– Поколесила я немного в том районе и вижу, такси возвращается. Уже без тебя. Я ведь номер запомнила. Тормознула его, предъявила удостоверение, чтобы спросить, где пассажир вышел. А у бедняги лицо бледное, перепуганное. Тут и дураку ясно, что-то не так. Насела, он мнется, молчит. Но меня зацепило! Тогда, говорю, или едем в прокуратуру на допрос, или туда, где парня высадил. Вот на его машине мы и домчались. Как видишь – вовремя.
– А как же ты с двумя бандитами справилась? У них ножи были.
– Во-первых, форма многое значит, во-вторых, сама не знаю, как все получилось. Наплевать мне было в тот момент на ножи! Вижу – тебе конец, под воду ушел! Выхватила очешник, он у меня круглый, черный, руку выставила и ору: отпустите парня, стрелять буду! Ты слышал?
– Нет.
– Уже воду глотал, бедняга. А я сильно орала. От страха. Хорошо, что они решили драпануть. Я сразу к тебе. Когда подняла, перепугалась еще больше. Глаза приоткрыты, а взгляд неживой. Думала, не откачаю.
И только тут до меня дошло, что эта хрупкая, порою грубая, женщина спасла мне жизнь!
– Спасибо, – тихо произнес я, – извини, что сразу не поблагодарил.
– Это тебе, Заколов, спасибо, что очухался. У меня бы сердце остановилось, если бы ты не ожил. Я вообще-то брезгливая. Целоваться с покойником, бр-р-р! – Она лихорадочно передернулась. – У тебя губы были синими и холодными! Каково к ним прижиматься?
Я рефлекторно протер пальцами рот.
– Сейчас уже лучше. Можно целоваться, – засмеялась Татьяна. И опять ее грудь плавно заколыхалась.
– А что теперь будет с таксистом и бандитами?
– Ты хочешь, чтобы их покарало правосудие? Ты думаешь, что мы сажаем всех, кто преступил закон?
Я вспомнил, как несколько дней назад помогал избавиться от трупа.
– Мне все равно.
– Я думаю, что кавказцы уже покинули город. Они пришлые гастролеры. Объявлять всесоюзный розыск – весьма хлопотно. А таксиста я как следует прижму и сделаю своим информатором. Нам нужны такие люди.
– Был еще второй таксист. Его дружок. – Где?
– Наверху дежурил. Приложил меня в лоб ботинком.
– И второго достану. Не уйдет. Ты его запомнил?
– Еще бы!
Я оперся на локти, тело отдалось болью в местах ушибов.
– Что, болит? – угадала мое состояние Татьяна. – Избили?
– Свалился. – Я кивнул в сторону склона.
– Оттуда? С самого верха? Кошмар! – Она сочувственно провела рукой по моему телу. Скорбь на лице сменилась таинственной улыбкой. – Иногда боль бывает приятной. Ведь так?
Обе женские ладошки мягко массировали мой торс. Пальцы медленно спускались от плеч к животу и взлетали обратно. Каждый раз она, еле касаясь, проводила пальчиком вдоль резинки трусов, и каждый раз резинка спускалась ниже. Я непроизвольно вздрагивал, дыхание замирало. Когда резинка встретила препятствие, я попытался остановить Татьяну:
– Я устал.
– Тебе ничего не надо делать, – зашептала она. – Я все сделаю сама.
Завораживающее колдовство ее рук продолжалось. А потом она неожиданно прильнула мягкой грудью к бедрам, и самая чувствительная часть моего тела погрузилась в обволакивающее тепло ее рта. Дальше я ничего не мог контролировать. Откинул голову и прикрыл глаза.
Потом ощущения изменились, я посмотрел на нее. Раздвинув бедра, Татьяна сидела на мне и покачивалась. Верхние зубки впивались в растянутую губу, солнечные лучи пытались поймать дрожащие жемчужины в мочках ушей, изюминки затвердевших сосков как на качелях периодически устремлялись вверх. Мы взлетали. Крыльями была она. Я держал ее за колени, словно боялся, что она может оторваться от меня и я упаду с огромной высоты. Она вцепилась в меня ногтями, как хищная птица в заветную добычу.
Когда все закончилось, она слизнула выступившую капельку крови с губы и упала мне на грудь. Я перебирал пальцами ее волосы, вдыхая остатки того самого резкого аромата, который возвратил меня к жизни. Жесткие кончики смоляных волос щекотали ноздри. Странно, но щекотка была приятной.
Мы добрели до автомобиля Ворониной. "Копейка" неуклюже торчала под углом к обочине.
– Ну, наконец-то! Совсем разучилась ходить, так и в толстую корову можно превратиться. – Татьяна швырнула еще не высохший китель на заднее сиденье. – Садись, подвезу в общежитие.
– До коровы тебе еще далеко, – убежденно сказал я. Воронина рассмеялась:
– Ну, ты, Заколов, комплиментики отвешиваешь! Откуда ты только взялся на мою голову?
– Из уголовного дела.
– Точно!
Татьяна села за руль, завела двигатель и замерла.
– Прогреваешь? – спросил я через несколько минут.
– Что? – Татьяна вздрогнула, словно от укола иглой. Взгляд медленно съехал в мою сторону, кончик языка прошелся по незажившей ранке на губе. Она задумчиво произнесла: – А ведь тебя, Тишенька, подставили.
На этот раз не понял я:
– Чего?
Она выключила двигатель, развернулась ко мне. Движения стали резкими и весьма эмоциональными:
– Смотри, что получается. Ты не просто так оказался в злополучном такси. Все было подстроено! И без Женечки Русиновой здесь не обошлось. Она голосовала у дороги?
– Да, – припомнил я.
– Вот сука! Вы садитесь в подставную тачку. Женечка по пути провоцирует скандал и выпрыгивает из машины. Тебя блокируют и везут прямехонько в лапы бандитов. А дальше только чудо, в моем лице, заметь, спасает твою жизнь. Все было подстроено с первой минуты! Даже раньше! Она выудила тебя из-под ареста не из-за любви, а только для того, чтобы тут же отправить на тот свет!
В серых глазах следователя Ворониной мерцали сполохи северного сияния, носик заострился, мелкие зубы хищно выглядывали изо рта.
– Не-ет. Ты что. Я Женю знаю… – с тихого лепета я перешел почти на крик: – Этого не может быть! Она вытащила меня из ваших лап огромной ценой! Она…
– Так уж и огромной? – ехидно прервала Воронина. – А для чего она это сделала? Может, опасалась, что ты сболтнешь что-то лишнее на допросе? Были у нее такие основания?
– Подожди. Все не так.
– Нет, ты ответь! Были у Евгении Русиновой основания опасаться твоих показаний?
– Татьяна, ты пойми, у нас с Женей очень хорошие отношения…
– Какие отношения? С этого момента поподробней. Ты спишь с ней за спиной Калинина?
– Нельзя все сводить только к этому.
– Так ты спишь с ней или нет? Я обиженно молчал.
– Да ты, Тишенька, влюблен! А она? Ты думаешь, если баба дала тебе, то это вечная любовь? Я сама баба и знаю о нашей породе побольше твоего! Бабы чаще дают по расчету, чем по любви. А расчет может быть и в деньгах, и в подарках, и в протекции, и в услугах, наконец. Денег у тебя нет, должности нет, но, может быть, ты сделал для нее что-то очень ценное, очень нужное ей? Припомни! Может, ты помог ей убить Воробьева?
Я с опаской смотрел на Татьяну Воронину, вновь превратившуюся в энергичного следователя. В интуиции ей нельзя было отказать.
– Молчишь? – Воронина перевела дух и внешне успокоилась. – А ведь тебя, Заколов, использовали. А когда запахло жареным, решили – концы в воду, и точка.
А вдруг она права, испугался я. Внутри разрасталась унылая боль. Мысли спутались, чувства разбились вдребезги и ранили кривыми осколками. На спокойную гладь озера налетел ураган, поднял волны и разметал красивую яхту мечты на мелкие кусочки грубой реальности.
Мне захотелось побыть одному. Пальцы зацепили крючок замка двери:
– Я пойду пешком, – пробормотал я.
Воронина неожиданно прильнула губами к моей щеке. Слегка куснула. Целоваться по-другому она, видимо, не умела.
– Колючий ежик, – ласково прошептали ее губы.
Я потрогал двухдневную щетину. Татьяна не стала меня удерживать. Она отвела взгляд и грустно произнесла:
– А еще, Тишенька, бабы дают, когда им одиноко и тоскливо.
Я, не попрощавшись, двинулся вдоль тротуара. Татьяна догнала меня на машине и выкрикнула в окошко:
– Я выведу эту сучку на чистую воду!
ГЛАВА 30
В общежитии меня встретил радостный Сашка Евтушенко:
– Отпустили?
– Угу, – кивнул я и шлепнулся за стол.
– Я так и думал. Я еще утром твоей Русиновой сообщил. У нее же тут связи. Она через Калинина могла что-то предпринять.
"И без него справилась", – с досадой подумал я.
– Представляешь, она так переживала, когда узнала. По-настоящему. Обещала помочь. – Сашка вопросительно смотрел на меня.
– Она помогла, – подтвердил я.
– Значит, я не ошибся.
– Лучше бы ты ей ничего не говорил.
– Почему?
– Это я так. От усталости, – махнул я рукой. Досада оборачивалась горечью. – Не обращай внимания.
– Ты, наверное, есть хочешь? Столовая уже закрыта. Может, у девчонок что-нибудь стрельнуть?
– Неплохо бы.
– Сейчас организую.
– Подожди! – Я остановил Сашку, рванувшего к двери. – Ты в химии получше меня разбираешься. Что ты знаешь про бромциан?
– Это яд из группы цианидов. А зачем тебе?
– Им отравили Воробьева, а потом еще одного человека.
– Опять? А Русинова в этом случае тоже…
– Нет! – раздраженно прервал я. – Почему ты все время на нее думаешь? Отравлен чиновник в кабинете Калинина. На этот раз покрупнее, чем Воробьев. Зам директора автозавода Ногатин. Непосредственно перед этим я был в кабинете, и Калинин считает, что яд подсыпал я, чтобы отравить его.
– Ничего себе!
– Он опасается меня как соперника и предлагал сделку. Хочет, чтобы я уехал из города.
– Интересный ход.
– Но, скорее всего, он сам организовал это убийство.
– Чтобы избавиться от тебя?
– В первую очередь от Ногатина. У них наметился конфликт. А заодно и от меня.
– Ты ему мешаешь из-за Жени?
– Он любит ее. К сожалению. – Я раздраженно хрястнул кулаком по столу и почти выкрикнул: – Но я тоже ее люблю!
– А спишь между тем с Ириной, – спокойно возразил Сашка.
Я искоса посмотрел на друга. Что возразить? А он еще не знает про Татьяну Воронину.
Все у меня неправильно и глупо, все наперекосяк! Я хочу к Жене, мечтаю о ней, рвусь к ней всем сердцем! Ее прекрасный образ всегда в моем воображении. Я осязаемо чувствую ее, лишь только закрою глаза. Но то она отталкивает меня, то я злюсь на нее, как это произошло сегодня. А рядом другие женщины, с которыми почему-то мне проще и легче, чем с Женей.
– Давай лучше про бромциан поговорим, – предложил я.
– Что ты хочешь знать про этот яд? – Все.
– Боюсь, моих знаний недостаточно. Тут есть студенты с химического. Я с ними попытаюсь поболтать.
– Прямо сейчас можешь?
– Попробую.
В комнату без стука впорхнула нарядная Ольга Карпова. Удивленный взгляд натолкнулся на меня, большие глаза ехидно сощурились:
– Явился! Где же ты шляешься, Заколов? По вечерам его нет, по ночам – нет, даже на практику приходить перестал.
Сашка шепнул мне:
– Я нашим про тебя не говорил.
Я ухмыльнулся, глядя на Карпову:
– А если бы я был здесь ночью, тебе бы спалось лучше?
– Еще чего! Да хоть совсем пропадай! За тебя есть кому волноваться, – нервно огрызнулась Карпова. Она поправила оборку платья на груди, успокоилась. Ее ладошка демонстративно скользнула под локоть Евтушенко: – А мы в кино идем.
– Хочешь с нами? – смущенно предложил Сашка.
Я понял дипломатичность предложения. Друг не мог сказать иначе, но появившийся романтический блеск в его глазах отчетливо говорил, что третий здесь лишний.
– Нет, ребята. Я устал, мне бы поесть и отдохнуть.
– Оля, – оживился Сашка. – У нас голяк, как всегда, ты не могла бы что-нибудь сообразить по части продуктов?
– Ох, пропадете вы без женщин, – вздохнула Ольга. – Принесу.
Она вышла. Сашка тоже потянулся к двери:
– А я пока к ребятам с химического загляну, время есть.
Я плюхнулся на кровать и закинул руки за голову. Футболка задралась, обнажив большой синяк под ребрами. Кита ногой плотно приложился. Через минуту вернулась Карпова с кастрюлькой и охапкой пакетиков.
– Укатали Сивку крутые горки, – съязвила она. – Где же ты так устал, бедненький?
Тут ее взгляд, видимо, обнаружил ссадину на моем теле. Голос сразу изменился. Так говорит обеспокоенная мамаша, когда встречает замурзанного сына, подравшегося во дворе:
– Ой, да у тебя синяк. Надо компресс наложить. Тебе же больно.
Я отвернулся к стене. Панцирная кровать отозвалась тяжким вздохом пружин.
– И на спине тоже! – взволнованно щебетала Карпова. Ее ладонь сдвинула футболку. – Да у тебя есть необработанные царапины! Надо йодом промазать. Срочно.
– Справлюсь сам, – буркнул я.
– Как же сам? Ты же не видишь спину. Дай посмотрю. Да на тебе живого места нет. Что случилось, Тихон?
– Ерунда.
– Какая же это ерунда? А если заражение крови?
Карпова выбежала из комнаты и вскоре вернулась с коробочкой медикаментов.
– Оля, спасибо, но мне не нужно, – вяло отбивался я от ее назойливой заботы.
– Я сейчас, я быстро. Тиша, ты футболку сними, – не обращая внимания на возражения, командовала она.
Я подчинился. Ее пальцы с ваткой, пропитанной йодом, летали по моему телу, оставляя жаркие очаги. Несмотря на боль, эта настойчивая забота была приятна.
– Горит? – спросила она, обработав все царапины.
– Еще как.
– Я подую.
Она склонилась надо мной, прохладная струйка воздуха из вытянутых губ девушки заскользила вдоль жгучих царапин. Ее пальцы лежали на моей пояснице и порою нервно сжимались. Она стремилась дуть так близко, что иногда я чувствовал прикосновение ее губ. Сначала их касание было мимолетным, почти неощутимым, но потом влажное тепло губ задерживалось все чаще и дольше.
– Оля, достаточно, – я попытался остановить девушку.
– Ты меня совсем не замечаешь, почему? – тихо спросила она.
– Оля, подожди. – Я перевернулся на спину.
– Ты все время куда-то уходишь, целуешься с первой встречной, а я… – Мне показалось, что она всхлипнула. – Я всегда одна.
Оля наклонилась, припав щекой к моей груди. Щека была влажной, ее ладони лежали на моих плечах, большая грудь девушки мягко вдавливалась в живот.
– Оля, ты хорошая, – я невольно погладил ее волосы, – но…
– Не говори! Ничего не говори, – остановила меня Карпова, ее пальцы плавно скользнули по моему телу. Я остановил ее руки.
– Оля, ты зачем звонила Глебовой и говорила голосом с кавказским акцентом?
– Она догадалась, что это я?
– Да. Но не сразу.
– Я не хотела, чтобы ты был с ней.
– Ты напугала Ирину. Представляешь, что она о тебе подумала?
– Мне все равно, что обо мне думают! – Ольга решительно тряхнула головой. Блестящие глаза смотрели в упор. – А хочешь, мы закроем дверь, и я останусь с тобой?
– А Саша? Вы же в кино собрались?
– Мне все равно. Я хочу быть с тобой. Тиша. Ты только скажи. – В ее взгляде появилась мольба. – А можешь ничего не говорить. Обними – и я останусь.
– Так нельзя, Оля.
– Почему? Глебовой можно, этой чернявой вертихвостке можно, а мне нельзя! Разве я хуже?
Она упала на меня, жадно целуя в губы. Я не отвечал, но и оттолкнуть не хватало воли. Нынешним летом я угодил в необъятный океан любви. Как бы не утонуть в нем, я очень мало знаком с этой стихией. Берегов не видно, и со всех сторон накатывают безудержные волны страсти.
Хлопнула дверь. Я отжал плечи девушки от себя. Влажное раскрасневшееся лицо Ольги скрывали свисающие волосы. Казалось, она не слышала посторонних звуков и видела только меня. Затуманенный взгляд с трудом возвращался из пьянящего угара.
– Карпова, за тобой Евтушенко пришел, – выкрикнул я, стремясь вывести девушку из транса.
– Оля, время! Нам пора, – гундел вошедший Сашка.
Я понимал его недовольство. Оля приподнялась, раздраженно посмотрела на Сашку:
– Твой друг нуждается в помощи, а ты!
Назревал конфликт. Пришлось срочно спасать ситуацию:
– Спасибо, Карпова, хватит. – Я сел на кровати, взял кусочек подвернувшейся ватки. – Ты здорово мне помогла. Дальше я сам.
– Да, Оля, он справится, – поддержал Евтушенко.
– Тебе правда лучше? – Карпова вновь смотрела только на меня.
– Конечно.
– Еще раз все протри. Чтобы ни одной песчинки не осталось. Если будет кровоточить, заклей пластырем. Синяки обработай вот этим кремом. Господи, да где же ты так?
– С хулиганами поцапался.
– Лучше бы убежал! – в сердцах вырвалось у Карповой. – Ненужное геройство.
– И бросил любимую девушку? – намеренно жестко соврал я.
– Что? Любимую девушку? – Ольга опустила руки, ее взгляд потускнел. Она встала с кровати, на которой до сих пор сидела, плотно соприкасаясь со мной.
Евтушенко тут же потянул ее к выходу:
– Пойдем, надо спешить!
– Подожди еще две минуты, я в свою комнату зайду, – остановила его порыв Карпова. Около двери она обернулась. Голос был грустным, вид растерянным: – Ты не забудь про йод. С этим не шутят. И покушай.
– Спасибо, Оля. – Я искренне улыбнулся и кивнул ей. Сжатые губы девушки медленно растянулись, но в больших влажных глазах была грусть.
Напоминание о еде пробудило аппетит. Я подсел к столу, Евтушенко напряженно стоял рядом.
– Саш, ты не подумай, между нами ничего. Она мне только спину йодом намазала, посмотри.
Евтушенко поправил очки на переносице, взглянул на мою вывернутую спину:
– Вечно ты вляпаешься в историю.
– Все уже в прошлом. Лучше расскажи, что про бромциан узнал?
Сашка быстро изложил самое важное о бромциане. Информация была интересной.
– Так, значит, не все так безнадежно. И даже можно уберечься, – задумался я.
– Знание – лучшее оружие.
– Ты иди к Оле, – напомнил я другу. – А то еще опоздаете из-за меня.
Дверь захлопнулась, я остался один. И все многочисленные события сегодняшнего дня разом отхлынули, оставив только одно. Среди затихающей пены воспоминаний всплыл размытый образ Жени в черном облегающем платье. Она была безумно красива и леденяще холодна.
Глухое раздражение овладевало мной, как вечерний туман заливным лугом. Почему Женя не воспользовалась знакомством с Калининым, если хотела мне помочь? Ведь могла бы что-нибудь придумать, а тому достаточно было одного звонка прокурору! Нет, все сделала сама, как тогда с противным горбоносым деканом.
Я злился на Женю. Но эта злость больше походила на обиду маленького ребенка на свою маму. Втайне я знал, что оправдаю и прощу. Нет, даже не так. Я сам буду просить прощения у нее за сегодняшнюю раздражительность и грубость.
Почему она такая? Ведь до встречи с Калининым она была обыкновенной скромной девушкой. Я же помню ее стеснительность и пунцовые щеки в школе, когда одноклассники бравировали похабными словечками. А сейчас она совсем другая. Почему? И какие ни подбирал я варианты ответов, все сходилось на влиянии Калинина. Это он со своим навязанным адюльтером сделал ее циничной, развратной и лживой. Я мысленно произнес эти три слова и ужаснулся. Светлый, нежный, прекрасный образ любимой девушки испачкало старое чудовище – мерзкий Папик Калинин.