Сторож смотрел на них. Потом, улыбнувшись, широкими шагами спустился вниз и вернулся со словами:
- Ну, леди могла бы взять и свои перчатки.
Она взяла их, отшатнувшись к Лесли. Потом выпрямилась и сказала:
- Позвольте мне нарвать цветов.
Она нарвала букетик подснежников, которые росли между корней деревьев. Мы все наблюдали за ней.
- Простите за такую ошибку… леди! - сказал Эннабел. - Но я уже и забыл, как выглядят порядочные дамы… ну, если не считать дочерей сквайра, которые, однако, никогда не гуляют вечерами.
- Думаю, тебе не приходилось видеть много дам за свою жизнь… если, конечно, ты… Тебе никогда не приходилось быть грумом?
- Ах, сэр, я считаю, лучше быть конюхом для лошади, чем женихом для леди, прошу прощения, сэр.
- И ты заслужил это… без сомнения.
- Я получил все сполна… и я желаю вам, сэр, чтобы у вас все сложилось лучше. Больше чувствуешь себя мужчиной здесь, в лесу, чем в гостиной у моей дамы.
- В гостиной у леди! - засмеялся Лесли, глядя с удивлением на сторожа.
- О да! "Приходи ко мне в гостиную…"
- А ты довольно умен для сторожа.
- О да, сэр… был и я когда-то дамским угодником. Но лучше уж присматривать за кроликами да птичками. Легче растить засранцев в Кеннелзе, чем в городе.
- Так это твои дети? - спросил я.
- Вы их знаете, да, сэр? Симпатичный выводок, не правда ли?.. миленькие хоречки… ну прямо как ласки… из них вырастет стая молодых лис. Быстроногих к тому же…
Эмили присоединилась к Летти, они стояли рядом с человеком, которого втайне ненавидели.
- А потом они попадут в капкан, - сказал я.
- Они живут в естественных условиях… и смогут защитить себя, как все дикие звери, - ответил он, ухмыляясь.
- Ты не выполняешь свой долг, это удивляет меня, - сказал Лесли назидательно.
Мужчина рассмеялся.
- Родительский долг, лучше скажите, А мне не нужно говорить об этом. У меня их девять. Восемь уже народились и девятый на подходе. Она хорошо размножается, моя возлюбленная, каждые два года по одному… девять за четырнадцать лет… неплохо, а?
- Ты постарался, думаю.
- Я… почему? Это же все естественно! Когда мужчина отходит от своего естества, он становится дьяволом. Лучше быть хорошим животным, скажу я, и мужчине, и женщине это обличье сгодится. Вы, сэр, хорошая мужская особь, леди - женская… все правильно… и радуйтесь этому.
- А потом?
- Делайте то же самое, что и животные. Я присматриваю за своим выводком… ращу их. Они симпатичненькие, каждый, что молоденький ясень. Они не научатся ничему грязному среди природы… если, конечно, я этому не посодействую. Они могут быть как птички, ласочки, змейки или белочки, раз они пока не знакомы с порочной человеческой жизнью, вот как бы я выразился.
- Что ж. Таково твое мировоззрение, - сказал Лесли.
- Ага. Обратите внимание, как на нас смотрят женщины. - Я для них буйвол и пара червей, вместе взятые. Посмотрите на эту тварь! - сказал он громче, чтобы слышали женщины. - Забавен, не правда ли? А зачем?.. И для чего вы, например, носите такую замечательную куртку и крутите ваши усы, сэр! Ха… скажите женщине, чтобы она не ходила в лес, пока не научится правильному взгляду на естественные вещи… тогда она может увидеть кое-что очень важное… Спокойной ночи, сэр.
Он зашагал в темноту.
- Суровый малый, - заметил Лесли, - но в нем что-то есть.
- Он заставил меня содрогнуться, - ответила она. - Однако он тебе интересен. Я уверена, с ним была связана какая-то история.
- Такое впечатление, что он что-то потерял, чего-то лишился, - сказала Эмили.
- Думаю, он все же неплохой парень, - сказал я.
- Хорошо сложен, но в нем нет души.
- Нет души… и это среди подснежников, - сказала печально Эмили.
Летти задумалась, а я улыбнулся.
Был прекрасный вечер, спокойный, с красными дрожащими облаками на западе. Луна в небесах задумчиво смотрела на восток. Вокруг нас лежал темно-пурпурный лес, теряющий краски. Заброшенная земля поблизости выглядела грустно и даже как-то странно при свете вечерней зари. Зато торфяная дорога была великолепна.
- Побежали! - сказала Летти, и, взявшись за руки, мы побежали как сумасшедшие, задыхаясь и хохоча, нам было хорошо, весело, мы забыли обо всем дурном. А когда мы остановились, то в один голос вдруг воскликнули: "Прислушайтесь!"
- Вроде это дети кричат! - сказала Летти.
- В Кеннелзе, - подтвердил я. - Точно, это там.
Мы поспешили вперед. Из дома раздавались безумные вопли детей и дикие, истерические крики женщины.
- Ах, чертенок… ах, чертенок… вот тебе… вот тебе! - Затем слышались звуки ударов, вой. Мы вбежали в дом и увидели взъерошенную женщину, которая безумно колотила сковородкой мальчишку. Малый вертелся, как молодой дикобраз… мать держала его за ногу. Он лежал и выл во весь голос. Другие дети плакали тоже. Мать была в истерике. Волосы закрывали ей лицо, глаза смотрели злобно. Рука поднималась и опускалась, точно крыло ветряной мельницы. Я подбежал и схватил ее. Она уронила сковородку, ее колотила дрожь. Она взирала на нас с отчаянием, сжимая и разжимая руки. Эмили побежала успокаивать детей, а Летти подошла к обезумевшей матери. Наконец та успокоилась и села, глядя перед собой. Потом бесцельно стала трогать колечко на пальце у Летти.
Эмили между тем промывала щеку у девочки, которая стала вопить громче, когда увидела, что из раны капнула кровь на ткань. Наконец и она успокоилась. После чего Эмили наконец зажгла лампу.
Я нашел Сэма под столом. Протянул руку, хотел схватить, но он тут же ускользнул, как ящерица, в проход. Через некоторое время я обнаружил его в углу. Он лежал и дико завывал от боли. Я отрезал ему путь к отступлению, взял в плен, отнес, отчаянно сопротивлявшегося, на кухню. Вскоре, обессилев от боли, он стал пассивным.
Мы раздели его. Его ладное белое тельце было все покрыто кровоподтеками. Мать захныкала снова, а вместе с ней и дети. Девушки старались успокоить ее. А я принялся растирать маслом тельце мальчика. Потом мать схватила ребенка на руки и стала страстно целовать, рыдая на весь дом. Мальчик позволил себя целовать… но потом тоже начал плакать. Его тельце сотрясалось от рыданий. Постепенно рыдания унялись, они сидели и тихо плакали, бедная, несчастная мать и полуголый мальчик. Потом она отправила его спать, а девушки подготовили - ко сну других малышей, помогая им надеть ночные рубашонки, и скоро в доме стало тихо.
- Я не могу с ними справиться, не могу, - проговорила мать грустно. - Они растут сами по себе… просто не знаю, что с ними и делать. Муж совсем мне не помогает… нет… его не заботит, как я с ними тут управляюсь… ничем не помогает, одни насмешки строит.
- Ах, малыш, - сказала Летти, усадив худенького мальчика себе на колени и держа перед ним его ночную рубашонку. - Не хочешь ли ты пойти к своей мамочке?.. Ну вот, теперь иди… Ах!
Хорошенький полуторагодовалый малыш потопал через всю комнату к маме, размахивая ручонками и смеясь, его карие глазенки блестели от удовольствия. Мама схватила его, пригладила шелковистые каштановые волосы, откинув со лба назад, и прижалась к нему щекой.
- Ах! - сказала она. - У него совершенно шальной отец. Не такой, как другие мужчины. Он ни о ком не заботится. Даже к собственной плоти и крови, к нашим детям, относится, как чужой.
Девочка с пораненной щекой удобно устроилась у Лесли. Она сидела у него на коленях, смотрела грустными глазами, вскинув вверх круглую головенку с короткой стрижкой.
- Это мой мел, а Сэм сказал, что его, и он возьмет и будет рисовать, где захочет, только я не дам ему ничего, вот. - Она разжала пухленькую ручонку и показала красный мелок. - Мне его папа принес, чтобы я сделала румяной мою куклу, она деревянная. Я покажу ее сейчас вам.
Она соскочила с колен и, придерживая рукой рубашонку, побежала в угол, где валялись детские игрушки, потом принесла Лесли вырезанную из дерева карикатуру на женщину. Лицо куклы было вымазано красным мелом.
- Вот она, моя куколка, папа сделал ее для меня… ее зовут леди Мима.
- Да ну? - сказала Летти, - а это у нее щеки? Она ведь некрасивая, правда?
- Нет, она красивая! Папа сказал, она настоящая леди.
- И он дал тебе для нее румяна?
- Да, румяна! - Она кивнула.
- И ты не давала их Сэму?
- Нет. Мама тоже сказала: "Не давай Сэму!", и он укусил меня.
- А что скажет отец?
- Папа?
- Он только засмеется, - проговорила мать, - и скажет, что укус лучше, чем поцелуй.
- Скотина! - сказал Лесли с чувством.
- Нет, но он ни разу не тронул пальцем ни меня, ни детей. Просто он не такой, как другие мужчины… никогда не поговорит. Форменный чужак, даже стал более чужой, чем в тот день, когда я впервые его увидела.
- А где это произошло? - поинтересовалась Летти.
- Я тогда работала служанкой в Холле… а он был новичок, явился туда… красивый, благородный джентльмен, ну и все такое прочее. Даже сейчас он может читать и беседовать, как настоящий джентльмен… Только мне вот ничего не говорит… Ведь я в его глазах просто лепешка грязи!.. Вот и измывается надо мной, над своими детьми. Боже милостивый, да он будет здесь с минуты на минуту. Ступайте отсюда!
Она погнала детей спать, погасила светильник в углу и стала накрывать на стол. Скатерть чистая, без пятен, она положила перед его прибором серебряную ложку на блюдце.
Не успели мы направиться к дверям, как вошел он. Завидев его массивную фигуру в дверном проеме, эта крупная, солидная женщина заметалась по комнате.
- Хэлло, Прозерпина… у тебя гости?
- Я не звала их, они сами пришли, услышав плач детей. Я не давала им никакого повода…
Мы поспешили в ночь.
- Ах, всегда тяжелая ноша достается женщинам, - заметила Летти горько. - Если бы он помогал ей, разве б она не оставалась прекрасной женщиной, полной сил? А теперь она сильно измучена.
- Мужчины - скоты… и брак дает им простор для всяких безобразий, - заявила вдруг Эмили.
- Не стоит рассматривать этот случай, как типичный результат замужества, - обратился Лесли к своей нареченной. - Подумай о себе и обо мне, Миннехаха.
- Ага.
- О… я хотел спросить тебя, что ты, собственно, думаешь о викарстве, о церкви в Греймиде?
- Премиленькое местечко! - воскликнула Летти.
Мы пробирались по неровной дороге, покрытой рытвинами. Луна светила ярко, а мы держались в тени деревьев, таких черных, мрачных. Случайно луна осветила белую ветку, на которой кора была обглодана кроликами в суровую зиму. Вскоре мы выбрались из леса. На севере небо было залито зеленым светом, эдакое сплошное марево; Орион уж поднимался со своего ложа, и за ним следовала луна.
- Во время северного сияния, - сказала Эмили, - я чувствую себя так странно… даже жутко… оно внушает какой-то благоговейный трепет, правда?
- Да, - сказал я. - Оно заставляет тебя думать о многих вещах, сомневаться и чего-то ждать.
- А чего ты ждешь? - спросила она мягко, посмотрела вверх, и увидев, как я улыбаюсь, снова опустила голову, прикусив губу.
Когда мы дошли до развилки, Эмили упросила нас зайти на мельницу… ненадолго… и Летти согласилась.
Занавески на кухонном окне были раздвинуты, а ставни не закрыты, как обычно. В гостях находилась Алиса, она что-то тихо говорила Джорджу, склонившемуся над какой-то игрой.
- Хэлло, Летти Бердсолл, ты такая странная, - встретила нас Алиса обычными язвительными замечаниями. - Ты так уже всерьез помолвлена?
- Ага… давненько мы ее не видели, - добавил отец в шутливой манере.
- Ну, разве она не гранд-дама, фу-ты, ну-ты, в такой прекрасной шляпке, в мехах, к тому же с подснежниками?! Посмотри-ка на нее, Джордж, ты никогда раньше не видел ее такой гранд-дамой.
Тот поднял глаза и посмотрел на девушку, на цветы, избегая ее глаз.
- Ага, она здорово выглядит, - сказал он и вернулся к своим шахматам.
- Мы собирали подснежники, - сказала Летти, прижимая цветы к груди.
- Они миленькие… дай мне несколько, а? - сказала Алиса, протягивая руку.
Летти отдала ей цветы.
- Шах! - сказал Джордж.
- Отстань! - отмахнулась его партнерша, - мне подарили подснежники… Разве они не идут мне, такие же невинные маленькие души, как и я сама? Летти не хочет их приколоть к платью, потому что она не такая добрая и невинная, как я. Давай и тебе тоже подарим весенние цветочки, а?
- Тебе что, так хочется… только зачем?
- Чтобы ты тоже похорошел и, конечно, приобрел вид невинного создания.
- Тебе шах, - сказал он.
- Ах, куда тебе их приколоть, разве что на рубашку. О!.. вот!.. - Она воткнула несколько цветочков в его черные волосы. - Смотри, Летти, какой он милашка, правда?
Летти издала напряженный смешок:
- Голова осла, увенчанная цветами, - сказала она.
- Тогда я - Титания… правда, из меня получилась бы изумительная королева?.. А вот кто у нас ревнивый Оберон?
- А мне он напоминает того мужчину из "Гедды Габлер" Ибсена, увенчанного листьями винограда… о да, прекрасными виноградными листьями, - сказала Эмили.
- Как поживает ваша кобыла после растяжения связок, мистер Темпест? - спросил Джордж, не обращая ни малейшего внимания на цветочки в своих волосах.
- О… скоро она будет в норме, спасибо.
- Ах… Джордж мне об этом рассказал, - вмешался отец, и у них с Лесли завязался разговор.
- Так значит, мне шах, Джордж? - спросила Алиса, вернувшись к игре. Она нахмурила брови и задумалась. - О-о-о! - сказала она, - но от этого есть лекарство! - Она сделала ход и сказала победно: - Вот вам, сэр!
Он посмотрел на доску и тоже сделал ход. Алиса взглянула на него и, передвинув коня, произнесла:
- Шах!
- А я и не заметил… теперь вся игра насмарку, - сказал он.
- Побит, мой мальчик!.. Больше не радуйся победе над женщиной. Патовая ситуация… Хотя у тебя и цветы в волосах!
Он дотронулся рукой до волос, пощупал и бросил цветы на стол.
- Вы не поверите!.. - сказала мать, войдя в комнату.
- Что стряслось? - спросили мы в один голос.
- Пришел Ники Бен и давай есть скатерть. Да! Когда я пришла, чтобы забрать ее в стирку, то увидела, что там сидит Ники Бен, что-то глотает и утирает пену с усов.
Джордж рассмеялся громко и задорно. Он смеялся, пока не устал. Летти смотрела на него и думала, сколько же он может смеяться.
- Представляю себе, - задыхаясь, сказал он, - как он чувствует себя, загнав в глотку целый ярд муслина.
Он снова стал смеяться. Алиса засмеялась тоже… своим заразительным смехом, эдакая вечная хохотушка. Потом начал смеяться отец… и тут в комнату с печальным видом вошел Ники Бен. Мы все разом расхохотались так, что задрожали стены. Только Летти все это время была спокойна и невозмутима. Джордж оперся руками о стол, и цветы упали на пол.
- О… как можно! - воскликнула Летти.
- Что? - невинно спросил он, оглянувшись. - Твои цветы? Тебе их жаль?.. У тебя такое чувствительное сердце, правда, Сирил?
- У нее особое отношение к бессловесным тварям и предметам, - сказал я.
- Уж не чувствуешь ли ты себя маленькой бессловесной тварью, Джорджи? - язвительно поинтересовалась Аписа.
Он засмеялся, отставив в сторону шахматы.
- Пойдем, дорогой? - сказала Летти, обращаясь к Лесли.
- Если ты готова, - ответил он, тут же вставая со стула.
- Я устала, - проговорила она жалобно.
Он посмотрел на нее с заботой и нежностью.
- Мы слишком много ходили? - спросил он.
- Нет, дело не в этом. Нет… просто эти подснежники, и этот мужчина, и дети - и все такое прочее. Слишком много для одного дня.
Она поцеловала Алису, Эмили и мать.
- Спокойной ночи, Алиса, - сказала она. - Это не моя вина, что мы стали чужими. Ты же знаешь… на самом деле… я все такая же… на самом деле. Ты только представила себе все иначе. Что я могу поделать?
Она попрощалась с Джорджем и посмотрела на него сквозь пелену с трудом сдерживаемых слез. Джордж покраснел. Он чувствовал свою победу над Летти. Она пошла домой, вытирая слезы, которых не заметил ее возлюбленный. А на ферме Джордж громко смеялся вместе с Алисой.
Она решила идти вместе с нами, и мы проводили ее домой в Эбервич.
"Как маленькую обезьянку, повисшую на двух ветвях", - сказала она, когда мы с двух сторон взяли ее под руки. Мы засмеялись и наговорили друг другу много всяких шуток.
Джордж хотел поцеловать ее, но она поставила палец ему под подбородок и сказала: "Лапочка!", как говорят канарейке. Потом она засмеялась с языком между зубов и побежала в дверь.
- Она сущий чертенок, - сказал он.
Мы проводили ее до дому. Это был долгий путь мимо Креймида и темных школ.
- Давай, - сказал он, - прогуляемся до гостиницы "Баран" и заглянем к моей кузине Мег.
Была уже половина одиннадцатого, когда он повел меня через дорогу к песчаному переулочку возле маленькой гостиницы. Раньше тут была ферма, принадлежавшая дяде Джорджа. Но с тех пор как он заболел и умер, она пришла в упадок. Там трудились только его тетя и один рабочий. Сейчас тетя находилась на попечении своей замечательной внучки. Все ближайшие родственники Мег жили в Калифорнии, и только она одна, двадцатичетырехлетняя красавица, жила возле бабушки.
Когда мы проходили по переулку, показалась рыжая голова Билла. Он узнал Джорджа и сказал:
- Добрый вечер… заходите… она еще не легла спать.
Мы вошли, открыв дверь в кухню. Тетя сидела в своем маленьком кресле, попивая вечерний чай.
- Ах, Джордж, мой дорогой парнишка! - воскликнула она сварливым голосом. - Ну, тебя не узнать. Что привело тебя ко мне?
- Ничего, просто так зашел, тебя повидать. Где Мег?
- Ах!.. Ха… Ха… Ах!.. Как ты сказал?.. Пришел повидать меня?.. Ха… где Мег!.. А кто этот джентльмен?
Я представился, пожав руку старой леди.
- Похоже, он воспитанный молодой человек, - одобрила она, качнув чашкой, и добавила: - Не смущайтесь, проходите и садитесь. Обувь можете не снимать.
Я сел на диван с подушками, покрытыми тканью в сине-красную клетку. В комнате было очень жарко, и я, чувствуя себя неловко, огляделся. Старая леди сидела теперь неподвижно. Худая дама в черном платье из плотной материи, как в броне. На груди, у горла - золотая брошь.
Мы услышали тяжелые шаги на лестнице.
- Вот, она идет, - сказала старая леди. Кто-то перешел на быстрый шаг. На повороте шаги чуть замедлились, и в дверях появилась Мег. С удивлением уставясь на нас, она сказала:
- Я слышала, вроде кто-то пришел, но не думала, что это вы. - Ее щеки разрумянились, она искренне улыбнулась. Думаю, я никогда не встречал более обаятельной и более очаровательной женщины. Все в ней привлекало внимание: каждая линия ее тела, каждая черточка лица, каждое движение. Можно даже не слушать, что она говорит, достаточно следить за движением ее прекрасных губ.
- Плесни-ка им виски, Мег… вы хотите?
Я очень твердо отказался. Но это мне не помогло.
- Ах нет! - сказала старая дама. - Я не желаю слышать отказов от тебя. Попробуй еще сказать хоть слово мне наперекор.
Я умолк.