– Не лакей. Граф, – сказала я затем.
Он кивнул.
– Во всяком случае, так утверждают.
– Он читал твои мысли?
– Если и да, то я не заметил.
Лакей открыл перед нами одну из дверей и низко поклонился. Я остановилась. Может быть, мне не надо вообще думать? Но это было просто невозможно. Едва я решила прекратить думать, как в моей голове сразу зародился миллион мыслей.
– Сначала дама, – сказал Гидеон и подтолкнул меня через порог.
Я сделала пару шагов вперёд, затем опять нерешительно остановилась, не зная, что от меня сейчас требуется. Гидеон вошёл следом, лакей сделал ещё один глубокий поклон и закрыл за нами дверь.
Мы находились в большом, благородно обставленном салоне с высокими окнами и вытканными шторами, из которых, наверное, тоже можно было бы пошить неплохое платье.
Трое мужчин глядели на нас. Первый мужчина был невероятно толст, он с большим трудом поднялся со стула, второй был помоложе, очень мускулистый и единственный из всех без парика, третий был стройный и высокий, черты его лица напоминали портрет в архиве.
Граф Сен Жермен.
Гидеон поклонился, хотя и не так глубоко, как лакей. Трое мужчин поклонились в ответ.
Я не сделала ничего. Меня никто не учил, как делать книксен в кринолине. И кроме того, я считала книксены и реверансы дурацкими.
– Я не думал так быстро увидеть Вас снова, мой юный друг, – произнёс тот, кого я считала графом Сен Жерменом. Его лицо сияло. – Лорд Бромптон, могу я Вам представить прапраправнука моего прапраправнука? Гидеон де Вильерс.
– Лорд Бромптон! – Снова небольшой поклон. Очевидно, здороваться за руку здесь было в не моде.
– Я нахожу, что моя линия по крайней мере визуально развилась прекрасно, – сказал граф. – Очевидно, при выборе дамы сердца я проявил известную ловкость. Явно выраженный нос с горбинкой полностью выродился.
– Ах, любезный граф! Вы опять пытаетесь поразить меня Вашими невероятными историями! – сказал лорд Бромптон, плюхаясь обратно на стул, который выглядел таким крохотным, что я побоялась, как бы он тут же не развалился на части. Лорд был не слегка округл, как мистер Джордж – он был исключительно толст! – Но я ничего не имею против! – продолжал он, и его поросячьи глазки довольно заискрилось. – С вами так интересно! Каждые две секунды сюрприз.
Граф засмеялся и повернулся к молодому человеку без парика.
– Граф был и остаётся скептиком, мой дорогой Миро! Нам надо придумать что-то новое, чтобы убедить его в нашем деле!
Мужчина ответил на каком-то резком и рубленом языке, и граф снова засмеялся. Он повернулся к Гидеону.
– Это, милый внук, мой добрый друг и духовный брат Миро Ракоци, в Анналах Стражей больше известный как Чёрный Леопард.
– Весьма рад, – сказал Гидеон.
Снова поклоны со всех сторон.
Ракоци – почему это имя показалось мне знакомым? И почему при виде него мне стало так неуютно?
Губы графа сложились в улыбку, когда его взгляд медленно скользнул по моей фигуре. Я автоматически попыталась отыскать сходство с Гидеоном или Фальком де Вильерсом, но не нашла ничего. Глаза у графа были очень тёмные, а во взгляде было что-то пронизывающее, что заставило меня сразу подумать о маминых словах. Подумать! Только не это. Но ведь мой мозг должен что-то делать, поэтому в мыслях я затянула "Боже, храни королеву".
Граф перешёл на французский, что я поняла не сразу, поскольку с воодушевлением пела национальный гимн. С некоторой задержкой и пробелами, вызванными моим недостаточным словарным запасом, я перевела это следующим образом:
– А ты, красивая девушка, являешься, значит, пробел доброй пробел Жанны Дюфре. Мне говорили, что у тебя рыжие волосы.
Мда, запоминание слов, видимо, действительно является альфой и омегой для понимания иностранного языка, как всегда утверждал наш учитель французского. Я, к сожалению, не знала и никакой Жанны Дюфре, поэтому мне не удалось полностью понять смысл предложения.
– Она не понимает французского, – сказал Гидеон, тоже по-французски. – И это не та девушка, которую Вы ожидали.
– Как это может быть? – Граф покачал головой. – Это всё в высшей степени пробел.
– К сожалению, на пробел была подготовлена не та девушка.
Да, к сожалению.
– Заблуждение? Всё это мне и так кажется сплошным заблуждением.
– Это Гвендолин Шеферд, она кузина упомянутой Шарлотты Монтроз, о которой я Вам вчера рассказывал.
– То есть тоже внучка лорда Монтроза, последнего пробел. И таким образом кузина пробел? – Граф Сен Жермен разглядывал меня своими тёмными глазами, и я в мыслях опять начала петь.
Send her victorious, happy and glorious…
– Пробел пробел – этого я просто не могу понять.
– Наши учёные говорят, что это вполне возможно, генетические пробел…
Граф поднял руку, прерывая Гидеона.
– Знаю, знаю! По законам науки это может быть верным. Но тем не менее у меня дурное чувство.
Да, тут мы с ним совпадали.
– То есть никакого французского? – спросил он меня, на сей раз по-немецки. С немецким у меня было немного получше (как-никак стабильная четвёрка уже четыре года), но здесь тоже обнаружились глупые пробелы. – Почему же она так плохо подготовлена?
– Она вообще не подготовлена, маркиз. Она не знает иностранных языков. – Гидеон тоже заговорил по-немецки. – И во всех других отношениях она тоже полная пробел. Шарлотта и Гвендолин родились в один и тот же день. Но мы ошибочно исходили из того, что Гвендолин родилась на день позже.
– Но как это могло остаться незамеченным? – Ах, наконец я понимала каждое слово. Они снова перешли на английский, на котором граф говорил без малейшего акцента. – Почему у меня такое чувство, что Стражи в твоё время больше не относятся к своему делу с надлежащей серьёзностью?
– Я думаю, ответ в этом письме. – Гидеон вытащил запечатанный конверт из внутреннего кармана сюртука и протянул его графу.
Буравящий взгляд вперился в меня.
…frustrate their knavish tricks, in Thee our Hopes we fix, God save us all…
Я с усилием отвела взгляд и стала смотреть на двух других мужчин. У лорда Бромптона, казалось, пробелов было ещё больше, чем у меня (его рот над многочисленными подбородками был приоткрыт, и он выглядел несколько глуповато), а второй мужчина, Ракоци, внимательно разглядывал свои ногти.
Он был ещё молод, вероятно, около тридцати, у него были тёмные волосы и длинное узкое лицо. Он мог бы смотреться очень хорошо, но его губы были искривлены, как будто во рту у него был гадкий привкус, и его кожа была болезненно-бледная.
Я как раз размышляла, не наложил ли он на лицо слой светло-серой пудры, как он внезапно поднял взгляд и посмотрел мне прямо в глаза. Его глаза были чернее ночи, и я не могла различить, где кончается радужка и начинается зрачок. Эти глаза выглядели странно мёртвыми, хотя я не могла сказать, почему.
Автоматически я снова начала мысленно декламировать "Боже, храни королеву". За это время граф сломал печать и развернул письмо. Вздохнув, он начал читать. Время от времени он поднимал голову и смотрел на меня. Я стояла, как стояла.
Not in this land alone, but be God’s mercies known…
Что было в письме? Кто его написал? Лорда Бромптона и Ракоци это, казалось, тоже интересует. Лорд Бромптон вытянул свою толстую шею, чтобы ухватить что-нибудь из написанного, а Ракоци больше концентрировался на лице графа. Очевидно, противный вкус во рту был у него с рождения.
Когда он снова повернул ко мне лицо, по рукам у меня пошли мурашки. Глаза выглядели как чёрные дыры, и сейчас я увидела, почему они кажутся мёртвыми: в них не отражался свет, не было тех искорок, которые делают глаза живыми. Я была рада, что между мной и этими глазами пятиметровое расстояние.
– Твоя мать, дитя моё, кажется особенно упрямой особой, верно? – Граф закончил чтение письма и сложил его. – О её мотивах можно только гадать. – Он сделал ко мне пару шагов, и под его буравящим взглядом слова национального гимна вылетели у меня из головы.
Но потом я увидела то, что из-за расстояния и из-за страха до сих пор не замечала: граф был стар. Хотя его глаза лучились энергией, осанка была прямая, а голос юношеский и звучный, следы возраста нельзя было не увидеть. Кожа на лице и руках была как сморщенный пергамент, голубовато проступали вены, на напудренном лице отчётливо выделялись морщины. Возраст придавал ему что-то хрупкое, что-то, что вызвало во мне почти сочувствие.
Во всяком случае у меня вдруг совершенно пропал страх. Это был всего лишь старик, старше моей собственной бабушки.
– Гвендолин не в курсе ни мотивов её матери, ни событий, приведших к этой ситуации, – сказал Гидеон. – Она не имеет совершенно никакого понятия.
– Странно, очень странно, – проговорил граф, медленно обходя вокруг меня. – Мы действительно ещё ни разу не встречались.
Разумеется, мы ещё ни разу не встречались, а как могло быть иначе?
– Но тебя не было бы здесь, не будь ты Рубин. Рубин, магией Ворона одарённый, в соль-мажор замыкает круг, двенадцатью одухотворённый. – Он закончил свой обход, встал прямо передо мной и посмотрел мне в глаза. – В чём твоя магия, девочка?
… from shore to shore. Lord make the nations see…
Ах, зачем я это делаю? Это всего лишь старик. Я должна с ним вежливо и уважительно обращаться, а не таращиться на него, как парализованный кролик на змею.
– Я не знаю, сэр.
– Что в тебе особенного? Скажи мне.
Что во мне было особенного? Не считая того, что я уже пару дней как путешествовала в прошлое? В моих ушах снова зазвучал голос тёти Гленды, говорившей: "Ещё ребёнком по Шарлотте было видно, что она рождена для высот. Её нельзя сравнивать с вами, обычными детьми".
– Думаю, что во мне нет ничего особенного, сэр.
Граф поцокал языком.
– Возможно, ты права. Это, в конце концов, всего лишь стихи. Стихи сомнительного происхождения. – Внезапно он, словно потеряв ко мне всякий интерес, повернулся к Гидеону. – Мой дорогой сын. С восхищением я прочитал о том, что тебе уже удалось сделать. Отыскать в Бельгии Ланселота де Вильерса! Уильям де Вильерс, Сесилия Вудвилл – очаровательный аквамарин – и близнецы, с которыми я никогда не познакомлюсь, тоже учтены. И представьте себе, лорд Бромптон, этот юноша даже навестил в Париже мадам Жанну Дюфре, урождённую Понкаре, и уговорил её пожертвовать маленькую порцию крови.
– Вы говорите о мадам Дюфре, которой мой отец обязан своей дружбой с Помпадур и в конце концов с Вами?
– Я не знаю никакой другой, – отвветил граф.
– Но эта мадам Дюфре умерла десять лет назад.
– Семь, точнее говоря, – ответил граф. – Я был в это время при дворе маркграфа Карла Александра фон Ансбаха. Ах, я чувствую себя особо связанным с Германией! Интерес к масонству и алхимии там удивительно велик. И, как мне сообщили уже несколько лет назад, там мне предстоит и умереть.
– Вы уклоняетесь, – сказал лорд Бромптон. – Как мог этот юноша навестить в Париже мадам Дюфре? Ведь семь лет назад он сам был ещё ребёнком.
– Но Вы всё ещё мыслите неправильным образом, дорогой лорд. Спросите Гидеона, когда он имел удовольствие пустить кровь мадам Дюфре.
Лорд вопросительно посмотрел на Гидеона.
– В мае 1759 года, – ответил Гидеон.
Лорд визгливо засмеялся.
– Но это невозможно. Вам самому едва двадцать лет.
Граф тоже засмеялся, это был довольный смех.
– 1759. Она никогда мне об этом не рассказывала, старая любительница тайн.
– Вы в это время тоже были в Париже, но у меня был строгий приказ не встречаться с Вами.
– Из-за континуума, я знаю. – Граф вздохнул. – Иногда я ссорюсь со своими собственными законами… Но вернёмся к милой Жанне. Тебе пришлось применить силу? Со мной она была не очень склонна к сотрудничеству.
– Она мне об этом рассказала, – ответил Гидеон. – И о том, как Вы выманили у неё хронограф.
– Выманил! Она даже не знала, какое сокровище унаследовала от бабушки! Бедный ободранный аппарат лежал неузнанный и неиспользованный в пыльном сундуке на чердаке. Я его спас и вернул ему его истинное значение. Рано или поздно его бы совершенно забыли. И благодаря гениям, которые в будущем вступят в мою Ложу, он снова заработал. Это граничит с чудом.
– Мадам, кроме того, считала, что вы её почти задушили, поскольку она не знала дату рождения и девичье имя своей бабушки.
Задушил? Как это грубо!
– Да, верно. Эти пробелы в знаниях стоили мне бесконечно много времени, которое я провёл за перекладыванием церковных книг, вместо того чтобы посвятить его более серьёзным вещам. Жанна – исключительно злопамятная особа. Тем удивительнее, что Вам удалось склонить её к кооперации.
Гидеон улыбнулся.
– Это было нелегко. Но я, очевидно, вызвал её доверие. Кроме того, я танцевал с ней гавот. И терпеливо слушал её жалобы на вас.
– Как несправедливо. В конце концов, я устроил ей волнующую любовную связь с Казановой, и хотя того интересовали только её деньги, тем не менее ей завидовали многие женщины. И я по-братски поделился с ней своим хронографом. Если бы у неё не было меня… – Граф, очевидно развеселившись, снова повернулся ко мне. – Твоя прародительница – неблагодарная баба. К сожалению, не одарённая большим интеллектом. Я думаю, она никогда не понимала, что в самом деле с ней происходит, бедная старушка. Кроме того, она была обижена, что в Круге Двенадцати ей достался всего лишь цитрин. Почему Вам можно быть изумрудом, а я всего лишь жалкий цитрин, говорила она. Ни один уважающий себя человек не носит сегодня цитрина. – Он захихикал. – Она была действительно ограниченной. Мне бы хотелось знать, как часто ей в старости приходилось перемещаться во времени. Возможно, что больше и не пришлось. Она и так не особенно перемещалась. Иногда проходил целый месяц, прежде чем она снова исчезала. Я бы сказал, женская кровь намного более ленива, чем наша. Равно как и дух женщины уступает в быстроте мужскому. Ты согласна со мной, девочка?
Старый шовинист, подумала я, опуская глаза. Болтающий глупости, напыщенный зануда. Боже мой! Что я, с ума сошла? Я же не должна думать!
Но, очевидно, с искусством чтения мыслей у графа обстояло не так уж хорошо, потому что он снова довольно захихикал.
– Она не особенно разговорчива, да?
– Она просто робкая, – сказал Гидеон.
– Робких баб не бывает, – возразил ему граф. – За робко опущенными глазами они скрывают всего лишь свою ограниченность.
Я всё больше приходила к выводу, что его можно не бояться. Он был просто самовлюблённый женоненавистнический дедушка, который любит слушать самоё себя.
– У Вас, очевидно, невысокое мнение о женском роде, – заметил лорд Бромптон.
– Да нет же! – ответил граф. – Я люблю женщин! В самом деле. Я только не верю, что они располагают тем видом ума, который ведёт человечество вперёд. Поэтому в моей Ложе женщинам делать нечего. – Он одарил лорда сияющей улыбкой. – Для многих мужчин это нередко решающий аргумент при ходатайстве о вступлении, лорд Бромптон.
– И тем не менее женщины любят Вас! Мой отец неустанно восхищался Вашим успехом у женщин. И здесь в Лондоне, и в Париже они во все времена лежали у Ваших ног.
Граф тут же предался воспоминаниям о временах, когда он был кумиром женщин.
– Очаровывать женщин и подчинять их своей воле не особенно трудно, мой дорогой лорд. Они все одинаковы. Если бы я не был так занят высоким, я бы давно создал для мужчин книгу советов, как правильно обходиться с женщинами.
Само собой. У меня даже было подходящие название. "От удушения к успеху". Или: "Как заболтать женщину вусмерть". Я чуть не захихикала. Но потом я заметила, что Ракоци пристально наблюдает за мной, и моё дурацкое настроение как рукой сняло.
Я, наверное, сошла с ума! Чёрные глаза на секунду уставились в мои, затем я опустила взгляд на мозаичный пол под ногами и попыталась преодолеть панику, которая грозила меня захватить. Здесь надо было бояться не графа, это совершенно точно. Но по этому поводу мне не стоило чувствовать себя в безопасности.
– Всё это очень интересно, – сказал лорд Бромптон. Его подбородки тряслись от удовольствия. – В Вас и Ваших спутниках пропали хорошие актёры, без сомнения. Как говорил мой отец, Вы умеете угощать такими историями, которые ошеломляют, мой дорогой граф Сен Жермен. Но Вы, к сожалению, не можете ничего доказать. До сих пор Вы не показали мне ни единого трюка.
– Трюки! – вскричал граф. – О мой дорогой лорд, Вы сомневающаяся душа. Я бы давно потерял с Вами терпение, если бы не чувствовал себя обязанным по отношению к Вашему отцу, спаси Господи его душу. И если бы я не был так заинтересован в Ваших деньгах и Вашем влиянии.
Лорд засмеялся несколько принуждённо.
– Во всяком случае, вы откровенны.
– Алхимия не может обходиться без покровительства. – Граф круто развернулся к Ракоци. – Нам надо будет продемонстрировать доброму лорду парочку наших трюков, Миро. Он относится к людям, которые верят лишь тому, что видят. Но вначале мне надо сказать пару слов наедине моему правнуку и набросать письмо Великому Магистру моей ложи в будущем.
– Вы можете использовать для этого соседний кабинет, – сказал лорд Бромптон, показывая на дверь за своей спиной. – И я с нетерпением буду ждать демонстрации.
– Идём, сын мой. – Граф взял Гидеона за руку. – Есть ещё кое-что, о чём мне надо тебя спросить. И кое-что, что ты должен знать.
– У нас всего полчаса, – сказал Гидеон, бросив взгляд на карманные часы, золотой цепочкой прикреплённые к его жилетному карману. – Потом нам надо будет возвращаться в Темпл.
– Этого хватит, – ответил граф. – Я пишу быстро, и я могу одновременно писать и говорить.
Гидеон рассмеялся. Казалось, он находит графа действительно остроумным, и, очевидно, он совершенно забыл, что я тоже здесь.
Я кашлянула. Уже почти в дверях он обернулся и вопросительно поднял бровь.
Я ответила тоже молчаливо, потому что вряд ли могла сказать такое вслух: не оставляй меня одну с этими фриками.
Гидеон заколебался.
– Она только помешает, – заявил граф.
– Подожди меня здесь, – сказал Гидеон неожиданно мягко.
– Лорд и Миро составят ей компанию на это время, – продолжал граф. – Вы вполне можете немного расспросить её о будущем. Это уникальная возможность. Она из XXI века, спросите её про автоматические поезда, которые носятся под Лондоном. Или про серебряные летательные аппараты, которые с рёвом тысячи львов поднимаются в воздух и пересекают моря на высоте многих километров.
Лорд так смеялся, что я начала всерьёз беспокоиться о сиденье под ним. Тряслась каждая его жировая складка.
– Что-нибудь ещё?
Я ни в коем случае не хотела оставаться с ним и Ракоци наедине. Но Гидеон только улыбнулся, хотя я и бросила ему умоляющий взгляд.
– Я сейчас вернусь, – сказал он.
Из Анналов Стражей 12 июня 1948 года.