- Я не властна в своих поступках. Никто не властен. Нам приходится делать только то, чего ждут от нас другие. Мы лишены выбора. Потому что мы всего лишь фигуры на шахматной доске.
- Ага, - согласился он с сомнением в голосе.
- Хотелось бы знать, когда все это кончится, - сказала она.
- Летти! - воскликнул он, сжав ей руку.
- Не надо… не говори ничего… это нехорошо. Уже поздно. Если ты скажешь еще что-нибудь, я объявлю, что устала, и прекращу танец. Не говори больше ни слова.
Он послушно последовал ее просьбе. Их танец подходил к концу. Затем он пригласил Мэри, которая все время весело щебетала с ним. Пока он танцевал с Мэри, успел снова восстановить в себе бодрость духа, чтобы казаться приятным и милым. Он был весьма оживлен в течение всего вечера. За ужином позволил себе поесть и выпить вина.
- Попробуйте кофе по-турецки, мистер Сакстон.
- Спасибо… но лучше дайте мне это в виде коричневого желе, а? Это для меня что-то новое.
- Отведай это блюдо, Джордж.
- А, давай… да оно прямо как драгоценный камень.
- Ты тоже станешь таким завтра… желтым, как топаз.
- Ах! Завтра будет завтра.
В конце ужина Алиса крикнула:
- Джордж, дорогуша… ты закончил трапезу?.. Только не умирай смертью короля… короля Джона… я этого не перенесу.
- Ты так меня обожаешь?
- Я? Да… О! Ради тебя я готова выбросить мою лучшую воскресную шляпу, готова швырнуть ее под твою повозку с молоком, точно!
- Нет, лучше сама бросься ко мне в повозку воскресным днем, когда я поеду мимо.
- Да… и вообще приходи к нам в гости, - сказала Эмили.
- Как здорово! Завтра я тебе буду уже не нужна, Джордж-дорогуша, поэтому я, возможно, приду. А ты женишься на мне?
- Да, - сказал он.
Когда приехала повозка и Алиса, Мейди, Том и Уилли собрались уезжать, Алиса долго прощалась с Летти… послала Джорджу множество воздушных поцелуев… обещала любить его верно и искренне… и уехала.
Джордж с Эмили задержались еще ненадолго. Теперь комната казалась пустой и тихой, все веселье куда-то улетучилось. Разговоры прекратились. Осталась лишь какая-то неловкость.
- Ну, - произнес Джордж наконец, - сегодняшний день почти завершен, скоро наступит завтра. Я вроде несколько опьянел! Мы славно провели вечер.
- Я рада, - сказала Летти.
Они надели ботинки, натянули гетры, надели пальто и стояли в холле.
- Нам пора, - сказал Джордж, - а то скоро пробьют часы, и Золушке… взгляните на мои хрустальные туфельки… - он указал на ботинки. - Полночь, лохмотья, побег. Очень подходящий образ. Я назовусь Золушкой, которую отвергли. Думаю, я немного пьян… мир кажется мне забавным.
Мы вышли их проводить и поглядели на дальние холмы.
- До свидания, Летти, до свидания.
Они ушли и затерялись среди снегов, нырнув в глубину леса.
- До свидания, - крикнул он из темноты.
Лесли захлопнул дверь и увел Летти в гостиную. Мы слышали, как он возбужденно что-то нашептывал ей и тихо смеялся. Потом толкнул ногой дверь в закрытую комнату.
Летти начала смеяться, шутить, громко говорить. Раскаты ее смеха казались какими-то странными. Потом внезапно ее голос умер.
Мэри сидела за маленьким пианино в столовой… и что-то фальшиво играла. Это действовало на меня угнетающе, жалкие остатки завершившегося праздника, но у девушки было сентиментальное настроение, и она наслаждалась игрой.
Это был промежуток между сегодняшним и завтрашним днем, когда комедия вот-вот обернется трагедией.
Повозка вернулась.
- Лесли, Лесли, Джон приехал за нами! - позвала Мэри.
Никакого ответа.
- Лесли, Джон ждет на холоде.
- Ладно, сейчас.
- Давай поторопись.
Она говорила с ним через дверь. Потом он вышел и выглядел очень сонным и сердитым из-за того, что ему помешали. За ним шла Летти, поправляя на ходу волосы. Она не смеялась и выглядела смущенной, как и большинство девушек в подобной ситуации, видно было, что она очень устала.
Наконец Лесли после многократных прощальных поцелуев забрался в повозку, залитую потоком желтого света, и она тронулась, сразу попав в тень, а он еще долго что-то кричал по поводу завтрашнего дня.
Часть вторая
Глава I
ЧУЖИЕ ЦВЕТЫ И ЧУЖИЕ БУТОНЫ
Зима долго сковывала морозом землю. Рабочие шахты "Темпест, Уарралл энд компани" объявили забастовку, требуя улучшения условий труда. В принципе ничего необычного в этом не было, поскольку рабочие знали, чего они добиваются, рассуждали они разумно и пребывали в хорошем настроении, но в целом какое-то уныние воцарилось в нашей сельской местности, и многим пришлось туго. Повсюду на улицах можно было встретить толпы мужчин, ничем не занятых, вялых, опустошенных. Проходила неделя за неделей, агенты профсоюза шахтеров организовывали митинги, а священники устраивали молебны, между тем забастовка продолжалась. Передышки не было. Крикуны постоянно били в набат на улицах; служащие компании постоянно распространяли бюллетени, в которых старались разъяснить ситуацию, а люди говорили и говорили без умолку. Так проходили целые месяцы в смятении, безнадежности, раздражении. В школах раздавали бесплатные завтраки, в часовнях - суп, добрые люди организовывали чай - детям все это нравилось. Но мы, хорошо знавшие, что означают угрюмые лица стариков и женщин, чувствовали холодную, бессердечную атмосферу печали и тревоги.
Леса сквайра подвергались нападениям браконьеров. Эннабел героически пытался выполнять свою работу. Один мужчина вернулся домой с серьезной травмой, объяснив ее падением на скользкой лесной дороге… На самом же деле он попал в ловушку. Потом Эннабел поймал еще двух мужчин. Их приговорили к двум месяцам тюремного заключения.
На воротах Хайклоуза - и с нашей стороны, и со стороны Эбервича - были вывешены предупреждения о том, что за проход и проезд через частные владения виновные будут подвергаться наказанию. Вскоре эти предупреждения оказались замараны грязью, и им на смену были вывешены новые.
Мужчины, слонявшиеся без дела близ Неттермера, злобно посматривали на проходившую мимо Летти, на черные меха, в которые ее одел Лесли, и высказывали вслух обидные замечания. Она слышала их, и они ранили ее в самое сердце. От матери она унаследовала демократические взгляды, которые заставляли ее вступать в горячие споры со своим возлюбленным.
Потом она пыталась поговорить с Лесли о забастовке. Он слушал ее с выражением снисходительного превосходства, улыбался и говорил, что она ничего в этом не понимает. Женщины зачастую приходят к ошибочным умозаключениям под влиянием чувств, сразу не разобравшись толком во всем. Мужчина же должен все обстоятельно изучить, обдумать, и только после этого он принимает решение. От женщин в общем-то и не требуется понимания всех этих вещей. Бизнес не для них. Их миссия в жизни более высокая. К сожалению, Летти оказалась не такой женщиной, которой можно заморочить голову подобными рассуждениями.
- Итак? - спросила она тихим, безнадежным голосом в конце его тирады. - В чем ты видишь выход?
- Ну ведь ты все прекрасно понимаешь, не так ли? Миннехаха, моя Смеющаяся Вода… Лучше смейся опять, дорогая моя, и не думай ни о чем, не волнуйся. Не будем больше говорить об этом, а?
- Хорошо, не будем.
- Вот-вот, давай не будем… это правильно… ты мудра, как ангел. Иди сюда… ух, лес густой и никого нет! Посмотри, во всем мире никого, кроме нас, а ты мое небо, мой рай, моя земля, моя жизнь!
- И ад тоже?
- Ах… ты так холодна… Господи, до чего же ты холодна!.. Меня пробирает дрожь, когда ты смотришь так… а я ведь очень горяч… Летти!
- Ну, и дальше что?
- Ты жестокая! Поцелуй меня… сейчас же… Нет, я не хочу твою щечку… Поцелуй меня сама. Почему ты молчишь?
- О чем нам говорить, когда ничего нет такого, что бы следовало обсудить немедленно?
- Ты обиделась?
- Кажется, сегодня пойдет снег, - ушла она от прямого ответа.
* * *
Наконец зима собралась с духом и решила переселяться со своим ледяным скарбом на север.
Забастовка закончилась. Шахтеры пошли на компромисс. Это мягкое определение того, что на самом деле они потерпели поражение. Да, забастовка, тем не менее, закончилась.
Потянулись домой птицы. Сережки на орешнике сбросили свое зимнее безразличие и стали завиваться мягкими кисточками. Целыми днями раздавались долгие, нежные посвистывания из кустов. А вечерней порой их сменяли громкие ликующие крики птиц, радующихся по каждому поводу.
Я помню тот день, когда груди холмов вздохнули, очнувшись от сна, и голубые глаза озер широко раскрылись, обретя удивительную ясность. По мартовскому небу целый день плыла череда облаков, как бы излучавших белое свечение, мягкие, плывущие тени, похожие на ангелов, тихо оплакивающих прошлое; шелковистые тени колыхались за окном без отдыха, словно белые груди. Беспрерывно двигались облака куда-то к своему обиталищу, а я оставался на земле, такой нетерпеливый. Я схватил кисточку и попытался нарисовать их. Хотел передать игру теней, хотел показать, что через нашу долину облака движутся подобно пилигримам. Они должны были окликнуть меня, позвать за собой куда-нибудь, вырвать меня из привычного одиночества. Однако облака плыли и плыли, не замечая меня.
К вечеру они все уплыли, унеслись. И вокруг снова было чистое голубое небо.
Пришел Лесли и позвал свою нареченную погулять с ним под темнеющим весенним небом. Она предложила мне сопровождать их, и, желая убежать от самого себя, я отправился на прогулку.
Теплом веяло и под сенью леса, и среди холмов. Но иногда все-таки пробегал ветерок, обнимая холмы за плечи, румяня наши щеки.
- Сорви мне несколько сережек, Лесли, - попросила Летти, когда мы подошли к ручью.
- Да, да, вот эти, что висят над ручьем. Они рыжие, будто им под кожу впрыснули свежую кровь. Посмотри, кисточки золотые. - Она указала на пыльные орешниковые сережки, которые вместе с ольховыми она повесила себе на грудь. Потом вдруг начала цитировать "День рождения" Кристины Россетти.
- Как я рада, что ты зашел и пригласил меня на прогулку, - продолжала она. - Ферма Стрели-Милл и мельница выглядят просто прелестно, правда? Совсем как оранжевые и красные мухоморы на сказочной картине. Знаешь, я здесь не была очень давно. Зайдем?
- Скоро стемнеет. Сейчас уже полшестого… даже больше! Я видел вчера утром своего друга.
- Где?
- Он вез навоз, а я проезжал мимо.
- Он говорил с тобой… как он выглядит?
- Нет, он ничего не сказал. Я посмотрел на него… он все такой же, кирпичного цвета, крепкий, сильный как скала. Кремень-мужик. Знаешь, а ты молодец, что надела крепкие ботинки.
- Обычно я всегда надеваю их для лесных прогулок…
Она постояла на большом камне, который спеша обегал звонкий ручей.
- Хочешь, зайдем навестим их? - спросила она.
- Нет, я бы лучше послушал журчание ручейка, а ты? - поспешно ответил Лесли.
- Ах, да, очень музыкально.
- Пойдем дальше? - спросил он нетерпеливо, но смиренно.
- Я сбегаю на минутку на ферму, - сказал я.
Как только я вошел, сразу увидел Эмили, она сажала хлеб в печь.
- Пошли, погуляем, - крикнул я.
- Сейчас? Дай только скажу маме.
Она побежала надеть свое длинное серое пальто. Когда мы шли через двор, Джордж окликнул меня.
- Я скоро вернусь, - пообещал я.
Он подошел к воротам и теперь смотрел нам вслед. Когда мы вышли на дорогу, то увидели Летти, стоявшую на верхней перекладине забора и опиравшуюся рукой на голову Лесли. Она заметила нас и Джорджа тоже, помахала нам рукой. Лесли встревоженно поглядывал на нее. Она помахала снова, потом мы услышали ее смех и требовательную просьбу к Лесли, чтобы он стоял спокойно и держал ее покрепче. И вот она наклонилась вперед, словно взлетела большой птицей с забора прямо к нему в руки. И спустя миг мы уже вместе поднимались по склону холма, где раньше желтела пшеница, а теперь ветер шевелил черные волны стерни, еще недавно там бегали кролики. Мы миновали ряды маленьких коттеджей и поднялись наверх, откуда хорошо видна была вся земля от Лейсестершира до Чарнвуда. А за горами - впереди и справа - открывался Дербишир.
Мы брели по травянистой тропе. Раньше она вела от Аббатства до Холла, но сейчас заканчивалась прямо на бровке холма. В полпути отсюда находилась старая ферма Уайт Хаус с зелеными ступенями. Женщины поднимались по ним и шли к Вейл оф Бельвуар… но сейчас на ферме жил только один работник.
Мы подошли к карьерам, посмотрели печь для обжига извести.
- Давай пройдем через карьер, лес совсем рядом, - предложил Лесли. - Я не был здесь с детства.
- Это нарушение границ, - сказала Эмили.
- Мы не станем нарушать границы, - возразил он напыщенно.
Мы перешли ручей, сбегавший маленькими каскадами, на его берегах уж было полным-полно первоцвета. Мы свернули вбок и вскарабкались на холм, покрытый лесом. Бархатные зеленые побеги пролески рассыпались по красной земле. Мы добрались до вершины, где лес редел. Я сказал Эмили, что меня беспокоит странная белизна на земле. Она удивленно вскрикнула, я наконец разглядел, что иду в сумерках среди подснежников снеговых. Орешник редел, зато то тут, то там росли дубы. Земля сплошь белая от подснежников, как будто манну рассыпали по красной земле среди зеленых листьев. Глубокая маленькая лощина напоминала чашу, склоны все усыпаны белыми цветами, они светлели и на темном дне. Наверху среди орешника росли таинственные дубы, особенно красиво выделявшиеся на фоне заката. Внизу, в тени, тоже были рассыпаны белые цветочки, такие молчаливые и грустные, словно все лесные жители вдруг собрались сюда на моление. Их было бесчисленное множество, и они мерцали в вечернем свете. Другие цветы были рады такой компании. Колокольчики, первоцвет аптечный, даже легкие лесные анемоны, и только подснежники оставались грустными и загадочными. Мы были для них чужие, враждебные, безжалостные похитители. Девушки наклонились и стали трогать их пальцами. Грустные цветочки, друзья дриад.
- Что означают эти цветы, как вы думаете? - спросила Летти тихо, касаясь цветов белыми пальцами. Ее черные меха ниспадали на них.
- В этом году их немного, - сказал Лесли.
- Они напоминают мне омелу, которая никогда не была нашей, хотя мы носили ее, - сказала мне Эмили.
- Как ты думаешь, что они говорят между собой, о чем заставляют думать других, а, Сирил? - спросила Летти.
- Эмили говорит, что они принадлежат к некой древней утраченной религии. Возможно, они были символом слез у странных друидов, живших здесь до нас.
- Нет, это больше, чем слезы, - сказала Летти. - Больше, чем слезы, они так спокойны и тихи. Как память о том, что утрачено уже навсегда. Они заставляют меня бояться.
- Чего тебе бояться? - спросил Лесли.
- Если бы я знала, я бы не боялась, - ответила она. - Посмотрите на подснежники. - Она показала на цветы. - Видите, какие они: закрытые, притаившиеся, обессиленные. Прежде мы обладали знаниями, которые ныне утратили… и которые мне, например, очень необходимы. Это знания о судьбе. Не кажется ли тебе, Сирил, что мы вот-вот утратим самое главное на этой земле - мудрость, как утратили всех этих мастодонтов, этих древних чудовищ?
- Это не соответствует моим убеждениям, - высокопарно ответил я.
- А я все-таки что-то потеряла, - сказала она.
- Пошли, - сказал Лесли. - Не стоит забивать голову подобными вещами, хотя сами по себе они забавны. Пойдем со мной, опустимся на дно этой чаши, посмотрите, как все здесь странно: эти ветки на фоне неба имеют филигранную отделку.
Она побрела за ним вниз, заметив на ходу:
- Ах, ты топчешь цветочки!
- Нет, - ответил он. - Я осторожен.
Они уселись рядом на поваленное дерево. Она наклонилась, выискивая белые цветы среди листьев. Он не мог видеть ее лица.
- Ты совсем не обращаешь на меня внимания сегодня, - заметил он с грустью.
- На тебя? - Она выпрямилась и внимательно посмотрела на него.
Потом странно засмеялась.
- Ты мне кажешься каким-то нереальным, ответила она необычным голосом.
Какое-то время они сидели молча, опустив головы. Птицы то и дело выпархивали из кустов. Эмили удивленно посмотрела наверх, откуда раздался тихий насмешливый голос:
- Голубки! А ну-ка, выходите, влюбленные сердечки. Вы выбрали неподходящее место, среди подснежников. Назовите лучше свои имена.
- Вали отсюда, дурак! - бросил Лесли, вскочив в гневе.
Мы все встали и посмотрели на сторожа. Он стоял как бы в световом обрамлении, закрывая собой свет, темный, могучий, нависающий над нами. Он не двигался, а смотрел на нас, похожий на бога Пана, и приговаривал:
- Прелестно… прелестно! Два плюс два будет четыре. Действительно, два и два - четыре. Идите, идите сюда со своего брачного ложа, а я посмотрю на вас.
- У тебя глаз нет, что ли, дурень? - сказал Лесли, вставая и помогая Летти поправить ее меха. - Ты, что не видишь, что здесь благородные дамы?
- Простите, сэр, но в такой темноте не разберешь, дамы это или не дамы. Кстати, кто вы сами-то будете?
- Сейчас проясним. Пойдем, Летти, мы здесь не можем больше оставаться.
Они выбрались на освещенное место.
- О, простите, пожалуйста, мистер Темпест… когда смотришь на мужчину сверху в темноту, его трудно узнать. Я-то думал, что здесь молодые дурни забавляются…
- Черт подери… заткнись, наконец! - воскликнул Лесли. - Извини, Летти, - не возьмешь ли ты меня под руку?
Они смотрелись очень элегантно, респектабельная молодая пара. Летти была в длинном пальто и маленькой шляпке, украшенной перьями, падавшими вниз прямо на волосы.