- Ну, будь я моложе, мы б, возможно, с тобой и не встретились. Знаешь, как мне тебя представили? Позвонил мой начальник из Управления… он курирует развитие тяжелой промышленности, к решению вашей судьбы точно не причастен… и сообщил, что в связи с недавно прошедшим юбилеем, высокое начальство распорядилось прислать мне подарок…
- Это я - подарок?
- Подарочек, - он улыбнулся и притянул к себе, обняв за плечи. Нежно поцеловал в висок. - Не обижайся, это только слова. Идем, - он повел ее дальше, не убирая руки с ее плеча. Она не возражала, а ему приятно. - Просто, понимаешь, на большие юбилеи у нас принято дарить подарки. Причем это подарки не только от родных и друзей, но и от вышестоящих начальников. Всех уровней, порой - до самых высоких. Ты, да и все, кто с тобой летели, ни в коей мере подарком быть не можете, это понятно, - поспешил сгладить он свои слова. - Просто раздав вас "в частные руки" государство бодро скинуло с себя ответственность за вашу дальнейшую судьбу и необходимость вас содержать. Как говорится, ничего личного… Но понимаешь, ребенок, не будь у меня в этом году юбилея, обо мне на этом "празднике жизни" никто бы не вспомнил. Я, по меркам моего народа, действительно крайне молод, положение у меня весьма незначительное. Богатыми и знатными родственниками похвастаться тоже не могу. Не повезло тебе с покровителем, - закончил с улыбкой.
- Неправда, мне повезло, - осмелев - то ли от алкоголя, то ли от того тепла, что дарили его прикосновения - она обвила его рукой за пояс и так и шла с ним в обнимку. Ну и пусть все вокруг на них смотрят. Ей было сейчас хорошо.
Дома он отправил ее спать и ушел к себе, плотно притворив за собой дверь. Подумал, что надо бы поставить замок на выход в коридор возле его спальни. Не все здесь для ее глаз.
Но это потом. Сейчас она спит, и он может, наконец, расслабиться.
Прилетела машина с едой. Он не чувствовал вкуса и все никак не мог насытиться. Словно все еще пил ту воду из ресторана. В очередной раз подумал, что пора уже начать заказывать себе еду первого сорта, он не так уж плохо зарабатывает. В очередной раз одернул себя, что это блажь, деньги нужны семье, да и на девочку сейчас придется потратить. Доходы увеличились немного, а вот расходы в ближайшие дни возрастут. Еда как еда. А он просто излишне устал.
Отправился спать, ведь в прошлую ночь не удалось. Потребовалось срочно лететь домой, а с утра ждали на совещании. Всего лишь люди, да. Но зачем их подводить? Он - их воплощенная мечта, он должен быть идеален.
Глаза уже закрывались. И тут по нервам ударил плачь.
Его ребенок рыдал и не мог остановиться. Он, конечно, пришел. Включил свет, позвал, попытался утешить. Она спала. Она спала, и плакала, и чего-то боялась. Кричала, заливаясь слезами. И не слышала его, и была не в силах проснуться.
- Мама, - стонала она сквозь слезы, метаясь в беспамятстве по огромной постели, - мама, мама, мамочка!.. Я не хочу! Я не хочу, я не хочу, нет!!!
Он обнял, спеленывая в одеяло, как в кокон, затянул к себе на колени, прижал к груди:
- Все хорошо, Анечка, я здесь, с тобой, все хорошо. Ничего страшного больше не случится, все прошло, моя хорошая, все уже прошло…
Она прильнула к нему, затихая. Он осторожно убрал с ее лица спутанные волосы, мокрые от слез и от пота, прижался к виску губами.
- Все хорошо, - шептал он как заклинание. - Все обязательно будет хорошо, я обещаю.
Так и не ушел, остался с ней до утра. Он пытался, но стоило ему ее отпустить, как девочку вновь настигали кошмары. В итоге он сдался, лег рядом, обнимая ее поверх одеяла.
И так и не смог сомкнуть глаз. Она была слишком близко - спящая, беспомощная, доверчиво прижимавшаяся к нему во сне. Ее запах сводил с ума, будоража, дразня, отнимая волю. Нет, сон не пришел, был лишь полубред нереализованного желания, полного образов испепеляющей страсти и безудержного наслаждения.
"Но она же не хочет, - твердил он себе. - Ей это не надо, она не хочет". У его народа это был единственный критерий. Их детям "можно" было всегда, в любом возрасте. Как только желание страсти пробуждалось - оно должно было быть реализовано. Ибо было оно острым, как жажда. Да, собственно, жаждой и было. Жаждой плоти.
У людей с этим было как-то сложнее. Даже у взрослых желания плоти были оплетены паутиной каких-то сложных табу. А уж пробудившееся прежде срока желание подростка и вовсе подавлялось и осуждалось. Связано это было не то с хрупкостью человеческого организма, не то с невозможностью контролировать появление потомства… Он никогда не вникал, человеческие дети жили для него в параллельной вселенной.
Но сейчас… Он наплевал бы на все их глупые и бессмысленные запреты, детей ей от него не рожать, а для секса ее тело вполне созрело… Тело, не разум. И он в сотый раз повторял "она не хочет" - единственный довод, заставлявший его оставаться неподвижным. Ведь детей, чье желание не пробудилось - не трогают.
А рот наполнялся вязкой слюной, и так болезненно ныли зубы…
Он покинул ее на рассвете, забывшуюся, наконец, глубоким сном и так и не узнавшую о его мучениях.
А он долго стоял в потоке воды, пытаясь взбодриться и сообразить, что же ему делать дальше. Наступающий день обещал быть долгим.
День второй
Несколько позже, наряженный в обтягивающую серебристую футболку с карикатурно-нелепым малиново-черным рисунком, с малиновой прядью, подколотой к волосам в районе левого виска и заправленной в хвост, и, конечно, в узких черных очках, он уверенно звонил в одну из квартир седьмого этажа.
- Кто там? - недовольный старушечий голос полон подозрений.
- Гости, - отвечает он беззаботно.
Дверь распахивается.
- Артемка, ты? - грузная пожилая женщина, стоящая на пороге, не скрывает радости. - Ты что не спишь-то в такую рань? Ну заходи, заходи.
Он заходит. В небольшой прихожей витает запах лекарств, но следов запустения нет - все прибрано и опрятно.
- Как сердце, теть Люсь, больше не обижает?
- Да помаленьку, Тёмочка, помаленьку. Чаю тебе налить?
- Не откажусь.
Она удивляется. Впрочем, скорее обрадованно:
- Да? Вот давно бы так. А то все "воды" да "воды". Идем.
На маленькой кухне она готовит ему чай, делясь последними новостями. А он внимательно следит за процессом, почти не вникая в рассказ. Он ведь никогда не интересовался, как люди готовят свой самый популярный напиток. А теперь вот - надо как-то ребенка кормить, а он не умеет…
С соседкой он познакомился несколько лет назад, вскоре после того, как сюда переехал. Познакомился случайно: поленился ждать лифта, пошел пешком. И услышал, как за одной из стен сердце бьется слишком неправильно. Остановился, чуть прикрыл глаза, вчитываясь в детали… И решительно выбил дверь.
Пожилая женщина лежала на полу в прихожей. Была в сознании, вот только сил добраться до телефона и позвать на помощь у нее не было. Он вызвал ей скорую, дождался врача, помог собрать вещи в больницу. Ну а поскольку был он в тот день одет бесшабашным мальчишкой, спрятавшим глазки за модными очками, никому и в голову не пришло именовать его Великим. Так и остался Артемом - что для нее, что для врачей той скорой. Им, впрочем, он еще и родственником больной представился.
Ну а коль уж представился… Он зашел к ней в больницу, узнать как дела. Выяснил, что нужно лекарство. Редкое. Он достал. Затем зашел к ней домой проведать после выписки. Понял, что слишком слаба, чтоб готовить, убирать и ходить по магазинам. Он нашел ей сиделок. Благо жаждущих провести ночь с Великим хватало. Вот Великий и объявил: заслужи. Три дня работы помощницей по хозяйству - и ночь твоя. Да, сиделок получилось многовато, и тетя Люся сокрушалась его непостоянству, но он никому не дарил больше одной ночи. Не хотел - ни привязываться, ни привязывать.
А к соседке вот привязался. Ну да, назовешься племянником… и вдруг окажется, что это не просто слова.
- Сахар тебе положить?.. Арте-ем, о чем думаешь?
Он встрепенулся.
- Прости, теть Люсь, засыпаю. Кого куда положить?
- Сахар. В чай.
- А надо?
- Вот я тебя и спрашиваю, надо ли?.. Тём, ты с девочками своими бесконечными завязывал бы. Не доведут до добра-то. Всю ночь ведь, небось, с красоткой какой кутил опять.
- Кутил. Красотка вот только не в курсе, - он вздохнул. - Теть Люсь, давай проще: ты себе чай как делаешь?
- Да себе-то без сахара, нельзя мне уже, Артемушка, здоровье не то. А ты у нас парень молодой, здоровый… на, держи сахарницу, сам сыпь сколько надо.
Он задумчиво посмотрел на жидкость в чашке, на белый песок в "сахарнице"… Слово "сахар" он слышал, запомнит. А вот чай… как он выглядит хоть до того, как его "приготовили"?
- Теть Люсь, а от чая можно посмотреть упаковку?
- А что упаковка? - не поняла она, но послушно протянула. - Обычный самый чай. Черный, без добавок. Или ты у нас такой не пьешь?
- Я любой не пью, - рассмотрев этикетку, он открыл коробку и любовался теперь мелкими скрученными комочками засохших листьев. - Но надо ж когда-то начинать…
- Да что случилось-то, Тём? Я ж вижу, ты не ради чая пришел.
"А ради чего ж?" - безмолвно вздохнул он. И признался:
- Да ребенком меня осчастливили…
- Допрыгался, то есть, - осуждающе кивнула старушка. - И когда родится? Или уже?
- Что? - нет, все же две бессонные ночи подряд дают себя знать. - А, нет, не в том смысле. Родилась уже. Лет шестнадцать назад. И не у меня. Понимаешь… это дочка маминой подруги. Приехала на лето. Город посмотреть захотелось. Ну и… самостоятельности, понятно. А мамочка и подсуетилась: зачем деньги за жилье платить, у Артема ж квартира, чай не чужие… Так что будет жить у меня. А у меня… плита сломалась.
- И планы на разгульную жизнь?
- Да планы… переиграем, - не понимал он ее веселья. Как и осуждения его "бесконечных девочек". Бесконечные - это ж хорошо. Это значит - не кончаются, ни одна из них. - Кормить мне ее нечем, вот проблема.
- И из-за этого ты с раннего утра так маешься? Плита-то, небось, не вчера сломалась? Вон худющий какой, сам ведь вообще про еду забываешь, верно? А для чьей-то там дочки все надо в лучшем виде!
- Я за нее отвечаю, - угрюмо получилось. Насуплено. Как объяснить, что у девочки только он? И если он не справится - ей никто уже не поможет?
- Вот я и говорю: ответственный ты слишком. Больно близко к сердцу все принимаешь.
- И кому из людей от этого хуже?
- Да не хуже, не хуже, не обижайся. Я вон твоей отзывчивости жизнью обязана, мне ли тебя за нее ругать.
- Да не…
- Не спорь!.. давай я вам блинов, что ли, к завтраку напеку. Ты блины-то любишь?
Он кивнул, не особо представляя, как это блюдо выглядит, но надеясь, что его деве оно понравится. Надо хоть книжку купить. С картинками. Про человеческую еду. Бывают же, наверно, такие. Слишком сложно у людей все готовится, не с рождения ж они это знают.
- Скажи, теть Люсь, а дети… девочки - они с какого возраста обычно готовить умеют?
- Да от родителей обычно зависит, кто как поставит, - она лишь пожала плечами, роясь в шкафчиках в происках каких-то продуктов. - Кто со школы прекрасно готовит, а кто до пенсии "мама, приготовь". Но это - если мама под боком, а так - жизнь заставит, всему научишься.
- Последнее радует.
- А ты уже и готовить за нее собрался?
Промолчал. Нет, если она умеет - это здорово, если этому можно научиться - тем более неплохо. Потому как ресторан три раза в день - это не только дорого, это еще и безумно долго.
- Вот не пойму я тебя, Артемка… - вздохнула между тем тетя Люся. - Ты чай-то пей, что сидишь?.. Хороший же ты парень. И чуткий, и отзывчивый, и заботливый. А в личной жизни у тебя при этом такой бардак. Из тебя же муж получится замечательный, отец… Неужели никогда не хотелось?
- Хотелось, почему ж нет. Каждому, наверно, хочется. Вот только выходит не у многих, - он почти забыл, что для нее он только Артем. Позволил себе поддаться воспоминаниям. Вторая бессонная ночь? Или девочка, спящая у него в квартире? - Знаешь, она была старше меня. Ненамного, но… Приезжала к нам в гости, и все говорила: "Вырастай, Арик, будем с тобой детей делать. У нас с тобой непременно красивые дети получатся". Я вырос. Да только не вышли у нас дети. Не родились… А вот с другим у нее получилось. Я рад, конечно. За них. За себя - не очень…
Он только годы спустя осознал: ей нужен был только ребенок, от кого - не важно. Кто сможет. Панический страх не родить… А он не хотел - с кем выйдет. С ней - хотел. Когда-то. В той, прошлой жизни. Но старой человеческой женщине говорить об этом уже не стал. Не человеческие это проблемы. Они своих детей нерожденными убивать пытаются, им не понять…
- Она тебе изменила, и ты теперь изменяешь каждой? - тетя Люся и не поняла. - Разве ж это выход?
- Изменяю?.. - он задумался, отпил чаю из чашки. И тут же закашлялся, и был вынужден кинуться к раковине, чтоб выплюнуть омерзительную жижу. - А вот скажи, теть Люсь, - беря с полки чистый стакан и наливая туда воды из крана, продолжил он. - Если я буду жить с этой девочкой в одной квартире. Просто жить - без любви, без секса. То станет ли она считать изменой, если я буду звать к себе на ночь подруг?
- Если ты ей ничего не обещал - нет, конечно. Особенно, если сама она к тебе равнодушна. Что чай, прям настолько негодный?
- Нет, что ты. Поперхнулся. Да и горячий слишком.
- Да, ладно, остыл давно, не юли… Только, Тём, - вернулась она к разговору, - ведь и уважать тебя девочка не будет. Бабник - это среди мужиков круто, юные девы такого не ценят. А если однажды ты в нее влюбишься - не поверит ни единому слову. Насмотрится, как вылетают из твоей жизни те, кто купился на твои сладкие речи.
- И с чего я должен в нее влюбляться?
- Привязчивый ты у меня, Артемка. Сам это знаешь. Вот потому и гонишь всех своих "потенциальных". А ее тебе как прогнать? Мама не велела. Привяжешься. А там и до любви недалеко. Мама-то не зря тебе девочку сосватала. Надеется ведь, что, наконец, остепенишься. Внуков, наверно, давным-давно хочет.
Мама. Его настоящая, непридуманная мама, страстно хотела лишь одного: чтоб ее Арик хорошо и полноценно питался. Голод, пережитый ими в его детстве, стал ее вечным кошмаром: ей все казалось, ему не хватило. Тогда, в детстве, когда идет активное строительство всех органов и систем организма, ему не хватило каких-то полезных веществ, они питались тогда слишком мало, слишком нерегулярно, и еда слишком часто бывала ниже всякой критики. Ей казалось - он навеки теперь в группе риска, его иммунитет слишком слаб. И не важно, что он не болеет… Это она настояла, чтоб он учил язык и специализировался на куратора. И радовалась, когда он сообщил, что хочет совсем переехать к людям. Здесь есть еда для ее мальчика. Хорошая, качественная еда. А внуки… нет, с ними надо делиться…
* * *
Аня проснулась ближе к полудню. Отдохнувшая, выспавшаяся так, как это можно только в каникулы, когда точно знаешь, что спешить тебе некуда: ни сегодня, ни завтра, ни еще много-много ясных солнечных дней. Чуть понежилась, зарывшись носом в подушку, вдыхая идущий от белья сладковатый аромат сандала с едва ощутимой дымной горчинкой на конце. Аромат был тонкий, едва уловимый. Как от подвески сандалового дерева, что привез ей когда-то из Индии дядя Леша. Сначала аромат, источаемый фигурно вырезанным кусочком дерева, казался ей очень ярким, насыщенным, но с годами словно выветрился, истерся, и приходилось принюхиваться, поднося подвеску к самому носу, чтобы вновь ощутить знакомую сладость, приправленную туманным привкусом экзотики. Вот как сейчас, хотя подвеска давно потерялась, а белье… чужое!
Она вздрогнула, резко садясь на кровати и нервно оглядывая комнату. Из огромного зеркала, занимавшего почти всю стену в изножье, на нее смотрела встрепанная девушка в сползшей с одного плеча безразмерной футболке. Футболке столь же чужой, как и это постельное белье непривычного салатового оттенка, и вся эта комната, залитая ярким солнечным светом…
Воспоминания о вчерашнем дне накрыли лавиной. Она не дома. Совсем не дома, и никогда туда больше не вернется. Вспомнить об этом оказалось больно. Но вспомнилось и другое, то, что не позволило испортить начало этого дня страхом и отчаяньем. Аршез. Она не одна, у нее есть Аршез. И он поможет, поддержит, вместе они справятся. Со всем.
Аршез. Даже имя его согревало теплом, словно яркий солнечный луч, проникающий в самое сердце. Вспомнилась его нежная улыбка, его глаза - нет, не страшные вовсе, необычные только - чуть-чуть, капельку. Главное - теплые. И красивые, не отнять.
А домой они шли в обнимку… Щеки запылали. Это все вино, ей не стоило пить! Она, вообще-то, не очень любила, но вот - постеснялась отказаться…
Взгляд упал на подоконник. Еще вечером абсолютно пустой, сейчас он был заставлен коробками. Подошла. В самой большой обнаружился электрический чайник, судя по фирменной упаковке - только из магазина. Рядом - коробка с чайным сервизом на две персоны, тоже не вскрытая. В бумажном пакете - коробочка с чаем и пачка сахара. На большом блюде, прикрытая салфеткой - высокая стопка блинов. Рядом - баночка с каким-то вареньем. Улыбнулась. Нет, Аршез - это все-таки чудо. Таких не бывает. Людей - так точно.
Нашла его за письменным столом в гостиной. Обняла, подлетев к нему сзади и коснувшись щекой щеки:
- Спасибо!.. Ой, а это что? - распрямляясь, заметила яркую малиновую прядь в его волосах. Вчера, вроде, не было…
- Это - маленькое хулиганство, - он обернулся, легко подхватывая ее и усаживая себе на колени. - Совсем небольшое, - он осторожно прижимал ее к себе, вдыхая аромат ее волос, скользя рукой по бедру. - С добрым утром, ребенок.
- Не надо! - она попыталась одернуть задравшуюся футболку, изгоняя его наглую руку.
- Желать доброго утра? - улыбнулся он, но руку убрал. Переложил на тонкую девичью талию. - Я ж просто погладил, что в этом такого ужасного?
- Не надо так, - повторила с укором.
- Хорошо, уговорила, не буду. Просто поцелую, ладно? В щечку? Вот так, едва-едва? - он осторожно коснулся губами ее нежной кожи, впитывая искорки ее смущения и ее удовольствия. Его пальцы безнадежно заблудились в ее волосах, нечесаных, спутанных после сна…
- Ар, не надо, щекотно! - она опять вырывалась. А он всего лишь лизнул ее в ушко. Или за ушком. Он совсем терял голову от ее запаха…
Вздохнул и опустил руки:
- Беги, умывайся. Растрепашка.
Она резво соскочила с его колен, а он тут же почувствовал необходимость затянуть ее туда обратно.
- Только одень что-нибудь, а то у нас в кладовке ремонт делают, не здорово в одной футболке скакать, - добавил уже практически в спину, сообразив, что надо предупредить.
- Какой ремонт? - она резко затормозила, словно наткнувшись на преграду.
- Косметический. Будем из кладовки кухню делать. Должно же у тебя быть место для приготовления и поглощения пищи, не все ж по углам жаться.