Точно так же, как ускользнула она сама - правда, на свой манер. Ей надлежало по-прежнему быть в зале, вместе с другими жрицами. Она сбежала под благовидным предлогом естественных потребностей и попросту не вернулась. Впрочем, при желании она еще успела бы спуститься вниз и увидеть, как встретятся Антоний и Клеопатра. Встреча может быть холодной, если того захочет - Клеопатра или сам Антоний задумает наказать царицу за самовольный отъезд из Тарса.
Впрочем, сейчас это не имело значения. Здесь, наверху, у окна, где теплые лучи солнца мягко зрели лицо, ее интересовало лишь одно: прибыл ли с триумвиром в Александрию Луций Севилий, гаруспик?
Как странно, подумала Диона, что до сих пор она ни о чем не догадывалась, не понимала, что с нею происходит. Она даже не слишком скучала по нем. У нее было достаточно дел: семья - нужно заботиться о Тимолеоне и навещать Андрогея, царица, которой следует прислуживать, и богиня, которой надо служить. Странные ощущения возвращались или когда она была в одиночестве, или когда пыталась уснуть: зыбучие островки воспоминаний - слово, взгляд, тень улыбки, изогнувшей уголки губ. Но ни одно из этих ускользавших видений до сегодняшнего дня не вразумило ее, не показало с неожиданной, не оставляющей сомнения ясностью, что у нее на самом деле на сердце.
Она будет очень разочарована, если Луций Севилий не приплыл в Александрию вместе с Антонием.
Луций Севилий, гаруспик, не мог с легкостью допустить, что он разочарован. Не городом, конечно же, нет: Александрия была тем самым ошеломляющим чудом величия и красоты, каким и рисовала ее молва, и вряд ли можно найти слова, чтобы описать роскошь дворца - все краски поблекли бы, - хотя, возможно, такие излишества и грешили против строгого римского вкуса. И уж, безусловно, не царицей, принявшей Антония вовсе не в самой официальной обстановке, которую она обычно предпочитала. Ее придворные были явно пышнее и роскошнее разодеты, чем всегда, но все же не столь помпезно для такого повода; те, при которых Антоний являлся, ранее куда как больше заботились о впечатлении, пуская пыль в глаза. Клеопатра была в греческом платье, почти без претензий, и ее трон удивлял сходством с обычным позолоченным стулом.
Антоний приблизился к подножию небольшого возвышения, на котором стоял трон, остановился и поклонился ей так, как поклонился бы любой незнакомый с ней римлянин: наклон головы и холодное "Владычица".
Встать царица не соизволила, выражение ее лица было столь же холодным, как и его, взгляд из-под полуопущенных век - таким же пытливо-пристальным:
- Господин мой триумвир, добро пожаловать в Египет. Я приветствую тебя в своих владениях.
- Благодарю тебя, владычица. Но не надо церемоний. Я прибыл сюда как частное лицо, как обычный гражданин, друг, который по чистой случайности оказался римлянином. Надеюсь, ты примешь меня соответственно.
- Где Антоний, там и Рим. Но если Антоний мудро решил в этом городе быть просто Антонием - что ж, Египет польщен, что может оказать ему столь незначительную услугу.
- Египет? - Антоний вскинул бровь. - А Клеопатра?
- Клеопатра - это и есть Египет.
- Тогда я в восторге, что оказался в Египте, - парировал Антоний с блеском в глазах, в значении которого Луций Севилий ошибиться не мог.
Судя по всему, Клеопатра тоже это заметила. Она сдвинула брови, но внезапно улыбнулась. Не будь царица на троне, она, наверное, рассмеялась бы. Она встала, сошла с возвышения и предложила ему руку с видом, присущим только ей - надменно властным и вместе с тем торжествующим. Антоний принял ее руку словно дар, каковым она и являлась, и запечатлел на ней поцелуй.
- Ах, госпожа, - вымолвил он, - как приятно вновь видеть тебя.
- И мне - тебя, - сказала она, и частичка просто Клеопатры промелькнула под царственным обличьем. Но уже через мгновение она снова стала царицей и повелевала триумвиром, словно имела право на каждое слово:
- Проводи меня в мои покои.
Придворные не сводили с них глаз, пожирая взглядами Антония. С подчеркнутым почтением он поклонился и ответил:
- Как пожелает владычица.
Все были в шоке - и александрийский двор, и римляне. То, что царица взяла себе любовника-римлянина, ни для кого не было секретом, но ей вовсе не следовало так афишировать это. Тащить его к себе в постель прямо с трона - просто неслыханно!
Мысли Луция Севилия были заняты совсем другим. Он уже отметил про себя, что возле пустого трона стояли жрицы, миниатюрные смуглые женщины в белом. Одна или две из них были весьма недурны. Но Дионы среди них не оказалось.
Луций не скучал по ней, конечно же, нет. Но в любом случае она ведь должна быть тут. Ее место здесь, подле царицы, которой она так преданно служила.
Может, она больна. Или…
"Чепуха!" - оборвал он себя. Какой только вздор не лезет в голову! И уж совсем глупо находить этот великий город скучным и пресным только потому, что ее нет рядом, чтобы сказать ему, какой он идиот.
Остальные уже нашли себе занятие: увлеченно беседовали, возобновляя знакомство с людьми из свиты царицы, бывшими с нею в Тарсе, или разбрелись, чтобы убедиться, что внутри дворца и снаружи, в городе, нет беспорядков, к Луцию неслышно подошел дворцовый распорядитель.
- Господин, царица желает, чтобы ты чувствовал себя как дома. Если ты хочешь есть, пить или отдохнуть…
- Нет, - оборвал его Луций и, устыдившись своей грубости, поспешно прибавил:
- Нет. Нет, спасибо. Благодарю тебя.
- Значит, ты ни в чем не нуждаешься? - спросил евнух, молодой, ухоженный и немного манерный, но отменно вышколенный. Он еще не успел раздобреть, к чему мужчины его типа были склонны. Оливковая кожа и черные кудри выдавали в нем мидянина. Евнух был весьма красив и очень походил на сына Дионы, Тимолеона.
От этой мысли слова сорвались с губ Луция быстрее, чем он успел спохватиться и вовремя закрыть рот.
- Ты не видел жрицу, подругу царицы? Госпожу Диону?
Евнух ничуть не удивился, словно только и ждал этого вопроса.
- А как же, господин. Конечно, видел. Она с утра подле царицы. Ты соблаговолишь последовать за мной?
Луций почти было отказался, лихорадочно подыскивая повод. Но у него не было дела, которое привело бы его к жрице, их не объединяли общие обязанности. Диона могла быть занята. Возможно, она вообще не помнит о его существовании.
Евнух уже отвернулся и начал пробираться сквозь толпу придворных. Еще минута - и Луций потеряет его из виду. Он заторопился следом.
Римляне зашли во дворец. Диона знала, что следует спуститься в залу, но ей было так уютно здесь, высоко над городом, в обществе кошки. Комната была почти пустой - здесь стояло только ложе, изрядно обшарпанное, стол и сундук, в котором не было ничего, кроме пыли и слабого аромата кедрового дерева. По комнате гулял ветер, гоняя по полу сухие увядшие листья, и кошка, играя, носилась за ними.
Постепенно Диона стала освобождаться от мысли, так занимавшей ее все это время, - но, увы, без особого успеха. Она так и не смогла с уверенностью сказать себе, был ли среди римлян Луций Севилий. Диона тряхнула головой. Скоро это уже не будет так ее беспокоить. Пора идти - если не к царице, то к сыну, ждавшему ее к ужину. Сообразительный Тимолеон догадался взять с матери клятву, что она непременно придет.
- Все предусмотрел. Да-а, этот мальчишка станет опасным мужчиной, когда подрастет, - со смехом сказала она кошке. Та, загнав лист под ложе, повернула голову и уставилась на дверь.
Диона оставила ее неприкрытой. Никто не поднимался сюда, даже слуги здесь не убирали; эта часть дворца, такая удобная, чтобы наблюдать за подъезжающими из города, для других целей была непригодной. Некоторые из прислуги боязливо твердили, что она кишит привидениями.
Диона никогда не видела здесь ни одного призрака и даже не чуяла их присутствия. Звуки же, которые все приближались, были явно шагами живых - двух живых: один шагал чуть тяжелей, чем другой. Когда двое замешкались, у нее мелькнула надежда, что они передумали заходить сюда. Но шаги послышались снова. Диона вздохнула и изобразила на лице улыбку - для евнуха, просунувшего голову в дверь. Он немного застенчиво улыбнулся в ответ и сказал кому-то за спиной:
- Мы пришли, господин. - А потом, взглянув на Диону: - Госпожа здесь.
Склонив голову в почтительном поклоне, евнух сразу же исчез.
Луций Севилий оказался смуглее, чем она его помнила; лицо было загорелым и обветренным, но даже это не могло скрыть румянца, залившего щеки. "Наверное, просто устал подниматься", - подумала Диона: комната находилась высоко, в конце лабиринта коридоров и лестниц.
Он оглянулся: евнух уже сбегал по лестнице - слышны были лишь его затихающие шаги.
- Ветер в парус! - сказал ему вслед Луций Севилий. - Он меня чуть не уморил.
Диона рассмеялась. Это, собственно, не было надлежащим приветствием, но Луций выглядел донельзя забавным: смущенным, с краской густого румянца, залившей щеки, и вместе с тем живым, непосредственным, хотя и комично-раздосадованным, в тоге, соскользнувшей с плеча. Он отправил ее на место раздраженным пожатием плеч и попенял Дионе.
- Неужели я проделал такой долгий путь лишь затем, чтобы ты насмехалась надо мной, госпожа?
- Не знаю, - ответила Диона. - А ты знаешь?
Луций растерянно заморгал, но буквально через минуту обрел дар речи и выпалил:
- Клянусь Юпитером, я совсем забыл, с кем имею дело.
- Извини, - проговорила Диона.
- Чего уж там, - резко ответил он.
- Какой суровый римлянин. - Она жестом пригласила его в комнату. - Хочешь сесть? Отдохнуть? Извини, у меня нет вина, чтобы угостить тебя, могу предложить только ветер, солнышко и чудовищно пыльное ложе.
- И кошку, - добавил Луций Севилий, - а еще… язычок, острей которого сыскать трудно. Знаешь, а я скучал по тебе. Все остальные - такие зануды.
Он смущенно, осторожно присел на краешек ложа. Кошка выгнулась дугой, потянулась и направилась прямо к его коленям. Диона осталась стоять у окна: мягкие лучи дня, клонившегося к вечеру, приятно грели спину.
- Значит, мне повезло больше. Александрия - вовсе не зануда. И Клеопатра с Тимолеоном - тоже. Но я тебе рада.
- Правда?
Кошка довольно урчала. Луций почесывал ей шею именно так, как ей и хотелось - не слишком быстро, но и не медленно.
- Я думал, что увижу тебя подле царицы.
- Я собиралась вернуться, - отозвалась Диона. - Но здесь куда спокойней.
- Ты права, - согласился он.
Воцарилось молчание - приятное, легкое, не из тех неловких минут, которые извели бы ее, прервись разговор с любым другим человеком, особенно если бы она не видела его с лета. Диона совсем позабыла, как хорош собой Луций Севилий, и хихикнула про себя: для другого мужчины красота стала бы делом всей его жизни, но этому, казалось, жилось намного легче - он не выщипывал густые черные брови, почти сросшиеся на переносице, волосы его свободно падали на плечи упрямыми кудрями вместо благообразных локонов, из-под тоги виднелась безукоризненно чистая, но уже поношенная туника. Слава богам, хоть сандалии были новыми, наимоднейшего фасона и самого лучшего качества - как и все его вещи.
После недолгой паузы Диона сказала:
- Скоро я должна уходить. Я дала Тимолеону страшную клятву, что вернусь домой к ужину.
- Само собой, клятву нарушать нельзя, - согласился он.
- Ни в коем случае, - подтвердила Диона и, помолчав, предложила:
- Но ты можешь поужинать с нами. Если, конечно, у тебя нет других дел. Триумвир, царица…
Диона запнулась. Раньше она никогда не приглашала его отужинать с ними. В Тарсе не представлялось случая: им постоянно приходилось участвовать в какой-нибудь пирушке царицы и триумвира. У них обоих не было места, где можно побыть вдвоем - впрочем, они и не искали его.
Луций Севилий так долго мешкал с ответом, что Диона уже почти была уверена - откажется. Но потом он только спросил:
- А Тимолеон будет не против?
- Сомневаюсь, - ответила Диона.
Какое-то мгновение он колебался.
- Тогда приду. Надеюсь, я не сразу найду в своей чашке лягушку. Или на этот раз ожидается змея?
- Ни то, ни другое, - ответила Диона с ноткой, подозрительно похожей на восхищение, правда, смешанное с ужасом. - Недавно он налил в кружку слуги вместо пива кое-что такое, о чем даже не хочется говорить вслух.
Его брови приподнялись.
- Неужели кошачью мочу?
Взрыв смеха Дионы был мгновенным ответом на его слова.
- Да-а, ты хорошо знаешь Тимолеона.
- Я хорошо знаю египетское пиво, - с ухмылкой отозвался Луций Севилий.
- Сегодня вечером у нас будет весьма пристойное вино - хиосское. Или… - Она сделала паузу. - Вполне пригодная вода для питья. Сомневаюсь, что у злодея будет достаточно времени, чтоб заготовить тебе сюрприз. Хотя… однажды он умудрился притащить одному из моих гостей чистейшей александрийской воды… из какого-то болота возле залива.
- Очень была зеленая? - поинтересовался Луций.
- И вся кишела какими-то живчиками. - Диона содрогнулась при воспоминании. - О, как я рада, что ты здесь! Больше никто не понимает этого ребенка.
- Но его вовсе не трудно понимать. И… даже очень интересно.
- Безнадежный случай. Мой сын неисправим, - смущенно засмеявшись, констатировала Диона и, собравшись с духом, предложила: - Ну что, посмотрим, чем он порадует нас сегодня вечером?
13
Но у Тимолеона в запасе для гостя матери не оказалось ничего, кроме долгого, пристального и колючего взгляда.
- А, вот это кто… отлично. Я и сам думал, что ты придешь к нам вечером. Ты привез мне что-нибудь из Сирии?
Как оказалось, привез то, что, по мнению Дионы, было весьма мило с его стороны. Луций выбрал в подарок Тимолеону кинжал в ножнах, а Дионе - амфору с цекубским.
- Надеюсь, оно так и осталось цекубским, - сказал он, бросив взгляд в сторону Тимолеона. - Конечно, чистейшая александрийская вода - замечательная вещь, но красные цекубские вина заслуживают того, чтобы пить их в том виде, в котором они изготовлены.
Если не считать мелких пакостей Тимолеона, вечер в целом прошел очень успешно. Когда мальчик наконец отправился спать, беспрерывно вынимая кинжал из ножен и засовывая его обратно, Диона наполнила лучшие серебряные кубки крепким вином и сказала:
- Наверное, тебе приготовили покои во дворце?
- Думаю, да, - отозвался Луций Севилий. Судя по всему, он очень уютно и непринужденно чувствовал себя на ложе, предназначенном для самых почетных гостей, в превосходном малиново-красном хитоне, принадлежавшем Аполлонию. В сущности, тому он никогда не был к лицу - его бледная кожа в соседстве с таким ярким цветом приобретала еще более болезненный оттенок. А Луций Севилий, загорелый, высокий, выглядел в нем великолепно.
- Ты можешь погостить у нас, - предложила Диона. - Здесь есть свободная комната, как ведомо богине.
Его взгляд был быстрым и красноречивым.
- Не беспокойся, мне безразлично, что скажут люди. Если только ты не подумаешь ничего дурного.
- Конечно, нет, - ответил он, залившись румянцем. - Но твоя репутация… честь… твой сын…
- Ты - мой гость, и я предлагаю тебе кров и дружбу, - промолвила она, отчетливо произнося каждое слово. - Не больше и не меньше. Дворец - это муравейник. Никто, кроме царицы, в точности не представляет, что в нем творится, и мысли всех его обитателей должны быть только о ней. Там человек не принадлежит себе. Вот почему я живу в этом доме. Когда я ушла от Аполлония, царица предложила мне переехать во дворец. Я отказалась. Мне нужно место, где я могу быть самой собой.
- И ты предлагаешь мне вторгнуться в твою обитель.
- Это не вторжение, - возразила Диона. - Ты - спокойный. У тебя хорошие манеры. Ты нравишься Тимолеону. Я могу предложить тебе даже несколько комнат. Я живу недалеко от библиотеки, и от сада - тоже. И отсюда рукой подать до Мусейона.
Соблазн был слишком велик - она ясно видела, что он колеблется. Но Луций сказал:
- Люди начнут болтать бог знает что.
- Тебя это беспокоит?
- Да.
Она вздохнула.
- Я так и знала, что ты не согласишься. Ну что ж… Живи во дворце. В одной комнате с кем-нибудь из солдат Антония. Или они отправят тебя к евнухам - превеселая компания… Уверена, что тебе не привыкать. Ты ведь привык, правда?
- У меня всегда была своя комната, - ответил он твердо и жестко.
- Может быть… и на этот раз будет.
Диона пожала плечами, словно его отказ нисколько не задел ее. В сущности, Луций Севилий прав: женщина, живущая одна - не вдова и не замужняя, - не должна приглашать в свой дом мужчину. И неважно, насколько невинно ее приглашение.
Но почему, почему, почему это должно иметь такое значение.
- Подумай - во дворце тебе будет несладко, - мягко настаивала она. - Ты ведь и сам об этом догадываешься. Тут, кстати, между мужской и женской половиной есть коридор. А дверь выходит на улицу и запирается на замок. Это фактически отдельный дом. Я сдам тебе его в аренду. Может же женщина позволить себе такое - даже женщина, не имеющая мужчины, который мог бы блюсти ее репутацию? Ты будешь платить мне одну амфору цекубского в месяц.
- Дороговато, - нарушил наконец молчание Луций Севилий.
- Что ж, тогда - амфору цекубского в качестве задатка и уроки латыни Тимолеону.
- А это - слишком дешево.
Он улыбался - не столь непринужденно, как было ему свойственно, но так, словно не мог удержаться от улыбки.
Вино я тебе подарю… Я согласен учить Тимолеона и расплачусь с тобой списком "Галльских войн" Цезаря.
- О нет, пожалуйста, не наказывай меня так, - взмолилась Диона. - Уроки латыни и "Свекровь" Теренция, переписанная отменным почерком.
- По рукам! Но почему "Свекровь"?
- Просто эта вещь мне нравится.
Луций засмеялся, но затем нахмурился.
- Я не уверен…
- Это - честная сделка, - убеждала она его. - Я - хозяйка дома; ты - мой постоялец. Даже римская матрона не смогла бы ни к чему придраться.
- Ну-у, римскую матрону не убедил бы и сам царь Минос. - Луций Севилий покачал головой. - Однако, кажется, меня ты убедила. Похоже, ты знаешь, как лишить мужчину воли. Но грозить мне компанией евнухов царицы со слащавыми скользкими рожами - дешевый прием!