монахинь.
– Сестры ничего обо мне не знают, я общалась только с матушкой Анисией, но и она не спрашивала моего паспорта.
– Тем лучше. Значит, у вас есть шанс выйти сухой из воды.
– Но я в самом деле не могу уехать. У меня нет денег.
– Деньги – это как раз не проблема. – Старик встал, вышел из комнаты, и Настя осталась наедине со своими страхами.
Вот оно как все получилось. Она надеялась, что стоит только избавиться от проклятой папки – и все в ее жизни наладится, а оказалось – ничего не наладится, оказалось – стало еще хуже. Теперь она в списке подозреваемых, и путь обратно в монастырь ей заказан. Кто поверит словам бывшей зэчки? Да и зачем, когда вот она, готовая подозреваемая? Игнат Евсеевич говорит, что матушка-настоятельница пока еще "держит оборону", но кто знает, сколько это может продлиться? Вдруг вера матушки Анисии в ее, Настину, невиновность пошатнется и она расскажет о рекомендательном письме от отца Василия? А там уже узнать всю ее подноготную – дело техники. Конечно, есть надежда, что тех сволочей, что напали на скит, поймают и они во всем сознаются, но на это могут уйти месяцы или даже годы, а она не хочет обратно за колючую проволоку. Значит, выход один – бежать…
– Вот, это вам.
Задумавшись, Настя не заметила, как вернулся Игнат Евсеевич и как на столе рядом с папкой появилась толстая пачка банкнот.
– Что это?
– Это то, что поможет решить ваши проблемы, во всяком случае, в первое время. Это деньги. Берите, – староста придвинул к ней пачку.
– Я не могу, – Настя покачала головой.
Он понимающе кивнул, сказал вкрадчиво:
– Анастасия, карты, которые вы сохранили, значат для меня очень много, а эти бумажки, – он кивнул на деньги, – не значат ровным счетом ничего. Считайте это проявлением моей благодарности. Забирайте, забирайте… – он на секунду задумался, потом спросил: – Кто-нибудь еще знает, что папка была у вас?
– Нет, – она покачала головой.
Вообще-то, это не было чистой правдой, папку видели Макар и Антон с Егором, но они же свои, они спасли ей жизнь…
– Это хорошо. Скажите, может быть, Валюша… сестра Василиса отдала вам еще что-нибудь.
– Она подарила мне вот это, – Настя вытащила из-за пазухи медальон.
На какую-то долю секунды ей показалось, что Игнат Евсеевич попросит отдать ему медальон – такой грустный и одновременно требовательный был его взгляд, но вместо этого он лишь кивнул и пробормотал:
– Да, пожалуй, так будет правильно, – и тут же безо всякого перехода, совершенно другим, деловым тоном, спросил: – Когда вы сможете уехать?
– Завтра Макар Петрович собирается в город.
– Лучше бы уже сегодня.
– Сегодня не получится.
– Ладно, значит, завтра! – Старик хлопнул ладонями по столу с такой силой, что запчасти от телевизора мелко задребезжали, и сказал: – Прошу меня извинить, но сейчас мне нужно побыть одному.
– Да, конечно. – Настя поспешно встала, сунула деньги за пояс джинсов, туда, где раньше была папка, попятилась.
– И, пожалуйста, никому не рассказывайте о нашем разговоре, – староста больше на нее не смотрел, внимательно изучал свои искореженные артритом пальцы.
Лишь на обратном пути Настя вспомнила, что так и не взяла у Игната Евсеевича его чудесной мази, но возвращаться не стала. Возвращаться – плохая примета…
* * *
Идея с банькой была хороша, и Егор сначала воспринял ее с энтузиазмом… пока не увидел размеры бака для воды. Черт, да это и не бак вовсе, а полноценная цистерна!
– Ну, молодцы, приступайте! – Макар кивнул на стоящие аккуратным рядком ведра. – Колодец тут недалеко, в нескольких шагах. Если прямо сейчас начнете, за час управитесь.
– А ты? – Померанец подозрительно нахмурился.
– А я раненый. Видал? – Макар погладил забинтованную руку. – Ну, чего стали?
Несколько Макаровых шагов на поверку оказались ста пятнадцатью Егоровыми. Причем дорога к колодцу шла под уклон, а вот обратно с полными ведрами приходилось взбираться в гору. Пока они с Померанцем курсировали от бани к колодцу, Макар успел разжечь огонь, и к запаху опускающихся на деревню вечерних сумерек прибавился приятный запах дыма.
– Ну, долго еще? – взмолился Егор. – Руки отваливаются уже.
– Любишь кататься, люби и саночки возить, – назидательным тоном сказал Макар, а потом смилостивился: – Еще две ходки, ребята.
После еще двух ходок они с Померанцем устали так, что уже не хотели никаких банных радостей. В голову лезли крамольные мысли, что можно было бы запросто последовать примеру Натальи и вымыться под душем. Сил хватило только на то, чтобы доползти до дома, плюхнуться на веранде и, заискивающе улыбаясь, испросить у Софьи Семеновны "что-нибудь для поднятия жизненного тонуса". Но и здесь их ждал облом – "для поднятия жизненного тонуса" хозяйка предложила чай с печеньем.
– Остальное после бани, – сказала она строго. – В парилку подшофе никто не ходит, молодые люди.
– Софья Семеновна, а где Наталья? – спросил Егор.
Ответить хозяйка не успела, с тоненьким скрипом отворилась калитка, и во двор вошла сама Наташка. Егор, морально не готовый к произошедшим с ней переменам, едва не подавился печеньем. Вот, казалось бы, он уже все самое интересное видел и удивить его больше ничем невозможно, а поди ж ты!
Девчонка выглядела как… как женщина! В том смысле, что за сутки, проведенные вместе, он привык относиться к ней как к бесполому существу в худшем случае и как к боевому товарищу – в лучшем. Сцена на реке осталась в памяти мимолетным и не слишком реальным эпизодом. Но сейчас умытая, причесанная и одетая в свежую одежду девчонка выглядела совсем иначе.
– Ну что, Наташа, – спросила Софья Семеновна, – принесла?
– Извините, – она виновато улыбнулась, – Я не нашла его дом.
– Да как же так?! Я ж тебе все объяснила! Выходишь, сворачиваешь направо, и дальше до самого конца улицы.
– А я свернула налево, простите. Наверное, я вас неправильно поняла.
– Ладно, не переживай, – сказала Софья Семеновна, – ребята сходят. Садись вот, с нами чайку попей.
– Куда это ты ходила, Лисичка? – полюбопытствовал Егор, освобождая девчонке место за столом.
– К нашему старосте, – ответила за нее хозяйка, – за мазью от ран.
– А у кого раны?
– И у Макара Петровича, и у самой Натальи. Вы ее ноги видели?
– Ну, – Егор воскресил в памяти стройные девичьи ножки и все остальное до кучи.
– Баранки гну, – прошипела Настя и покраснела.
– Увидеть хотелось бы, но не довелось, – закончил он и подмигнул девчонке. – Может, покажешь?
– Егор, – с упреком сказала Софья Семеновна, – вам все шуточки, а у девочки на ногах живого места нет.
– Так мы к вашему кудеснику после баньки смотаемся, – Егор толкнул Померанца в бок. – Хорошо, Антоха?
– Там видно будет, – проворчал тот. – Не загадывай.
Время показало, что приятель был прав, не стоило загадывать. Оказалось, что банька "по-сибирски" – это весьма серьезное мероприятие. Для начала в Макаре обнаружились вдруг садистские наклонности, и он так отходил их с Померанцем березовым веничком, что казалось, кожа вот-вот облезет. А потом был фирменный Макаров первач, да под умопомрачительно вкусную закусь, да под хрусткие, как февральский снежок, соленые огурчики. После пятой рюмки первача они все втроем единогласно решили, что не нужны им никакие целебные мази. А вот задушевная мужская беседа – это самое то. В разгар этой самой беседы Антон и вспомнил, что за всей этой суетой-маетой так и не спросил Макара об одном очень интересном явлении.
– А скажи-ка нам, Макар Петрович, – он опрокинул в себя стопку первача, откусил огурчика, – что это ты за церемонии на болоте разводил?
– Какие церемонии? – не понял уже изрядно захмелевший егерь.
– Да с лисицей, – уточнил Егор. – Ты ж с ней разговаривал так, точно она не зверь, а человек. Хозяйкой ее с какого-то перепугу называл.
– То, что с перепугу – это ты, фотограф, верно подметил, – Макар нахмурился. – Я ж там, на трясине, впервые в жизни по-настоящему испугался. Я ж думал, это стариковские байки все про Хозяйку, а оно вона как… – он надолго замолчал.
– Что-то я не совсем понимаю, про какую хозяйку речь? – вмешался в их разговор Померанец.