Я поежилась, привычно тронула кулон и вскрикнула - он показался мне обжигающе горячим. Опустив взгляд, увидела лунное мерцание, а когда отняла руку, от пальцев почувствовала слабый мятный аромат. Как странно!
Ганс ничего не заметил, только задумчиво дергал ленту, вплетенную в косичку, на лице было серьезное выражение.
- Это странно, фрау, - подытожил он. - То, что на вас не подействовала сила василиска, может значить только одно: проклятие снято.
- А это так? - осторожно уточнила я и поднялась на подушках.
Слабость отступала, мышцы постепенно наливались силой, и перед глазами больше ничего не плыло.
- Не знаю, - покачал головой Ганс. - Все в этом замке в курсе, что проклятие может снять лишь та, кто полюбит его сиятельство всем сердцем. Но вы ведь не любите его?
- Я? Нет! - Сдув со лба лезущие в глаза волосы, я свесила ноги с постели. - Еще чего! Просто я… пожалела его, наверное.
- Пожалели? - Ганс слегка приподнял брови.
Я вздохнула и принялась смущенно разглаживать оборки.
- Пожалуй, да. Там, в комнате с портретами…
- Вы видели его родителей?
- Видела. Мать… и отца. - При воспоминании о разрезанном ножом портрете стало не по себе. - Поэтому его сиятельство запрещает входить в эту комнату, Ганс? Чтобы никто не узнал, как он любит свою покойную мать и ненавидит отца?
- Его сиятельство не привык проявлять слабость, - пояснил адъютант. - И на войне, и при королевском дворе никого не волнует, насколько серьезны твои раны. Покажешь уязвимость - порвут на клочки.
- А картины? - вспомнила я. - Пейзажи, наброски… это тоже принадлежало его матери? Или брату?
- Ему самому, - печально улыбнулся Ганс. - Еще будучи лейтенантом в кадетском корпусе его величества, его сиятельство обнаружил в себе склонность к изобразительному искусству. Проходя службу в Альтарской империи, он выучился живописи у лучших мастеров. После принятия титула у его сиятельства оставалось все меньше времени на искусство, да и проклятие выдерживать с каждым годом все труднее. А после того как окаменела третья герцогиня Мейердорфская, Гретхен, его сиятельство окончательно отказался от прошлого и запер его под замок, чтобы никто не видел, каким он когда-то был и каким больше никогда не станет.
От этих слов по коже снова пополз холодок. Я зябко передернула плечами.
- Как глупо… просто глупо заживо хоронить себя. Ненавидеть всех вокруг за ошибки прошлого. И если я не умерла, если проклятие снято… возможно…
- Это может достоверно подтвердить только его сиятельство, - перебил адъютант. - Но герцог не желает никого видеть. Придя в себя, он сразу заперся в покоях.
- Что за ребячество, - закатила глаза я.
- Ох, фрау, - вздохнул Ганс. - Его сиятельство очень убивался, когда понял, что волей случая едва не убил и вас. Я знаю его достаточно, чтобы гарантировать это.
- Тогда мы должны проверить, снято ли проклятие. - Я вскочила на ноги и подалась к дверям. - Немедленно. Сказать ему, что я жива.
- Но ваше здоровье… - попытался остановить меня Ганс, поднимаясь со стула.
Я отмахнулась:
- Со мной все в порядке. Недаром любезная мачеха говорила, что вместо того чтобы зачахнуть, я цвету, как пион. Что, если все ошибались? Что, если есть и другие условия для снятия проклятия? Вашему герцогу не нужно будет больше таиться и хоронить собственное прошлое, и никто из девушек не умрет. Идемте же, Ганс. - Я потянула его за рукав. - Идемте.
Я выбежала из комнаты, адъютант за мной.
Было немного не по себе. Как отреагирует генерал, когда увидит меня, живую и невредимую? Почему проклятие не подействовало? Я вспомнила, как что-то лопнуло в тот момент, когда василиск поглядел смертоносным взглядом, и снова рассеянно тронула кулон. Он больше не обжигал, но был теплым и приятным на ощупь. Жюли сказала, что это память о моих родителях. Возможно, в нем кроется какая-то тайна? Или дело в моем иномирном происхождении? Все это только предстояло выяснить, а пока мы шли по коридорам, пульс колотился в такт шагам, и я не думала, что скажу генералу, когда увижу его, а думала о девушках, которые навсегда застыли каменными изваяниями. А еще о том, что едва не стала одной из них.
Мы еще не дошли до дверей, как с улицы донеслись выстрелы. Ганс остановился столбом, а потом рванул к лестнице.
- Куда? - ахнула я.
- Возвращайтесь в комнату, - вместо ответа крикнул адъютант. - Это может быть опасно.
- Вот уж нет.
Я подобрала платье и бросилась следом. За первым выстрелом прозвучал второй, потом послышался звон разбитых бутылок и свист.
Мы пронеслись мимо часовых, и Ганс погрозил одному из них кулаком, прошипев на бегу:
- Куда смотрел, морда? Почему его сиятельство упустил?
- Приказал, вашбродие! - промычал часовой. - Застрелить грозился!
- Я тебя самого застрелю, сукин ты сын! - в запальчивости пообещал адъютант, схватился было за пистолет, но передумал и, взяв меня под локоть, вытащил в сад.
Снова выстрел и звон бутылки. Потом во все горло, невпопад, песня:
Денег нет, счастья нет!
Все прошло, Августин!
Ах, мой милый Августин…
- Однако как он убивается по своей жене, - делано восхитилась я, взметая юбками гравий и опасливо поглядывая по сторонам, боясь, что увижу склонившиеся у дороги статуи, но бежали мы, к моей радости, через другую аллею. - Может, не будем мешать его счастью?
- Напротив, - отдуваясь, возразил Ганс. - Мы должны. Если его сиятельство уйдет в загул, это надолго.
- Так что из того? - хмыкнула я.
Рассвет едва золотил небо, утренний ветерок приятно обдувал лицо.
- Я понимаю ваше негодование, фрау, - бросил Ганс через плечо. - Вы только что по счастливой случайности избежали смерти. Но представьте, что на краю пропасти может стоять целая страна.
- Ваша?
- Наша, - с нажимом ответил адъютант. - Через пару дней на королевском балу состоится встреча послов Кентарии и Альтара, и его сиятельство - гарант нашей безопасности. Если он не явится на эту встречу, некому будет вести переговоры и представлять интересы Фессалии.
Я хотела что-то сказать, но за зеленой стеной из плюща раздался плаксивый и уже узнаваемый мной голос Игора:
- Ваше сиятельство, позвольте пойти? Виверн накормить надобно…
- Без тебя накормят, - пьяно проговорил генерал. - Пой, говорю!
- Голосом не владею…
- Застрелю, скотина! Пой! Денег нет, счастья нет!
- Все прошло, Августин! - скрипуче подхватил Игор.
- Ах, мой милый Августин, все прошло, все! Кидай!
Кряхтенье, свист, выстрел и звон стекла.
- Попал! - закричал генерал и загорланил во всю мощь:
Где же вы, праздники?
Дни нашей радости?
Мы завернули за живую изгородь и очутились на небольшой полянке, окаймленной розовыми кустами, на газоне лежал поливочный шланг. Под ноги мне подвернулось бутылочное стекло, я вскрикнула и взмахнула руками, чтобы не потерять равновесие. Оба - генерал и конюх - повернулись ко мне. У Игора выпала из рук пустая бутылка и покатилась по постриженной, блестящей от росы траве. Генерал пошатнулся, переступил сапогами, в руках дернулось дуло охотничьего ружья, и я испуганно остановилась.
- В гроб ложись, смерти жди, - прохрипел генерал не то слова из песни, не то приказ, икнул и взвел курок. - Не боюсь никого! Ни дьявола, ни призраков! Все прошло, все!
Его лицо исказилось, уголок рта ритмично подергивался, как в нервном припадке, растрепанные волосы липли ко лбу, и порванный ремешок от очков был завязан вокруг головы на тугой узел.
- Ваше сиятельство! - прокричал вставший рядом со мной Ганс. - Жива она. Видите? Жива.
- Я жива! - закричала тоже. - Вот я стою, говорю с вами. Проклятие не сработало.
- Врешь, - зарычал генерал, и дуло ружья описало полукруг. - Никто не выживает под взглядом василиска. Мой ненавистный отец… и Мартин… и Тереза… и Гретхен… все прошло, все! Теперь осталось и мне…
Он повернул ружье и, вскинув голову, ткнул дулом в подбородок. Я вскрикнула, Игор повалился на траву, и только Ганс быстро сориентировался. Метнувшись в сторону, он подхватил лежащий на земле шланг, обернулся ко мне:
- Фрау, вентиль, пожалуйста!
Я сразу поняла и крутанула торчавшее из земли колесико. Из резиновой кишки ударила струя, которая сшибла генерала с ног. Ружье выстрелило, я снова завизжала и зажала уши ладонями. От отдачи генерал не удержался на ногах и плюхнулся на задницу. Ружье откатилось в сторону, Ганс бросил шланг, метнулся к господину и пинком отшвырнул ружье подальше, в кусты.
- Довольно, - задыхаясь, проговорил он. - Ваше сиятельство! Фрау Мэрион не призрак и не покойница. Проклятие не сработало.
- Как… - начал генерал и умолк.
С халата ручьями стекала вода, черные брови над очками прыгали, нервный тик по-прежнему дергал щеку, а я стояла, растерянная и немного испуганная, не зная, что делать теперь.
- Как, - повторил генерал, все еще сидя на траве и покачиваясь не то от изумления, не то от хмеля. - Этого не может быть… Жива?!
- А вы, конечно, уже приготовили живописное место для моей статуи, - хмыкнула я. - Веселитесь, палите по бутылкам, распеваете песни с конюхами. Празднуете, одним словом.
- Праздную? - переспросил генерал, недоуменно оглядываясь по сторонам.
Игор скулил, лежа на траве и не поднимая головы. Ганс закрутил вентиль, потом уверенным шагом подошел к господину и встряхнул его за ворот халата.
- Ваше сиятельство, - твердо сказал он. - Поднимайтесь, пожалуйста. Покутили - пора и честь знать, надо на боковую, а там…
- Не верю, - прохрипел генерал. - Ничему не верю. Подойдите!
Он протянул руку, подержал ее на весу. Я видела, как дрожат его пальцы. Страх снова кольнул в сердце, но я вспомнила, как впервые увидела василиска, как рухнула в объятия Жюли, вспомнила, с каким подобострастием смотрела на герцога моя мачеха, как бледнел Якоб. Все, что видел вокруг себя генерал, - это страх, страх и ненависть. Сначала от своего отца, потом от брата, потом от всех остальных людей. Я глубоко вздохнула, тряхнула головой и шагнула вперед.
- Вот, потрогайте.
Наши пальцы соприкоснулись.
Генерал медленно сжал мою руку, погладил ладонь, будто лаская.
- Удивительно, - выдохнул он. - Вы удивительная.
Он замер, и я пожалела, что в этот момент не вижу его глаз, но очень хорошо чувствовала эмоциональную бурю: неверие, смятение, восторг. Мне вдруг самой захотелось, чтобы проклятие пало, захотелось увидеть его глаза… не золотую дьявольскую бурю, не сияние смерти, нет. Человеческий взгляд, теплый и настоящий.
- Неужели свободен? - прошептал Дитер и принялся подниматься, опираясь на плечо Ганса. - Свободен! Свободен!
Я впервые увидела, как генерал улыбается, немного нерешительно, словно боясь спугнуть свалившееся на него счастье.
- Осторожно, ваше сиятельство, - предупреждающе шепнул Ганс. - Это нужно проверить.
- Да-да. - Дитер продолжил улыбаться во весь рот. - Да-да, надо проверить. Но я чувствую, как проясняется голова, как уходит боль… Мэрион! Вы моя спасительница. Вы… - Тут он посерьезнел, сморщился и, приложив пальцы ко лбу, к налитой шишке, с ребяческим удивлением и обидой проговорил: - Вы ударили меня по голове.
- Простите, ваше сиятельство, - слегка улыбнулась я, - но вы наорали на меня и едва не превратили в камень. Надеюсь, теперь квиты?
- Ничего не случилось бы, не войди вы в комнату, - ворчливо заметил генерал и ладонями пригладил мокрые волосы.
Он трезвел на глазах и постепенно превращался в того заносчивого индюка, каким я его увидела впервые.
- Осмелюсь доложить, ваше сиятельство, - перебил адъютант, продолжая поддерживать господина под локоть, - что в запретную комнату фрау Мэрион попала не по своей воле. Ее втолкнул туда Игор.
Теперь все мы смотрели на конюха. Тот заскулил и пополз по земле, обтирая пузо о траву.
- Это клевета, - закряхтел он, пуская слюну и злобно косясь на меня маленькими глазками. - Добрый господин, эта женщина клевещет на меня.
- То есть как? - возмутилась я, едва не подпрыгнув на месте, в горле заклокотала обида. - Игор, как ты можешь? Я ведь ни словом не обмолвилась…
- Обмолвились, когда приходили в себя, - заметил адъютант Ганс, брезгливо глядя на конюха сверху вниз.
Тот заверещал, захрипел, как рвущийся с цепи пес, и принялся визгливо кричать:
- Ложь, ложь! Эта женщина безумна! О мой господин! Я всегда был верен вам! Накажите ее! Накажите! Убейте! Обратите в камень! Лживая дрянь! Она…
- Заткнись, - приказал генерал так холодно и властно, что горбун сразу же умолк и только трясся всем телом да пускал слюну.
Я глубоко дышала, усмиряя рвущееся из груди негодование. На лице Ганса отражалось крайнее презрение.
- Мэрион, это действительно так? - спросил генерал, не глядя на меня. - Вас втолкнул в запретную комнату Игор?
Я облизала губы, немного подумала и ответила негромко:
- Да, ваше сиятельство.
- Хорошо, - кивнул генерал и снова улыбнулся, на этот раз жутко, как хищник. - Я должен проверить, действительно ли проклятие снято. Прошу вас, дорогая жена, отвернитесь. И ты, Ганс.
- Нет-нет-нет! - завизжал горбун.
Я прижала ладони к груди, чувствуя, как едва не выпрыгивает сердце, но не могла сдвинуться с места. Тогда адъютант шагнул ко мне и положил ладонь на мое лицо.
- Не смотрите, - шепнул он.
Я послушно зажмурилась, холодея от страха.
- Нет, господин, нет! - кричал горбун. - Она лжет! Все они лгут! Она такая же, как Тереза! Как Катерина! Как Гретхен! Все они, все-все! Недостойные лживые твари! Я защищал вашу тайну, хозяин! Хранил ее и вас! Я…
- Игор, - позвал василиск. - Посмотри на меня.
Горбун завыл. Мне снова захотелось зажать уши, но я лишь уткнулась носом в грудь адъютанта. К горлу подкатила тошнота, голова загудела, будто рядом из всей силы ударили в гонг. Я покачнулась, но Ганс не дал мне упасть. Сквозь обложивший уши звон я слышала сухой шорох и скрежет, с каким, должно быть, осыпаются камни. Ганс тяжело дышал, его куртка медленно пропитывалась потом. Наверное, взмокла и я сама, но не ощущала этого. Потом услышала голос:
- Все.
И долгий свистящий выдох, закончившийся странным вздохом.
Я отняла лицо от груди адъютанта и прижала ладони к губам. В траве, там, где недавно лежал Игор, валялся булыжник, отдаленно напоминающий человека: колени подтянуты к подбородку, голова запрокинута, рот широко распахнут, и из него на траву сыплется каменная пыль. Над камнем стоял генерал и поправлял очки.
- Проклятие не исчезло, - тихо проговорил он. - Не исчезло… Идите домой, Мэрион. Куда хотите.
Его плечи опустились, он весь сгорбился и постарел. Я сглотнула вставший в горле комок и прошептала еле слышно:
- Дитер, но…
- Уходите! - повторил он, отшатываясь. - Если желаете, я верну вас в поместье Адлер-Кёне завтра же. Вы ведь этого хотите, да? Ступайте. И не смотрите на меня. Никогда, слышите? Никогда больше! - Он закрыл лицо руками, пошатнулся и повторил на выдохе: - Все пропало, Августин… Все прошло, все…
Глава 8 Незваные гости
Следующий день принес сразу три события: одно хорошее и два не очень.
Хорошее - ко мне приехала Жюли. Лишь увидев меня, девочка бросилась в мои объятия, и я крепко прижала ее к груди и поцеловала в щеку.
- Госпожа! - всхлипнула служанка. - Я думала, вы оставили меня…
- Как можно, милая? - Я улыбнулась и приподняла ее за подбородок. - Не зря давала обещание.
- Но я думала… вы… - Она запнулась и с испугом ощупала взглядом мою фигуру.
- Не окаменела, как видишь, - ответила я на ее невысказанный вопрос.
Жюли выдохнула с облегчением и улыбнулась:
- Все не так плохо, да?
- Не так, моя дорогая, - согласилась я. - Но все-таки не очень хорошо.
Поморщилась, вспомнив, как сразу после нашего разговора Ганс велел запрягать виверн, чтобы отвезти меня в поместье Адлер-Кёне, и очень удивился, когда я ответила, что ни за что не вернусь к мачехе.
- Мне некуда возвращаться, - сказала я тогда. - Мачеха ненавидит меня и желает моей смерти, чтобы завладеть поместьем. У меня никого нет, ни родных, ни дома. Я чужая в этом мире.
Если мои слова и удивили Ганса, виду он не подал, ответил вежливо:
- Как пожелаете, фрау.
И отменил приказ.
Первым неприятным событием стал приезд в замок моего сводного братца Якоба. Окаменевшего Игора убрали с глаз долой, и место конюха освободилось, поэтому генерал исполнил обещание и взял Якоба на службу, чему тот оказался не очень рад. Встретив меня, мерзавец полоснул ядовитым взглядом, и, если бы он обладал силой его сиятельства, я бы давно застыла каменным идолом посреди клумбы. Но, к его досаде, я осталась жива, срезала букет тюльпанов и, приняв королевскую осанку, гордо продефилировала мимо, краем глаза заметив, как побелело его лицо.
Жюли щебетала без умолку. Рассказывала, что после моего отъезда мачеха отхлестала ее по щекам, но вскоре успокоилась и начала готовиться к трауру.
- Она уже вывесила черные занавески, представляете? - с ужасом рассказывала служанка. - А герр Якоб ходил напыщенным гусем, и каждый день они с матушкой подсчитывали наследство и мечтали, куда его потратят. Фрау Кёне уже распорядилась перепланировать восточное крыло, где были ваши покои, а себе заказала наряд к королевскому балу. Хочет показаться его величеству в образе новой богатой наследницы старинного родового поместья.
- Ощипанную курицу хоть в павлиньи перья наряди, - хмыкнула я, а Жюли рассмеялась.
- Вспомни, дорогая, - попросила я, - вот этот кулон - ты обмолвилась, что он остался на память от родителей?
- Вы говорили так, госпожа, - подтвердила Жюли. - Еще до болезни. Этот кулон подарил ваш батюшка, а до того он принадлежал вашей покойной матушке.
- После болезни и этих событий все в голове перемешалось, - вздохнула я. - Ты не вспомнишь, Жюли, говорила ли я еще что-нибудь?
- Это нетрудно, госпожа, - улыбнулась девушка. - Лунный камень - счастливый камень рода Адлер-Кёне. Есть поверье, что в нем заключен дух Белого Дракона, хранителя вашей семьи.
- Вот как, - пробормотала я и сжала кулон, он был все таким же гладким и теплым, но теперь я чувствовала еще и слабую пульсацию, словно в моей руке билось крохотное и живое сердце.
Жюли отвели милую комнатку на этаже, где жили слуги, но чаще она оставалась со мной, заменив ворчливую полнотелую Марту. От слуг Жюли приносила любопытные сплетни, и последние разговоры, как я и предполагала, крутились вокруг меня и окаменевшего Игора.
- Вы представляете, госпожа, - широко распахнув глаза, доверительно делилась Жюли, - поговаривают, вы не первая, кого горбун заманил в запретную комнату и заставил его сиятельство поверить, будто жены сами нарушили его приказ.
- Какая низость! - отвечала я, дрожа от возмущения, и, если поначалу мне было немного жаль горбуна, теперь не испытывала ничего, кроме омерзения. - Но зачем ему это было надо?