Этот вопрос на короткий момент вывел меня из моего эйфорического состояния.
– Хахаха, – злорадно засмеялся Хемериус. – Я так и вижу перед собой: счастливый зелёный мешок для мусора, который хочет всех обнять и расцеловать, потому что жизнь такая прекрасная-распрекрасная.
– Кхм… нет, если мне удастся этого избежать. – Боже, надеюсь, я смогу убедить Лесли отложить её модерновую марсианскую идею до какой-нибудь другой вечеринки. Если она уже начала всем о ней рассказывать, значит, она действительно ей увлечена, а если уж Лесли чем-то увлечена, то её трудно от этого отвлечь, я это знала по собственному опыту.
Вся моя семья в полном составе ужинала в столовой, и мне пришлось себя сдерживать, чтобы не кинуться ко всем обниматься – даже к тёте Гленде и Шарлотте (что показывало, в каком исключительном состоянии духа я находилась). Но поскольку Хемериус предупреждающе посмотрел на меня, я ограничилась тем, что поприветствовала всех сияющей улыбкой и взлохматила Нику волосы. Но когда я заняла своё место и поглядела в свою тарелку, куда мама уже положила еды, я снова позабыла о своей сдержанности.
– Спаржевый пирог! – вскричала я. – Разве жизнь не прекрасна? В ней так много того, чему можно радоваться, не правда ли?
– Если ты ещё раз скажешь "прекрасно", я наблюю в твой дурацкий спаржевый пирог, – пробурчал Хемериус.
Я улыбнулась ему, сунула кусочек пирога в рот, радостно всех оглядела и спросила:
– Ну, каким был ваш день?
Тётушка Мэдди заулыбалась в ответ:
– Ну, твой любом случае был хорошим, верно?
Шарлотта с ужасающим скрипом водила вилкой по тарелке.
Да – в итоге день оказался довольно-таки хорошим. Даже если Гидеон, Фальк и мистер Уитмен больше не появлялись, и я не получила возможности проверить, была ли фраза "Я люблю тебя, Гвенни, пожалуйста, не оставляй меня" лишь плодом моего воображения или Гидеон действительно это сказал. Остальные Стражи приложили максимум усилий, чтобы устранить мой, как выразился Фальк, "растрёпанный вид", мистер Марли вообще собирался собственноручно расчесать мне волосы, но я это сделала сама. Сейчас я была в своей школьной форме, а мои волосы были аккуратно зачёсаны назад.
Мама похлопала меня по руке.
– Я рада, что ты поправилась, моё сердечко.
Тётя Гленда пробурчала фразу, в которой явно прозвучали слова "Конституция как у крестьянского ребёнка". Потом она с фальшивой улыбкой спросила:
– Ну, что там с этим зелёным мешком для мусора? Я не могу поверить, что ты и твоя подруга Лесси хотите появиться в таком виде на вечеринке, которую Дейлы дают в честь своей дочери! Тобиас Дейл воспримет это, конечно, как политический выпад – ведь он крупная фигура у консерваторов.
– Ась? – спросила я.
– Надо сказать: "Как, скажите, пожалуйста?", – поправил меня Хемериус.
– Гленда, я тебе удивляюсь! – Леди Ариста щёлкнула языком. – Ни одна из моих внучек даже не посмеет подумать о подобном. Мешок для мусора! Что за чушь!
– Ну, если больше нет ничего зелёного, то это лучше, чем ничего, – язвительно заметила Шарлотта. – Во всяком случае, для Гвен.
– Ох, – тётушка Мэдди сочувственно посмотрела на нас. – Надо подумать. У меня есть пушистый зелёный халат, который я могу тебе одолжить.
Шарлотта, Ник, Каролина и Хемериус захихикали, а я улыбнулась тётушке Мэдди.
– Это очень мило с твоей стороны, но я думаю, что Лесли не согласится: не бывает марсиан в халатах.
– Ну ты слышишь! Они серьёзно, – отреагировала тётя Гленда. – Что я говорю. Эта Лесси плохо влияет на Гвендолин. – Она наморщила нос. – Не то чтобы я ожидала чего-то другого от воспитания родителей-пролетариев. Плохо уже то, что такие, как она, вообще допускаются в Сент-Леннокс. Но я совершенно точно не позволила бы моей дочери обща…
– Ну хватит, Гленда! – Мама гневно посмотрела на сестру. – Лесли умная и воспитанная девочка, а её родители никакие не пролетарии! Её отец…
– Инженер-строитель, – подсказала я.
– … инженер-строитель, а мама работает…
– Диетологом, – продолжила я.
– А пёс учился в колледже Голдсмита, – сказал Хемериус. – Очень респектабельная семья.
– У нашего костюма нет никакой политической подоплёки, – заверила я тётю Гленду и леди Аристу, которые смотрели на меня, высоко подняв брови. – Это должно быть просто искусство. – С другой стороны, для Лесли было бы типично, если бы вся эта идея была увенчана ещё и политическим смыслом. Как будто мало того, что мы будем отвратительно выглядеть. – И это вечеринка Синтии, а не её родителей – иначе бы, наверное, девиз не был бы таким зелёным.
– Это не смешно, – сказала тётя Гленда. – И я считаю более чем невежливым не потрудиться над костюмом, в то время как другие гости и хозяева не считаются с расходами. Например, Шарлоттин костюм…
– …стоил целое состояние и сидит на ней как влитой, ты уж сегодня говорила это тридцать четыре раза, – перебила её мама.
– Ты просто завидуешь. Ты всегда была такой. Но для меня по крайней мере важно благополучие моей дочери, в отличие от тебя, – заявила тётя Гленда. – Ты так мало интересуешься светским общением твоей дочери и не можешь сделать ей приличного костюма…
– Светское общение? – Мама закатила глаза. – Скажи, не слишком ли ты хватанула? Это вечеринка в честь дня рождения одноклассницы. Плохо уже то, что бедным детям придётся по-дурацки наряжаться.
Леди Ариста с шумом положила на стол свои столовые приборы.
– Боже мой, вам уже за сорок, а вы ведёте себя, как подростки. Разумеется, Гвендолин не пойдёт на день рождения в мусорном мешке. А теперь смена темы, будьте добры.
– Да, давайте поговорим о деспотичных старых драконшах, – предложил Хемериус. – И о женщинах, которые после сорока всё ещё живут у мамы.
– Ты не можешь указывать Гвендо… – начала мама, но я пнула её под столом в голень и улыбнулась ей.
Она вздохнула, но потом улыбнулась в ответ.
– Просто я не собираюсь смотреть, как Гвендолин позорит нашу семью… – сказала тётя Гленда, но леди Ариста не дала ей договорить.
– Гленда, если ты сейчас не закроешь рот, то можешь без ужина отправляться в постель, – фыркнула она, и все, кроме неё и тёти Гленды, засмеялись, даже Шарлотта.
В этот момент во входную дверь позвонили.
Пару секунд никто не реагировал, но затем мы вспомнили, что у мистера Бернарда выходной день. Леди Ариста вздохнула.
– Каролина, ты не будешь так добра? Если это мистер Тэрнер по поводу цветочного украшения фонарей – скажи ему, что меня нет дома. – Она подождала, пока Каролина не выйдет, и покачала головой. – Этот человек – просто моровая язва! Скажу одно: оранжевые бегонии! Я очень надеюсь, что для таких людей существует отдельный ад!
– Я тоже на это надеюсь! – поддержала её тётушка Мэдди.
Через минуту вернулась Каролина.
– Это Горлум! – крикнула она. – И он пришёл к Гвендолин.
– Горлум? – хором повторили мама, Ник и я. "Властелин колец" был нашим любимым фильмом, только Каролина его пока не смотрела – она была ещё маленькая.
Каролина усердно закивала.
– Да, он ждёт внизу.
Ник засмеялся.
– Здорово, моя прелесссть! Я обязательно должен на него посмотреть.
– Я тоже, – сказал Хемериус, продолжая болтаться на люстре и почёсывать себе живот.
– Ты, конечно, имеешь ввиду Гордон, – заявила Шарлотта и встала. – И он пришёл ко мне. Правда, несколько рановато, я сказала в половину девятого.
– Ох, зайчик, это поклонник? – восхищённо осведомилась тётушка Мэдди. – Как чудесно! Надеюсь, это отвлечёт тебя!
Шарлотта возразила:
– Нет, тётя Мэдди, Гордон – это всего лишь мальчик из моего класса, я помогаю ему выполнить дополнительное задание про кольца-печатки.
– Но он сказал Гвендолин, – упрямо заявила Каролина, но Шарлотта уже отодвинула её в сторону и выскочила из комнаты. Каролина побежала за ней.
– Он может поужинать с нами, – крикнула им вслед тётя Гленда. – Она всегда готова помочь, – повернулась она к нам. – Кстати, Гордон Гельдерман – сын Кайла Артура Гельдермана.
– Слушайте, слушайте, – сказал Хемериус.
– Кто бы он ни был, – добавила мама.
– Кайл Артур Гельдерман, – повторила тётя Гленда, на сей раз выделяя каждый слог. – Торговый дом "Тайкун"! Тебе это ни о чём не говорит? Опять типично – ты не имеешь никакого понятия, в каком кругу вращается твоя дочь! Твоё участие как матери действительно жалкое. Ну, очевидно, в Гвендолин мальчик совершенно не заинтересован.
Мама застонала.
– Глен, в самом деле, тебе стоило бы опять начать принимать эти таблетки от климакса.
Брови леди Аристы почти сошлись на переносице, так сильно она нахмурилась, и она уже открыла рот, чтобы, видимо, отправить маму и тётю Гленду без десерта в постель, но тут вернулась Каролина и торжествующе сказала:
– А Горлум пришёл всё-таки к Гвендолин!
Я как раз запихнула в рот большой кусок пирога. Я почти выплюнула его обратно, когда в столовую вошёл Гидеон, сопровождаемый Шарлоттой, чьё лицо внезапно окаменело.
– Добрый вечер, – вежливо сказал Гидеон. На нём были джинсы и застиранная зелёная рубашка. Очевидно, за это время он успел принять душ, потому что его волосы были влажными и кучерявились вокруг лица. – Прошу прощения. Я не хотел мешать ужину, я просто пришёл к Гвендолин.
Какой-то момент в столовой царило молчание. Не считая Хемериуса, которого на люстре трясло от хохота. Я говорить не могла, поскольку лихорадочно пыталась проглотить кусок пирога, Ник хихикал, мама переводила взгляд с Гидеона на меня, у тёти Гленды на шее опять расцвели красные пятна, а леди Ариста смотрела на Гидеона, как на оранжевую бегонию.
Только тётушка Мэдди сохранила какое-то подобие манер.
– Но вы нисколько не мешаете, – дружелюбно сказала она. – Вот – садитесь рядом со мной. Шарлотта, принеси, пожалуйста, ещё один прибор.
– Да, тарелочку для Горлума, – прошептал мне Ник и ухмыльнулся.
Шарлотта проигнорировала тётушку Мэдди и с тем же каменным лицом вернулась на своё место.
– Это очень любезно, спасибо, но я уже поужинал, – сказал Гидеон.
Мне наконец удалось проглотить кусок пирога, и я быстро поднялась.
– Я уже, собственно, наелась, – сказала я. – Можно я пойду? – Я поглядела сначала на маму, а потом на бабушку.
Обе обменялись странными, понимающими взглядами и глубоко вздохнули, причём одновременно.
– Конечно, – сказала мама.
– Но шоколадный торт, – напомнила мне Каролина.
– Мы оставим Гвендолин кусочек, – кивнула мне леди Ариста. На негнущихся ногах я пошла к Гидеону.
– "В комнате царила гробовая тишина", – прошептал Хемериус с люстры. – "Все взгляды были направлены на девушку в блузке цвета мочи…".
Ой, он был прав. Я рассердилась на себя за то, что мне не пришло в голову быстренько принять душ и переодеться – дурацкая школьная форма была наименее подходящей из моей одежды. Но кто мог подумать, что сегодня вечером у меня будут гости? Причём гости, с которыми мне был важен мой внешний вид?
– Привет, – сказал Гидеон и улыбнулся – впервые с тех пор, как он переступил порог столовой.
Я смущённо улыбнулась в ответ.
– Привет, Горлум.
Улыбка Гидеона стала шире.
– "Даже тени на стенах замолкли, когда они оба посмотрели друг на друга так, как будто они только что сели на воздушный шарик и раздавили его", – произнём Хемериус, срываясь с люстры и летя следом за нами. – "Заиграла романтическая музыка, и они прошествовали рука об руку к выходу из комнаты, девушка в блузке цвета мочи и юноша, которому срочно надо постричься". – Он вылетел из столовой следом за нами, но в коридоре повернул налево. – "Умный и красивый демон Хемериус последовал бы за ними для соблюдения приличий, если бы ему из-за такого обилия выказанных чувств не надо было срочно удовлетворить разыгравшийся аппетит! Сегодня он наконец сожрёт этого жирного кларнетиста, призрака из номера 23, который целыми днями мучает музыку Глена Миллера". – Он ещё раз кивнул нам и вылетел в окно коридора.
Когда мы добрались до моей комнаты, я с облегчением увидела, что мне, по счастью, не хватило времени на разрушение того замечательного порядка, который навела у меня в среду тётушка Мэдди. Ладно, кровать не была застелена, но парочку лежавших вокруг шмоток я сгребла двумя-тремя движениями и бросила на стул к остальным вещам. Потом я повернулась к Гидеону, который всю дорогу молчал. Наверное, ему не оставалось ничего другого, потому что я – всё ещё вне себя от смущения – после отлёта Хемериуса не закрывала рта. Я болтала непрерывно, описывая картины, мимо которых мы проходили. Каждую в отдельности из примерно одиннадцати тысяч.
– Это мои прадедушка и прабабушка – без понятия, почему они велели запечатлеть себя в масле, тогда уже существовала фотография. Толстяк на табуретке – это двоюродный прапрапрадедушка Хью в детстве, вместе со своей сестрой Петронеллой и тремя кроликами. Это одна эрцгерцогиня, чьего имени я не помню – она нам не родня, но на картине на ней надето фамильное колье Монтрозов, поэтому ей можно тут висеть. А сейчас мы находимся на третьем этаже, поэтому на всех картинах в этом коридоре изображена Шарлотта. Тётя Гленда раз в квартал ходит с ней к фотографу, который якобы снимает королевскую семью. Самая любимая фотография: десятилетняя Шарлотта с мопсом, у которого был запах из рта, по Шарлотте это как-то видно, ты не находишь? – И так далее, и тому подобное. Это было ужасно. Только в своей комнате я смогла остановиться. Но только потому, что здесь не было картин.
Я разгладила покрывало на кровати и незаметно сунула под подушку свою пижаму "Хелло, Китти". Потом я повернулась и выжидательно посмотрела на Гидеона. Теперь пускай он что-нибудь скажет.
Чего он делать не стал. Вместо этого он продолжал мне улыбаться, словно он не мог поверить своим глазам. Моё сердце подпрыгнуло и замерло. Ну здорово! Укол шпагой ему был нипочём, но Гидеон его совершенно вывел из равновесия. Прежде всего тем, как он на меня смотрел.
– Я собирался сначала позвонить тебе, но ты не брала трубку, – наконец сказал он.
– Батарейка села. – Телефон испустил дух в лимузине посреди разговора с Лесли. Поскольку Гидеон по-прежнему молчал, я достала мобильник из кармана юбки и начала искать зарядку. Тётушка Мэдди аккуратно свернула её и положила в ящик стола.
Гидеон прислонился спиной к двери.
– Это был странный день, верно?
Я кивнула. Телефон я поставила заряжаться. Поскольку я не знала, чем мне ещё себя занять, я оперлась о край письменного стола.
– Я думаю, что это был самый ужасный день в моей жизни, – сказал Гидеон. – Когда ты там лежала на полу… – Его голос чуть надломился. Он отделился от двери и пошёл ко мне.
У меня внезапно возникла настоятельная потребность утешить его.
– Мне так жаль, что я… так тебя напугала. Но я действительно подумала, что умираю.
– Я тоже так подумал. – Он сглотнул и сделал ещё шаг ко мне.
Хотя Хемериус давно отправился к своему кларнетисту, часть моего мозга выдала комментарий в его духе: "Его пламенный зелёный взгляд зажёг огонь в её сердце под блузкой цвета мочи. Прислонившись к его мужской груди, она дала волю слезам".
О Боже, Гвендолин! Нельзя ли менее истерично?
Я крепче сжала край стола.
– Ты должен был, собственно говоря, лучше знать, что со мной такое, – сказала я. – В конце концов, ты изучаешь медицину.
– Да, и именно поэтому мне стало тоже ясно, что ты… – Он остановился передо мной, и на сей раз именно он закусил нижнюю губу, что меня очень тронуло. Он медленно поднял руку. – Острие шпаги проникло в тебя вот на столько. – Он довольно далеко развёл большой и указательный пальцы. – От маленькой царапины ты бы не упала. И у тебя сразу же схлынула краска с лица и выступил холодный пот. Поэтому мне стало ясно, что Аластер задел большую артерию.У тебя было внутреннее кровотечение.
Я уставилась на его руку перед моим лицом.
– Ты сам видел рану, она действительно безобидная, – сказала я и откашлялась. Его близость сделала что-то с моими голосовыми связками. – Это… это должно быть… может, это был просто шок. Ну ты знаешь, я просто себе вообразила, что серьёзно ранена, и поэтому так и выглядело, что я…
– Нет, Гвенни, ты это себе не вообразила.
– Но как может быть, что осталась только эта маленькая ранка? – прошептала я.
Он убрал руку и начал бегать туда-сюда по комнате.
– Я вначале тоже этого не понял, – резко сказал он. – Я испытал такое… облегчение, что ты жива, что я уговорил себя, что по поводу раны найдётся какое-нибудь логическое объяснение. Но потом, под душем, меня осенило.
– А, вот оно что, – сказала я. – А я ещё в душ не ходила. – Я сняла сведённые судорогой пальцы с края письменного стола и опустилась на ковёр. Окей, так было намного лучше. По крайней мере, мои колени больше не дрожали.
Опершись спиной о край кровати, я посмотрела на него.
– Тебе обязательно бегать по комнате? Меня это ужасно нервирует. Я имею ввиду, ещё больше, чем я и без того взволнована.
Гидеон опустился передо мной на колени и положил мне руку на плечо, не обращая внимания на то, что я после этого уже не могла внимательно его слушать, а была занята исключительно глупыми мыслями типа "Надеюсь, от меня хорошо пахнет" или "Ох, не забыть бы дышать".
– Тебе знакомо это чувство, когда решаешь судоку и находишь ту одну цифру, после которой все остальные клетки заполняются элементарно? – спросил он.
Я неуверенно кивнула.
Гидеон рассеянно меня погладил.
– Уже несколько дней я размышляю о многих вещах, но только сегодня вечером… я нашёл эту магическую цифру, понимаешь? Я снова и снова перечитывал эти бумаги – так часто, что я почти выучил их наизусть…
– Какие бумаги? – перебила я его.
Он отпустил меня.
– Бумаги, которые Пол получил от лорда Аластера в обмен на генеалогические линии. Пол дал мне их как раз в тот день, когда у тебя был разговор с графом. – Он криво улыбнулся, увидев удивление в моих глазах. – Я бы тебе об этом рассказал, но ты была слишком занята тем, что задавала мне странные вопросы и в конце концов убежала глубоко оскорблённая. Я не мог последовать за тобой, потому что доктор Уайт настаивал на том, чтобы полечить мою рану, ты помнишь?
– Это было только в понедельник, Гидеон.
– Да, действительно. А кажется, что прошла вечность, верно? Когда мне наконец разрешили вернуться домой, я начал звонить тебе каждые десять минут, чтобы сказать, что я тебя… – Он откашлялся и снова взял меня за руку. – Чтобы тебе всё объяснить, но было всё время занято.
– Да, это я рассказывала Лесли, какой ты ужасный негодяй, – сказала я. – Но у нас есть и городской телефон, ты знаешь?
Он не обратил внимания на мои слова.
– В перерывах между звонками я начал читать эти бумаги. Речь идёт о предсказаниях и заметках из личного собрания графа. Бумаги, о которых Стражи не знают. Которые он намеренно утаил от собственных людей.
Я застонала.
– Позволь угадать. Ещё больше дурацких стихов. И ты не понял ни одного слова.
Гидеон наклонился.
– Нет, – медленно сказал он. – Совсем наоборот. Всё было довольно однозначно. Там написано, что кто-то должен умереть, чтобы философский камень осуществил своё полное действие. – Он посмотрел мне прямо в глаза. – И этот кто-то – это ты.