Ему определенно было мало того, что я рассказала. И он пытался вытянуть из меня что-нибудь еще. Что ж, поглядим, кто кого. В свое время я увлекалась психологией.
- Если я и не замужем, то вовсе не потому, что никак не могу забыть… свое первое увлечение, - выпалила я, сообразив задним числом, что эта фраза с таким количеством отрицаний на самом деле воспринимается в утвердительном смысле. - Просто я считаю свой образ жизни куда более нормальным, чем у людей семейных. Одним словом, не вижу смысла изо дня в день перед кем-то ломать комедию.
- Абсолютно с вами согласен. Лучше перед самим собой ее ломать.
- А вот это уже точно к делу не относится.
Я даже улыбнулась ему. Ехидно и слегка кокетливо. Уж слишком много он на себя берет, этот капитан Апухтин.
- Верно подмечено. - Апухтин усмехнулся. - А вы случайно не знаете, какие отношения связывали покойную с Натальей Филипповной Путятиной?
Я вздрогнула при этой фамилии. Такая была у моего отца. Мать почему-то записала меня на свою, девичью. Правда, в тех краях, где прошло мое раннее детство, был даже хутор Путятин.
- Она дальняя родственница Кириллиной. Разыскала ее через адресный стол. Варвара Аркадьевна устроила ее в глазную клинику.
- Выходит, она и Кириллину родственницей доводится. А вы не заметили, он хорошо к ней относится?
- Мне показалось, он слегка ревнует к ней мать. Но очень может быть, что это всего лишь поверхностное впечатление. Варвара Аркадьевна сказала, что Валентина, то есть Трушкина, ненавидит Наталью Филипповну. Из-за того, что она деревенская.
Апухтин как-то странно на меня посмотрел. Я пожалела, что распустила язык.
- Но им придется ночевать сегодня под одной крышей. И, кажется, без Кириллина.
- Я могла бы взять Наталью Филипповну к себе, - неожиданно вызвалась я. - У меня даже постель приготовлена. Правда, не для нее, а для…
Я вспомнила, какие чувства ожили во мне, когда я стелила Кириллиной постель. В то время она, вероятно, уже отдала Богу душу. Плавала в луже собственной крови, а я наслаждалась ароматом свежего белья и…
- Татьяна Андреевна, вам плохо? - услыхала я словно издалека голос Апухтина. - Извините, я вас вконец замучил. Сейчас Кулагин отвезет вас домой. У вас кружится голова?
- Все в порядке. Мне нужно позвонить маме. Я не могу взять к себе Рыцаря - у меня дома кот… С ним здесь наверняка что-нибудь случится. Я… я не могу оставить его здесь. Он для меня слишком много…
Апухтин кивнул и придвинул ко мне телефон.
- Мама, ну как вам опера? - бодрым голосом заговорила я. - Понравилось? А Кит далеко? Дай ему на минутку трубку… Кит, прошу тебя, приезжай немедленно на Вторую Фрунзенскую… Поскорей, слышишь? И ни о чем не спрашивай. Я жду тебя… Спасибо, Кит.
Я положила трубку на рычаг. Все. Через несколько минут я покину эту квартиру. Теперь уже, очевидно, навсегда.
Я слышала, как Апухтин отдавал распоряжения Кулагину относительно Натальи Филипповны и ее вещей. Надо бы сперва спросить, согласна ли она поехать ко мне. Ведь мы с ней едва знакомы. Господи, как же хочется спать. Поводок должен быть на тумбочке в холле. Я видела, как Кириллина клала его туда, вернувшись с прогулки. Кит давно мечтал о большой собаке, мать была против. Против Рыцаря она не станет возражать.
- Ты не получишь собаку!
Валентина загородила собой входную дверь.
Рыцарь поджал хвост и спрятался за меня. Мой гордый и царственный Рыцарь!
- Я за нее свои деньги платила! Давай двести рублей!
- Послушайте, гражданка Трушкина… - начал было Апухтин.
Я сняла со среднего пальца кольцо - белая жемчужина в сплетении двух золотых листиков. Подарок матери ко дню совершеннолетия.
- Тебе этого достаточно?
Я любовалась со стороны тем небрежным жестом, каким я протянула ей кольцо. В кино в аналогичных ситуациях драгоценности швыряют. Мне кажется, я поступила точнее с точки зрения психологии.
Рыцарь уже несся вниз по лестнице. Он даже не затормозил на той площадке, где недавно лежала его бывшая хозяйка. И все равно я считала и буду считать собак самыми преданными на свете существами. Я решила, что потом обязательно заберу Рыцаря к себе.
Кит так привычно усадил его на заднее сиденье, будто всю жизнь возил в своей машине ньюфаундлендов.
- Позвоню тебе завтра на работу, - пообещала я. - И все объясню. Если смогу. Сейчас язык не ворочается.
Кит посмотрел в сторону стоявших неподалеку Апухтина и Кулагина и коротко кивнул.
С неба сыпалась отвратительная бесцветная крупа.
К Наталье Филипповне я испытывала какое-то странное чувство.
Возможно, я бы испытывала к ней больше симпатии, не будь она матерью Саши. И в то же время я не могла избавиться от ощущения, что настоящая мать Саши умерла. Наталью Филипповну я считала чуть ли не самозванкой.
Я не представляла, как вернусь в свою неуютную квартиру с постланной для Кириллиной постелью.
Наталья Филипповна моментально обжила мое холостяцкое пристанище.
Еще в машине я решила, что расспрошу у нее про Сашу, но дома, за чаем, у меня так и не повернулся язык. Наталья Филипповна сняла юбку, оставшись в длинной белой рубашке с кружевами на подоле, достала из своей сумки недовязанный носок, и моя кухня наполнилась уютным позвякиванием медных деревенских спиц.
Егор, которому давно наскучило гордое одиночество на трельяже в прихожей, окончательно осмелел. Я бы даже сказала, обнаглел. Большой клубок серой овечьей шерсти взлетал чуть ли не до потолка.
- Пускай играет, - сказала Наталья Филипповна. - Ишь засиделся - сам стал, как мячик. Ему бы по крышам с мурками шуры-муры разводить.
Наталью Филипповну словно бы не коснулось случившееся. А ведь Апухтин и с ней говорил: что слышала? где в это время была? Интересно, где она в это время была?
Где они все были - Саша, Валентина?.. Думаю, Апухтин так и не смог добиться правды. Впрочем, от меня он тоже немногого добился.
- Наталья Филипповна, Саша был днем дома?
- Был. Он после обеда пришел. Они с Валентиной всю ночь ругались, дверями хлопали, свет в коридоре жгли. Я встану, выключу - все-таки какие-никакие копейки нагорают, - а они снова включат. Беда.
- Варвара Аркадьевна тоже принимала участие в скандале?
- Нет. Они ее уже под утро подняли. Кто-то из них в ее комнату зашел - я слышу, собака загавкала. Она всегда гавкает, если кто-то из них заходит в ту комнату, где хозяйка спит или отдыхает. Ученая собака. Валентина какую-то тетрадку искала, а Вар вара и говорит ей: "Никакой такой тетрадки я не видела".
- А Саша?
- Саша-то? Сашок смеялся. Как батя его, когда подвыпьет.
- Вы, значит, подслушивали за ними.
- Боже упаси! Зачем мне это? Я ночами плохо сплю. Особенно с тех пор, как слепнуть стала. А дверь в мою комнату сама открывается, если на бумажку не заложить. У них по дому так и гуляют сквозняки.
- Вы сказали милиционеру про тетрадку?
- Еще чего? Ему про домашние скандалы незачем знать. Мало ли что промеж своих бывает? Ему я сказала, что Сашок домой выпивши пришел, а жена его пилой, пилой, да еще тупой. Ну, как все мы это делаем. Поди разбери из другой комнаты, про что они толкуют.
Я в который раз посочувствовала Апухтину.
- Вы говорите, Саша после обеда пришел. В котором часу, не помните?
- Часа в два, может, в четверть третьего. Дома у меня радио все время говорит, а Варвара не любит, когда оно включено. У них телевизор и тот почти всегда молчит. - Спицы в ее руках ни на секунду не останавливались. - Сашок, помню, радостный пришел. Валентины уже не было - она снова во вторую смену пошла. Он ко мне заглянул. Без нее он другой раз ко мне в комнату заглянет, что-либо скажет. Тем разом спросил, кому я носки вяжу. Я второй Варваре начала. Ну, говорит, бабка, лето на носу, а ты матери шерстяные носки вяжешь. На что ей летом носки? А я ему: так ведь другая зима наступит, вот и сгодятся. Он мне и говорит: до другой еще дожить нужно. Прямо как в воду глядел…
Наталья Филипповна быстро перекрестилась, ухитрившись при этом даже не замедлить движения спиц.
Мне было жаль, что толстые линзы очков искажали выражение ее глаз. Еще как искажали - иногда мне казалось, будто ее глаза смеются.
- После мы втроем на кухне кушали, - продолжала свой рассказ Наталья Филипповна. - Это в первый раз с тех пор, как я у них живу. Ну да, Валентина, бывалоча, как сцепится с Варварой - хоть святых выноси. Варвара невесткой требовала, посуду горчицей или содой посыпала. А Валентина ногами топала, отравить ее грозилась. Беда… А то другой раз Сашок крепко выпимши придет, и Варвара его почем зря отчитывает. Всякими обидными словами. Он терпит, терпит, а после как пульнет матерком. Варвара - в слезы. Не приведи Господи видеть такое.
- Саша вас как называл?
- Какой раз как. И "бабкой", и "теткой". А то другой раз встречусь ему в коридоре, а он мне: "Мать, как жизнь молодая?"
Меня он тоже вчера матерью назвал. Когда два рубля попросил.
- Сегодня он трезвый как стеклышко был. И веселый. А то, бывалоча, все хмурый ходит, озабоченный. Сегодня он Варвару "Варечкой" называл. Она его заставляла котлету доесть, а он ей в ноги бухнулся и голову на колени положил. Комедия с ним.
Я хорошо помнила эту его позу - он был в ней таким беззащитным. Я его за это еще больше любила. Наверное, мало любила…
- После Варвара сказала, что отдала тебе какого-то Барона с его надписью. Ну, с Сашкиной. Когда ты у них еще в первый раз была.
- Саша что-нибудь…
- Сказал, сказал. Давно, говорит, нужно было тебе этого Барона отдать. Да он все тебя боялся. А теперь, говорит, не боится. И как-то при этом он тебя чудно назвал. Не птичкой, а как-то еще.
- Пташкой, да? Он меня так в детстве называл.
- Да, да. А Варвара и говорит: Пташку нам сам Бог послал из другого мира. А Сашок ее поправил: не из мира, говорит, а из… Постой, постой, какое-то он слово сказал - никак не припомню. Похоже на направление.
- Измерение?
- Да, да. А что это такое, я не знаю.
- Это так, ерунда. - Я смутилась. - Детство. У вас, Наталья Филипповна, замечательная память.
- Да что ты. Вот в молодости воистину хорошая была. Бывало, картину посмотрю и всю по памяти перескажу. За каждого артиста. Теперь уже не то.
Значит, они говорили сегодня обо мне. И Саша наверняка вспомнил что-то из нашего прошлого. Его невозможно забыть, что бы ни случилось и как бы мы ни жили потом.
Потом… Страшное слово, похожее на удар по голове чем-то тупым. Там, за этим словом, темно, как в глубокой пропасти. Или в моей комнате, когда я задвигаю тяжелые портьеры.
- А… после Варвара Аркадьевна пошла с Рыцарем гулять, да?
- Нет, нет. Она пошла с собакой уже после того, как они с Сашком поссорились.
- Поссорились? Из-за чего? - удивилась я. - Вы же говорите, оба были мирно настроены.
- Ну да, мирно. Чаю попили с вареньем из черной рябины. Вкусное такое, только язык после него черным становится. Как после черной тютины. Ты когда-нибудь ела черную тютину?
- Очень давно. Уже и вкуса не помню. Под Москвой черная тютина не растет.
- Не растет… - Мне показалось, Наталья Филипповна глянула на меня сквозь свои толстые очки-линзы. - У вас здесь много чего не растет.
- Чай вы тоже втроем пили?
- Ну да, втроем. Валентина в одиннадцатом часу приходит, когда во второй смене. Это нынче ее милиция пораньше забрала с работы. Варвара возьми и скажи, что Валентину она теперь по струнке заставит ходить. И та у нее пикнуть не посмеет.
Я представила Кириллину так, будто наблюдала эту сцену на кухне сама: ее большую красивую руку, в которой она держит фарфоровую чашку с елочками, крупные сочные губы, выговаривающие: "Я ее теперь по струнке заставлю ходить. Она у меня пикнуть не посмеет".
Наталья Филипповна продолжала обстоятельный рассказ, а я уже слышала не ее, а их голоса и дорисовывала в своем воображении всю сцену в подробностях.
- Интересно посмотреть, как это у тебя получится.
Саша посмотрел на Варвару Аркадьевну с насмешкой.
- Думаешь, мне приятно было наблюдать все эти годы, как ты пресмыкаешься перед нею? Думаешь, я терпела в своей квартире эту халду потому, что питаю к ней какие-то нежные чувства? Думаешь, все эти годы я могла спокойно спать?
- Ничего я не думаю, Варечка. Пей спокойно свой чай - он совсем у тебя остыл.
- Помнишь, какой скандал она мне закатила в мой последний день рождения? Представляю, как бы чувствовала себя та же Светлова в обществе этой парикмахерши.
- Тоже мне графиня, эта твоя Светлова.
Кстати, Варечка, все продукты принесла тебе Валентина.
- Я с ней до копеечки рассчиталась. Потом две недели на одном кефире сидела.
- Ты сама так захотела.
Если у Саши было хорошее настроение, даже Кириллиной трудно было его испортить. На этот раз оно у него было, видимо, очень хорошим.
- Не стану же я сидеть на иждивении у этой парикмахерши и ее бесхребетного мужа?
- Ну, хватит.
Это было сказано примирительным тоном. Саша в любой ситуации старался найти лазейку к примирению.
- Да, ты прав, с меня хватит. Теперь, когда я нашла вот это…
Кириллина встала и вышла из кухни.
Вернулась она, держа в руках старую общую тетрадь в серой обложке.
Саша вскочил, опрокинув табуретку.
- Представляешь, где она ее прятала? В корзине с грязным бельем. Хитрая тварь! Знает мое отвращение ко всякой грязи. Письмо, которым она мне восемь лет угрожала, я, разумеется, сожгла. Не дай Бог еще попадет в руки этой шизофренички - матери Стрижевской. Хотя там ничего такого и нет. А она держала в страхе меня, тебя…
- Ты прекрасно понимаешь, что тут дело вовсе не в страхе.
- А в чем же еще? Никогда не поверю, что мой сын может жить с этой плебейкой только из чувства благодарности.
- Можешь не верить - тебя никто не заставляет.
- А тетрадку я отдам Таше. Сегодня же. Там о ней так много написано. Пусть Таша знает, как ты ее любишь.
- Ты этого не сделаешь! Слышишь, мама? Я запрещаю тебе! Ты не имеешь права взваливать на Ташу…
- Имею. Она нам не чужая. Более того, я попрошу Ташу, чтобы она взяла тебя в железные рукавицы.
- Отдай мне тетрадку!
- Ну да, Пусик (Саша ненавидел это дурацкое прозвище, о чем Кириллина, разумеется, знала), я отдаю тебе тетрадку, в которой твоей рукой черным по белому написано, в приступе истеричной откровенности, что ты один виноват в гибели Стрижевской. Ты выбалтываешь это Валентине, которая тут же бежит в гастроном за бутылкой. И все возвращается на круги своя. Нет, мой маленький Пусик, я отдам тетрадку Таше. Так будет безопаснее.
- Не смей!
Я вижу, как дергается под его глазом жилка, хотя раньше и намека на нее не было.
- Владея тремя языками, докатиться до того, чтоб сидеть под каблуком у грязной необразованной бабищи! Но Таша спасет, она все еще любит тебя!
- Ты отдашь мне эту тетрадку сию минуту, иначе я…
- Тут Сашок на Варвару как кинется, да за грудки ее. Спасибо, собака подоспела, - слышала я все такой же невозмутимый голос Натальи Филипповны. - Добре его за руку тяпнула. До крови. Ученый кобель, драк не любит. Он и на Валентину бросается, когда та дочку бьет. Так она его шваброй, шваброй.
- Вы говорите, Рыцарь Сашу укусил? Неужели он мог…
- За дело укусил - нечего руки распускать. Сашка как следует выругался и дверью входной как бацнет. Аж штукатурка с потолка посыпалась. Ну а перед этим крикнул из коридора, что Валентину все равно не бросит, хоть у него душа на части разрывается.
Я все больше и больше узнавала прежнего Сашу. Своего Сашу. Хотя раньше он ни на кого бы не поднял руки. Но Варвара Аркадьевна могла и святого из себя вывести. Да, в Саше так много осталось от него прежнего. Я бы не сказала, что от этого открытия у меня полегчало на душе. Меня обуревали самые противоречивые желания. Но одно главенствовало надо всеми - хотелось бросить все и бежать к нему. Мне было наплевать, что случилось потом.
- После Варвара побежала звонить тебе. Она так и сказала: пойду Таше позвоню. Если она дома, поеду к ней. Да ихний телефон почему-то не работал. Это уже милиция что-то там подправила.
- Она пошла в автомат?
- Не сразу. Собака стала на двор проситься. Она сказала, что позвонит тебе с улицы, потом собаку домой приведет и поедет. Мне велела на задвижку в столовой закрыться и никого из них к себе не впускать. Я посуду прибрала. После взяла носок и в столовой села возле окошка. В моей комнате темно, а свет с таких пор жечь рано - никаких денег не хватит.
- Вы слыхали, как она Рыцаря домой привела?
- Я слыхала, как кто-то дверью хлопнул, потом собака заскулила. Сперва на дверь бросалась, а после скулить стала. Потом снова дверь хлопнула. Кухонная.
- И больше вы Сашу не видели, - сказала я, машинально подняв с полу клубок шерсти. К глубокому разочарованию не на шутку разыгравшегося Егора.
Наталья Филипповна положила вязанье на тахту.
- Руки уставать стали. И ломит их. - Она потерла свои распухшие суставы. - У меня еще с каких пор ревматизм. Помню, мы чакан по колено в ледяной воде били. Зима на носу, а хату крыть нечем, хоть ты убейся. С Василия толку мало - весь латаный-перелатаный по госпиталям. К работе негодный был совсем, а до удовольствий охочий. Ну да, ему хорошо - помиловался с бабой и в кусты. А бабе после этого рожать… На Троицу помер. Я с тремя малыми детьми осталась, четвертый в брюхо стучался. Наверняка бы помер, кабы не Варвара. И все равно грех от родного дитя отказываться. Непрощенный грех. За него Господь и наслал мне пелену на глаза.
Наталья Филипповна наконец сняла очки, и я увидела ее глаза. Они как будто усохли, запали внутрь. И уже не могли сохранить какое бы то ни было выражение.
- Значит, вы не видели Сашу после того, как он дверью хлопнул?
- Видеть не видела - спиной к нему стояла, посуду мыла. Он чего-то искал. Наверное, ту тетрадку. Спросил у меня, где мать.
- Вы сказали, что она ко мне собралась?
- Ничего я ему не сказала. - Наталья Филипповна стала вынимать из головы шпильки. У нее были очень густые темнокаштановые волосы, которых почти не коснулась седина. - Хватит. Наговорились на сегодня. На покой пора.
Я пожелала ей спокойной ночи и выключила на кухне свет.
В этой коробке из-под чешского пива хранилось то, что когда-то было частью моей жизни.
Моя рука потянулась к красному нейлоновому шнуру.
Нет, это не коробка, а машина времени. Стоит дернуть за кончик шнура - и ты очутишься в прошлом. За тридевять земель от реальности, от которой я и так отгородилась непроницаемой стеной.
Но стена, кажется, дала трещины, сквозь которые пробивается свет. Он режет мне глаза.
Я щелкнула выключателем и забралась с головой под одеяло.
Нет, я не гожусь в спасительницы. Что я могу предложить ему взамен того, что он имеет? Свой идеализм?
Если бы наша детская любовь увенчалась узами Гименея, мой идеализм давным-давно превратился бы в прах.
Я почти уверена в этом.
Почти…