Господи, как меня терпит Василий Федорович? Ухожу рано, прихожу поздно. В поставках мяса в морозилку бывают перебои. Количество пищи неудовлетворительно, поэтому выражение голодной скорби морду не покидает. Будь я котом, я бы с такой женщиной жить не смогла.
И это при том, что он просто ангел терпения. Я смотрю на него с особенной нежностью. Скоро, Василий, мы с тобой будем есть только сухой корм. Если, конечно, я не найду серьги. Или хотя бы деньги. Тогда можно будет сказать, что серьги просто продала.
Где взять 25 тысяч?
Так. Спокойно. Таких людей не много, но они есть. Звоню Ленке. Она - человек конкретный, охать и ахать не будет. Насчет денег - это не к ней. Ее жизнь - волшебное поле халявы, но зарплата при этом не больше моей. Если она чем и может помочь, то советом.
Рассказываю ей обо всем - и о серьгах, и об Ирине. Почему-то совпадение этих двух событий кажется мне особым цинизмом судьбы.
- Что скажешь в магазине?
- Ну, не знаю. Скажу, что серьги взяла клиентка показать мужу. У нас обычно так и делают, ничего в этом особенного нет.
- Это даст тебе неделю, - говорит она деловито и безжалостно.
Ленка считает, что лучше занимать у женщин - они потом ничего не хотят, кроме возврата денег. С мужчинами же не всегда ясно - должна ли ты им что-то еще? И если да, то ждут ли они, что ты им и долг вернешь, и за любезность заплатишь? Или если хорошо заплатишь, то можно и долг не отдавать? Еще она точно знает, что мужчин ни о чем просить нельзя - им важна свобода маневра. Вроде как они сами решили помочь, без просьб, слез и нажимов. Женщина, которая хочет добиться своего, должна быть без лишних проблем - веселая, забавная, ласковая, всем довольная. То есть мне в моем нынешнем состоянии рассчитывать не на что.
Среди моих знакомых много богатых женщин. Проблема в том, что почти все они - клиентки магазина. Попросив у них денег, я потеряю их навсегда. Мне, правда, все равно терять - не клиенток, так работу.
Звоню хозяйке школы телохранителей. Знаю ее давно, общаемся мы редко, но почему-то она испытывает ко мне доверие - я в курсе ее жизни. Подозреваю, что лишь в общих чертах, но мне и без подробностей достаточно. Особенно когда она говорит о своей работе. Сейчас главное - придумать, зачем мне нужны деньги. Правду сказать не могу.
Ольга мне рада. Я начинаю преувеличенно бодро: - Что-то вы у нас давно не были. У нас столько новостей, новые коллекции. И как раз то, что вы любите…
Я почти не рискую. Я знаю, что Ольга эту тему не поддержит. Она не равнодушна к драгоценностям, но характер ее работы диктует строгий стиль, от которого она не может отступить. "Представляете, мне люди доверяют свою жизнь, а я сижу перед ними вся в бриллиантах", - сказала мне она при первой встрече. Иногда на нее находит игривое настроение, и она беспорядочно накупает себе бантиков и цветочков. Откладывает до лучших времен. Судя по интенсивности ее работы, эти времена никогда не наступят.
Я еще несколько минут беспечно чирикаю в трубку, пока не понимаю, что Ольга с ее правоохранительной интуицией уже чувствует, что цель моего звонка - другая. Отступать некуда.
- Ольга, знаете, я, наверно, квартиру куплю. Подвернулся такой вариант - грех упускать! В доплату к моей нужно всего 25 тысяч. Вы не могли бы мне одолжить?
- Знаете, я бы с удовольствием, но у меня правило - я не даю в долг.
Я пытаюсь еще немного продержаться на светской волне, но знаю - я позорно провалилась. Ольга видит меня насквозь - у нее глазомер следователя по особо важным делам.
Ладно. Звоню другой знакомой. Когда-то мы встречались в Женеве, куда муж услал ее рожать. Познакомились на набережной Монблан, где она каждый день выгуливала свой живот. Сейчас у нее свой магазин одежды недалеко от нашего. Она меня несколько раз звала к себе работать по старой дружбе, но мне тогда настолько не хотелось никаких напоминаний о Швейцарии, что я отказалась. Ей я плету про то, что хочу, наконец, купить машину.
- Ой, ты знаешь, мне скоро ехать на закупки новой коллекции. Я всегда говорю, что наша общая проблема - вечная нехватка одного нуля в любой сумме! А ты в кредит не пробовала?
Так. Врать я, видимо, совсем не умею. Придется попробовать мужской вариант.
Я гоню от себя мысль об Алексе. При расставании он сказал мне, что я всегда могу рассчитывать на его помощь. Как будто знал, что она понадобится. Он всегда говорил мне, что одна я не проживу и что все мои потуги на самостоятельность могут осуществиться лишь при хорошо обеспеченных тылах. Одним словом, как собака на длинном поводке - когда гуляешь, кажется, что на свободе. Но за едой все равно приходишь на кухню.
Для меня нет ничего страшнее, чем позвонить ему. Это бы означало полный крах - я не могу жить самостоятельно, возвращаюсь в полное эмоциональное рабство. Я знаю - стоит мне услышать его голос, как я буду ждать его звонка с утра до вечера каждый день, обмирая от ожидания и впадая в депрессию от неслучившегося.
И тут я вспоминаю о Валере. Брат моей близкой подруги, нефтяник (не сам, конечно, у скважины стоит, но занимает крупный пост в уважаемой компании), завидный холостяк, все никак не устаканивающийся - личная жизнь категорически не клеится. То есть нравятся ему девушки красивые и ветреные, а им нравятся больше всего его деньги. Он уже и сам в этом настолько убежден, что никому не верит. Уверен, что нормальные женщины в этом мире кончились, но поисков не прекращает. Каждую новую свою пассию он сначала сметает могучим ураганом обаяния и красноречия, а потом умучивает подозрениями и придирками. Расставаясь с очередной дамой сердца, он бывает безутешен. И как Карлсона, спасти его может лишь банка варенья. В его случае это новый Bentley.
У меня с Валерой отличные отношения, он меня зовет "мама" (намекает, гад, что я на пару лет старше) и делится перипетиями своих похождений. Ему я могу рассказать все, как есть. Он реагирует быстро и по делу.
- Приезжай сегодня ко мне во двор. Мы там с друзьями-олигархами вспоминаем молодость. Прямо на детской площадке, часов в семь.
В семь часов я сижу на обледеневшей лавочке во дворе сталинского дома на Кутузовском проспекте. Темно. Замечаю несколько вполне неплохих машин, припаркованных друг за другом. В них сидят люди. Греются, наверно. Наконец появляется мой приятель в дубленке нараспашку - мне он всегда напоминал Пьера Безухова, такой же большой, умный и добрый. Его приход служит сигналом для остальных - они вываливаются из своих машин и устремляются к детской площадке.
Некоторых я узнаю - хозяин телефонной компании, главный редактор авторитетной деловой газеты, парочка депутатских лиц, мелькающих в прессе… Все, кроме редактора, в костюмах, при галстуках. Явно с работы.
С ними девушки, кокетливо кутающиеся в шубки и хихикающие от предвкушения необычности праздника.
Вскоре на аккуратно расстеленной газетке появляются соленые огурчики, шпроты, черный хлеб, ливерная колбаса и много водки. Ножей нет, банки вскрываются кое-как, "олигархи" лезут в них пальцами. Нить беседы я утрачиваю сразу и безвозвратно. Они "трут" что-то свое, часто выпивают, то и дело вспыхивают мелкие выяснения отношений (особенно достается владельцу телефонной компании - по этому поводу всем есть что сказать), но свары подавляются могучим Валериным окриком: "Мы собрались тут, и нам хорошо. А кому не хорошо, может проваливать".
Время от времени от машин подбегают шоферы с трубкой - господа отдыхающие вспоминают молодость по полной программе. Тогда не было мобильных телефонов - значит, их нужно оставить в машине. Но жизнь властно требует свое, и особо важные звонки подносят к столу. Отдыхающие морщатся, всячески выражают недовольство, но уже через несколько секунд, забыв о присутствующих, начинают громко "решать проблемы". Над детской площадкой разносится сочный мат.
Я пытаюсь поймать Валерии взгляд. Он - режиссер этого действа. Мешать ему в момент наивысшего раскрепощения, какое он только может себе позволить, я не хочу. Тихонько прощаюсь и ухожу.
Валера ловит меня на углу.
- Прости, малыш. Я что-то устал сегодня. Позвони как-нибудь потом, ладно? Что-нибудь придумаем.
9 января, понедельник
- Ой, какое милое платьице! У меня когда-то было такое. Я его так любила. Надеюсь, скоро такие снова войдут в моду!
Сегодня мы в магазине вдвоем с Катей. Я так привыкла к ней, что даже не реагирую на ее язвительность. Катя никогда и никому не сказала ничего приятного. Вернее, такого, что могло бы быть воспринято как однозначный комплимент. Она работает здесь дольше всех и поэтому считает себя главной. В этой мысли ее утверждает еще и то обстоятельство, что она - дама из "высшего общества". Вернее, была когда-то. Она была прочно замужем за успешным бизнесменом. Ее знали во всех ювелирных магазинах Москвы и Парижа - она была ударной клиенткой, действительно разбиралась в камнях и собрала большую коллекцию украшений, которые любила демонстрировать подругам.
Все кончилось в одночасье - муж увлекся актрисой из сериала, с которой познакомился на благотворительном балу. Интересно, что Катя была там с ним, сверкая бриллиантами и ни о чем не подозревая. Все решилось в тот момент, когда она направилась в туалет, всего на несколько минут ослабив бдительность и оголив границу.
С блестящей коллекцией пришлось расстаться. Подозреваю, что ячейка в банке, где она хранилась, в один прекрасный день перестала открываться для Кати.
Спустя некоторое время она получила предложение поработать у нас - в одном из тех магазинов, где недавно ее принимали как самую желанную гостью. Ее ценили за то, что она умеет вести себя как леди. Она согласилась, но что-то в ней надломилось. В душе ее поселилась тягучая ненависть к тем, кто остался в жизни, которой она уже не жила. С клиентами она разговаривает сквозь зубы и даже не пытается изобразить радость по поводу их прихода. С утра она идет к сейфу, достает самое дорогое колье и вешает его на шею. Со скромной одеждой продавца это смотрится достаточно абсурдно. Иногда с ней случаются совсем странные вещи: она начинает отговаривать покупателя от уже, казалось бы, совершенной сделки. Особенно достается "изменникам". "Вам эта вещь не подойдет. Она слишком дорогая", - заявила она как-то престарелому бонвивану, который женился чуть ли не каждый год, и всякий раз с серьезным кольцом. Причем кольца с годами становились все дороже - видимо, бонвиван выходил в тираж, и кольца играли для невест роль своего рода виагры.
Когда в магазине раздается звонок, Катя коршуном бросается к телефону. Заинтересованность в голосе быстро сменяется презрительным равнодушием.
- Это тебя.
В трубке - мягкий мужской голос.
- Здравствуйте. Я был у вас пару дней назад. Нам ничего не подошло в вашем магазине, но мне бы хотелось встретиться с вами и обсудить то, что мне нужно.
- Конечно. Когда вам удобно подъехать?
- Дело в том… - голос в трубке мнется. - Я бы хотел встретиться с вами вне магазина. Вопрос щекотливый, может, вам будет там неудобно.
До меня внезапно доходит - это спутник Ирины. Значит, я должна пройти еще и через это - вместе с ее другом выбирать для нее подарок. Я так растеряна, что соглашаюсь. Катя смотрит подозрительно и ревниво - приятные мужские голоса звонят нам нечасто. И практически никогда - мне.
- Кто это был? - спрашивает она голосом, в котором чересчур много равнодушия.
- Знакомый, - говорю я. Почему-то таинственность, на которой настаивал спутник Ирины, интригует меня и не позволяет сказать правду.
Мы договариваемся встретиться в "Вертинском" после работы. Само по себе время встречи не слишком подходит для деловых переговоров - магазин закрывается в 10 вечера. Он приходит раньше меня. Его зовут Павел. Пока он читает меню, у меня есть возможность рассмотреть его внимательнее.
Как это я не заметила в первый раз, что у него борода? Уже седоватая, но ухоженная, пожалуй, ему идет. Глаза зеленоватые, чуть навыкате, пальцы тонкие. Похож на парадный портрет Николая II в год трехсотлетия Романовых. У меня по поводу бородатых мужчин есть своя теория. Мне кажется, бороду носят неисправимые эгоисты. Они настолько себя любят и жалеют, что не хотят бриться, чтобы не царапать нежную кожу. Или скрывают слабый подбородок. А скорее всего, и то и другое. В любом случае Ирине повезло - вид у мужчины вполне приличный. Одет дорого, но меня смущает костюм в яркую широкую полоску. Явно пытается стилизоваться под ретро. Хотел быть Великим Гэтсби, а получился Доктор Айболит, неудачно загримированный под Аль Капоне.
Я терпеливо жду, когда Павел выскажется о цели нашей встречи.
- Вы, наверно, недоумеваете, почему я вас пригласил сюда? - говорит он, словно прочитав мои мысли.
- Думаю, у вас есть какие-то специальные пожелания по поводу украшений? Что-нибудь особенное?
- Да. У моей подруги есть несколько старых вещей, доставшихся от бабушки…
"Как же, - думаю я. - Бабушка, наверное, была комиссаром и ходила с наганом на экспроприацию буржуев. Или гуляла с матросиком с "Авроры".
- Мне бы хотелось подарить ей что-нибудь в том же стиле. Сейчас под старину уже мало кто работает, да я и не специалист. Может, вы мне поможете найти мастера?
Я знаю этот тип людей - за неимением собственных корней они готовы либо присосаться к чужим (и тогда шерстят по мировым аукционам), либо их сымитировать (заказав новодел под старину). Павлу нужно второе, хотя я бы посоветовала ему первое. Выйдет дешевле и будет больше соответствовать задаче. О чем я ему и говорю с большевистской прямотой. Скоро как раз начинается сезон ювелирных торгов Christie's и Sotheby's в Европе, где старинных вещей за вполне небольшие деньги всегда много.
Павел заказывает белое вино. Чувствую, вопросы у него накопились, встреча затянется. Так и есть.
- Знаете, даже не знаю, как сказать. Дело в том, что я в молодости мечтал быть ювелиром. Даже узнавал, где учат на ювелира. Но стал врачом.
- Каким, если не секрет?
- Я - гинеколог.
Тогда понятно. Ирине повезло вдвойне.
- Сейчас, когда у меня своя клиника, я решил вернуться к своей мечте. Нарисовал и сделал первую коллекцию. Вы не посмотрите как профессионал?
Я киваю. Он с готовностью лезет в портфель, сразу превращаясь из успешного доктора в мастера-самоучку. На лице - смесь гордости и волнения. Хотелось бы видеть его в момент, когда он нашел внутри какой-нибудь редкий полип - озарено ли его лицо таким же светом?
На столе лежат плоские золотые диски с бриллиантами. Где-то угадывается солнце, где-то крест. Такие вещи любят носить подростки. Только сделаны они должны быть из стали и стоить в базарный день три копейки.
- Я хотел использовать древние славянские символы, - волнуется Павел. - Мне кажется, людям должны быть интересны их корни.
Опять эти корни! Где он славян-то в Москве видел?
- Как вы думаете, можно ли заинтересовать этой коллекцией магазины? Им же, наверно, нужны российские бренды?
Уже и бренд. Собираюсь с мыслями.
- Видите ли, - осторожно начинаю я. - Мне кажется, перед тем, как предлагать коллекцию магазинам, над ней стоит еще поработать. Изучить литературу по ювелирному дизайну. Посмотреть, каково должно быть соотношение качества и цены, чтобы заинтересовать магазины. Вот, например, во сколько вам обошлось изготовление этих вещей?
- Я люблю до всего доходить сам. Книги мне не нужны. А вещи я сначала делал в Эмиратах, но мне не понравилось качество. А потом поехал в Италию. Там сделали лучше, но дорого. Я итальянцев боюсь - вдруг они украдут мои идеи?
Господи, там и идей-то нет, если, конечно, не допустить, что Павел придумал форму круга. Итальянцы воруют, а мы тут круги изобретаем.
- Но вы согласитесь со мной еще встретиться? - вдруг говорит он.
- С какой целью?
- Может, я смогу быть вам чем-нибудь полезен?
"У меня бриллиантов пропало на 25 тысяч", - хочу сказать я, вспомнив, как Ирина высказалась по поводу того, что я вряд ли смогу оказать ей материальную помощь. Сейчас ситуация столь же гипотетическая, хотя и обратная.
Вместо этого я прощаюсь.
- Но я могу хотя бы узнать ваш мобильный телефон?
- А у меня его нет. Забыла в случайной машине.
- Ну, вот видите. Значит, я могу быть вам чем-то полезен.
- Да я даже номера ее не помню!
- Дайте мне все-таки ваш телефон. Что-нибудь придумаем.
Павел столь немногословен, что остается лишь предположить, что за его скупыми фразами гнездятся большие страсти, подкрепленные большими возможностями. Я прощаюсь, гордо, как мне хотелось бы верить, отказываюсь от предложения подвезти меня домой и ухожу.
Итог дня: телефона нет, драгоценности не найдены. Нужно искать деньги в долг. Встреченный симпатичный мужчина - один. Положительных эмоций в связи с тем, что он друг моей злейшей врагини - ноль.
Нужно обсудить все это с Леной.
10 января, вторник
- Не понимаю, чего ему от меня надо?
- Да то же, что и всем остальным. Ты не урод, остроумна, занятна, умеешь слушать. Идеальный вариант для самовлюбленного мужчины. Ты что думаешь, они нами интересуются? У них бесконечный роман с самими собой. Они лишь ищут зеркало, которое им льстит. Знаешь, как в некоторых магазинах - зеркала чуть-чуть вытягивают, немного худят. Никому от этого никакого вреда - только продажи повышаются.
- Но у него же есть Ирина. Полная мне противоположность…
- Ну, не скажи. Это тебе сейчас так кажется. А когда-то дружили, было много общего.
- Да я бы застрелилась, если бы у меня было сейчас такое выражение лица, как у нее. Она же считает, что мир придуман для ее удобства, а люди рождаются, чтобы ей угождать.
- А может, ему надоела ее стервозность, и он ищет чего-то другого.
- Ну да, профессионального совета.
- Да погоди. Может, это лишь предлог для того, чтобы с тобой встретиться. Чего сейчас гадать?
Ленка, как и я, не была замужем. Поэтому мысли о браке у нее сугубо теоретические. Она всегда говорит, что не может представить себе, как это можно с одним человеком провести больше суток в одном помещении. Мои познания в этом смысле чуть глубже, но столь же безрадостны. Правда, в отличие от нее я верю в любовь. Ничего не могу с собой поделать - все кажется, что где-то она есть. Иначе вокруг нее не поднимали бы весь этот шум, люди не читали книг и Голливуд бы обанкротился.
В магазине с утра переполох. Приехала Алена, наша любимая клиентка. У нее темные волосы, выразительные глаза, прелестная фигура и сильная страсть к ювелирным украшениям. Все это делает ее желанной гостьей. Сегодня она ворвалась в магазин в таком виде, что мы ее не сразу узнали. Горный загар, темные очки, распухший нос. В одежде едва уловимый беспорядок.
Поколебавшись, Алена сняла очки. Ужас! Один глаз совершенно заплыл, другой налился кровью. На переносице синяк.
- Этот мерзавец опять распустил руки! Представляете, я всего один раз спустилась с горы с Зелениным, и то не вместе, а одновременно. Ну, так получилось. А он на меня набросился!