Она уткнулась лицом в его плечо. Настало время рассказать ему, что она никогда раньше не занималась любовью, но только она набралась достаточно храбрости, чтобы поднять голову и открыть рот, он опередил её, нежно прикоснувшись пальцами к её припухшим губам.
- Нет, ничего не говори, - прошептал он. - Просто пойдём со мной, позволь мне позаботиться о тебе.
Её волосы мягкой массой рассыпались по плечам, и она подняла руки, чтобы привести их в порядок.
- Не волнуйся, - сказал Николас, ловя её руку. - Ты выглядишь восхитительно. Чтобы никто нас не заметил, мы выйдем с чёрного хода. Подожди здесь, а я принесу извинения нашему хозяину, я быстро.
Оставшись одна, ошеломлённая, Джессика села и попробовала собрать свои рассеянные мысли. Николас любил её, он признался в этом. Любовь - это когда "обожают", не так ли? Конечно, она любила его, но также была смущена и неуверенна. Она всегда думала, что взаимное объяснение в любви ведёт к сладким планам о будущем, но вместо этого Николас, похоже, строил планы только о том, чтобы заполучить её в постель. Она пыталась уговорить себя, что он был чрезвычайно одержим плотским желанием, но позже захочет поговорить о свадьбе. Это было то, о чём она всегда втайне мечтала, - идти к алтарю в белом платье, служащим символом чистоты. Какой-то момент она обыгрывала мысль сказать Николасу, что ей не хочется уезжать, но потом покачала головой. Быть может, ей ст?ит доказать свою любовь, доверившись ему, как он и просил, и воздать ему полной мерой своей любви.
Теперь уже слишком поздно беспокоиться, потому что Николас вернулся, и она погрузилась в собственнический жар его тёмных глаз. Её нервозность исчезла благодаря непроизвольной реакции на его близость, и она доверчиво опёрлась на него, когда он вывел её из дома чёрным ходом к своему автомобилю, припаркованному на тихой улице.
Ночной Лондон был весь в золотых огнях, сверкая подобно короне на берегах Темзы, и он никогда не казался ей таким золотым, как нынче вечером, когда она спокойно сидела рядом с Николасом, проезжая через город. Она смотрела на знакомые места, будто никогда не видела их прежде, захваченная несказанным очарованием мира, который она делила с любимым.
Он не повез её домой, как она думала, вместо этого они отправились в его пентхаус. Это встревожило её, хотя Джессика не могла понять, почему, и она подалась назад, но Николас потянул её в лифт и прижал к себе, нашёптывая горячие слова любви. Когда двери лифта заскользили, открываясь, он взял её за руку и повёл по тихому, приглушённо освещённому коридору к своей двери. Отперев её, он пропустил Джессику внутрь и последовал за нею, со щелчком закрыв за собой дверь. Она прошла несколько шагов вперед и теперь стояла неподвижно в темноте, пока он, щёлкнув пальцами, не включил две лампы, а затем подошёл к телефону проверить работу автоответчика.
- Чтобы сегодня нам ничто не мешало, - сказал он, поворачиваясь к ней. Его веки чувственно опустились, прикрыв блестящие глаза, когда он приблизился к ней и привлёк к своему твёрдому телу.
- Не хочешь чего-нибудь выпить? - спросил он, почти касаясь губами её виска.
Она в экстазе закрыла глаза, вдыхая его пьянящий мужской аромат, наслаждаясь его страстностью.
- Нет, ничего, - хрипло ответила она.
- Я тоже, - сказал он. - Я не хочу, чтобы сегодня ночью алкоголь притупил мои чувства, я хочу наслаждаться каждым мгновением. Я одержим тобой с той самой минуты, как впервые увидел тебя, поэтому прости меня, если я кажусь… - он остановился, пытаясь подобрать слово, и она нежно улыбнулась:
- Если ты кажешься торжествующим?
- Торжествующий - слишком сильное слово, но, признаюсь, я чувствую себя победителем, - ухмыльнулся он.
С бьющимся сердцем она смотрела, как он снял свой смокинг и кинул его на спинку стула. Следом отправился галстук, за ним - атласный жилет. Николас подошёл к ней. Она отступила назад, не отрывая взгляда от его лица. Так выглядели бы в далёком прошлом спартанские воины, гордые, жестокие и необузданные. Он напугал её, и ей захотелось убежать, но как только он её обнял и накрыл своим ртом её губы, все мысли исчезли, потому что все чувства сосредоточились на нём.
Он поднял её и понёс по коридору в спальню, плечом закрыв за собой дверь, прошёл к огромной кровати и остановился.
Здравомыслие боролось с желанием, и она выдохнула:
- Нет, Николас, подожди! Я должна тебе сказать…
- Но я не могу ждать, - перебил он её хриплым голосом, прерывисто дыша. - Ты должна стать моей, милая. Доверься мне, позволь мне стереть прикосновения тех, кто причинил тебе боль.
Он закрыл её рот своим, не дав ей возможности что-то сказать. Вопреки её обычным ожиданиям, он был гораздо более нежным, его руки двигались по ней в настойчивой ласке, вжимая в себя, а губы жадно пили её дыхание. Она захлебывалась в волне наслаждения, согревающей её, и обвив своими тонкими руками его шею, прогнувшись, прижималась к сильному телу, слыша его глухие стоны, музыкой отзывавшиеся у неё ушах. Дрожащими руками он расстегнул молнию на её платье, и оно соскользнуло вниз по бёдрам, легло шёлковой лужицей у её ног. Он вдыхал хрупкую, утончённую нежность её тела, потом снова схватил её в свои объятья, и его рот потерял свою мягкость, когда он жадно поцеловал её. Он невнятно повторял слова любви на французском и греческом, а его сильные тонкие пальцы снимали её нижнее бельё и небрежно бросали его на пол. Она пришла в трепет от его неприкрытого желания, столь очевидного в звучании его голоса. Это правда, это должно быть правдой, он любит её, и она любит его.
Она лихорадочно расстёгивала его шёлковую рубашку, прижимаясь губами, быстро и горячо целуя его тело там, где уже обнажила его. Она никогда прежде так свободно не ласкала его, как теперь, с наслаждением обнаружив вьющиеся волосы, делавшие шероховатой его грудь, сбегавшие суживающейся полоской вниз, к его животу. Её пальцы бездумно сжимали его волосы, немного потянув, а потом руки опустились к ремню, неловко завозились с пряжкой.
- Ах, милая, - воскликнул он, почти болезненно сжимая её пальцы своими. Он отвёл в стороны её руки и помог ей, потому что из-за собственной сильной дрожи ей не удавалось расстегнуть пряжку ремня.
Он быстро разделся, и она задохнулась при виде его сильного, невероятно красивого тела.
- Я люблю тебя! - простонала она, входя в его объятия. - О, Николас, моя любовь!
Он вздрогнул и, подняв её, отнёс на постель и опустил вниз, его губы и руки были на ней повсюду, подводя её к более неистовым и более сладостным высотам, а потом снижая напор и позволяя её сознанию вернуться, но затем он снова усиливал свой натиск и подводил к краю безумия и вновь отодвигался. Он тонко обольщал её, убеждаясь в её удовольствии, несмотря на то, что сдерживал собственное дикое желание, когда ласкал её восхитительные нежные изгибы.
Наконец, изнывая от желания полностью отдаться, Джессика лихорадочно заёрзала под ним. Она не знала, как попросить о том, в чём нуждалась, она могла только стонать, исступлённо вцепившись в него пальцами, мотая головой из стороны в сторону и разметав волосы по рыжевато-коричневой подушке.
- Николас… ах, любимый, - стонала она, сама едва понимая, что говорила, потому что слова не шли с её языка. Она хотела только его прикосновений, ощущения вкуса его губ.
- Я никогда не знала… о, милый, пожалуйста! Быть твоей женой будет райским блаженством.
Её руки блуждали по его мускулистому телу, притягивая к себе, и она взывала к нему с явно слышимой капитуляцией в голосе:
- Николас! Николас!
Но он одеревенел, и, оторвавшись от неё, приподнялся на локте, чтобы вглядеться в её лицо. Через мгновение она поняла, что покинута, и повернулась, вопросительно посмотрев на него:
- Николас? - пробормотала она.
Сгустилась долгая тишина, затем он резко, даже свирепо взмахнул рукой.
- Я никогда не упоминал о браке с тобой, Джессика. Не обманывай себя. Я не настолько глуп.
Джессика почувствовала, как кровь отхлынула от её лица, и обрадовалась темноте, тусклому свету, который оставлял взгляду только чёрно-белые тени, скрывая все цвета. От тошноты в желудке у неё замутило, когда она подняла на него глаза. Нет, он не был глуп, но она была. Она отчаянно сопротивлялась недугу, который угрожал сокрушить её, и когда заговорила, её голос прозвучал ровно, почти холодно:
- Странно. Мне казалось, что брак является естественным следствием любви. Но, с другой стороны, ты ведь, действительно, никогда не говорил, что любишь меня, Николас, не так ли?
Его рот скривился, он поднялся с постели, и, подойдя к окну, выглянул на улицу, демонстрируя ей свое великолепное тело во всей его наготе. Он не беспокоился по поводу отсутствия одежды и стоял так небрежно, словно на нём были костюм и галстук.
- Я никогда не лгал тебе, Джессика, - жёстко произнёс он. - Я хочу тебя, как никогда не хотел ни одну женщину, но ты - не тот тип женщины, которую я бы желал видеть в качестве своей жены. (Эта фраза присутствует в прологе. Я и тогда сомневалась…Трижды подряд "хотеть"… В общем, там тоже надо будет поправить)
Джессика заскрежетала зубами, чтобы удержаться и не закричать от боли. Рывком приподнявшись на подушках, она прикрыла свою наготу, ибо не могла, как он, не придавать ей значения.
- О? - спросила она, обнаружив едва заметную напряжённость в голосе, уж не она ли, в конце концов, обладает многолетним опытом в том, чтобы скрывать свои чувства! - И какая же это я женщина?
Он пожал широкими плечами.
- Дорогая моя, это же очевидно. Только тот факт, что Роберт Стентон на тебе женился, не делает это чем-то иным, чем актом проституции, но, по крайней мере, он женился на тебе. А как насчёт остальных? Они не обеспокоились. Ты получила некоторый неприятный опыт, который отвратил тебя от мужчин, и я был готов обходиться с тобой с б?льшим уважением, но я никогда не собирался делать тебя своей женой. Я не оскорбил бы мать знакомством с такой женщиной, как ты, не привёл бы тебя в свой дом.
Гордость всегда была сильной стороной характера Джессики и пришла ей на помощь сейчас. Вздёрнув подбородок, она спросила:
- Какого сорта женщину ты приведёшь в дом к матери? Монахиню?
- Не зли меня, - тихо зарычал он и предупредил: - Я могу обойтись с тобой таким образом, что весь твой предыдущий опыт покажется тебе раем. Но, чтобы ответить на твой вопрос, скажу: женщина, на которой я женюсь, будет невинна и чиста, как в день, когда она родилась, женщина, которая будет обладать и характером, и нравственностью. Я признаю, что у тебя имеется характер, дорогая, но в нравственности ты испытываешь недостаток.
- Где же ты найдешь такой образец? - спросила она, насмехаясь, нисколько не испугавшись. Он уже причинил ей боль - такую ужасную, какую ей уже не доведётся испытать. Что ещё он мог сделать?
Он резко ответил:
- Я уже нашёл её, я собираюсь жениться на дочери старого друга семьи. Елене только девятнадцать, она воспитывалась в монастыре. Я хотел подождать, пока она не станет старше, чтобы обручиться. Она заслуживает беззаботной юности.
- Ты её любишь, Николас? - этот вопрос сорвался у неё с языка, поскольку для неё, в итоге, оказалось ещё б?льшей болью думать, что он любит другую женщину. В сравнении с этой совсем неизвестной Еленой Диана представлялась жалкой соперницей.
- Она мне очень нравится, - сказал он. - Любовь придёт позже, когда девочка повзрослеет. Елена будет любящей, послушной женой, женой, которой я смогу гордиться, хорошей матерью моим детям.
- И ты сможешь привести её в дом своей матери, - насмешливо заметила Джессика, страдая от боли.
Она отбросила в сторону покрывало и поднялась, гордо выпрямившись и высоко подняв голову.
- Ты прав в одном, - произнесла она срывающимся голосом. - Я - не для тебя.
Он молча наблюдал, как она подошла к своему платью и подняла его с пола, быстро скользнув в него. Сунув ноги в туфли, она сказала:
- До свидания, Николас. Это был интересный опыт.
- Не так быстро, дорогая, - безжалостно издеваясь, сказал он. - Прежде чем выйти в эту дверь, тебе стоить учесть, что будучи моей любовницей ты извлекла бы пользы даже больше, чем выйдя замуж за Роберта Стэнтона. Я готов хорошо заплатить.
Уязвлённая гордость удержала её от ответа на эту насмешку.
- Благодарю, но нет, спасибо, - небрежно произнесла она, открывая дверь. - Я подожду лучшего предложения от кого-нибудь другого. Не трудись меня провожать, Николас. Ты для этого не одет.
Он даже рассмеялся, откинув назад свою высокомерную голову:
- Позови меня, когда передумаешь, - сказал он вместо прощания, и она вышла, не оглядываясь.
Она позвонила Чарльзу ранним утром следующего дня и сообщила, что на несколько недель покидает город. Она не плакала, её глаза оставались сухими и воспалёнными, и она знала, что не может оставаться в Лондоне. Она вернётся, только когда Николас уедет, улетит обратно на свой остров.
- Я собираюсь в загородный дом, - сказала она Чарльзу. - И не говори Николасу, где я, хотя сомневаюсь, что он станет докучать расспросами. Если ты подведёшь меня, Чарльз, клянусь, я никогда больше даже не заговорю с тобой.
- Небольшая размолвка? - спросил он с очевидным весельем в голосе.
- Нет, наши пути действительно мирно разошлись. Он меня назвал шлюхой и заявил, что я недостаточно хороша для того, чтобы он женился на мне, и я ушла, - хладнокровно объяснила она.
- Боже мой! - Чарльз произнёс что-то себе под нос, а потом быстро спросил: - Ты в порядке, Джессика? Ты уверена, что должна мчаться в Корнуолл прямо сейчас? Дай себе время, чтобы успокоиться.
- Я очень спокойна, - ответила она, и это было правдой. - Мне нужен отпуск, и я беру его. Ты знаешь, где меня найти, если появится что-то срочное, но в любом ином случае я не собираюсь видеться с тобой в течение нескольких недель.
- Очень хорошо. Джессика, дорогая, ты уверена?
- Разумеется. Я в полном порядке. Не беспокойся, Чарльз. Я забираю с собой Саманту и щенков. В Корнуолле они с удовольствием порезвятся.
Повесив трубку, она убедилась, что всё в доме выключено, взяла сумку и вышла, тщательно заперев за собой дверь. Её багаж находился уже в автомобиле, также как Саманта и её копошащееся неутомимое семейство, путешествующее в большой коробке.
Отдых в Корнуолле пойдёт ей на пользу, поможет забыть Николаса Константиноса. Она отделалась малой кровью и, к счастью, сумела уйти, сохранив чувство собственного достоинства. По крайней мере, не позволила ему понять, насколько она была разбита.
Проворачивая в уме всё снова и снова в течение долгой дороги в Корнуолл, она задавалась вопросом, не знала ли она с самого начала наверняка, чт? Николас думает о ней. Иначе, почему она упомянула о браке в такой момент, когда Николас, занимаясь с ней любовью, был уже на пределе, готовый окончательно овладеть ею? Не понимала ли она на подсознательном уровне, что он не позволит ей думать, что, обольстив её, намеревается жениться?
Она была рада, что не открыла ему тот факт, что до сих пор оставалась девственницей, - он бы рассмеялся ей в лицо. Она могла доказать это ему. Без сомнения, он потребовал бы доказательств, но она слишком горда. Почему она должна что-то ему доказывать? Она любила Роберта, и он любил её, и она не станет извиняться за их брак. Как-нибудь она забудет Николаса Константиноса, сотрёт память о нём. Она не позволит воспоминаниям о нём разрушить свою жизнь!
Глава 7
В течение шести недель Джессика детально изучала газеты в поисках любого, даже самого маленького сообщения о том, что Николас вернулся в Грецию. Несколько раз его имя упоминалось, но речь всегда шла о том, что он полетел в то или иное место на очередное совещание, а днём позже она читала, что он возвратился в Лондон. Почему он оставался в Англии? Прежде он никогда не задерживался здесь так надолго, всегда возвращаясь на свой остров при первой же возможности. Она никак не связывалась с Чарльзом, и потому не могла получить от него ни малейшей информации - не той, которую черпала из газет. "Я ничего не хочу знать о Николасе", - отчаянно твердила она себе снова и снова, но боль в сердце не утихала, заставляя её ночь за ночью лежать до рассвета с открытыми глазами, и превращала любую еду во рту в горечь.
Она быстро худела, её и без того тоненькая фигурка становилась совсем хрупкой. "Вместо выздоровления я рискую превратиться в символ упадка викторианской эпохи", - насмешливо подтрунивала она над собой, но никакие усилия не могли заставить её проглотить более одного-двух кусочков какой-либо еды.
Долгие прогулки с Самантой и её резвящимися щенками, которых она брала для компании, утомляли, но не доводили до изнеможения, в котором она нуждалась, чтобы, наконец, поспать. Вскоре она начала испытывать такое чувство, будто её окружают призраки. Всё напоминало ей о Николасе, хотя ничего не было в точности таким, ведь он находился в Лондоне. Она слышала его голос и вспоминала его жадные поцелуи, его неистовое чувство собственности. Возможно, он не любил её, но, безусловно, хотел и был весьма откровенен в своём желании.
Неужели он ожидал, что она вернётся к нему? Было ли это причиной тому, что он всё ещё оставался в Лондоне? Мысль эта опьяняла, но Джессика понимала, что на самом деле ничего не изменилось. Он либо примет её на своих условиях, либо не примет вообще.
И она по-прежнему продолжала оставаться в своём загородном доме, спускаясь каждый день вниз на пляж, где отдыхающие - и взрослые, и дети - затевали возню и неистово радовались при виде пяти толстеньких прыгающих щенков. Тех уже отняли от матери, и, помня о том, как быстро они растут, Джессика отдала их, одного за другим, восхищённым детям. Теперь с ней оставалась только Саманта, и дни тянулись бесконечно долго.
Как-то однажды утром она посмотрела на себя в зеркало, завязывая лентой волосы, по-настоящему посмотрела на себя, и была поражена тем, что увидела. Она действительно позволила Николасу Константиносу превратить себя в это бледное, хилое существо с огромными тёмными кругами под глазами? Что было с ней не так? Да, она любит его. Несмотря на всё, что он сказал ей, она всё ещё любит его, но не настолько пала духом, чтобы позволить ему уничтожить себя!
Джессика начала понимать, что решение укрыться здесь, в Корнуолле, ничего не изменит. Она не может справиться с собой; скорее, наоборот, её просто снедает потребность видеть его, прикасаться к нему.
Внезапно в её голове созрел план, и она гордо вскинула подбородок. Пусть она всё ещё любила Николаса и не могла освободиться от этой любви, но это уже не была чистая, светлая любовь, которую она предложила ему в первый раз. Мучительный огонь опалил её сердце. Для сожжённых руин былой нежности могло хватить простой физической любви. Возможно, в его руках она сможет понять, что вся её любовь сгорела, и Джессика обретёт свободу. А если нет, если она поймёт, что, несмотря ни на что, продолжает любить его, что ж, когда он женится на своей чистой, целомудренной маленькой Елене, у неё останутся воспоминания и познание его страсти - страсти, которой Елена никогда не узнает.