- Давайте, снимите с него рубашечку. Сейчас мы тебя послушаем… - Чуткими пальцами он двигал по Димкиной груди стетоскоп, - И Таисия Петровна сделает укольчик. Совсем-совсем не больно!
Нина бросила Димкину футболку на сумку, из которой торчала черная рукоять. Руки у нее были мокрые.
- Ничего, ничего… Не волнуйтесь так. - Доктор ласково посмотрел на Нину. - Типичный ложный круп…
Сестра Таисия Петровна кивнула.
- Что, герой, купался? Мороженое ел? Воду холодную пил?
- Купался, - просипел Димка, - ел…
- Лечить тебя, герой, счас будем, - добродушно пропела сестра. - Ты уколов не боишься?
- Не боюсь… - хорохорился Димка, поджимаясь на кушетке.
- Счас проверим… Ну, что, Валерий Васильич, в легких чисто?
- Да вроде бы хорошо… Так, а сейчас сердечко твое послушаем… Давайте теперь наверх. Таисия Петровна, мани-пуляционная открыта?
Через час, когда Димка уснул и дыхание его стало ровным, Нина тихонько выскользнула из палаты. В ординаторской горел свет, и она направилась туда. Врач сидел за столом в обществе какой-то молодой привлекательной особы.
- А… Ну, как? Температуру смерили уже? - спросил он, завидев Нину.
- Смерили. Тридцать семь и четыре.
- Очень хорошо.
- Валерий Васильевич, мне нужно с вами поговорить… - Нина замялась.
- Проходите. Маш, я попозже приду, хорошо? - сказал он, выпроваживая сестричку.
- Извините, я хочу спросить, можно мне сейчас забрать его домой?
- То есть как - домой? - удивился врач.
- Понимаете, мы ушли гулять и никому не сказали. Нас, наверное, с милицией уже ищут.
- Так давайте позвоним, сообщим вашим родным, в какой больнице, в какой палате…
- Нет там телефона. - Нина чуть не плакала. Какая она дура, в самом деле! Не записать ни телефона Валентины Яковлевны, ни мобильного Кирилла…
- Да, ситуация… И как же вы поедете?
- Такси вызовем. - Нина смотрела на него умоляюще.
- Значит, так. - Врач поднялся из-за стола. - Сейчас я вам распишу, что и когда вы ему будете давать. До утра он проспит спокойно, я думаю. Компресс снимите часа через три-четыре. Если вдруг приступ повторится, немедленно обратно к нам.
Нина положила на стол деньги.
- Валерий Васильевич, возьмите, пожалуйста.
- А вот этого делать было не надо, - весело заметил он и смахнул бумажки в ящик стола.
Когда они наконец доехали, Нина увидела перед домом машину Кирилла.
- Ниночка! - Валентина Яковлевна буквально налетела на нее. - Ниночка! Что случилось?! Ты цела? Где вы так долго? - Она засыпала Нину градом вопросов. Нина заметила следы слез на лице пожилой женщины. Ей стало неловко.
- Все хорошо, тетя Валя. Не волнуйтесь так.
- Кирилл, Кирилл! Кирюша! Вернулись уже. На тропинке показался Кирилл.
- Ну, слава богу! А то мы уже искать хотели. Я вернулся - телефон забыл… Так что случилось?
- Димка заболел. Ложный круп. Хорошо, один… - Она чуть не сказала "бандит", но вовремя остановилась, - молодой человек нас подвез. Прямо до больницы. Там все сделали и отпустили нас.
- Боже мой! - Валентина Яковлевна заглянула в машину. - Кирюша, давай, переноси Димочку в дом.
Утром Димка проснулся и очень удивился.
- Я думал, мы в больнице…
Горло у него болело, но страшного лающего кашля, так напугавшего Нину вчера, не было.
- Температуру давай мерить. - Нина сунула ему под мышку градусник. - Горе ты мое…
- Я не горе, - хрипло сообщил Димка и ткнулся мордахой Нине в грудь.
Нина прижала его к себе:
- Горе луковое… Есть хочешь?
- Не знаю, - протянул Димка. - А что сегодня на завтрак?
- Манная каша. - Валентина Яковлевна с подносом в руках вошла в приоткрытую дверь. - Манная каша с клубничным вареньем. Жиденькая совсем, - добавила она, глядя, как у Димки вытянулось лицо.
- А что - ничего, - одобрил Димка, проглотив несколько ложек манной каши. - Вкусная.
- Кирилл сейчас врача привезет, - шепотом сказала Нине на ухо Валентина Яковлевна.
- Уколы опять будут делать? - расстроился Димка, обладавший рысьим слухом.
- Лежи, - строго сказала ему мать. - Никакие уколы тебе делать уже не будут.
- Как же я буду лежать? - резонно возразил Димка. - Я же кашу ем!
- Ешь, ешь. - Валентина Яковлевна пристроилась на краешке. - Золото ты мое!
После визита врача, когда Димка снова спал, Валентина Яковлевна и Нина устроили совещание.
- Завтра обязательно нужно выехать, иначе никуда не успею.
- Да как ты его повезешь? Что ты! Ему неделю как минимум лежать надо!
- Куда кого везти? - вошедший с улицы Кирилл вопросительно посмотрел на мать и Нину. - Если в аптеку, так я уже по дороге заехал.
- Кирюша. - Мать расстроено смотрела на сына. - Нина собирается завтра уезжать и Димочку увозить.
- Ну, этого, положим, ей никто не позволит, - рассудительно сказал Кирилл. - У него постельный режим, а машина ваша, пардон, без кондиционера. Его опять продует, снова будет приступ. Так что хочешь не хочешь, а придется задержаться.
- Мне обязательно нужно к шестому уехать. Обязательно! Если я вовремя не приеду…
Кирилл хотел что-то спросить, но Валентина Яковлевна строго посмотрела на сына и он только сказал:
- Вот лекарства. - И протянул пакет.
- Спасибо. - Нина протянула руку, и пальцы их соприкоснулись. Ему захотелось взять ее ладони в свои, согреть, сказать, что все будет хорошо. Но он почему-то промолчал.
Она ехала уже почти десять часов, стараясь не думать, а сосредоточиться на дороге. Димка на удивление спокойно отнесся к тому, что его оставляют на попечение Валентины Яковлевны. Правда, мама сказала, что она оставит его с тетей Васей, но и с тетей Валей - тоже неплохо. Он еще немного полежит, а потом они опять будут учиться писать буквы, а играть они приспособились прямо в постели. А мама поедет ложиться в свою больничку, потому что ей очень нужно полечиться. Димка теперь понимал, что в больничку иногда действительно очень нужно. Он вспоминал цирк, катание на каруселях. Еще ему казалось, что он видел пистолет - Ла-стоящий, большой пистолет - и даже трогал его руками. Но мама сказала, что ему это приснилось.
- Нинуля? - Отец удивленно смотрел на дочь. - Что ж ты без звонка?
- Так получилось, папа. - Нина устало, через силу, улыбнулась. - Пустишь?
- Ну конечно, проходи, проходи, - засуетился Анатолий Михайлович. Он повернулся, и Нина заметила, что его качнуло. - Проходи, садись… Кушать будешь, дочуша? - Анатолий Михайлович суетился: протер тряпкой истертую клеенку, грязную кастрюлю незаметно подпихнул ногой под стол и улыбнулся дочери, открывая недостаток нескольких зубов. - Картошечка вот… Теплая еще. Давай я тебе разогрею, а? С малосольным огурчиком?
- Спасибо, пап. - Нина с жалостью смотрела, как он старается. - Не надо ничего. Я не голодная.
- Как же так? - Анатолий Михайлович непритворно расстроился. - Что ж, ты и не поужинаешь совсем? Я-то думал - в кои веки дочка заехала - посидим, маму нашу дорогую помянем, царство ей небесное…
Ловким движением он извлек откуда-то из недр кухонного шкафчика початую бутылку, покосившись на дочь, быстро налил себе и выпил. Из старой, с облупленной эмалью кастрюльки, стоявшей на табурете, он достал тот самый малосольный огурчик, который предлагал дочери, и захрустел.
- Пап, что ж ты зубы до сих пор не вставил? Я же тебе в прошлый раз деньги оставляла.
- Да все недосуг, доченька. - Анатолий Михайлович доел огурец и вытер руки тряпкой. - Все работа, работа…
- А ты работаешь разве? - удивилась Нина.
- А как же! - Отец приосанился. - Две недели уж почти. Сутки через трое, сторожем. Сегодня сменился как раз. И ты вот приехала. Я думал - поужинаем вместе, картошечка еще теплая на плите. Только сварил.
- Ладно, пап, уговорил, - усмехнулась Нина. - Давай свою картошечку. И огурцы давай.
- Вот это хорошо! Это другое дело, - обрадовался отец. - Умница моя, красавица. Вся в мать-покойницу, царство ей небесное. - Он как-то глухо всхлипнул, покосился на шкафчик, а потом кинул быстрый взгляд на дочь. Нина сделала вид, что ничего не заметила. За ее спиной отец налил себе еще, выпил и бесшумно сел обратно.
- Тебе положить, папа?
- Что? А, нет, не надо, - отмахнулся отец, - я недавно ужинал. Разве только за компанию, помянуть нашу мамочку дорогую…
Нина, не слушая его, положила еще порцию картошки и заглянула в холодильник. Там было почти пусто. Только пакет с картошкой и початая бутылка подсолнечного масла.
- Пап, ты картошку с чем будешь?
- Да вот с огурчиком… - растерялся Анатолий Михайлович. - А с чем еще?
- Тебе маслом подсолнечным полить?
- Полей, доченька. С маслом - это хорошо, - оживился Анатолий Михайлович и снова покосился на шкафчик с недопитой бутылкой. - И себе полей. Сядем, помянем нашу мамочку, царство ей небесное, пусть ей земля будет пухом… - Он встал и решительно достал ту самую не дающую ему покоя бутылку дешевой водки. Разлил, причем себе налил до краев, а Нине - едва плеснул на донышко.
- Помянем покойницу нашу дорогую… - Он снова издал какой-то неопределенный звук - не то стон, не то всхлип - и опорожнил стопку.
Нина пить не стала, с жалостью наблюдая за отцом.
- Кушай, кушай, доченька, - засуетился Анатолий Михайлович. - Что ж ты не кушаешь ничего?
- Я ем, пап. - Нина с трудом проглотила кусок картошки, взяла огурец и откусила. Огурец, на удивление, засолен был мастерски. - Это ты ничего не кушаешь, - заметила она, - а огурчики какие вкусные!
- Правда? - обрадовался отец. - Заметила? Друг тут у меня в соседнем дворе. Готовит - пальчики оближешь. Это мы в поле набрали. Теперь картошку уже выкопали и огороды побросали. Так мы поехали, набрали огурцов, посолили. Правда, отличные вышли?
- Замечательные! Пап, мне поговорить с тобой надо.
- О чем, доченька? - Анатолий Михайлович покосился на остаток водки в бутылке и вздохнул.
- Пап, можно я сегодня у тебя переночую?
Он, как загипнотизированный, не отрывал взгляда от бутылки.
- Что?
- Пап. - Нина тронула его за руку. - Я спрашиваю, можно я сегодня у тебя переночую?
- Конечно, какой разговор. - Анатолий Михайлович качнулся на стуле. - Что ж ты не ела, не пила, доченька, за царствие небесное нашей мамочки! - Он вдруг молниеносным движением опрокинул в себя последнее и уставился на то немногое, что налил дочери.
- Пап, я схожу заберу из машины вещи. У тебя раскладушка какая-нибудь найдется?
- Зачем раскладушка, доченька? - Отец смотрел на нее мутными, когда-то голубыми глазами. Редкие волосы у него на голове, выцветшие и вытертые, стояли дыбом, напоминая пух молодого воробья.
- Я переночевать у тебя хочу, - еще раз пояснила Нина.
- Так не нужна никакая раскладушка! - неожиданно радостным голосом сказал отец. - Я у Бориса переночую. Ну, который огурцы солит, - пояснил он. - Я только у тебя попросить хотел немного… денег, - смутился он. - Зарплата через два дня. - Он засуетился и стал обуваться. Нина достала из кошелька двадцатку и протянула ему.
- Пап, и поесть что-нибудь купи обязательно.
- Ну конечно! - Анатолий Михайлович даже обиделся. - Мы ж с Борисом не алкаши какие-нибудь, чтоб совсем без закуски… Ну, я пошел.
На улице было уже совсем темно. Голубая "копейка" стояла у подъезда, тускло отсвечивая в темноте.
- Пап, может, я тебя подвезу?
- Ну что ты! - Отец удивлено посмотрел на нее и качнулся: - Что ты! Я ж не маленький! Тут и идти до магазина - всего ничего. Я покушать куплю, как ты велела, - и сразу к Борису. Ты располагайся. - Он неопределенно помахал рукой в направлении дома. - Располагайся там! Да! - Анатолий Михайлович неожиданно перешел на шепот и оглянулся по сторонам. - Ключи запасные в тумбочке под телефоном. Ты возьми.
- Хорошо, пап. - Нина с пронзительной жалостью смотрела, как отец повернулся и заплетающейся походкой стал удаляться куда-то вдоль ряда пятиэтажек, спотыкаясь на каждой выбоине тротуара. Она вздохнула и достала сумку с вещами. Здесь, наверное, ничего уже нельзя изменить. Во всяком случае, она не знала, что можно сделать, каким способом заставить отца бросить пить. В свое время она вела с ним долгие разговоры по душам в те считанные разы, когда заставала трезвым, и плакала, и даже пробовала заставить его бросить пить ради памяти матери. Но память о покойной жене почему-то ассоциировалась у Анатолия Михайловича исключительно с очередными "поминками". Нина водила его к наркологам, психиатрам и просто к знахарям. Но все было напрасно. Не было никакого облегчения - ни мгновенного, ни хотя бы медленного, но надежного. Нельзя заставить бросить пить человека, который этого не хочет. Это Нина поняла быстро.
Войдя в квартиру, она снова ощутила неистребимый запах хронической попойки - острая, навязчивая смесь многолетнего перегара, табака, мочи и прокисшей еды. Она подошла к балконной двери и распахнула ее - свежий холодный осенний воздух ворвался с улицы и сразу стало как-то легче. Она огляделась: в комнате, кроме старого, перекошенного от времени плательного шкафа, продавленного дивана и батареи пустых водочных бутылок у стены, ничего не было. Отец давно променял хорошую мебель на эту рухлядь - с доплатой в виде все той же выпивки. Но телефон исправно работал. Она каждый месяц сама оплачивала отцовскую квартиру и телефон.
Вибрация летящей под колесами дороги, кажется, еще ощущалась, и пальцы, набиравшие длинный номер, чувствовали себя неуверенно. Несколько секунд ожидания, наконец на том конце сняли трубку.
- Ниночка! Мы тут ждем, ждем! Доехала?
- Доехала. Как там Димка?
- Спит уже. Мы ему лекарства на ночь дали, потом молока попил горячего с медом и спит.
- Ну а как… - Нина запнулась. Она хотела спросить, как он отнесся к тому, что мать уехала чуть ли не за тысячу километров и оставила его.
Валентина Яковлевна все поняла.
- Скучает, конечно. Особенно вечером видно было, что хочет к маме… - Она спохватилась. - Ниночка! Ты не переживай! Мы тут читали весь вечер. Кирюша книжек привез… Я в его комнату переселилась, так что не переживай. Вылечим его быстренько и приедем. Все вместе приедем.
- ВалентинаЯковлевна, что вы… Спасибо вам огромное. Куда вы поедете в такую даль! Я кого-нибудь попрошу…
- В больницу когда? - шепотом спросила Валентина Яковлевна.
- Завтра.
- С богом, Ниночка. И не волнуйся. Все будет хорошо!
- Спасибо вам за все. Я завтра утром еще позвоню, когда Димка проснется.
Она положила трубку и несколько минут просидела молча, неподвижно глядя невидящими глазами куда-то в пространство. Потом очнулась, снова сняла трубку и набрала Васькин номер.
- Нинка! - Подруга, видимо, дежурила у телефона. - Нинка, как тебе не стыдно! Я тут извелась вся! Черт знает что передумала! Ты что, мобильник выключила, что ли?
- Извини. - Нина смутилась. - Вась, ну прости меня, пожалуйста! У меня батарея села. Я про нее забыла. Я просто устала ужасно и забыла.
- Я здесь чуть не родила, тебя дожидаючись, - сварливо пожаловалась Васька, - а ты все не звонишь и не звонишь. Вы у отца?
- Да.
- Ну какой?
- Как всегда…
- Ты завтра в больницу ложишься или нет? А Димку ко мне завезешь?
- Ложусь, конечно… - Нина вздохнула. - Разве у меня есть выбор? Вась, мне завтра с утра вещи кое-какие нужны будут, звякни, когда Сергей на работу уедет, хорошо? Не хочу с ним встречаться, если честно. А Димка… Он заболел, Вась, и я его там оставила, с Валентиной Яковлевной. Это та женщина, у которой мы жили. Ну, помнишь, я тебе рассказывала…
Васька на том конце провода ахнула:
- Ты что?! У чужих людей? Ты к моим хотя бы его довезла! Нин, ты сумасшедшая…
- Вася, нельзя было его везти, понимаешь? У него был ложный круп. Сейчас все слава богу. - Она суеверно постучала по старому облезлому диванному боку. - Но везти его в такую даль категорически было нельзя. Ты меня понимаешь? А мне ведь… И вещи свои нужно куда-то перевезти, и…
- Нин, я тебе не хотела раньше говорить, чтобы не расстраивать. Ну, чтобы ты там отдыхала, а не переживала. - Васька немного помолчала. - Короче, все твои вещи у нас. И Димкины тоже.
У Нины мгновенно пересохло во рту.
- Это что, Сергей? - спросила она непослушными губами.
- Я так поняла, что Сергей сам просто не захотел со мной связываться. Я сколько раз хотела все высказать, только Герка останавливал. Но все равно…
- Вась, - снова перебила ее Нина, - ты меня извини, но что там все-таки с вещами?
- Я и говорю, что он прислал эту самую. Тещу будущую. Эту Веронику Валерьевну, Ликину мать. - Слышно было, что Васька прямо вся кипит от возмущения. - Они там вроде какой-то ремонт затеяли и все к нам перенесли. Извини, Нин, я раньше не хотела тебе говорить. Все твои и Димкины вещи, и игрушки Димкины. А рыбок я сама забрала. А ключи они у меня чуть не с боем отобрали. Ну ничего, я на всякий случай дубликаты успела сделать, извини, конечно, что без твоего ведома. Но я туда больше не ходила. И вообще, Нин, может, я лезу не в свое дело, - опять завелась Васька, - но Сергей, по-моему, редкостная дрянь, хотя он с Геркой и десять лет за одной партой…
- Вась, давай не будем сейчас об этом, - попросила Нина подругу. - Я заеду завтра, мне халат нужно будет чистый взять, белье какое-нибудь постельное и вообще.
- Я все разложила аккуратно, - доложила Васька, - а то они притащили все гамузом: и твое, и Димкино - все вперемешку.
- Вась… - Нина не знала, как и спросить подругу. - Вась, а ты случайно там, в вещах, денег не видела?
- Денег? - Васька несколько растерялась. - Каких денег, Нин? Там мелочь была в карманах кое-где, я ее ссыпала… Шкатулочка твоя с побрякушками - колечки, сережки там - все на месте, я проверяла. Нин, ты что, деньги в квартире оставила?
- Не волнуйся ты так, просто в Димкиной комнате лежали деньги. На комоде. Да так, мелочь. Да не переживай… Да нет, тебе говорю, не большая сумма. Просто забыла, когда уезжала. Не имеет значения. Значит, завтра в восемь я у тебя. Пока.
Так. Значит, Сергей деньги забрал. Все правильно, она ведь от них отказалась. Не нужны ей ни деньги, ни квартира. Она сама ему это сказала. Раз не нужны, значит, не нужны. И забрал у Васьки ключи, так что она не вправе даже пойти и посмотреть. И вышвырнул ее и Димкины вещи.
Нет, она это так не оставит! Не думая еще, что скажет, она быстро набрала знакомый номер, - когда-то, очень давно, в какой-то прошлой жизни бывший номером ее домашнего телефона. Гудки, бесконечные длинные гудки, наконец трубку сняли. Сердце колотилось где-то в горле.
- Сережа?
- А кто это говорит? - спросил женский голос, в котором она тут же узнала голос той самой Вероники Валерьевны, Ликиной матери. Ей захотелось бросить трубку, как будто в руке у нее вдруг оказалась скользкая змея, но она очень вежливо спросила:
- Извините, Сергея можно?
- А кто его спрашивает, представьтесь, пожалуйста, - настаивали на том конце провода.
- Это его жена, - ровно ответила Нина. - Мне нужно с ним поговорить.