– Я думаю, что касался, когда был маленьким. Но я не помню. – Он коснулся её рукой снова так нежно, что у меня сжалось сердце. – Я только хотел один раз прикоснуться к ней. Я не буду выходить из своей комнаты снова, Идика. Я бы попросил разрешения. Простите меня. – Он опустил голову вниз.
Я хотела протянуть руку и дотронуться до него снова, но я знала, как он это ненавидит.
– Ты не должен спрашивать моего разрешения, Ашерон. Ты можешь приходить сюда в любое время. Ты свободен сейчас.
Он посмотрел на свою ладонь, на которой стояло клеймо раба, затем сжал её в кулак.
– Идикос сказал, что король заставил его пообещать, что я никогда не буду выходить из дома.
От его сообщения я в изумлении посмотрела на него.
– Ты был заперт в своей комнате с прибытия на Атлантиду?
– Не всегда. Когда Идикос возвращается из поездки, я приветствую его в приемной. Я всегда первый, кого он хочет видеть. Иногда Идикос приковывает меня цепью за лодыжки в своем кабинете или к его кровати. И ночью я хожу в столовую и в танцзал, когда у нас праздник.
И каждую ночь он спал в постели Эстеса. Он уже рассказал мне так много.
– Но ты никогда не был на улице?
Он посмотрел на меня, затем отвел глаза. Это Эстес научил его так делать, так как очень многих людей отталкивали его переливающиеся серебром глаза.
– Мне разрешают сидеть на балконе между клиентами, чтобы моя кожа не была настолько бледной. Меара даже позволяет мне есть там иногда.
Я узнала от него, что Меара была той служанкой, которая написала мне и которая помогла ему убежать. Она была самой доброй из его сторожей и единственной, кто проверял, что он поел и было ли ему удобно… когда он не развлекал. Другой вещью, которую я узнала от него, было то, что Эстес использовал еду для контроля над ним.
Ашерон ел только тогда, когда он доставлял удовольствия другим. Сколько, зависело от того, сколько клиентов он видел в этот день и насколько они были довольны им.
Сама мысль претила мне.
– Ты любишь Меару, не так ли?
– Она всегда добра ко мне. Даже когда я плохой, она не причиняет мне боли.
Плохо. Эстес объяснил, что каждый раз, когда клиенты были грубы с Ашероном, они оставляли отметины на его теле. Ашерон должен был их ублажать всеми способами, которые им вздумается, и если они захотят грубости, он позволит им это, иначе его накажут. Если он не позволит им причинить себе боль, клиенты будут недовольны, и Эстес накажет его вдвое сильнее за то, что не дал им того, за что они заплатили. Ашерон ничего не мог с этим поделать.
Я сжала свои руки в кулаки, только чтобы не коснуться его. Я просто хотела обнять его и держать так до тех пор, пока ночной кошмар, которым зовется его жизнь, полностью не исчезнет из его памяти.
Но каким образом? Как я могла дать ему понять, что он был в безопасности? Что никто не будет трогать без его явного соизволения? То, что он был свободен, чтобы принимать свои собственные решения и что никто не будет бить и обзывать его?
Или прогуляться за пределами, чтобы почувствовать траву под ногами?
Это отнимет много времени.
– Я возвращаюсь в свои комнаты. – Я указала на двери, ведущие в мои покои. – Вы можете находиться здесь столько сколько пожелаете. Если проголодаетесь позовите Петра, это высокая пожилая женщина, встречавшаяся вам по прибытию, и она приготовит вам все что пожелаете. Если я вам понадоблюсь, не стесняйтесь прийти в мою комнату. Все, что я прошу, чтобы вы надели туфли. Пожалуйста, я не хочу что бы вы заболели.
Он кивнул головой, но не двинулся, пока я не отошла на достаточное расстояние между нами, он стал уверен, что я не смогу его ударить. Захотелась плакать по этому поводу.
Но я ничего не могла поделать с этим, кроме как доказать, что сказанное не расходится с действительностью. Теперь его жизнь стала его собственностью.
В итоге я вернулась к себе в комнату и стала наблюдать. Он надел обувь, но старался скрыть их под плащом. Он исследовал небольшой сад в течение нескольких часов. Должно быть, он коснулся всего что было в саду, ощущая текстуру, чувствуя и принюхиваясь к ней.
Он пошел в свою комнату, когда солнце уже начало садиться. Я подождала несколько минут и пошла на кухню, чтобы попросить Петру принести ему поднос с едой.
– Ваше высочество? – спросила она, когда я собралась уходить.
– Да, Петра?
– Наш гость… Он в порядке?
– Он в порядке. Он просто застенчивый и тихий.
Она кивнула, приготовила поднос и ушла с ним. Ее дочь, имя которой я не могу выговорить, улыбнулась мне из угла, где играла возле огня.
– Ваш друг выглядит потерянным, ваше Высочество. Совсем как щенок, которого я нашла прошлым летом. Сначала он не подпускал никого к себе, но я продолжала разговаривать с ним и оставлять ему еду. – Она указала на собаку, которая спала в нескольких футах от нее. – Сейчас он лучший пес на свете. Он никогда не отходит от меня.
– Все в мире нуждается в доброте, дитя.
Она кивнула и вернулась к игре.
Я взглянула на нее, и воспоминания зароились в голове. У Ашерона никогда не было игрушек, даже до того, как Эстес забрал его. Возвращаясь туда, я бы поделилась своими с ним, но это было бы все, что у него когда-либо было.
Девочка была права. Мой брат выглядел безумно потерянным. Я просто надеюсь, что со временем он станет чувствовать себя более комфортно здесь, как и этот пес, очевидно, что он научиться чувствовать себя желанным в мире, который его ненавидит.
Глава 9
19 ноября 9532 до н.э.
Я не желала вставать сегодня. Был почти час по полудню, когда я, наконец, проснулась, и меня разбудил самый потрясающий звук на свете.
Это был смех ребенка!
Я встала и накинула свой шерстяной красный плащ на себя, чтобы подойти к окну и рассмотреть улицу.
Там в саду, на лужайке были Ашерон и маленькая дочь повара. Они сидели на скатерти разложив хлеб, мясо, оливки и инжир разговаривали и играли в кости. Я не могла слышать, то, что он говорил девочке, но она визжала от смеха каждый раз.
Вставая, девочка протянула руку и дотронулась до плеча Ашерона. Он никому никогда не угождал, но к моему удивлению, он действительно взял ее за руки и помог встать, что бы она смогла выполнить кон.
Впервые с момента, когда я нашла его, он не казался обессиленным. Ел без страха и оглядки, и смотрел девочке в лицо так открыто.
Девочка вернулась с куклой, которую поспешила протянуть Ашерону. Он взял и сделал вид, что хочет накормить куклу оливками. Девочка счастливо засмеялась.
Очарованная их игрой, я направилась в сад, желая присоединиться к ним. Но как только Ашерон увидел меня свет его глаз потух. Я смотрела, как он буквально на глазах замкнулся в себе, мне стало страшно.
– Майя, вы должны уйти, – прошептал он девочке.
– Но я люблю играть с вами, Ашерон. Вы не сердитесь, когда я задаю глупые вопросы.
– Она может остаться, – поспешила я добавить. – Не хотела беспокоить вас.
Взгляд Ашерона стал непроницаемым.
Я вуздохнула, прежде чем взглянула на девочку.
– Майя, вы бы не могли бы принести мне бокал вина из кухни?
– Да, Ваше высочество. Я быстро вернусь.
Как только она исчезла из виду, я обратилась к вздрогнувшему Ашерону:
– Вокруг вас было много детей?
Он покачал головой.
– Это недопустимо.
– Но кажется вам легко с Майей. Почему?
Прежде чем ответить, он обернул жесткий плащ вокруг себя:
– Ей ничего не нужно от меня просто товарищ для игр. Для нее я ничем не отличаюсь от любого другого взрослого. Ничего ни имеет против моих глаз и не понимает что я противоестественный.
– Вы не противоестественный, Ашерон.
Он посмотрел на меня этим жутким взглядом.
– Ты чувствуешь притяжение ко мне. Ты не поддалась ему еще, но ты его чувствуешь, как и другие. Твое сердце выскакивает из груди, когда ты видишь, как я двигаюсь. В горле у тебя пересыхает, глаза расширяются. Я знаю физические признаки. Я видел их миллионы раз раньше, чтобы не догадаться сейчас.
Это была правда и я ненавидела то, с какой легкостью он заглядывал ко мне внутрь.
– Я никогда ТАК тебя не коснусь.
Он скрежетнул зубами прежде, чем отвести взгляд.
– Герикос и остальные говорили то же самое. И когда они не могли уже противостоять этому больше, то ненавидели и наказывали меня, как будто я мог контролировать это. Как будто это я заставлял их хотеть меня. – На этот раз, когда он встретил мой пристальный взгляд, я увидела гнев, который сжигал его изнутри. – Рано или поздно все, кто рядом со мной используют меня. Все.
Его гнев разозлил меня.
– А я никогда так не поступлю, Ашерон.
Сомнение в его глазах обожгло меня.
– Что насчет Меары? – Я спросила так, чтобы показать, что не все люди, как животные. – Она же ведь никогда не обращалась с тобой так?
Я прочла ответ во взгляде. И мой живот скрутило.
– Она была милостивее, чем большинство.
Не удивительно, что он не доверяет мне. Как, во имя Олимпа, мне убедить его, что я не такая, когда все вокруг использовали его? Да, я чувствую необычное очарование, о котором он говорил. Но я ведь не животное, не способное контролировать свои желания. Мне было плохо от того, что у других не хватило самоконтроля, чтобы так не обходиться с ним.
Я докажу тебе, Ашерон. Ты можешь доверять мне. Я обещаю.
До того, как он ответил, Майа вернулась с вином. Я взяла вино и улыбнулась ей. "Вы двое поиграйте. Мне нужно принять ванну и переодеться.
Я поднялась и направилась в свою комнату. В дверях остановилась и посмотрела на них.
Ашерон кидал кости, пока Майа качала куклу. Он был прав: было что-то необычное в нем, что взывало к моему телу. Даже когда он выглядел не совсем здоровым, он был прекрасен. Привлекательный.
Он взглянул на меня, и я быстро отвела взгляд и пошла в свою комнату.
– Ты мой брат, Ашерон, – прошептала я.– Я не причиню тебе зла. – Это было обещание не только ему, но и самой себе.
Глава 10
15 декабря,9532 г. до н.э.
Мягкая зима продолжалась. Иногда становилось настолько тепло, что можно было отважиться выйти без плащей.
Прошло больше месяца с тех пор, как мы спаслись с Ашероном. Мои письма к отцу с ложными местоположениями помогли нам оставаться в безопасности. То же с мужчинами и женщинами, которых я подкупила, чтобы они давали неверные сведения о нас в других городах. Я надеялась, что он не разгадает мою хитрость до весны, когда для нас уже будет безопасно путешествовать.
Дурман уже вышел из тела Ашерона, и я едва ли узнала прикованного к кровати мальчика, которого я нашла.
У него были яркие золотые волосы, он набрал в весе и был совсем похож на Стикса. Все кроме этих головокружительных серебряных глаз и его тихой, скрытной личности. Не было ни неистовой развязности, ни раздражающего бахвальства.
Ашерон был рассудительный и уважительный, благодарный любому добру, оказанному ему. Он мог сидеть часами, не двигаясь и не говоря. Оказалось что, его любимым занятием было просто сидеть на балконе, который выходил к морю, и смотреть на то, как волны разбиваются о берег, как солнце садится и встает, с таким очарованием, которое поражало меня.
Также он любил играть с Майей в догонялки или кости. Между ними установилась связь, которая согревала мое сердце. Ашерон никогда не обижал ее и даже не повышал голос на нее. Он очень редко даже дотрагивался до нее. И когда дело доходило до ее непрекращающихся вопросов, он был намного более терпеливым, нежели кто другой. Даже Петра заметила это и была очень рада, что у Майи появился настоящий товарищ.
Ранее днем, мы были во фруктовом саду и пытались найти свежие яблоки, даже, несмотря на то, что уже был не сезон. Ашерон, в конце концов, определился в предпочтениях к фруктами меня заняли недели прежде, чем он определился в предпочтениях к чему-либо.
– Как ты думаешь, Отец скоро приедет? – спросил он.
Я сглотнула от испуга. Я не знаю, почему продолжила ему врать. Я думаю, что, правда, об отцовских чувствах это не то, что ему нужно было знать. Было легче сказать, что его семья любит его, что они чувствуют к нему то же, что и я.
– Возможно.
– Я бы хотел увидеться с ним, – сказал он, очищая яблоко ножом. Это было единственное яблоко, которое мы нашли, и хотя оно не было свежим, Ашерону казалось было все равно. – Но больше всего я хочу увидеть Стикса. Я помню его очень смутно из прошлой жизни.
Из прошлой жизни. Вот, как он относится ко времени, проведенному в Атлантиде.
Он перестал говорить о себе, как о шлюхе, не рассказывал о пытках и плохом обращении, даже когда я спрашивала о деталях. Его глаза становились загнанными и он опускал голову. Поэтому я научилась не спрашивать и не напоминать ему о годах, проведенных с нашим дядей.
Единственным отпечатком того времени была его манера двигаться. Медленно, соблазнительно. Он был настолько тщательно натренирован быть проституткой, что даже здесь не мог избавиться от этих движений.
Еще одним напоминанием о его прошлом были шарики в его языке, которые он отказывался снимать, а также клеймо на его ладони.
– Было очень больно, когда прокалывали, – сказал он мне, когда я спросила о шариках. – Мой язык так распух, что я не мог есть несколько дней. Я не хочу испытать эту боль еще раз.
– Но тебе не будет больно, Ашерон. Я говорила, что не позволю им вернуть тебя туда.
Он посмотрел на меня с тем же снисхождением, с которым он смотрит на Майю, когда она рассказывает ему, что лошади могут летать – как родитель, который не хочет разрушить правдой детскую иллюзию.
И шарики остались.
Так же, как и Ашерон.
Глава 11
20 января 9531 года до н.э.
Сегодня, я сидела в течение многих часов, наблюдая за Ашероном. Он проснулся рано, поскольку часто спускался к берегу. Было настолько холодно, что я боялась, что он заболеет, но не хотела посягать на его свободу. Он жил так долго по правилам, диктующим ему каждое движение и мнение, что я боялась наложить любое ограничение на его свободу. Иногда здоровье ума было еще более важным, чем телесное и я полагала, что он нуждался в своей свободе больше, чем должен был быть защищен от маленькой лихорадки. Я держалась в тени, только желая наблюдать. Он шел в течение почти часа вдоль ледяного прибоя. Я понятия не имела, как он противостоял неприветливости этого явления, все же он, казалось, получал удовольствие от боли. Всякий раз, когда одно из морских животных прибивало к берегу, он проявлял большую заботу, чтобы вернуть существо в воду и помочь ему уплыть. Через некоторое время, он поднялся вверх по скалистым скалам, где присел, прижав подбородок к согнутым коленям. Он смотрел на море, как будто в ожидании кое-чего. Ветер раздувал светлые волосы вокруг него, а одежда слегка колебалась от силы дуновения, в то время как вода облизывала легкими движениями золотые завитки на его ногах. Однако он не двигался.
Был почти полдень когда, он возвратился. Он присоединился ко мне в столовой на полдник. Когда нам накрывали стол, я увидела рваную рану на его левой руке.
– О, Ашерон! – я задыхалась, взволнованная по поводу глубокой раны. Я взяла его руку в свои так, чтобы получше рассмотреть рану.
– Что случилось?
– Я упал на скалы.
– Почему? Вы сидели там?
Он был смущен.
Это только еще взволновало меня больше.
– Ашерон? Что это?
Он принялся есть, и склонил свой пристальный взгляд к полу.
– Вы будете считать меня безумный, если скажу вам.
– Нет, я не буду. Я никогда не подумала бы так.
Он выглядел еще более сконфуженным и все же он заговорил тихо.
– Я иногда слышу голоса, Рисса. Когда я возле моря, они громче.
– Что они говорят?
Он закрыл свои глаза и попытался уйти, но
я мягко взяла его руку и удержала на стуле.
– Ашерон, скажи мне.
Когда он встретился со мной взглядом, я видела страх и мучение в глазах. Было очевидно, что это было чем – то еще, что заставило его быть избитым в прошлом.
– Это – голоса могучих богов.
Потрясенная его неожиданным ответом, я уставилась на него.
– Они зовут меня. Я могу услышать их даже теперь, как шепоты в моей голове.
– Что они говорят?
– Боги говорят мне идти домой в залу богов, чтобы они могли приветствовать меня. Все кроме одной. Она намного сильнее, чем другие, и все говорит мне убегать. Она сказала мне, что другие хотят меня убить и, что я не должен слушать их ложь. И еще она приедет за мной в один день и отведет меня домой, которому принадлежу.
Я сидела, нахмурившись, слыша его слова. По глазам давно определили, что Ашерон был сыном некоего бога, но также я знала, что никакой полубог никогда не слышал голоса других богов. По крайней мере, не так.
– Мама говорит, что ты должно быть сын Зевса, – сказала я ему, – она говорит, что он посетил ее однажды ночью в обличии отца, и что она не знала, что он был в ее постели, до тех пор, пока ты не родился. Так почему же ты слышишь голоса Атлантских богов, когда мы греки и твой отец, кто бы он ни был, или Зевс или греческий король.
– Я не знаю. Идикос давал мне наркотики, когда я слышал голоса, до тех пор, пока у меня не начиналось головокружение и я не впадал в ступор, чтобы хоть что-то заметить. Он говорил, что это плод моего воображения. Он говорил…
Его лицо выглядело ошеломленным, и он отвел взгляд.
– Что он сказал?
– Что Боги прокляли меня. Это было их желание, чтобы я был тем, кем был. Вот, почему я был рожден столь необычно, и вот почему все хотят переспать со мной. Боги ненавидят меня и хотят наказать за мое рождение.
– Боги не ненавидят тебя, Ашерон. Как они такое могут?
Он выдернул свою руку из моего рукопожатия, и одарил меня таким оскорбительным взглядом, что я была просто шокирована. Никогда ранее он не показывал так своих чувств.
– Если они не ненавидят меня, тогда почему я такой? Почему мой отец отверг меня? Почему моя мать никогда даже не смотрела на меня? Почему меня содержали как животное, единственной целью в жизни которого было служить тому, кто заплатит его хозяину? Почему люди не могут смотреть на меня, не нападая?
Я взяла его лицо в свои руки, радуясь тому, что он не отпрянул от моего прикосновения.
– Боги не имеют с этим ничего общего. Только глупость других людей. Неужели, ты не понимаешь, что это Боги послали меня, чтобы спасти тебя, потому что они не хотят больше видеть как ты страдаешь.
Он опустил глаза.
– Я не могу на это надеяться, Рисса.
– Но почему нет?
– Потому что надежда пугает меня. Что если мне суждено быть тем, кем я был? Шлюхой, которую меняют и продают. Боги делают королей, и они же делают шлюх. Это, очевидно, какую роль они выбрали для меня!
Я вздрогнула от его слов. Честно говоря, мне больше нравились недели, когда он отказывался говорить о том, что был шлюхой. Я ненавидела все напоминания о том, что с ним делали против его воли, особенно эти противные шарики, которые блестели каждый раз, когда он говорил.
– Ты не проклят!
– Тогда почему, когда я пытался выдавить свои глаза, с ними ничего не происходило?
Ошеломленная его словами, я не могла дышать несколько секунд.
– Что?