- Что же нам делать? - вопрошал жену тоже растерявшийся Барнаби.
- Повторяю - дай ей шанс! - Это был разгневанный голос Дадли. - Чего ты ожидал? Кто виноват, что дети неуправляемы? Ты и твоя бездушная эгоистка первая жена. Вы не дали близнецам должного воспитания, позволили им одичать и попасть в сети болезненных комплексов - и теперь ты без зазрения совести полагаешь, что достойная интеллигентная девушка сразу обуздает норовистых лошадок?!
Возмущенный Дадли воззрился на брата; его голубые глаза сверкали, щеки стали багровыми. Но затем, словно подавленный обрушившейся на него яростью, он опустил веки. Его одутловатое лицо приняло обычное робкое выражение, и он взмолился:
- Простите меня за эту непристойную вспышку! Но вы же знаете, что я прав.
- То, что ты сказал, бесспорно, - смиренно ответил Барнаби. - Я не собираюсь этого отрицать и признаю долю своей вины.
Дадли с чувством похлопал брата по плечу.
- Твоя вина, старина, состоит только в том, что в жены выбрал не ту женщину. Но может быть, сейчас ты сделал правильный выбор. - Его взгляд застенчиво скользнул по стройной фигуре Эммы. - Судьба подарила тебе Эмму и… Луизу. Мисс Пиннер попросила, чтобы я ее так называл. - Теперь Дадли покраснел до корней волос. - На бедную девушку навалилось все сразу. На твоем месте я дал бы ей время, и вот попомни мое слово - она еще проявит себя!
- Хорошо, - согласился Барнаби. - Но пока приводить в чувство расходившихся детей выпало на мою долю.
И он смело направился в самый центр бури. Дадли, словно извиняясь, сказал Эмме:
- Знаете, у нее есть собачка. Все, что у нее есть, - это маленькая собачка.
Глава 9
Впереди был долгий вечер. Эмма, осматривая утром дом, обнаружила, что второй пролет лестницы ведет на чердак с низкими потолками, состоящий из двух отсеков, наполненных ненужным хламом; тут были детские игрушки, например старый конь-качалка, деревянная колыбель, многочисленные сундуки и коробки со всякой всячиной. Эмма подумала: почему бы девочкам не поиграть на чердаке? Снова зарядил дождь, который опутал плотной сетью поля и деревья и принес с собой ранние сумерки. Глаза Луизы до сих пор были на мокром месте, она то и дело ощущала себя несправедливо униженной; дети, приведенные в чувство неумолимым отцом, глядели на всех исподлобья.
Однако любопытные девчонки с воодушевлением откликались на заманчивое предложение Эммы поиграть на чердаке; они взбежали по лестнице и принялись исследовать полутемные пыльные закоулки.
- До сих пор никто не разрешал нам сюда подниматься, - сказала Мегги. - Во что будем играть, Дина? Смотри, конь! Давай играть в войну?
- Нет, - отказалась Дина. - Я хочу поиграть с той старой колыбелью. Видишь, она деревянная. И качается. Только она закрыта. Может, там внутри спрятан ребенок?
- Ты имеешь в виду ребенка, задохнувшегося при рождении? - спросила бесстрашная выдумщица Мегги. - Давай посмотрим. Ах нет. Тут только одежда. Дина, давай ты будешь ребенок, а я твоя мама; сейчас я тебя убаюкаю.
- Давай, - согласилась Дина; ее лицо порозовело и засветилось от предстоявшего удовольствия.
Эмма поманила к себе Луизу:
- На моей памяти они впервые ведут себя как обыкновенные дети. Час-другой с ними все будет хорошо. Давайте спустимся вниз и посидим у огня. Вы, должно быть, устали.
- По правде сказать, да. Эта сцена перед обедом… мне очень стыдно. Мистер Корт может подумать, что я не справляюсь со своими обязанностями, что дети меня ни в грош не ставят.
- Они должны к вам привыкнуть, - после небольшой паузы неуверенно произнесла Эмма.
- Да. Я это понимаю. - К Луизе стремительно возвращалась надежда добиться успеха в роли воспитательницы и стать незаменимым человеком в доме. Она последовала за Эммой в гостиную, где весело потрескивал огонь в камине, села в кресло и защебетала: - Вы все так добры ко мне; если, с божьей помощью, мне удастся справиться с детьми, пребывание в Кортландсе превратится для меня в райское наслаждение. Если позволите, я скажу, что ваш муж прелесть! Знаете, когда я была расстроена перед обедом, он потрепал меня по плечу и поцеловал! - Кровь прилила к щекам Луизы, и гувернантка причмокнула от удовольствия. - Ах, я понимаю, он просто хотел меня утешить, миссис Корт, но согласитесь: он имеет особый подход к женщинам.
- Что верно, то верно, - подтвердила Эмма и задумалась. Интересно, какого рода поцелуями одаривал ее муж Сильвию? Несомненно, Барнаби шел по жизни, довольствуясь необременительными связями с женщинами. Чаще всего они его забавляли; иногда, если его избранница проявляла чрезмерную настойчивость, вызывали сарказм. Угрызения совести не терзали безмятежного донжуана.
- Руперт тоже очень мил. Но Дадли, - глаза Луизы мечтательно затуманились, - он совсем другой. Не такой красивый или веселый, но по-своему совершенно замечательный. Знаете, мне кажется, что какая-то женщина - из породы бессовестных интриганок - однажды испугала его; оттого он такой необщительный. Но мне как раз нравятся робкие мужчины. Я нахожу в них особую прелесть. - Луиза тревожно вскинула веки. - Ах, не подумайте, что я критикую вашего мужа, миссис Корт, но его вряд ли кто-нибудь назовет робким.
- Да, вы правы, - быстро согласилась Эмма. Она уже сожалела о том, что в порыве сострадания прониклась жалостью к этому недалекому ущербному созданию, захотела, чтобы Луиза почувствовала себя в Кортландсе как дома. Она не сразу поняла: наивность гувернантки граничит с недоразвитостью, что, впрочем, не мешало Луизе вынашивать какие-то тайные замыслы.
- Дадли - он попросил, чтобы я его так называла, - продолжала мисс Пиннер, - так вот, Дадли делает вид, что случайно повстречался с нами утром, но я точно знаю: он подстроил встречу. Дадли просто очарован моим интересом к ботанике. Больше того - Дадли объяснил мне, где можно найти мало кому известные виды растений для коллекции, он еще пожелал узнать обо мне буквально все: где живу, из какой семьи и тому подобное. Я рассказала ему, что мой папа умер, когда мне было десять лет, а мама - когда мне исполнилось семнадцать; услышав об этом, он исполнился ко мне искренним сочувствием. Сказал, что понимает, каково это - потерять любимую мать. Я вас, кажется, утомила, миссис Корт?
- Напротив, вы меня очаровали, - слукавила Эмма. Врожденная доброта заставила ее устыдиться только что проявленного сарказма, которого Луиза, впрочем, и не заметила, и она любезно продолжила: - Вчера, когда вы появились в окне, мы пели гимны, которые в прежние времена исполняла мама Дадли. Кажется, он испытывает к прошлому сентиментальные чувства, своего рода ностальгию.
Трудно было представить себе Барнаби или Руперта рядом с маленькой, похожей на голубку матерью, поющей "Соберемся у реки", незатейливую мелодию их детства, другое дело Дадли. Большой, неуклюжий человек, который в свой сорок лет готов смутиться, точно красная девица. Дадли, который расстроился, узнав, что Луизе некого любить, кроме собачки…
Луиза хлопнула в ладоши.
- Ах, как это трогательно! - с чувством воскликнула она. - Знаете, о чем я подумала…
- О чем вы подумали, мисс Пиннер? - спросила Эмма, заметив, что гувернантка запнулась.
Луиза скромно потупила свои карие глаза-щелочки.
- Я подумала, что буду здесь счастлива, - прошептала она. - И, пожалуйста, зовите меня Луизой, как это делает Дадли.
* * *
В пять часов вечера Барнаби вышел из своего кабинета, приглаживая рукой растрепавшиеся волосы; он выглядел усталым, но спокойным и довольным собой.
- Дело завершено, - объявил он. - Жертва убита, концы спрятаны в воду.
Луиза восторженно ахнула, а Барнаби удовлетворенно изрек:
- Признаюсь, приятнейшее занятие - убивать недостойных людей. А что поделывают девочки? - спросил он, окинув комнату хозяйским взглядом.
Эмме не терпелось рассказать мужу о своем открытии: Дадли, считавшийся ненавистником женщин, испытывает теплые чувства к этой бесцветной особе, но довольно хитрой, себе на уме, особе, которая, как ему казалось, нуждалась в защите…
- Что касается нас с Луизой, то мы просто бездельничаем, - непринужденно проронила Эмма. - Мегги и Дина играют на чердаке. Они без ума от старой деревянной колыбели. Чья она?
- Думаю, в ней укачивали нашего носатого прадедушку, - ответил Барнаби, и Эмма, неприязненно взглянув на высокомерный мраморный нос, выглядывавший из-за двери, разразилась мелодичным смехом.
- Ах нет, носатый монстр не мог качаться в колыбели!
Барнаби ласково погладил ее волосы:
- Уверяю тебя, дорогая, в ней качались еще более надменные и суровые господа, чем мой достопочтимый предок. А вот и чай.
Миссис Фейтфул, маленькая и безмолвная, вошла в комнату с чайным подносом в руках. Эмма давно усвоила, что экономка открывала рот лишь тогда, когда ее вынуждали, но скрытая враждебность старой служанки распространяла вокруг маленькой особы незримые флюиды. Эмме показалось, что старуха с бегающими плутоватыми глазами нетерпеливо ждет, когда все разъедутся и оставят ее наедине с обожаемым Дадли. Ибо только его она нежно любила и опекала. Чтобы убедиться в ее слепом преклонении, стоило только посмотреть, как преображалась обезьянья физиономия миссис Фейтфул, когда ее любимец появлялся в гостиной, с каким рвением выполняла она его самые мудреные желания, которые понимала с полуслова.
Дадли, одетый в тот же потрепанный, бесформенный твидовый костюм, показался в гостиной вслед за ней; его большое рыхлое доброе лицо сияло в предвкушении чая. Когда он сел, миссис Фейтфул заботливо посмотрела на его ноги.
- Ваши сапоги испачкались и промокли, - совсем по-матерински сокрушалась его почитательница. - Снимите их. Не то простудитесь. - Это было сказано так взволнованно, точно она распекает обожаемое дитя.
Дадли смущенно поежился, но беспрекословно последовал за экономкой и вернулся в теплых домашних тапочках, извинившись перед присутствующими за домашний вид.
- Она вечно придирается ко мне, - жаловался обласканный миссис Фейтфул огромный неуклюжий Дадли Корт. - Не знаю, как я еще выдерживаю ее неусыпную опеку.
Он застенчиво повстречался взглядом с Луизой, и девушка, к его явному удовольствию, кокетливо погрозила ему пальчиком.
- Своим беспрекословным послушанием вы избалуете такую властную особу. И, в конце концов, она сядет вам на голову, - брякнула неосторожная мисс Пиннер.
- Какая радость, чай! - воскликнул Руперт, входя в комнату и потирая руки. - Этот божественный напиток мне сейчас как нельзя кстати. Пришлось закатить пирушку в деревенском кабаке. Своего рода протокольная церемония. И визит в Шотландию не за горами. Дорогой Барнаби, ты узнаешь меня в роли оратора-политика?
- С большим трудом. А в роли кортландского Цицерона, извини, ты выглядишь несколько туповатым. Мисс Пиннер, позовите, пожалуйста, Детей к столу.
Однако дети уже дали о себе знать: из холла послышался их громкий смех и возня. Наконец они показались на пороге комнаты. Это было нечто вроде театрального представления: девочки вырядились в старинные туалеты, которые они, по-видимому, отыскали на чердаке. Мегги напялила на себя зеленое шелковое вечернее платье, отделанное пышными оборками и весьма смело декольтированное. Она цокала высокими каблучками, волоча за собой длинный шлейф; глубокий вырез на груди обнажал ее грубый свитер домашней вязки. Голову Мегги венчала несусветная шляпка из красного бархата с пером; на руку с изысканной небрежностью была накинута грязная белая мантилья. Вульгарный облик Мегги произвел желанный трагикомический эффект.
Дина была одета менее вызывающе. Она напялила изрядно поношенное темно-красное пальто, более современное, нежели бульварный наряд Мегги, и, хотя девочка не устояла перед соблазном и надела украшенные серебряным узором и выбивающиеся из стиля туфельки на высоких каблуках, ее матросский синий берет и дешевая сумочка, перекинутая через плечо, невольно произвели трогательное впечатление.
Вскоре после торжественного выхода шалуньи не выдержали и разразились веселым смехом.
- Мы пришли к вам с визитом, - чопорно объявила Мегги.
- Надеемся, нас пригласят к чаю? - подыграла Дина. И они снова залились неудержимым смехом.
- О боже! - воскликнула мисс Пиннер. Ее глаза лихорадочно забегали, наблюдая за тем, какой эффект произведет непредвиденный маскарад на ее господ.
Эмма подбежала к близнецам.
- Мы счастливы пригласить вас к столу, прекрасные молодые леди. - Эмме не хотелось разрушать найденный детьми тон. - Хотя, по правде говоря, мадам, в такую погоду - зеленое шелковое платье… оно не совсем уместно, вы не находите? Ваша сестра проявила больше здравого смысла: она, по крайней мере, надела пальто.
Эмма замолчала, увидев, как вдруг посерьезнели мужчины. Они совсем не забавлялись. Нет. Выражение лица Барнаби стало непроницаемым; Руперт был изумлен; Дадли откровенно негодовал. Он вскочил из-за стола и указал детям на дверь.
- Убирайтесь сейчас же и прекратите этот балаган!!
Девочки приумолкли. Они обескуражено смотрели на Дадли. Мегги недоумевала:
- Но мы просто хотели всех повеселить. Это тряпье попалось нам на чердаке. - Губы девочки задрожали - Мисс Пиннер нам разрешила…
Луиза, потерявшая дар речи, слабым жестом выразила свое порицание.
Дадли рьяно защищал гувернантку:
- Мисс Пиннер не разрешала вам делать ничего подобного. Она позволила вам поиграть на чердаке, а не выряжаться в грязную и непристойную одежду. Сейчас же снимите эту гадость!
Руперт вдруг разразился деланным смехом, словно его осенила какая-то забавная мысль.
Барнаби спокойно поддержал возмущенного Дадли.
- Дядя прав. Девочки, будьте добры, сбегайте к себе и переоденьтесь к чаю. Повеселились - и Довольно. - Но его брови были плотно сдвинуты, выражая чувства, неизвестные Эмме.
Луиза опомнилась и усердно принялась выталкивать расстроенных детей из комнаты. Дадли обмяк и покраснел, осознав, что погорячился и всем испортил настроение.
- Это было откровенное издевательство над человеческим достоинством, - Дадли все еще не мог успокоиться. - Извини, если я был слишком резок, Барнаби.
- Чего я никак не могу понять, - размышлял отец близнецов, - так это откуда взялись эти тряпки, из портовых кабаков, что ли? Правда, туалет Дины был вполне безобидным; но то, что напялила на себя Мегги! Это вульгарное платье не могло принадлежать нашей матери; не могу себе представить нашу бабушку в такой низкопробной одежде, даже если она и отвечает моде того времени. Мне кажется, эти умопомрачительные платья носили в двадцатых годах.
- Довольно загадочное обстоятельство, не так ли? - заметил Руперт, теребя усы.
Дадли смущенно усмехнулся:
- Я очень давно собираюсь навести порядок на чердаке. Там накопилось слишком много барахла. Никто уже и не помнит, откуда оно взялось.
Погорячившийся затворник понемногу приходил в себя. Эмма поняла, что он подвержен неожиданным вспышкам гнева, и это было неудивительно, поскольку робкий от природы Дадли сдерживал свои порывы, но до поры до времени: наступал критический момент - и все накопившееся в душе выплескивалось наружу. Она припомнила, что в день их приезда он приказал девочкам надеть джинсы, чтобы они походили на мальчишек. Очевидно, у него была своеобразная аллергия к женской одежде, особенно к изысканным туалетам. От странного недуга его могла бы исцелить только Луиза: ее бесцветные наряды вряд ли покоробят извращенный вкус Дадли.
Эмме было жаль, что наивная детская забава завершилась чуть ли не семейным скандалом. Девочки были далеки от золотой середины. Либо ими овладевало неистовое возбуждение, либо они хандрили: во время чаепития у них было унылое настроение: однако когда дети поднялись в ванную, начался новый приступ буйства, неосознанного протеста.
Эмма, которую больше пугали слезливость беспомощной Луизы и ее ночные приключения, чем детские шалости, пусть дикие, решила навестить гувернантку; в коридоре она увидела валявшуюся на полу злополучную одежду: некогда нарядное зеленое шелковое платье, выцветшую грязную вульгарную шляпку с пером, жалкое темно-красное пальто и синий берет. Повинуясь безотчетной мысли, Эмма схватила с собой всю эту одежду и поднялась на чердак. Где разыскали ее дети и не было ли в заброшенной "мансарде" других любопытных реликвий, напоминающих о прошлом Кортов?
На чердаке было темно, проводка давно пришла в упадок. На подоконнике валялся огарок свечи, и Эмма зажгла его. Колеблющееся пламя еле освещало ящики и сундуки, перевернутые кверху ножками столы и стулья, покрытые пылью картины. Один из сундуков, самый большой, стоял открытым; доносился запах старой поношенной одежды.
Так вот откуда девочки извлекли свою богатую добычу! Эмма с любопытством смотрела на скомканный ворох материи из шелков и бархата всех цветов радуги; в сундуке хранились и слежавшиеся перья и изношенные туфельки на высоких каблуках. "Ранние двадцатые", - определила Эмма, осторожно достав из сундука черное бархатное платье и изучая его фасон. Если она права, то вещи, должно быть, принадлежали матери Кортов. Но если верить рассказам братьев, миссис Корт была скромной и тихой изящной женщиной. Ее легко вообразить в платьях серых или золотисто-коричневых тонов. Но при самом игривом воображении мать Барнаби невозможно было представить облаченной в эти крикливые, уродливые наряды. Тогда откуда…
Эмма внезапно ощутила что-то неладное. Она уронила платье обратно в сундук и замерла. Она была не одна на чердаке: мелькнула чья-то огромная тень, еле слышное дыхание колебало воздух. За ней наблюдали.
Или ей просто померещилось?
- Есть здесь кто-нибудь? - неуверенно спросила Эмма. - Тут никто не прячется?
Никакого ответа.
Она чуть приблизилась ко второму отсеку чердака. Тут же ее свеча погасла.
Сильный порыв ветра потряс старый дом. Она и не заметила, что разыгралась буря. Вот отчего погасла свеча. По чердаку гуляли сквозняки.
Темнота показалась ей угрожающе-зловещей.
Не двигаясь, Эмма повернула голову. Ей снова показалось, что мелькнула загадочная тень, но было слишком темно, чтобы убедиться в этом. Ее не покидало ощущение, что за ней наблюдают. Эмму охватил ужас. Она кинулась к двери, где тускло мерцал свет, проникавший с лестницы. Наткнувшись на какой-то предмет, она больно ушибла ногу. Громкий стук, раздавшийся в тишине, показался Эмме оглушительным. Наконец она достигла двери, потом вполне безопасной, освещенной и пустой лестницы и быстро спустилась вниз. Когда она очутилась на первом этаже, ее все еще преследовал запах погасшей восковой свечи.
Чтобы определить, кто затаился на чердаке, нужно было взглянуть, кто же сейчас находится внизу. "Хоть бы ты оказался здесь, Барнаби!" - взмолилась она, готовая пожертвовать всем, лишь бы человек, следивший за ней на чердаке, не оказался ее мужем. Эмма увидела перед собой Дадли и Руперта, на кухне хлопотали миссис Фейтфул, Ангелина, Вилли… А где Луиза с детьми?
В этот миг гувернантка выскочила из ванной, раскрасневшаяся и возмущенная.
- Ах, миссис Корт, дети! - вопила она. - Они невыносимые, испорченные существа!
Она едва сдерживала слезы, что никого не удивило. Луиза рыдала по любому пустячному поводу.
- Мегги, - стонала она, задыхаясь, - несет такую чушь. И везде вода.