– Ну, дело твоё, – ответила Шарлотта. Они с тётей Глендой считали, что я выдумала и Джеймса, и других призраков, чтобы важничать. Я сожалела, что когда-то рассказала им об этом. Конечно, тогда я была маленькая и вряд ли могла молчать о горгульях, оживающих на фасадах зданий и сточных жёлобах, кривляющихся и строящих мне рожи. Горгульи были забавные, но были и другие призраки, тёмные и жуткие, которых я боялась. На то, чтобы понять, что призраки никому не могут причинить зла, мне понадобилось года два. Призраки могут только напугать.
Но не Джеймс. Он был совершенно безобидный.
– Лесли считает, что хорошо, что Джеймс умер молодым. С фамилией Пимплботтом он вряд ли смог бы найти себе жену, – сказала я, предварительно убедившись, что Джеймс меня не слышит. – Я хочу сказать, кто добровольно согласится называться "Прыщавая задница"? – Шарлотта закатила глаза. – Правда, он симпатичный, – продолжала я. – И если ему верить, то у него денег куры не клюют. Только его манера постоянно подносить к носу надушенный кружевной платочек выглядит как-то не по-мужски.
– Как жаль, что им некому восхищаться, кроме тебя.
Да, я тоже так считала.
– И как глупо, что ты за пределами семьи говоришь о своих странностях.
Это был опять её типичный укол исподтишка. Он должен был задеть меня, и он меня, к сожалению, задел.
– Я не странная!
– Нет, странная.
– И это говоришь ты, носительница гена?
– Я, в конце концов, не болтаю об этом на каждом углу. А ты точно как тётушка Мэдди. Она рассказывает о своих видениях даже молочнику.
– Ты грубая.
– А ты наивная.
Переругиваясь, мы пересекли холл, пробежали мимо стеклянного чуланчика нашего завхоза и выскочили на улицу. Было ветрено, а небо выглядело так, как будто вот-вот начнётся дождь. Я пожалела, что мы всё же не захватили из шкафчиков свои вещи. Плащ пришёлся бы сейчас очень кстати.
– Извини за сравнение с тётушкой Мэдди, – сказала Шарлотта несколько смущённо. – Я всё-таки немного волнуюсь.
Я была потрясена. Обычно она не извиняется.
– Могу понять, – ответила я быстро. Она должна почувствовать, что я ценю её извинения. На самом деле о понимании не было и речи. Я на её месте просто тряслась бы от страха. Взволнована я была бы тоже, но это было бы волнение наподобие визита к стоматологу. – Кроме того, я люблю тётушку Мэдди. – Что было правдой. Тётушка Мэдди была, возможно, несколько болтлива и имела обыкновение повторять всё по четыре раза, но мне это нравилось в тысячу раз больше, чем таинственная суета некоторых других. Кроме того, тётушка Мэдди щедро угощала нас лимонными леденцами. Но Шарлотту леденцы, разумеется, не интересовали.
Мы пересекли улицу и торопливо пошли по тротуару.
– Не надо на меня так пялиться, – сказала Шарлотта. – Ты заметишь, если я исчезну. Тогда ты нарисуешь своим мелом этот дурацкий крест и побежишь домой. Но ничего не произойдёт, по крайней мере сегодня.
– Но ты же не можешь знать. Тебе интересно, где ты окажешься? Я имею ввиду, в каком времени?
– Естественно, – сказала Шарлотта.
– Надеюсь, не во время великого пожара в 1664 году.
– Великий лондонский пожар был в 1666, – возразила Шарлотта. – Это очень легко запомнить. Кроме того, данная часть города была тогда не застроена, так что здесь было нечему гореть.
Я говорила уже, что другие имена Шарлотты были "Зануда" и "Задавака"?
Но я не отступала. Наверное, это было не очень благородно, но мне хотелось хоть на пару секунд стереть с её лица эту глупую улыбку.
– Наша школьная форма будет гореть как солома, – продолжала я.
– Я бы знала, что делать, – коротко ответила Шарлотта, всё так же улыбаясь.
Я не могла не восхититься её хладнокровием. На меня нагоняла страх лишь одна мысль о том, что я могу внезапно оказаться в прошлом.
И не важно, в каком именно времени. Ведь раньше было ужасно в любую эпоху. Что ни время, то война или чума с оспой. А стоило сказать хоть одно неправильное слово – и пожалуйста, тебя сжигают как ведьму. Кроме того, вместо туалетов выгребные ямы, у людей блохи, а по утрам жители выливают из окон содержимое своих ночных горшков прямо на улицу, невзирая на прохожих.
Шарлотту всю её жизнь подготавливали к тому, что она должна уметь ориентироваться в прошлом. У неё никогда не было времени на игры, подружек, шоппинг, кино или мальчиков. Вместо этого ей давали уроки танцев, фехтования, верховой езды, языков и истории. А ещё начиная с прошлого года она каждую среду после обеда уезжала с леди Аристой и тётей Глендой и возвращалась лишь поздно вечером. Они называли это "уроками мистерий". Правда, какого рода мистерии имелись ввиду, никто нам не хотел объяснять, а меньше всех сама Шарлотта.
"Это тайна". Вероятно, это было первое предложение, которое Шарлотта научилась бегло выговаривать. А за ним последовало "Вас это не касается".
Лесли считала, что в нашей семье больше тайн, чем в Секретной Службе и МИ-6 вместе взятых. Очень возможно, что так оно и было.
Обычно после школы мы добирались домой на автобусе. На восьмом до Беркли сквер, а там уже недалеко до дома. Сегодня же мы все четыре остановки бежали пешком, как велела тётя Гленда. Всю дорогу я держала наготове мел, но Шарлотта весь путь пробежала рядом со мной и никуда не исчезла.
Когда мы добежали до ступенек нашего дома, я была почти разочарована. Потому что здесь заканчивалось моё участие в истории. С этого момента бразды правления переходили к моей бабушке.
Я потянула Шарлотту за рукав:
– Смотри! Мужчина в чёрном опять здесь!
– Ну и что? – Шарлотта даже не оглянулась. Мужчина в чёрном стоял на противоположной стороне улицы у входа в дом номер 18. Как обычно, он был одет в чёрный макинтош и чёрную шляпу, надвинутую на глаза. Мне казалось, что это призрак – пока я не заметила, что мои брат с сестрой и Лесли тоже его видят.
Он уже несколько месяцев наблюдал за нашим домом – каждый день, практически 24 часа в сутки. Возможно, это были разные мужчины, которые сменяли друг друга и совершенно одинаково выглядели. Мы спорили, кто они такие – взломщики, частные детективы или колдуны. В последнем была убеждена моя сестра Каролина. Ей было девять лет, и она обожала истории про злых колдунов и добрых фей. Моему брату Нику было двенадцать, и он считал истории с колдунами и феями глупыми, а потому полагал, что чёрные мужчины – это шпионящие взломщики. Мы с Лесли были за частных детективов.
Если мы переходили на ту сторону улицы, чтобы посмотреть на мужчину в чёрном вблизи, он либо исчезал в доме, либо садился в припаркованный у тротуара чёрный бентли и уезжал. "Это волшебный автомобиль, – уверяла Каролина. – Когда на него никто не смотрит, он превращается в ворона. А волшебник превращается в крохотного человечка, осёдлывает ворона и взмывает на нём в небо!"
Ник на всякий случай записал номер бентли. "Хотя после взлома они наверняка перекрасят машину и прикрутят новые номера", – утверждал он.
А взрослые делали вид, что они не видят ничего подозрительного в круглосуточном наблюдении за домом. Как, собственно, и Шарлотта.
– Ну что вы привязались к бедному человеку? Он просто курит, вот и всё!
– Ну конечно! – я уж скорее поверю в версию с вороном.
Начал накрапывать дождик – хорошо, что не раньше.
– Но у тебя хоть голова кружится? – спросила я, пока мы дожидались на крыльце, чтобы нам открыли дверь – ключей от дома у нас не было.
– Не суетись ты так, – ответила Шарлотта. – Это случится, когда должно будет случиться.
Дверь открыл мистер Бернард. Лесли считала, что мистер Бернард – наш дворецкий, однозначно доказывающий, что мы богаты почти как королева или Мадонна. Я точно не знала, кто или что был мистер Бернард. Для моей мамы он был "бабушкиной правой рукой", сама же бабушка называла его "старинным другом семьи". А для меня, Каролины и Ника он был просто "зловещим служителем леди Аристы".
Увидев нас, он вопросительно поднял бровь.
– Привет, мистер Бернард, – сказала я. – Отвратительная погода, не правда ли?
– Абсолютно отвратительная. – Крючковатым носом, карими глазами и круглой оправой золотых очков мистер Бернард неизменно напоминал мне сову, а точнее филина. – В такую погоду, выходя из дома, лучше надевать плащ.
– Хм, да, лучше надевать, – ответила я.
– Где леди Ариста? – спросила Шарлотта. Она никогда не была особенно вежлива с мистером Бернардом. Наверное, потому что она в отличие от нас никогда не испытывала перед ним боязни – даже будучи ребёнком. При том что у него была действительно внушающая уважение способность возникать ниоткуда в любой точке дома и двигаться при этом бесшумно, как кошка. Казалось, ничто и никогда не может ускользнуть от его внимания и неизменного присутствия.
Мистер Бернард жил у нас в доме ещё до моего рождения, и моя мама говорила, что он жил здесь и тогда, когда она сама была маленькой девочкой. Поэтому мистер Бернард был, наверное, таким же старым, как и леди Ариста, даже если он на столько и не выглядел. Он обитал в комнатах на третьем этаже, куда со второго этажа вели отдельная лестница и коридор. В этот коридор нам не разрешалось даже входить. Мой брат утверждал, что мистер Бернард оборудовал его люками и всем таким прочим, чтобы задержать нежелательных гостей. Но он не мог этого доказать – никто из нас ещё ни разу не рискнул сунуться в этот коридор.
"У мистера Бернарда должна быть своя приватная сфера", – часто говорила леди Ариста. – "Да-да", – реагировала на это мама. – "А у кого не должна?" – Но она говорила это так тихо, что леди Ариста не слышала.
– Ваша бабушка в музыкальном салоне, – проинформировал Шарлотту мистер Бернард.
– Спасибо. – Шарлотта оставила нас в холле и побежала по лестнице наверх. Музыкальный салон находился на втором этаже, и никто не знал, почему он так называется. Там не было даже пианино.
Музыкальный салон был любимой комнатой тётушки Мэдди и леди Аристы. Там пахло фиалковыми духами и дымом сигарилл леди Аристы. Салон очень редко проветривался – если провести там длительное время, могло стать нехорошо.
Мистер Бернард запер входную дверь. Я успела бросить быстрый взгляд на человека в чёрном. Он был всё ещё там. Показалось ли мне или он действительно взмахнул рукой, словно приветствуя? Мистера Бернарда или, может быть, даже меня?
Дверь захлопнулась, но я не смогла додумать свою мысль до конца, потому что в животе опять возникло чувство с американских горок. Перед глазами всё поплыло. Мои колени подогнулись, и мне пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть.
В следующее мгновение всё опять прошло.
Моё сердце колотилось как сумасшедшее. Со мной было что-то не так. За два с половиной часа у меня дважды кружилась голова, причём при полном отсутствии американских горок.
Разве что… ах ерунда! Наверное, я просто слишком быстро расту. Или у меня… хм? Опухоль мозга? А может, просто голод.
Да, дело именно в этом. Я с завтрака ничего не ела – ведь обед приземлился на мою блузку. С облегчением я перевела дух – и только тогда заметила, что совиные глаза мистера Бернарда внимательно за мной наблюдают.
– Оп-ля, – сказал он с некоторым опозданием.
Я почувствовала, что краснею.
– Ну, я пойду… выполнять домашнее задание, – пробормотала я.
Мистер Бернард кивнул с равнодушным видом. Но, поднимаясь по лестнице, я чувствовала на спине его взгляд.
Из Анналов Стражей, 10 октября 1994 года.
Я только что вернулся из Дарема, где навещал младшую дочь лорда Монтроза Грейс Шеферд, которая позавчера совершенно неожиданно родила дочь. Мы очень рады рождению
Гвендолин Софи Элизабет Шеферд, 2460 г, 52 см.
Мать и ребёнок чувствуют себя хорошо. Поздравляем нашего Великого Магистра с пятым внуком.
Отчёт: Томас Джордж, Ближний Круг.
2
Лесли называла наш дом "роскошным дворцом" – из-за множества комнат, картин, деревянных панелей и антиквариата. Она считала, что в нашем доме за любой стеной скрывается тайный ход, а в любом шкафу – потайной ящик. Когда мы были помладше, мы в каждый её приход предпринимали исследовательское путешествие по дому. Конечно, нам было категорически запрещено совать нос во все углы, но это делало наши вылазки ещё более привлекательными. Мы разрабатывали всё более и более изощрённые стратегии, чтобы не попадаться. За время поисков мы действительно обнаружили несколько потайных ящичков и даже одну потайную дверь. Она находилась на главной лестнице за картиной маслом, изображавшей угрюмого бородатого толстяка верхом на лошади, державшего в руке обнажённую шпагу.
По информации, полученной от тётушки Мэдди, угрюмый мужчина на картине был мой двоюродный прапрапрапрапрадедушка Хью, а его рыжая кобыла звалась Жирная Энни. Хотя ход за картиной был длиной всего в пару ступеней и вёл в одну из ванных комнат, но это был всё-таки тайный ход.
– Какая ты счастливица, что здесь живешь! – неизменно повторяла Лесли.
Я же считала, что счастливица как раз она. Лесли с родителями и лохматым псом по имени Берти жила в самом обычном доме в северном Кенсингтоне. Там не было никаких тайн, никаких зловещих служащих или нервирующих родственников.
Когда-то и мы жили в таком доме – мои мама, папа, брат, сестра и я. Мы обитали тогда в Дареме, Северная Англия. Но потом, когда сестре было всего полгода, отец умер, и мама переехала с нами в Лондон. Наверное, она одиноко себя чувствовала – или у неё были денежные затруднения.
А в этом доме мама выросла – вместе с сестрой Глендой и братом Гарри. Дядя Гарри единственный из всех не жил сейчас в Лондоне, а обитал со своей женой в Глочестершире.
Вначале этот дом тоже казался мне дворцом, точно как и Лесли. Но когда дворец приходится делить с большой семьёй, то со временем он уже не выглядит таким большим. Тем более что здесь имелось огромное количество лишних помещений – как, например, бальный зал на первом этаже, занимавший всю длину дома.
В таком зале было бы здорово кататься на скейте, но нам это было строжайше запрещено. Зал был великолепен – высокие окна, лепнина на потолке, люстры, – но за всё то время, что мы здесь жили, тут не провели ни одного бала, праздника или вечеринки.
Бальный зал использовался единственно для Шарлоттиных уроков фехтования и танцев. Поэтому оркестровая галерея, на которую можно было попасть из вестибюля, казалась здесь совершенно лишней. Разве что Каролина с подружками использовали её для игры в прятки – под лестницей, ведущей из галереи на второй этаж, имелись тёмные закутки.
На втором этаже находился упоминавшийся ранее музыкальный салон, покои леди Аристы и тётушки Мэдди, а также ванная комната (та самая с тайным ходом) и столовая, где каждый вечер в половине восьмого собиралась на ужин вся семья. Столовую и находившуюся прямо под ней кухню соединял старинный подъёмник для еды, на котором Ник и Каролина периодически катали друг друга, хотя это было, разумеется, строжайше запрещено. Мы с Лесли раньше тоже так развлекались, но сейчас, к сожалению, мы уже не помещались в лифт.
На третьем этаже находились апартаменты мистера Бернарда, кабинет моего покойного деда лорда Монтроза и огромная библиотека. На том же этаже в угловой части дома находилась и комната Шарлотты. Комната была с эркером, чем Шарлотта с удовольствием хвасталась. Её мать занимала две комнаты, салон и спальню, выходящие окнами на улицу.
Тётя Гленда была в разводе с Шарлоттиным отцом. Он жил сейчас где-то в Кенте с новой женой. Поэтому в доме помимо мистера Бернарда не было мужчин – разве что посчитать Ника. Не было и домашних животных, как мы о них ни просили. Леди Ариста животных не любила, а у тёти Гленды была аллергия на всё, что имело хотя бы намёк на шерсть.
Моя мама, брат с сестрой и я жили на четвёртом этаже, прямо под крышей, где было много косых стен, но зато имелось два маленьких балкончика. У каждого из нас была своя комната, а нашей ванной очень завидовала Шарлотта, потому что у них на третьем этаже в ванной окон не было, а у нас их было целых два. Но мне на нашем этаже больше нравилось ещё и потому, что здесь мы – мама, Ник, Каролина и я – были среди своей семьи, что в нашем дурдоме иной раз могло оказаться большим благом.
Но был один недостаток – мы жили чертовски далеко от кухни. Сейчас, когда я уже поднялась наверх, я снова об этом подумала. Живи мы поближе к кухне, я могла бы прихватить с собой хотя бы яблоко. А так мне пришлось обойтись сливочным печеньем из наших запасов, которые мама держала в шкафу.
Из страха перед новым приступом головокружения я слопала одиннадцать печений подряд. Потом скинула туфли и куртку, плюхнулась на диван в комнате для шитья и вытянулась во весь рост.
Сегодня всё было как-то странно. То есть ещё более странно, чем обычно.
Сейчас два часа дня. Позвонить Лесли, чтобы обсудить с ней свои проблемы, я смогу только часа через два с половиной. Брат с сестрой вернутся из школы не раньше четырёх, а мама заканчивает работу около пяти. Обычно мне очень нравилось оставаться одной в квартире. Можно было спокойно принять ванну, не опасаясь, что кто-нибудь постучит в дверь и срочно попросится в туалет. Ещё я могла включить музыку и громко подпевать, не боясь, что окружающие начнут смеяться. И я могла смотреть по телевизору всё, что захочется, не отвлекаясь на нытьё типа: "А сейчас начинается Спанч Боб!".
Но сегодня мне ничего не хотелось. Даже поспать не было никакого желания. Наоборот – диван, обычно такое прекрасное прибежище, сейчас показался мне утлым плотиком на ревущей реке. Я боялась, что как только я закрою глаза, меня сразу же куда-нибудь унесёт.
Чтобы отвлечься, я поднялась и стала прибираться в комнате для шитья. Это была наша неофициальная гостиная – ни тёти, ни наша бабушка не шили и поэтому появлялись тут редко. Здесь не было никакой швейной машинки, зато имелась узкая лесенка, ведущая на крышу. Лесенка предназначалась для трубочистов, но мы с Лесли обожали выбираться по ней на крышу. Оттуда открывался чудесный вид, и нигде не было лучшего места для девчоночьих разговоров (к примеру, о мальчишках и о том, что мы не знаем ни одного, в кого стоило бы влюбиться).
Конечно, там было немного опасно, поскольку на крыше не было перил – имелось лишь невысокое ограждение из кованого железа. Но нам ведь и не надо было тренировать прыжки в длину или танцевать на краю пропасти. Ключ от дверцы, ведущей на крышу, хранился в сахарнице с узором из роз, стоявшей в шкафу. В моей семье никто не догадывался, что я знаю об этом тайнике, иначе бы поднялся невообразимый шум. Поэтому я всегда внимательно следила за тем, чтобы выбраться на крышу незаметно. Там можно было загорать, устраивать пикники или просто прятаться, если хотелось покоя. Который, как уже упоминалось, я очень любила – но только не сейчас.
Я сложила покрывала, смела с дивана крошки от печенья, взбила подушки и собрала в коробку разбросанные шахматные фигурки. Я даже полила азалию, стоявшую на секретере в углу комнаты, и протёрла влажной тряпкой журнальный столик. Затем я нерешительно оглядела идеально убранную комнату. Прошло всего десять минут, и я всё так же жаждала общества.