Я вскочила на ноги и закружила по комнате. Может, где-то здесь есть другой выход? Ведь должен быть! Лампа прыгала в руках, прыгало в груди сердце.
- Успокойся, Маша, - сказала я себе. - Сначала надо понять, куда ты попала. Горбун сказал, это библиотека…
Вдохнула, выдохнула, отерла со щек слезы и уже медленнее пошла мимо стеллажей.
Четыре слева, четыре справа, между ними широкий проход, упирающийся в письменный стол с наваленными на нем рулонами, письменными принадлежностями и красками. Вообще, для библиотеки не так уж и много книг. Больше напоминает чей-то рабочий кабинет. Может, комната генерала?
В некоторых местах полки пустовали, я вытащила книгу наугад, пролистала - какая-то рыцарская поэма с черно-белыми иллюстрациями и старинными готическими буквами. Взяла другую - похоже на Библию. Третью - какие-то чертежи, формулы, иллюстрации усадьб и замков. К четвертой рука потянулась сама: книга стояла на видном месте на уровне глаз, переплет был украшен рубинами и жемчугом, золотые буквы кричали: "Фантастические твари и магические чудеса".
Я поставила лампу на стол, случайно задев лежащие на краю рисунки, и они посыпались на пол: карандашные наброски и акварельные пейзажи, дома и сады, прелестные женские головки и ощерившие пасти виверны. Упала и рассыпалась коробка с карандашами, я едва успела подхватить кисти, испачканные краской и давно засохшие, и положила их рядом с резной деревянной шкатулкой.
Странные книги, странные вещи, странная комната. Точно ли это библиотека?
Книга распахнулась на страницах, заложенных атласной лентой.
"Василиск - царь змей, - бросились в глаза крупные красные буквы. - Люди, завидев его, бегут, спасая свою жизнь, ибо, даже взглянув на человека, он убивает…"
Ниже я увидела изображение змееподобного существа с острым хвостом и драконьими крыльями. Из пасти вырывался раздвоенный язык, когти скребли растрескавшуюся землю.
"На голове василиска белое пятно, напоминающее диадему…"
Вспомнилась седая прядь в волосах генерала. Может, это своеобразная метка?
"Василиск обладает удивительной способностью, - читала я дальше. - Кто видит его, тот каменеет. Другими словами, высвобождается магия, которая при визуальном контакте попадает на живую материю, при этом тут же идет замена углерода на кремний, и все живое обращается в камень".
Как наяву перед глазами встали статуи окаменевших девушек на аллеях и садовник, копающий не то яму под новую статую, не то мою собственную могилу. Я переступила на холодном полу и судорожно вздохнула, но взгляд уже дальше бежал по строчкам:
"Кровь василиска ядовита, и он сам устойчив к любым ядам. Зубы, когти, язык и сердце можно использовать в магических обрядах. Если ненавидите кого-то всей душой и желаете ему зла, измельчите в порошок язык или сердце василиска и на убывающей луне добавьте этому человеку в пищу. Тогда постигнут его страшные мучения, и умрет он лютой смертью, обратившись в камень. Но есть и способы одолеть василиска. В первую очередь надо…"
Тут лист обрывался, и следующие несколько страниц тоже оказались вырваны. Я пролистала дальше, до конца, перетрясла весь том, пытаясь отыскать потерянные страницы, но бесполезно! Секрет, как победить василиска, уничтожен! Какое невезение…
Книга выпала из ослабевших рук и стукнулась о стол, хлопнув обложкой, как капканом.
Конечно, это никакая не библиотека. Это тайная комната, куда строго-настрого запрещал входить Кристоф. В старой сказке Синяя Борода держал в ней тела убитых жен, в моей реальности василиск запер тайны, напоминающие о его сути, о том, кем он стал и, возможно, кем был когда-то. Я вскинула голову и в отчаянии огляделась, взгляд зацепился за позолоченную раму, завешенную черным атласом. Догадка пронзила подобно молнии: ведь в книге говорилось, что победить василиска можно с помощью зеркала! Конечно, став хозяином замка, генерал приказал убрать все зеркала и спрятать их здесь!
Воодушевившись, я дернула атлас, и он соскользнул на пол с легким шелестом. Вот только зеркала не обнаружила.
Передо мной была картина.
Сначала показалось, что я вижу портрет самого генерала: то же мужественное лицо с правильными чертами, те же смоляные волосы, уложенные красивыми волнами, широкие плечи и упрямо сжатые губы. Однако мужчина выглядел немного старше, может, благодаря аккуратной черной бородке или морщинам на аристократичном лбу. А еще на нем не было очков. Я увидела глаза, серые и холодные, поблескивающие, как речные камни. Лицо крест-накрест пересекал черный шрам. И я сглотнула комок, когда поняла, что шрам этот не нарисован, а прорезан по холсту ножом. Иссечена была и грудь, затянутая в камзол, лохмотья и нитки торчали бахромой, слева, словно черный орден, зияла глубокая дыра. Кто мог сделать такое?!
Рядом со мной колыхнулась черная тень. Я вздрогнула и обернулась влево, но это просто сквозняк тронул еще одно черное покрывало. Я сорвала его и замерла, глядя на портрет молодой женщины, одетой простенько и незатейливо. Он написан менее искусно, чем первый, но довольно старательно. Художник подловил и мягкий овал лица, и большие грустные глаза, и тронувшую губы полуулыбку, и смиренно сложенные руки, немного грубоватые для такого милого личика и почему-то присыпанные пудрой. За спиной женщины расстилался пасторальный пейзаж: зеленые холмы с пасущимися стадами, речка и мельница на фоне прозрачно-голубого неба.
Сорванный мной атлас смахнул на пол и сухие розы, лежащие на краю стола. Кто их сюда положил? Хотела поднять одну, но зацепилась взглядом за резную шкатулку. В таких могут хранить ценные бумаги, и я вообразила, что здесь-то и найду вырванные страницы из книги, но снова ошиблась. В шкатулке лежали письма.
Пожелтевшие от времени, хрустящие под пальцами, как пергамент, с расплывающимися чернилами, они пахли тленом и пылью. Я поднесла их поближе к лампе и зашевелила губами, по слогам разбирая невнятные строчки:
"Ваше Сиятельство герцог Мейердорфский и мой отец, - так начиналось одно из них, - хотя Вы и не считаете меня своим сыном, а я никогда ничего не просил у Вас, теперь с болью в сердце вынужден обратиться за Вашей помощью. Моя добрая матушка, Ивонна Мюллер, тяжело больна. Оспа не щадит ни женщин, ни мужчин, ни стариков, ни детей. Моих сбережений, заработанных на мельнице, хватило, чтобы продержаться пару месяцев, но теперь они подходят к концу. Сиятельный отец, я прошу Вашей помощи не безвозмездно. У меня крепкие руки, острый ум и большая выносливость. Я могу чистить конюшни, убирать выгребные ямы, валить лес. Нет такой работы, которую я не смог бы выполнить. Я прошу лишь о небольшом одолжении. Прошу Вас, умоляю, спасите мою матушку! Во имя человеколюбия и следуя заповедям Божиим!
Кланяюсь низко, Ваш любящий сын и покорный слуга Дитер".
И ниже приписано другой рукой:
"Не тебе говорить о Боге, гнусный выродок! Ты должен был сдохнуть во чреве, породившем тебя. Забудь мое имя и никогда не вспоминай или я прикажу выпотрошить тебя, как грязную свинью!
Его Сиятельство Готтлиб, герцог Мейердорфский".
Я вскинула голову и с необъяснимым трепетом поглядела на портреты: мужской, изрезанный ножом, и женский, убранный сухими розами. Герцог и мельничиха. Отец и мать.
- Но почему они завешены полотном? - вполголоса произнесла я. - И почему у нее так напудрены руки?
- Это не пудра, - раздалось за спиной. - Это мука.
Вскрикнув от неожиданности, я обернулась и оказалась лицом к лицу с хозяином замка.
В темном парчовом халате, расшитом серебряными драконами, генерал возвышался надо мной, подобно статуе из черного мрамора.
- Вам запретили входить в эту комнату, - сухо проговорил он. - Почему вы ослушались?
- Я не…
Он хлопнул дверью так, что задрожали стены. Ярость разливалась в воздухе, текла от хозяина замка вместе с восточным, приторно-сладким запахом. Хотелось бежать, вот только куда? Хотелось провалиться сквозь землю, но такими талантами я не обладала.
- Мне надоело терпеть ваши глупости, Мэрион, - медленно сказал генерал, держась одной рукой за стену и перегораживая проход. - Я стерпел ваш побег через окно и выходку во время венчания. Но вы вторглись туда, куда строжайше запретили входить.
- Я не собиралась… - тихо ответила я, уже понимая, что мои слова звучат как глупое оправдание.
Письмо жгло руки, в висках стучало.
- Конечно, не собирались, - желчно усмехнулся генерал.
Он слегка покачивался, как раздувшая капюшон кобра, голос звучал приглушенно и невнятно. Наверное, пьян, но от этого не менее опасен.
- Я вышла по… попить. И заблудилась. Один из ваших слуг пообещал показать мне дорогу, но запер здесь и…
- Довольно! - Генерал качнулся и приблизился на шаг. - Я не желаю слушать ваших оправданий. Наверное, я дал вам слишком много свободы? Наверное, вы подумали, что можете издеваться надо мной? Рыться в моих вещах? Читать мою личную переписку?
- Никто не собирался издеваться, ваше сиятельство, - с достоинством возразила я. - Вот, видите? Кладу письмо на место. - Я медленно и аккуратно свернула листок и положила в шкатулку, показав пустые ладони. - Мне жаль… действительно жаль, что так вышло. Я вовсе не собиралась совать нос в историю вашей семьи.
- Ах, вам жаль! - Губы генерала искривились в ядовитой усмешке. - И много ли вы успели узнать, моя дорогая?
- Немного, - честно призналась я. - Но достаточно, чтобы понять - отец не любил вас. Так стоит ли бередить душу и хранить эти письма и эти портреты?
- Стоит! - зарычал генерал и саданул по стеллажу кулаком. Полки закачались, книги повалились на пол и застучали о паркет, как крупные градины. - Не вам указывать мне, дорогая Мэрион! Это из-за него! - Генерал вытянул палец и ткнул в порезанный портрет. - Из-за него я стал таким, какой есть. История стара как мир и столь же скучна. - Он желчно усмехнулся, и в глубине очков сверкнули золотые искры. - Молодой и капризный богач заинтересовался дочерью мельника и овладел ею помимо ее воли и воли ее отца. Бедняжка забеременела, и тогда богач приказал избавиться от ребенка. Но дочь мельника была очень горда и богобоязненна и отказалась брать на душу грех. И тогда… - Генерал наклонился, вглядываясь в мое лицо. Я застыла, загипнотизированная его пронизывающим взглядом. - Тогда он решил отомстить страшной и изощренной местью. За большие деньги мой отец, герцог Мейердорфский, купил у заезжего мага сердце василиска, измельчил в порошок и поднес моей матери в питье. А дальше… Вы знаете, дорогая Мэрион, что случилось дальше?
Я мотнула головой, слабея под тяжелым взглядом супруга.
- Случилось непредвиденное, моя пичужка, - продолжил он, понизив голос до свистящего шепота. - Какие-то невидимые силы, может, бог, может, дьявол, вмешались и сделали так, что весь яд, предназначавшийся матери, впитал в себя плод, который она носила. Дочь мельника, Ивонна Мюллер, выжила. И родила чудовище. Меня.
- Мне… мне жаль, Дитер… - Сердце кольнуло болью, я протянула руку в порыве дотронуться до его плеча.
Жестокие слова, только что прочитанные в письме, обрели пугающий и отвратительный смысл.
- Да, моему отцу тоже было жаль, - отозвался генерал, откачнувшись от моей руки. - Он надеялся, что если не удалось убить меня во чреве, то я сам при рождении убью свою мать взглядом. Но этого не случилось. Проклятие вошло в силу не сразу, лет до десяти у меня было вполне обычное детство. Обычное для бедняка, разумеется. Я очень хорошо знаю, моя пичужка, что такое работа на мельнице от рассвета и до заката. Знаю, сколько ударов кнутом выдержит человек, прежде чем потеряет сознание. Шрамы на моей спине не дают этого забыть. А вот у вас гладкая кожа. - Он провел по моей щеке ладонью, и я задрожала не то от омерзения, не то от страха. - Мачеха не била вас, правда? Не решалась портить товар.
- Я не товар, - сквозь зубы выдавила я.
- Конечно, - без улыбки ответил генерал. - Конечно да. Вы - товар, я - проклятый выродок. Каждый несет на себе печать предназначения. От него невозможно избавиться, невозможно отмыть, как грязь, не срезать с кожей, как клеймо. Только вынуть вместе с душой, с последним вздохом. Оно навсегда с вами, моя пичужка. Так стоит ли трепыхаться?
- Стоит! - выкрикнула я ему в лицо и сжалась пружиной. - Лучше бороться и пытаться хоть что-то изменить, чем упиваться жалостью к себе! Ваш сад превратился в кладбище, а эта комната - в склеп! - Я обвела рукой помещение. - Зачем хранить вокруг себя статуи мертвых жен? Эти оскорбительные письма? Портрет человека, который приносил вам только несчастья и боль? Чтобы снова и снова ковырять рану? Дайте ей зажить!
- Это решать не вам, - злобно ответил генерал.
- Мне, - заупрямилась я.
- На каком основании?
- На том, что я ваша жена. - Я отважно глянула в бледное лицо генерала. - Дитер, да откройте окна. Впустите свежий воздух. Позвольте жить себе и другим. Вычистите весь хлам из этой комнаты и из своей души.
Я снова взмахнула рукой и нечаянно сбила со стола шкатулку. Она упала, крышка откинулась, и на пол полетели смятые письма, как осенние листья, подгоняемые ветром.
- Как вы смеете, - зарычал генерал и схватил меня за плечи. - Как смеете называть мою жизнь и все, что мне дорого, хламом!
- Потому что это больше не ваша жизнь.
- Да что вы понимаете! - Генерал встряхнул меня за плечи. - Вы, избалованная маленькая пичужка! В вашей голове только наряды, балы и украшения!
- А в вашей - война и смерть?
Он заревел и навалился на меня всем весом. Я вскрикнула и толкнула его в грудь. Будь генерал трезвым, он бы удержался на ногах, зажав меня, как недавно в комнате, и я бы не вырвалась, не убежала. Но он был пьян. От моего толчка его повело в сторону, одна ладонь соскользнула с моего плеча и ухватилась за стол. Я рванулась мимо, к двери, к свободе.
- Куда! - Генерал дернул меня за подол.
Я споткнулась и полетела на пол. Успела выставить руки, но все равно ободрала колени и застонала сквозь зубы. Рыча от злости, генерал навалился следом. Я снова отпихнула его, проехалась по полу, зашарила вокруг себя и ухватила что-то тяжелое, удачно подвернувшееся под руку.
- Не нужно трепыхаться, - прохрипел генерал, нависая надо мной. - За все ошибки приходится платить, и вы…
- Заплати за свои! - выкрикнула я и ударила его по голове подсвечником в виде дракона.
Удар пришелся вскользь, зато витой медный хвост зацепился за ремешок, обернутый вокруг головы генерала.
- Осторожно! - запоздало предупредил василиск, кренясь набок. - Что вы де…
Застежка лопнула и отлетела. Я не успела увидеть, когда упал генерал, зато заметила, как очки соскользнули с переносицы. Под ними полыхнуло расплавленное золото, и тотчас же в мои глаза словно воткнули раскаленные спицы. Завизжав, я вскинула руки. Жаркая волна разломила голову надвое, кровь вскипела, понеслась черным валом. Я почувствовала, как что-то на уровне груди вдруг лопнуло и окутало меня не то паром, не то облаком. Ноздри защекотала мятная прохлада, потом все заволокло темнотой, и я потеряла сознание.
Глава 7 Все пропало, Августин!
- Держи-держи.
- Да держу я, вашбродие.
- Как держишь, болван? Куда вперед ногами тянешь? Не видишь, фрау еще жива!
Голоса прорезались через боль и оцепенение. Я почти ничего не чувствовала, только понимала, что кто-то поднимает мое обмякшее тело, тащит по лестнице, укладывает на кровать. Я попыталась приоткрыть веки, но сквозь щелки видела лишь неясные силуэты.
- Клади, вот так. Аккуратнее! Его сиятельство голову снимет.
- Его сиятельство думает, померла госпожа-то…
- Не твое дело, идиот. Если бы думал, что померла, не приказал бы ее в покои отнести.
- Будто он понимает. Который день без продыху пьет, ему что мертвая, что живая - все едино.
- Но-но! За языком следи. Высеку.
Мне все же удалось сфокусировать взгляд. Я узнала синюю адъютантскую курточку и безобразный горб конюха.
- Игор… опять ты? - простонала я, едва ворочая языком. - Ты зачем… зачем меня… запер?
Горбун сразу скуксился, лицо покрылось потом, маленькие глазки забегали.
- Ась? Что такое? Фрау, вам лучше? Может, принести чего?
- Заманил… запер, - как в бреду стонала я, дрожа всем телом и стискивая пальцами простыню. - Жарко мне… Воды!
Синяя куртка метнулась и принесла стакан, который сразу же приложила к моим пересохшим губам. Поддерживая мой затылок, адъютант ждал, пока я напьюсь, а я глотала жадно и торопливо, половину проливая на себя. Но все равно стало куда легче, противная дрожь постепенно стихала, и окружающие предметы обрели четкость.
- Вот так, - проговорил Ганс, отставляя стакан в сторону. - Теперь вам лучше?
- Гораздо, - призналась я. - Только не понимаю, зачем…
Адъютант стрельнул недовольным взглядом и сухо велел горбуну:
- Ступай теперь, свободен. Марту позови, а с тобой позже потолкуем.
- Как пожелаете, вашбродие, - елейно отозвался Игор и бочком-бочком, как краб, выскочил из комнаты.
Я вздохнула и уставилась в беленый потолок.
- Так вы говорите, это Игор вас в комнату заманил? - спросил Ганс и присел рядом на маленький складной стульчик.
Я рассеянно кивнула, продолжая блуждать взглядом по потолку и стенам. Во рту стоял странный мятный привкус.
- Почему вы не сказали его сиятельству?
- Я пыталась…
Ганс нахмурился и некоторое время молчал, пощипывая верхнюю губу.
- Вы помните, что произошло? - наконец спросил он.
Кивнув снова, ответила:
- Да… мы спорили… я попыталась убежать… генерал… он хотел остановить… тогда я ударила его…
- Ударили его сиятельство? - удивленно перебил адъютант, и его глаза округлились.
Я слабо улыбнулась:
- Не сильно… подсвечником по голове…
Ганс потеребил губу и понимающе кивнул:
- Тогда ясно, почему его сиятельство лежал без сознания, когда мы вас нашли. Он сам снял очки?
- Не помню. - Я вздохнула и наморщила лоб. - Кажется, нет… не сам… так вышло. Ремешок лопнул и…
Голова закружилась, вспомнилась резкая боль, разрывающая на части. Я прижала ладонь к глазам и всхлипнула. Ганс наклонился и погладил меня по волосам.
- Успокойтесь, госпожа. Все хорошо. Скажите, не чувствуете ли вы странного привкуса во рту?
- Чувствую, - призналась я. - Мятный…
- Хм… вы уверены? Может быть, металлический?
- Нет-нет.
- И нет ощущения, что песок на зубах скрипит?
- Ничего такого.
- Тогда попробуйте пошевелить пальцами.
Я послушно отняла ладонь от лица и пошевелила.
- Так, хорошо. Сожмите в кулак. - Я повторила. - Теперь согните ноги в коленях… Высуньте язык… смелее, смелее! Так. Улыбнитесь… Отлично! - Ганс откинулся на стуле и поскреб в затылке. - Вижу, все суставы и мышцы в норме.
- Я не каменею? - спросила с надеждой.
Ганс развел руками:
- Как видите, нет. И ничего подобного не предвидится. И это… это поразительно!