- Мама. Наверное, и Стас тоже. Между прочим, одно время Кит ревновал меня к Стасу. По-моему, они до сих пор друг друга недолюбливают. - Я вздохнула: - Кажется, теперь я наконец догадалась, почему Стас приютил у себя моего отца.
Апухтин глянул на меня с удивлением. Я рассказала в двух словах о том, что сама совсем недавно услыхала от мамы.
- И, если позволишь, самый последний вопрос: когда ты была два дня назад у Стаса, ты не заметила чего-то такого, что тебя удивило или показалось не соответствующим его образу жизни?
- Я была в таком состоянии, что вряд ли могла заметить… Постой, Стас кормил меня икрой и красной рыбой. Раньше, я знаю, он сидел на картошке и покупных пельменях. Правда, он совсем не привередлив в еде и может поглощать буквально все. Погоди, погоди… В прихожей появилось большое зеркало. Насколько мне известно, Стас никогда не смотрится в зеркало. Ты, наверное, обратил внимание, как он одет.
Апухтин кивнул.
- Спасибо. Сейчас позвоню в больницу, потом будем говорить с твоей мамой. - Он взял свою трубку, внимательно выслушал говорившего на другом конце провода. Лицо его было непроницаемо. - Все кончено, - сказал он, не поднимая глаз. - Умер, не приходя в сознание. Киллеров и след простыл. На этот раз работа была выполнена очень профессионально.
После поминок я увезла маму к себе на дачу. Она сама так захотела. Стас сопровождал нас. Сразу по приезде он проверил задвижки на дверях и окнах. Уехал последней электричкой.
Апухтин был на кладбище, когда его срочно вызвали на работу. Он пообещал связаться с нами в самое ближайшее время.
Телефон наконец заработал - Стас позвонил из автомата на АТС и попросил проверить наш номер.
Все эти дни мама держалась молодцом. Сослуживцы Кита организовали похороны по первому классу. Похоже, они самым искренним образом оплакивали его неожиданную смерть.
- Ну вот и все, - сказала мама, укладываясь в постланную мною постель. - Ничего нет вечного под солнцем и луной. - Помолчав, она добавила, глядя на меня широко раскрытыми глазами: - Я не буду тебе в тягость, доченька. Надеюсь, меня тоже скоро приберет Господь.
- А как же я? Ты подумала обо мне?
- Да, деточка. Квартиру Никита Семенович переписал на меня. Все сбережения тоже. Вика, как ты знаешь, живет в Ирландии. Никита Семенович рассказывал, у нее не дом, а настоящий замок. И несколько машин. Не говоря уж обо всем остальном. Это ты у меня неустроенная.
- У меня все есть, мамочка.
- Квартира записана на Бориса. Дача тоже. Если ему предъявят обвинение в занятии порнобизнесом, все могут конфисковать в пользу государства. - Она тяжело вздохнула: - И почему ты у меня такая невезучая?
- Я сама во всем виновата.
- Ты пошла в отца. Своей открытостью и доверчивостью. Этим пользовались все кому не лень. В первую очередь твой Саша. Ну, а потом Борис и все остальные.
- Кто остальные, мама?
- Думаешь, я не вижу, чего хочет от тебя этот милиционер?
- Ты имеешь в виду Апухтина?
- Кого же еще? Скумекал, что есть возможность поживиться. Квартира, дача, машина. Такие невесты не каждый день встречаются.
- Ты сама только что сказала, что у нас все могут конфисковать. Что-то не пойму я тебя, мама.
- Милая моя, во власти этого человека повернуть дело в любую сторону. Никита Семенович убежден, что наши органы коррумпированы как нигде в мире. Знаешь, я боялась говорить тебе это, но меня не покидает ощущение, что в гибели Кита виноваты органы. Твой Апухтин втерся к нам в семью, все пронюхал и…
- Ты сошла с ума.
- Нет, доченька. Смотри: сперва он засовывает в кутузку твоего Бориса. К слову, этого слизняка мне ничуть не жаль. Потом, пронюхав, что квартира и все остальное записано на меня, а ты у меня единственная наследница, устраняет бедного Никиту Семеновича. Скоро наступит моя очередь. Мне все равно, доченька, я давно устала жить и смерти буду только рада. Но вот за тебя у меня просто сердце разрывается.
- Какая чушь, мама!
- Вовсе нет. Подумай сама: что это вдруг он прицепился к тебе как банный лист?
- Он просил меня помочь ему в одном деле.
- В каком еще деле?
- Это связано… с Сашей Кириллиным. Мамочка, это очень длинная история, а у меня уже и так язык заплетается.
- Что, Сашку тоже убили?! - У мамы от удивления даже челюсть отвисла. - Но ведь я видела его собственными глазами всего неделю тому назад. Мы даже успели с ним поговорить.
- Где ты его видела?
- В парикмахерской на Фрунзенской набережной. Меня туда Никольская устроила. К одному парикмахеру, который учился в Париже. Удачно подобрал цвет, а? Да и стрижка, говорят, мне идет. Я встретилась с Сашкой, уже когда собиралась уходить. Кажется, у него там жена работает - такая бабища плебейской наружности и центнера на полтора. Он сразу меня узнал, даже сделал комплимент. Все-таки он хорошо воспитан, этот Сашка.
- Как он выглядел?
- А как может выглядеть обыкновенный алкаш? Обрюзг, круги под глазами, одет в какой-то кургузый пиджачок. И впечатление такое, что по крайней мере дня три не брился и не мылся.
- Не может быть! - Я вскочила, с грохотом опрокинув стул. - Ты врешь! Ты и про отца сказала сначала, будто он ужасно выглядит. Зачем ты врешь, мама?
- Я не вру, доченька. Если хочешь, могу поклясться твоим здоровьем. Я бы ни за что его не узнала, если бы он не обратился ко мне первым и не назвал себя. Выглядит лет на шестьдесят, если не больше. Помню, я потом еще задержалась на несколько минут возле зеркала - попудрилась, губы подкрасила. Эта бабища чуть не орала на него, что не пустит на порог квартиры. Я так поняла: Сашка все это время где-то шлялся и алименты на ребенка не платил. Вот что значит гены, доченька. Если бы он был родным сыном Варвары Аркадьевны и Рудольфа Александровича, уверена, он бы никогда не превратился в подобное ничтожество. Доченька, милая моя, ну почему, спрашивается, тебе так не повезло в этой жизни?
Одно из двух: либо у матери после всего пережитого поехала крыша, либо она поехала у меня еще несколько дней назад, когда мы с Сашей Кириллиным сидели в обнимку и вспоминали прошлое. Но мать упомянула кое-какие факты, которые ей до этого не были известны. Прежде всего то, что Саша не платил алименты на Верочку. Да и сцена скандала выглядела очень правдоподобно.
- Будь осторожна, деточка. Мы теперь совсем одни остались. Две беспомощные беззащитные женщины. - Она всхлипнула: - Я всю жизнь больше всего на свете боялась одной остаться. Ты представить себе не можешь, как я всегда боялась этого.
- Ты не одна, мама. Я буду рядом.
Мои слова прозвучали не совсем уверенно, и она почувствовала это.
- Доченька, прошу тебя, не принимай опрометчивых решений. И не слишком доверяй этому смазливому типу с Петровки, ладно?
- Ладно, мама, - сказала я, чувствуя себя вконец измотанной и опустошенной. - Давай спать. На меня уже начало действовать снотворное.
Я поднялась к себе в мансарду, оставив открытой ляду - вдруг маме потребуется что-нибудь. Имован действовал на меня очень странно: я словно оказалась в состоянии невесомости, вокруг меня парили мои мысли, ухватить которые было совсем не простым делом.
Апухтин… Я его совсем не знаю. Он ворвался в мою жизнь внезапно. Наверное, влюблен в меня - это даже со стороны заметно. Что еще заметно со стороны?.. То, что я окончательно растерялась и не знаю, что мне делать. А что мне делать? И почему обязательно нужно что-то делать?.. Может, нужно просто отдаться течению и плыть, плыть?.. Течению и воле других людей. Кого? Ну да, того же Апухтина. А чего он хочет? Откуда мне знать… А чего хочу я? Быть с Сашей? С человеком, который поступил со мной так двадцать лет назад? А как он со мной поступил?..
Я вдруг вспомнила про тетрадку на столике возле окна. Сделала над собой усилие, поднялась…
Она лежала на прежнем месте. Прежде чем вернуться наверх, я прислушалась, задержавшись возле двери в комнату, где спала мама. Она мерно посапывала во сне.
Я включила торшер.
"Любовь моя, только позови - и я буду возле тебя. Я вылезу из своей шкуры, чтоб обрасти новой, к которой не позволю прикоснуться никому, кроме тебя. Слишком поздно понял я, что ты для меня значишь. Я обязан был бороться за тебя, но я не знал, как это делается. Что я могу предложить тебе, кроме своей любви? Да тебе она и не нужна. Любовь - очень хрупкое изнеженное растение. Сегодня она распускает бутоны, а завтра начинает вянуть, хиреть… Когда я рядом с тобой, я будто скован цепью. Я не могу взять тебя за руку, поцеловать… Наверное, это такое наслаждение - целовать тебя, - читала я размашистые, выцветшие от времени строчки. - Я обнимаю во сне подушку, весь дрожу от желания…"
Я закрыла глаза и упала ничком на кровать. Меня закружили и подняли в воздух вихри, вокруг меня шептали голоса. "Ты еще не любила, не любила… Я - твой единственный мужчина. Только со мной ты будешь счастлива, счастлива…"
"Любовь моя, я имею право так называть тебя, да?.. Любовь моя, ты повернула всю мою жизнь, направив ее в русло служения идеалу. Я буду служить тебе вечно. Ты - само совершенство. Как я люблю твое тело, загадочный изгиб твоей шеи, эту родинку возле локтя… Помнишь тот жаркий июльский день на пруду, когда я собрал для тебя горсть земляники и ты ела ее прямо из моей ладони? Я заметил, что кожа между твоих грудей покрылась капельками пота. У меня закружилась голова. Мне показалось, вокруг тебя вращается весь мир. Он на самом деле вращается вокруг тебя…"
Я встала и, шатаясь, побрела к лестнице. Мне не хватало воздуха.
Цветы пахли так волшебно. Казалось, их аромат уносится к звездам, превращаясь в дымку Млечного пути. Я шла не разбирая дороги. Сквозь высокие заросли садовых ромашек и люпина, по прохладной шелковистой траве давно не кошенной лужайки. Ворота на улицу были распахнуты настежь. Ну да, я загнала машину в гараж и, видимо, забыла их закрыть. Мир полон любви и надежд. Над моей головой летит большая птица, я вижу ее трепетно зыбкую тень на земле. Я сама словно птица…
Я оглянулась на свой дом. Слабый свет пробивался сквозь листья дикого винограда, которым оплетена мансарда. Совсем как в сказке - принцесса тайком от всех спустилась из своей башни, чтоб увидеться с любимым…
Впереди было облако света. Хороводы из разноцветных огней и вспышек. Кто-то справляет праздник. Мне всегда так хотелось праздника… Я так ненавидела будни - серые, однообразные, полные насилия над собственной душой и телом. Праздник… Может, наконец, наступит мой праздник?..
Увитые гирляндами цветов ворота распахнулись, словно по мановению волшебной палочки. Зазвучала музыка. Она была волнующе знакомой, только я забыла ее название. Какая разница, как она называется? Ведь меня ждет праздник. Я теперь точно знаю. Потому что навстречу мне идет Саша, протягивает руки, что-то шепчет. Я уже в его объятиях. "Любовь моя, любовь моя…" - слышу над самым ухом.
Все погрузилось во мрак. Лишь сосновые поленья, потрескивая время от времени, бросали красноватые блики на Сашино лицо, склоненное надо мной. Я так боялась поверить в то, что лежу в его объятиях. Не может быть, чтоб это был всего лишь сон…
- Как я люблю тебя, - шептал Саша, покрывая мое тело поцелуями. - Прости, прости меня за все. Любовь моя…
Я с трудом подняла веки и увидела над собой чье-то лицо. Его черты расплывались перед моими глазами, превращаясь в сплошное белое пятно.
- Саша, - прошептали мои губы.
Кто-то крепко сжал мое левое запястье, и я вдруг словно вынырнула из бездны, которая готова была навсегда поглотить меня. Пожатие было таким крепким и надежным, что я поняла - бездна отпустила меня.
- Слава Богу, - прошептал знакомый голос. - Танюша, ты видишь меня?
Я напрягла глаза. Расплывчатые черты постепенно стали сливаться во что-то определенное.
- Алеша, - сказала я и вздрогнула, испугавшись собственного голоса.
- Все в порядке, Танюша. Я с тобой. Я всегда буду с тобой.
Я обвела глазами комнату, в которой лежала, и поняла, что это больничная палата.
- Что со мной? - спросила я, еле ворочая тяжелым, словно разбухшим языком.
- Все плохое уже позади. Поверь мне.
- Плохое? А разве было что-то плохое? Я помню только хорошее.
Я закрыла глаза и увидела перед собой Сашино лицо. Это было лицо творца, озаренного внезапным вдохновением. Да, мы творили любовь.
Потом я заснула. Проспала я, наверное, очень долго. Когда открыла глаза, на стуле возле кровати сидел Стас. Он здорово осунулся и оброс светлой кудрявой бородкой. От него, как обычно, пахло зоопарком.
- Стас… - Я попыталась улыбнуться ему. - Это было так здорово, Стас.
У него было угрюмое выражение лица. Не помню, чтоб я когда-нибудь видела Стаса таким угрюмым.
- Врачи сказали, у тебя обожжено шестьдесят пять процентов кожи. Останутся шрамы. На всю жизнь.
- Что со мной случилось, Стас?
- Начался пожар. Этот дурак вместо того, чтоб вызвать пожарных и выскочить на улицу, попытался погасить его сам.
- Кто?
- Сашка. Он всегда был психом. Это знали все, кроме тебя.
- Где он? Почему он не приходит ко мне?
- Понятия не имею. Наверное, сбежал. Нашкодил и сбежал. Он всегда так делал.
- Стас, скажи мне правду. Пожалуйста, Стас. Саша… погиб?
Стас отвернулся. Я видела, как по его щеке сбежала слеза и затерялась в завитке бороды.
- Никто ничего не знает. Нашли какой-то обгоревший труп. Будет экспертиза, но вряд ли она что-то прояснит. Говорят, в том доме еще кто-то был.
- В каком доме?
- Разве не помнишь? В том, который продавался. Ты сама мне сказала, что его хозяева погибли в авиакатастрофе. Я знал всегда - это очень нехороший дом. Твой Сашка купил его и сделал евроремонт. Теперь там только фундамент и черепки.
Глаза Стаса недобро блеснули.
- Врешь.
- Спроси у своего врача. Тебя накачивают день и ночь транквилизаторами, потому ты и отупела. Этот твой новый хахаль боится, что ты дашь дуба, если вдруг узнаешь, что случилось на самом деле. Дурак он. И вообще тут что-то нечисто.
- А где мама? - вдруг вспомнила я. - Почему она не пришла ко мне?
- Мне пора. - Стас встал, громко двинув стулом. - Мирта окотилась. Кроме меня, она никого в клетку не пускает.
- Что с мамой, Стас?
- Думаю, ты еще не в том состоянии, чтоб знать все как есть.
- Стас, не мучай меня.
- Врачи не разрешают тебе нервничать.
- Ты настоящий садист, Стас.
- А ты? Ты надо мной всю жизнь измывалась.
- Идиот! Кретин! Убирайся отсюда! Слышишь? Где Апухтин? Я хочу видеть Апухтина!
Стас наклонился надо мной.
- А еще чего ты хочешь? - злобно прошептал он. - Я, я… Всю жизнь только о себе думаешь.
Я почувствовала, что теряю сознание. Прежде чем оно окончательно померкло, я, собрав все силы, плюнула в эту злую отвратительную физиономию.
- Мама, мамочка… - Я пробиралась какими-то тускло освещенными лабиринтами. Я была голая до пояса. Стены в лабиринте были невысокие, и мою наготу видели люди, блукавшие соседними коридорами. Среди них было много знакомых. Я пыталась закрыться руками - мне было ужасно стыдно, - но руки не слушались меня. Потом я увидела свою правую руку. Она отвалилась от туловища и упала на землю. Я наступила на нее, и меня пронзила жуткая боль.
- Таша, Ташенька, - шептал надо мной знакомый голос. - Пусть все дурное в землю канет, пускай полынь над гробом вянет. Пускай, пускай… Только не бросай меня, Ташенька…
- Скажи Стасу, чтоб он ко мне не приходил. Он стал такой злой…
Я открыла глаза.
- Доброе утро, - сказал Апухтин и поднес к моему рту ложку. - Он больше не придет.
- Почему ты так думаешь? - спросила я, с трудом проглотив бульон.
- Стас постригся в монахи.
- Слава Богу, - вырвалось у меня. Я почувствовала неожиданное облегчение. - Ему не место среди людей.
- Еще ложечку, - сказал Апухтин, поднося к моему рту бульон. - За то, чтоб все было хорошо.
- Где мама? - вспомнила я и захлебнулась бульоном.
- Она немного приболела. Просила передать тебе привет.
- Спасибо. Надеюсь, у нее ничего серьезного?
Апухтин ответил как-то уж очень поспешно:
- Все будет хорошо, Таня. Обещаю тебе.
- У меня сильный ожог. Я превращусь в уродку?
Он улыбнулся и подал мне ручное зеркальце. Я увидела большие темные глаза. И бинты. Кожа на моем лице была белее этих бинтов.
- Ты удивительно красива. Все остальное заживет. И очень скоро.
Похоже, в моей памяти что-то нарушилось. Она словно состояла из отдельных кружочков, квадратов и треугольников, и они находились в непрекращающемся движении. Время от времени они образовывали узоры, которые вызывали у меня похожие на головоломку ассоциации. Один из этих узоров мне удалось разгадать.
- Саша сгорел вместе с тем домом, - утвердительно сказала я и оттолкнула от себя руку Апухтина с ложкой.
- По всей вероятности, это так. Но я ни в чем не уверен.
- А как удалось уцелеть мне? Ведь мы все время были вместе.
- Разве ты не знаешь? Тебя вынес из огня Стас.
- Он уехал последней электричкой, - вспомнила я. - После этого мы с мамой еще долго разговаривали и…
Я вспомнила мамины предостережения насчет Апухтина. Они уже не казались мне чушью.
- Он непредсказуем, Таня. Как и ты. В этом вы с ним действительно родственные души.
- Я обидела его. Хочу попросить прощения.
- Успеешь.
…Возле моей кровати стоял какой-то мужчина. Я знала его, но никак не могла вспомнить, кто он такой.
- Ну как, сестренка? Да ты, вижу, молодцом у меня.
- У меня нет брата, - пробормотала я. - Мой брат хотел меня убить. Если бы не мама, он бы убил меня. Мама не пустила меня к нему и спасла мне жизнь. Я хочу к маме.
По моим щекам текли слезы. Мне было щекотно, но я не могла их вытереть - обе мои руки не слушались меня. А правая к тому же сильно болела.
Мужчина нагнулся и промокнул мои щеки носовым платком.
- То по детской глупости было. Честно говоря, я уже и не припомню как. Я сам три недели в больнице провалялся. Подштопали и выпустили. И тебя тоже скоро выпустят. Подштопают как следует - и гуляй на все четыре. Наш путятинский род крепкий и выносливый.
- Алеша, - пролепетала я и снова залилась слезами. - Они хотели убить тебя. Потому что ты - мой брат.
- Думаю, не только потому. - Он мне весело подмигнул: - У нас тут свои дела. А парни мы крутые, это уж точно.
- Они хотели сделать больно мне. Они убивают всех, кого я люблю. Мама, где моя мама?..
Алеша встал и через минуту вернулся с врачом. Мне сделали укол, и я заснула.
…Однажды во сне я почувствовала запах сирени. Мне показалось, я вижу большой, усыпанный белыми гроздьями куст под окном моей комнаты на даче у Кириллиных.
Я медленно подняла веки. Апухтин сидел на краю кровати и держал в своих ладонях мою правую руку. Она была красная, с пухлыми негнущимися пальцами. Апухтин держал ее так бережно, словно она могла упасть и разбиться.
Он весело улыбнулся мне.
- Скоро заберу тебя домой. Не возражаешь?
- Давно хочу домой. Только у меня нет дома.