- Поедешь пока ко мне, а там видно будет. Я люблю тебя, Таня. Может, сейчас не время говорить об этом, но я бы хотел, чтоб мы были вместе.
- Это невозможно. - Я вздохнула: - Я не должна влюбляться в тебя. Если я тебя полюблю, они тебя убьют.
- Кто?
- Злые силы. Мне снился сон… Нет, я пока ничего точно не знаю. Просто я знаю: они убивают всех, кого я люблю. Чтоб отомстить мне за что-то. Они намеренно делают мне больно.
- Танечка, родная моя… - Апухтин наклонился и осторожно поцеловал меня в губы. - Они больше не смогут сделать тебе больно. Потому что я всегда буду рядом.
- Мама умерла, - вдруг сказала я и вздрогнула: - Когда это случилось?
- На второй день после пожара. У нее не выдержало сердце.
- Ее… уже похоронили?
- Рядом с Китом. На поминках было много родственников и друзей.
- Ты все организовал?
Апухтин кивнул.
Я отвернулась к стенке и стиснула зубы. Мои глаза оставались сухими.
- Таня, - донесся до меня голос Апухтина. - Я начинаю кое-что понимать. Ты должна помочь мне. Если, конечно, у тебя есть силы.
Я повернулась и посмотрела ему в глаза.
- Они у меня есть.
- Я знал, что ты это скажешь. - Он поцеловал мне руку и прижал ее к своей гладко выбритой щеке. - Ты помнишь, как все было? Я имею в виду то, что предшествовало пожару.
- Постараюсь вспомнить… Мы с мамой разошлись уже после двенадцати. Я поднялась к себе и…
- Постой. О чем вы говорили?
- Мама боялась стать мне в тягость. Она очень переживала за меня.
- Ты что-то не договариваешь. - Он грустно улыбнулся: - Пойми, у нас не должно быть друг от друга секретов. Иначе этот клубок никогда не размотать.
- Она меня предостерегала, - прошептала я. - Она считала, ты преследуешь корыстные цели.
- Я так и знал.
- Я много думаю об этом последнее время.
- Ты тоже так считаешь?
Я пожала плечами, потом затрясла головой. Затылок пронзила острая боль. Я едва сдержала стон.
- Спасибо.
- Мама считает меня очень доверчивой. Она думает, я пошла в отца. Отца часто обманывали. Меня тоже.
- Они поплатятся за это. Поверь мне.
- Око за око? - Я слабо улыбнулась: - Я не сильна в толковании Библии, но Новый Завет мне ближе, чем Ветхий.
- Добро должно одерживать верх над злом. Я в этом твердо убежден. Миром должно править добро. А потому зло следует беспощадно карать.
- Ненавижу это слово - карать. Приходит на ум гильотина.
- Ты неизлечимая максималистка, Танечка. Прошу тебя, вспомни все подробности того вечера.
- Я поднялась к себе в мансарду. Я выпила две таблетки имована, но все равно не могла заснуть. Тогда я вспомнила про тетрадку…
- Какую тетрадку?
- Я нашла ее в шкафу под моей шалью. Это был Сашин дневник.
- Хотел бы я знать, как она там очутилась, - пробормотал Апухтин. - А что в ней было написано?
- Что он продолжает меня любить, но боится попросить прощения. Там… Словом, все очень личное. Мне не хочется рассказывать об этом сейчас.
- Ладно. Итак, ты прочитала несколько страниц и…
- Мне стало душно. Воздуха не хватало. Я вышла в сад и побрела, не разбирая дороги.
- Ты взяла с собой тетрадку?
Я напряглась, пытаясь вспомнить:
- Я оставила ее на подушке. Я помню, что руки у меня были свободные - я касалась пальцами головок цветов… Я вышла через раскрытые ворота на улицу и побрела в сторону станции. Тот дом на углу напоминал огромное светящееся облако. Меня словно кто-то манил туда. Саша… Он встретил меня у ворот и повел в дом. Мы сидели возле камина. Потом лежали. Там было совсем темно, только пламя в камине освещало комнату.
- Ты же сказала, дом был похож на огромное светящееся облако. Свет погасили? Кто?
- Не знаю. Но думаю, это сделал не Саша - он ни на секунду не отходил от меня.
- А ты не вспомнишь, как была убрана комната? Может, ты заметила какие-то детали. Думаю, свет погас не в то самое мгновение, когда вы туда вошли.
- Нет. Свет гас постепенно. Это было очень эффектное зрелище, хотя мне было не до того. Освещенными оставались только стены, где висели какие-то портреты и маски.
Я вдруг замолчала и закрыла глаза. Мне сделалось жутко.
- Что ты вспомнила?
- Это были мои портреты - фотографические, акварельные, маслом, углем… И маски… Смех, слезы - словом, все выражения моего лица, - словно завороженная вспоминала я. - В юности Саша увлекался фотографией. Он сделал целую галерею моих фотопортретов. Они до сих пор хранятся в коробке.
- Я видел один из них на даче, - сказал Апухтин.
- Это… это словно были декорации и на их фоне должен был разыграться спектакль. Как оказалось, с трагическим финалом. Как ты думаешь, кто был постановщиком? Уж не Борис ли?
Апухтин нахмурился.
- Сеулицкого выпустили за недостатком улик, взяв расписку о невыезде. В день гибели Самарина. Мы пытались несколько раз выйти на Сеулицкого. В настоящий момент он числится в розыске.
- Кит был у него за три дня до смерти, - вспомнила я. - На следующий день после того, как мы с Борисом окончательно разругались. Он не пустил его дальше прихожей. У него там кто-то был - Кит слышал голоса.
- Забавно. - Апухтин слегка оживился. - Исходя из результатов вскрытия, Завидов к тому времени уже часов десять, а то и больше, как был мертв. Возможно, его труп пролежал все это время в квартире, но я не исключаю и другую версию: труп подкинули потом. Вместе с кухонным ножом, с отпечатками твоих пальцев и осколками стекла.
- Я на самом деле выпила в тот вечер стакан пива. Хорошо помню. Я ненавижу эти стаканы - их, кстати, подарил Борису Завидов. Бабы раздеваются, когда в стаканы что-то наливаешь. Я взяла этот стакан машинально.
Апухтин вдруг вскочил, но тут же сел.
- То был хрустальный стакан. Из набора, который стоит на верхней полке справа в горке для посуды. Очень хороший чешский хрусталь.
- Этот набор Борису подарили в Праге во время гастролей театра два с половиной года назад, - вспомнила я. - Мы им никогда не пользовались - слишком тяжелые стаканы. Там, кажется, даже наклейки сохранились.
- Ладно, Таня, возьмем это на заметку и пойдем дальше. Итак, свет погас, но стены остались освещенными.
- Да. Над камином висела большая раскрашенная маска из гипса. Она изображала мое лицо. Маска плача. Я помню, по ее щекам катились слезы и капали на каминную полку. А над головой маски шевелились волосы. Словно откуда-то дул ветер. Светлые кудряшки. Такие, какие у меня были… до пожара.
Я инстинктивно потянулась к голове левой рукой и ощутила под пальцами бинты.
- Отрастут. И будут еще гуще. Но тебе все-таки больше идет твой натуральный цвет.
- Саша сказал мне: пусть все дурное в землю канет, пускай полынь над гробом вянет. Это наше детское заклинание, - продолжала рассказывать я. - И погрозил маске кулаком. А потом погас свет. Везде. - Я закрыла глаза и увидела одухотворенное любовью лицо Саши. - Его на самом деле больше нет? - спросила я, не поднимая век.
- И не было. Хотя, вероятно, настоящий Кириллин жив. Очень даже вероятно.
- Хочешь сказать, я все выдумала? Этих двойников, наше свидание в доме на Кутузовском, отблески пламени из камина на Сашином лице, когда мы занимались любовью?
- Это не ты выдумала. Ты лишь поверила в эту выдумку. Ты не могла не поверить в нее.
- Но кто это выдумал? И зачем?
- Тот, кто хотел сделать тебе больно. Очень больно. Зачем? Чтоб свести с ума или в могилу. Человек, обладающий гениальной фантазией, холодным злым умом, а также большими деньгами. Человек, сделавший смыслом своей жизни месть, острие которой он направил на тебя.
- Но я никому не сделала зла. То есть я хочу сказать, чего-то такого, за что следовало бы так последовательно, изощренно, по-садистски мне мстить. Разумеется, я не святая, но…
В этот момент зажужжал телефон, и Апухтин, выслушав, бросил короткое: "Еду!"
- Отдыхай, - сказал он и погладил мою руку. - Набирайся сил перед выпиской. И старайся не думать ни о чем дурном. Теперь уж точно все позади.
Я полулежала в кресле в комнате, похожей на оранжерею, и с наслаждением вдыхала аромат свежих роз. Их было невероятное количество, и каждый букет был оранжирован чьей-то умелой и неравнодушной рукой.
На мне еще кое-где были бинты, а там, откуда их уже сняли, кожа была красной и сморщенной. Но с головой все оказалось в порядке: волосы уцелели и были уложены в красивую прическу в стиле Лайзы Минелли. Это были мои собственные волосы - темно-каштановые, шелковистые, блестящие. Надо сказать, визажисты с Петровки поработали на славу. Я словно побывала в гримерной "Метро Голдвин Майерс" или другой какой голливудской киностудии.
Апухтин привез этих людей в больницу в то утро, когда меня должны были выписать. Процедура по приведению моей внешности в надлежащий вид заняла около двух часов, и я, признаться, устала. Зато игра, что называется, стоила свеч.
Новую жизнь нужно начинать в хорошем виде и бодром настроении. Новая жизнь… Но по плечу ли мне что-то начать?..
Однако как бы я ни поступила в дальнейшем, все это будет называться новой жизнью. Потому что от гнезда, в котором я прожила все эти сорок лет, не осталось ничего. И если продолжать мыслить в русле этой птичьей метафоры, то и стаи больше не существует. Охотник выследил ее из засады, подпустил поближе и методично расстрелял.
И все равно жить надо. После всего того, что я пережила, вряд ли достанет сил на самоубийство. Да это и не выход. Если Апухтин на самом деле меня любит, своим уходом я причинила бы ему боль. Хватит боли. Последнее время мой мир наполняют скорбь и боль.
Особенно тяжело я пережила смерть мамы.
Наш последний разговор я помнила до последнего слова. То и дело прокручивала его в голове, но так и не могла согласиться с ней по поводу Апухтина. Сейчас он был последним звеном, связывающим меня с этим миром. Стоит этому звену порваться - и жизнь для меня будет кончена.
Я похудела за то время, что провела в больнице. Ноги, обтянутые в белые чулки из хлопка, - мне не так давно сделали пересадку кожи - казались двумя жердинами, руки висели как плети. Правда, пальцы уже начали слушаться меня, но были красными и распухшими.
Кресло стояло возле окна, из которого я видела Москву-реку, золотые купола кремлевских церквей вдалеке, шпиль высотки на Смоленской площади. Осень уже сбрызнула ярко-желтой краской кроны лип и тополей. Мелкий дождик неслышно ударялся о стекло, растекаясь на затейливые ручейки. В ком нате было уютно - я чувствовала это душой и телом.
Апухтин отлучился в магазин. Я ждала его, то и дело поглядывая на часы. Со вчерашнего дня мы перекинулись с ним всего двумя-тремя фразами - мы все время были на людях. Мне нужно было задать Апухтину несколько вопросов, потому что я успела кое-что вспомнить и сложить в своей голове. Словом, прийти к определенному выводу. Вполне возможно, что я была на ложном пути, ибо не знала многих деталей этого сложного запутанного дела. Апухтин мог кое-что прояснить.
Зазвонил телефон. Он стоял на тумбочке возле моего кресла. Я легко сняла трубку. Какой-то капитан Баранников спрашивал Апухтина.
- Позвоните ему по сотовому, - сказала я, зная, что Апухтин ни на секунду не разлучается со своим телефоном.
- Не отвечает. Вы не знаете, где он?
- Уехал в магазин.
- Давно?
- Минут сорок назад. Точнее сорок пять, - сказала я, посмотрев на часы.
- Очевидно, сели батарейки. Передайте, пожалуйста, чтоб срочно перезвонил.
Я снова стала глядеть в окно. Все магазины рядом. Пора бы ему вернуться.
Телефон зазвонил снова. Прошло минуты две, не больше.
- Таша, - услышала я в трубке. - Ташенька, это я, Саша Кириллин.
Я кинула трубку и стиснула кулаки. Оказывается, грязная игра еще не закончилась.
- Таша, не вешай трубку, - услышала я снова тот же голос. - С тобой хочет поговорить Валентина.
- С тобой случилось несчастье, - узнала я ее голос. Мне казалось, он звучал совсем рядом, и я инстинктивно отстранилась. - Выражаю самые искренние соболезнования. Сашка сказал, что видел твою мать два с половиной месяца назад. Была жива, здорова. Они еще поговорили… Надо же такому случиться…
- Откуда ты узнала номер моего телефона? - недоумевала я.
- Ха. Секрет фирмы. Не имей сто рублей, как говорится. Хочешь повидать своего бывшего… дружка?
- Я только сегодня выписалась из больницы. Еще вся в бинтах и…
- Он тоже не из Лас-Вегаса приехал. Правда, я его чуток подмарафетить успела. Все-таки, как ни верти, Веркин отец. Так что мы подъедем к тебе, ладушки? Тут совсем рядом на машине. У меня тоже есть машина, усекла?
- Но, понимаешь…
- Ты не одна, да? У вас что, с этим подполковником шуры-муры? Да ты не стесняйся - дело житейское. Ты еще молодая баба. Адресок твой мне известен - у меня в вашем доме клиентка живет. Каждую неделю к ней выезжаю марафет наводить. Баксами расплачивается, представляешь? Тебе могу бесплатно соорудить что-нибудь модерновое. Как говорится, по старой дружбе.
- Приезжайте, - внезапно сказала я и, положив трубку, в полном бессилии откинулась на спинку кресла.
Минуты через две я заставила себя встать. Я шла к двери почти четверть часа, с трудом переставляя негнущиеся ноги и обливаясь потом. Звонок не заставил себя ждать. Я открыла задвижку и распахнула дверь.
Валентина с порога протянула мне гвоздики в целлофане.
- Неплохо выглядишь, подружка, - сказала она, протискиваясь в прихожую. - Закрой дверь, - велела она лысоватому грузному мужчине, неуклюже топтавшемуся на пороге. - Тут такой сквозняк, а у меня и так поясница болит.
Исполнив ее приказание, мужчина улыбнулся и протянул мне руку.
- Ты совсем не изменилась, Ташка. С ходу узнал тебя. И мама твоя, царство ей небесное, как картинка выглядела. Жалко мне Зою Петровну, очень жалко.
- Хватит причитать. Лучше помоги ей. Эй, держи, она сейчас упадет!
Я очутилась на руках у этого незнакомого мужчины. От него пахло дешевым одеколоном и бормотухой.
- Ой, да тут как в цветочном магазине! - воскликнула Валентина, заглянув в мою комнату. - Вот как надо ухаживать за женщиной! Ты мне сроду грошового букетика не преподнес.
Мужчина опустил меня на диван в гостиной и сел с краю. Он смотрел на меня и ухмылялся, поблескивая золотыми коронками.
- Что, не признала? - Валентина стояла на пороге с банкой, в которую поставила свои гвоздики. - Я тоже его сначала не признала - шутка ли, десять с лишним лет был в бегах. А Верка как кинется к нему на шею! Целый вечер не отлипала. Что значит родная кровушка.
- Таша, неужели ты не узнаешь меня? Ну да, я изменился. Еще как. - Мужчина вздохнул и почесал затылок. - Север - это тебе не юг, а уж тем более не запад. Правда, денежку там можно заработать. Не шибко длинную, но на хлеб с икрой хватало. Да и приоделся я как следует, машину купил, хоть и подержанную. Ну а шапка у меня была соболья и шуба…
- Не слушай ты его, - вмешалась Валентина. - Как был голодранцем, так и остался. Хоть бы когда ребенку копеечку-другую прислал.
- Меня обманывали много. Один фирмач, помню, золотые горы посулил, а сам взял и ноги сделал. Правда, дружки потом ему устроили веселенькую жизнь - менты труп по кусочкам складывали. Ужасные нравы там царят, Ташенька. Когда-то мы с тобой и представить себе не могли, что жизнь такая грязная и пошлая штука. Помнишь, как мы вечерами сидели в мансарде и мечтали о том, каким будет наше будущее? Нам казалось, оно будет каким-то особенным, не таким, как у всех остальных. Эх, Ташенька, почему наши с тобой мечты не сбылись?
- Хватит сопли пускать, - одернула его Валентина. - Живы - и то слава Богу. Ты скажи ему, чтоб на работу скорей устраивался. - Это Валентина уже ко мне обратилась. - Третий месяц пошел, как на моей шее сидит. Она у меня не железная небось.
- У меня грыжа и радикулит. Плюс ко всему на Севере простатит заработал. Другой раз такие боли начинаются - терпения нет. Холодина там собачья, а туалет на дворе. По-большому ходишь - на лету замерзает.
- Пить меньше надо было, вот что я тебе скажу, - констатировала Валентина. - И за бабами чужими не шастать. Трипперок ты тоже в туалете получил?
- Ну зачем так грубо, Валечка? Да еще при Таше. - Его щеки покрылись густым румянцем. - Это такая пустяковая болезнь. Как насморк. Про это дело даже анекдот хороший есть.
- С бородой. Его еще мой дед рассказывал, царство ему небесное. Ты лучше дай своей Таше слово, что пойдешь с понедельника на работу. Думаешь, этот Тюлькин будет тебя три года ждать?
- Хам он, этот Тюлькин, и жулик. Не люблю я таких. Ташенька, правда ведь противно общаться с хамами и всякими ворюгами?
Я смотрела на мужчину не отрываясь. Мне казалось, я сижу в кино. Происходящее на экране было так отвратительно, что мне хотелось закрыть глаза, заткнуть уши, спрятать голову под подушку. Но я даже пальцем пошевелить не могла.
- Тоже мне чистоплюй выискался. Сам рассказывал, как вагоны со сгущенкой разгружали - три ящика в прицеп, один в сугроб. Алкаши несчастные. Тебе, может, таблетку какую дать? Что это ты такая бледная? - спросила у меня Валентина.
Я резко повернула голову и встретилась с ее взглядом. В ее глазах была ненависть.
- Зачем ты пришла? И привела этого… хмыря?
- Ну ты, подружка, потише. Как-никак он мне муж. У тебя теперь и такого нету. А этот твой милиционер всех баб на Петровке перетрахал. Моя клиентка говорит, они его Царь-пушкой прозвали. У него такой здоровучий х… что бабье от удовольствия поросячим визгом заходится.
Валентина хрипло рассмеялась.
- Уходи!
Я сделала безуспешную попытку встать.
- Да нам с Сашкой некуда спешить. Верно, муженек? Я сегодня выходная, Верка с бабкой на даче. Знаешь, нам теперь своей картошки на всю зиму хватает. Да и капусты тоже. Я выписала из Омска свою матушку - крутится как заводная. Сама всю сирень выкорчевала, березы поспилила. Теперь у нас ни клочка земли даром не пропадает.
- Таша, помнишь, как раньше в Жаворонках здорово было? Особенно весной. - Мужчина вздохнул и поерзал на диване. - Варечка так белую сирень любила. На веранде всегда большие букеты стояли, а в столовой на столе целая ветка в вазе из малахита. Представляешь, она и по сей день цела, только треснула чуть-чуть. Ташенька, ты помнишь ту вазу из малахита? А еще Варечка наливку вкусную делала - со смородиной, да на водочке. Сплошной витамин "ЦЭ".
Наконец мне удалось встать. Я вышла в прихожую, распахнула настежь входную дверь.
- Уходите, - велела я, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание. - Как я вас ненавижу…
- Дурацкая история вышла. Вся набережная перерыта, а тут еще какой-то бензовоз застрял и ни с места. - Апухтин выложил на стол пакеты с продуктами. - Что случилось, Таня? На тебе лица нет.
- Все в порядке. - Я попыталась улыбнуться: - Тебе звонил капитан Баранников. Что-то срочное.
- Мой что-то забарахлил. Я хотел предупредить, чтоб ты не волновалась, а он молчит. - Апухтин вдруг хлопнул себя по лбу. - Ну да, там же эта трансформаторная будка. Вот почему телефон не работал. - Тут же раздалось знакомое журчание. - "Тигр" слушает. В чем дело?.. Что?.. Когда это случилось?
Лицо его вытянулось.
- Ясно. Подъеду, как только освобожусь.
Он швырнул трубку на диван.