Я захожу в прохладный безалкогольный бар. Мне бы выпить сейчас. Но лень. Лень протащить ноги даже десять метров. А я, пожалуй, и в самом деле подложу ему наркотики. А что? Выхвачу у Игоря деньги и улизну. А Марк справится. Может, лучше подсыпать чего в водку? Передозировочка. Открытый шлагбаум у ворот рая. Клятву Гиппократа я не давала - болела. Марку понравится. Он сам этого хочет. Я - Чип и Дейл, пришла на помощь. Каждый видит то, что ему показывают. Марк живет урывками. Я просто чуть увеличу между ними зазор. Пришел бы он, что ли. Скучно.
Я жду сгущения сумерек в номере. Когда-нибудь наступит ужин. Водка сделала свое черное дело. Я - плыву. В номер стучат. Я знаю - Лаура. Беспокоится, чтобы я не проспала. У меня нет часов. Но скоро будут. Скоро у меня будет все. Не надо крови, обойдемся соплями.
- Марка все еще нет? - она укладывает телеса в кресло.
- Лаура, у тебя есть дети? - я лениво потягиваюсь и слушаю звон в голове.
- Конечно, двое.
Правильно, было бы обидно, если бы у нее не было детей. У наседки они должны быть обязательно. Иначе, какой смысл?
- Марк появлялся? - она не церемонится.
Мне плевать на ее настойчивость. Но плевать не получается. А рыгать неудобно.
- Нет. Не было. Вещи на месте. Шляется, - мне не идет развязность. - А что?
- Завтра будем заявлять. Руководителю группы, мало ли что? В том заезде двое катались на водных мотоциклах. Один - умер, пока нашли, - ужас.
Я рада за Лауру. Ее жизнь делится на заезды. И на смены. А также на недели, на месяцы и годы. Она - в работе. На что же делится моя жизнь? Я злюсь. По улицам Дубаи рассыпаются мои деньги.
- А что там у нас с выборами? - нахально спрашиваю я.
- Ну, зачем ты-то напилась? Пойдем покушаем, - она нежно отрывает меня от кровати.
Она пахнет рекой. Тихой заводью. Я знаю.
- Лаура, спасибо, - шепчу я.
К вечеру Лаура переоделась в сиреневое. Тест на трезвость - сиреневенький. В мыслях могу. Языком не ворочаю. Готова.
Я ужинаю. Я ем, сплю и пью. Пью - это отдельно. Ночь быстро накрывает город. Мысли расползаются в никуда. Я слышу шорохи. И снова чувствую истому. Надо было сидеть дома. Кто знал. Ноги не донесут меня до портье. Я вдыхаю запах Марка от подушки. Степь. Да степь. Кругом. Песня и танец живота.
- Марк, это ты? - сказала или забыла? - Я полюблю тебя. Как ты хочешь. Или отравлю. Или подставлю. Все похоже. Все одинаково. Разница только в ценах на лекарства. Марк, возвращайся. Я буду богатой.
Я сплю или не сплю. Это его руки бережно вынимают из меня душу? Надо же - осталась. Сохранилась. Кто бы знал. Мне больно, Марк. Не надо так. Не посеешь - не пожнешь. И в песок не закопаешь. Останься, а? Что там я всегда рассказывала о пионере Николае? Я мокрая от слез и пота и от тебя. Почему так тихо, Марк? Только сверчок. Сверчок? В Эмиратах? Сверчок, который тикает у меня в ухе. Водочки тебе? Сей момент. Мечты сбываются. Локальный конфликт, затянувшийся между ногами, превращается в войну полов. Я пораженец. Головные части разбиты.
- Марк! - кричу я, - Марк! - и просыпаюсь.
Дверь номера закрыта, на тумбочке лежит аптекарская резинка. Со вчера лежит? Или только что положил? Утро…
На русском бесплатном пляже нашли одежду Марка. Мы с Лаурой поедем опознавать. Только сначала позавтракаем. Я умру, если не поем. Я не верю в Марка на бесплатном пляже. Лаура суетится и не понимает. Ей хуже, чем мне. Я четко знаю, чего хочу. Если это Марк - я хочу честно заработанных денег. А если не Марк, то - ничего. Ничего я не хочу. Автобус приходит в десять. Озабоченные полицейские в зеленых беретах не тратят на нас бензин. На их машине мы бы уже съездили и вернулись. Но я бы не поела. Так что хорошо. С нами едет переводчик. Она же - руководитель группы. Растрепанная женщина в ситцевом халате, доросшая до ветвей капитализма. Все равно в чем ходить, лишь бы удобно. Я в шортах имени Марка. Они зеленого цвета. Скоро я, наверное, приму ислам. Едем.
На маленьком огороженном участке песка лежат вещи Марка. Я сразу узнаю их. Смокинг, бабочка, белая рубашка, носки. Значит, это был только сон. Мне дорог он. "Сильва", кажется. Вот что делает с человеком радио.
- Все на месте? - спрашивает меня растрепанная женщина.
- Бумажник должен быть, наверное, - я пожимаю плечами.
- И часы, - тихо говорит Лаура.
- Марк не носил часов, - я говорю это и смотрю на нее внимательно. Не понимаю.
- Когда ты ушла, я подарила ему часы. Он был рад. Обещал сберечь как память.
Лаура вдруг отчаянно краснеет.
- Память о чем? - спрашиваю я. Потом догадываюсь. Потом понимаю. Мне очень смешно, но я предельно строга в своем возмущении: - Как ты могла? Как же ты могла?!
- Ему было так плохо. Он был такой одинокий. Он не хотел тебя расстраивать, - Лаура лепечет и краснеет.
Полицейским все равно. Они не просят переводить наши разборки. Растрепанная руководительница оживляется и оценивающе оглядывает Лауру. Ничего хорошего - толстая, пятидесяти восьми лет, конопатая, крашеная. И откуда берется зависть? Не знаю откуда, но вижу, как руководительница ревниво прикусывает губу. Молодец, Лаура. Ай да молодец!
- И тебе не стыдно? - спрашиваю я. - Муж, дети. Внуки есть?
Лаура кивает. Я вижу, что ей не стыдно. Смеюсь, целую ее в щеку. Шепчу: "Понравилось?" Она кивает и разражается слезами, причитает: "Что же теперь будет?"
А что будет? Ничего, как и было сказано.
Руководительница объясняется с полицейскими, поворачивается ко мне:
- У него была кредитная карточка?
- Я не знаю. Я правда не знаю. Я даже не знаю, как они выглядят. Вот.
- Темная ты девка, - презрительно цедит она.
Полицейский осматривает меня, как лошадь на базаре. Или арабы покупают только верблюдов? Нет, лошадей - обязательно. Я - арабский скакун. Кобылица. В наказание к прожитому меня сдадут в гарем. Наложницей или налогоплательщицей. Хотя если налогоплательщицей, то тогда в публичный дом.
- Он спрашивает, где ты была с того момента, как пропал Марк? - с трудом переводит тетка в халате.
Вот оно. Начинают выписываться негр, Игорь и водка. Все это, вместе взятое, тянет на пожизненное заключение в Эмиратах. Моя правда пугается, и я прячу ее как друга-партизана. Лаура топчется на песке и вызывает восхищение прохожих-арабов. Звезда. Которая падает, чтобы поспешить мне на помощь:
- Со мной была. Ни на минуту ее не отпустила. Так убивалась девчонка. Думала, и ее потеряю.
Она спасает меня не просто так. Ей же нужно потом поговорить, обсудить и покаяться. Ей все равно, что я могла утопить Марка. Как, кстати, эта мысль не пришла мне в голову? Но Лауре все равно. Она не вынесет недоговоренности. Ничего - я выпью. Послушаю. Поблагодарю.
- Трупа нет. Будут искать. Мы можем быть свободны, - руководительница облегченно вздыхает. Неприятности миновали. Сколько их, таких Марков, уже было. Раньше просили политического убежища. Теперь предпочитают хоть утопиться вдали от родины. В принципе - шило на мыло.
Лаура под белые руки втаскивает меня в номер. По дороге я успеваю перемигнуться с негром. Он должен меня помнить. Но его алиби для меня ни к черту. Я с ним. Марк с Лаурой. С Лаурой - плотной, дебелой, доброй бабой. С женщиной. Так лучше. Лаура приносит стратегический запас водки. А, все равно через два дня уезжать. Гуляем.
- А он девочку убил, знаешь? - Лаура шепчет и смотрит на дверь. Правильно, а вдруг?..
- Слышала. Байки, - я и правда слышала. Отголосками. Сплетнями. Не подробно. Мне не надо. - А как же ты с ним? У тебя вот дочка есть?
Лаура кивает.
- Вот. А он девочку убил.
- Пустой разговор. Прости меня, что ли. Он даже тебе не муж. - Лаура вздыхает.
Мне не интересно. Я терплю ее как алиби, потому что не знаю языка. И ничего не хочу объяснять. В комнате мягко урчит кондиционер. Хорошо. Желудок требует похмелья. Мозг просит пустоты. Постепенно я выполню желания своего организма. Мне жаль. Опять ничего не вышло. Марку в конечном итоге тоже все равно, кого любить. Но так или иначе задание партии выполнено. Я звоню Игорю Львовичу. Лаура с ужасом взирает на мой стремительно пустеющий кошелек.
- Игорь Львович, здравствуйте, Марк пропал. Наверное, утонул. Точные сведения получить невозможно. Вы рады?
Лаура думает, что я тронулась. А тронулась как раз не я. Нормально все, я киваю и улыбаюсь. Трубка упорно молчит.
- У тебя все в порядке? - Игорь, кажется, с трудом выговаривает слова.
- Да, спасибо. Наш договор остается в силе?
- Завтра прилетит Като. Встреть ее.
Слово "Като" воспринимается мною как очень мягкое и напоминает живот Лауры.
- Игорь Львович, вы поменяли ориентацию? В смысле, мечту? - Мне правда интересно. Из нас всех можно сделать чудную программу: "События недели: хроника, факты, комментарии". В роли хроника - я.
- Можешь не встречать, - отчеканивает он.
- Неужели у вас в Арабии партнеры? Ни за что не поверю. - Я хамею от зависти.
- Ты знаешь, Катя, - говорит он спокойно, - я понял, что все люди, неудачно пошутившие на эту тему, заканчивают так, как Марк. Понятно?
- Встречу. А деньги она привезет?
- Дома. - Игорь кладет трубку.
Мне грустно. Не дают насладиться даже трупом Марка. Ну почему я Не-та-Катя? Потому что, чтобы так любить, нужно быть богатой. А чтобы продавать - бедной. У меня психология революционерки. Я умнею. Со страшной силой.
- Давай займемся любовью, - я щипаю Лауру за ляжку. Она вскрикивает и пятится к двери. - Пошутила, наливай. - Мы пьем, пьем и еще пьем по одной.
Утром я встречаю Като в аэропорту. Она удивляет меня и таможенника отсутствием багажа. В гостинице она берет напрокат машину и едет в участок. Я следую за ней. Как привязанная. Мне сейчас нужно за кем-нибудь следовать. Като пахнет степью и арбузом. Чем-то средним между Андреем и Марком. Я уеду из Эмиратов и вернусь на работу. Мне будет лучше. Два укола в три приема. Не забудьте тапочки, полотенце и пищу. Мы едем к русскому пляжу. Я узнаю дорогу по светофорам и мостам. Я сижу сзади, и Като разглядывает меня в зеркало. Я молчу.
- Перепил и утонул? - спрашивает она.
- Не знаю. И не там же. Ему не нравились бесплатные пирожные. - Во всяком случае, он так говорил. Я не уверена, я уже ни в чем не уверена.
- Раньше не нравились, - утверждает Като, - ну, я думаю, ты обо всем наслышана. - Она поправляет пепельную челку, в которой сверкает седина. Ранняя, но навсегда.
- Я знаю о нем только то, что хочу знать. - Я резко выговариваю слова и пытаюсь ненавидеть Като. Надо же - примчалась. А был бы жив - убила бы, интересно? Меня бы в долю позвала? Дулечки. Ни за что.
- Ты говорила ему об этом? - Като мягко улыбается.
- Нет. Мы мало разговаривали.
Это правда. Река Уяк впадает в озеро Издык. А что еще?
- Напрасно, это надо было сказать. Ему надо было. И тебе - на всякий случай, - Като продолжает улыбаться. На машине как на коне.
- Зачем ты приехала? - спрашиваю я зло.
- Убедиться.
Мы сворачиваем на пляж. Подходим к месту, где нашли вещи. Наши соотечественники лежат на домашних подстилках и полотенцах из отелей. Жарко, но не им. Ко мне прибывает ощущение речки. Городского пляжа, усеянного голыми спешащими телами. Здесь тоже все спешат. Окунуться между бизнесом. Очень здорово. Като качает головой.
- Думаешь, нет? - спрашиваю я.
- Если только в знак протеста. Поехали, - говорит она.
Мы снова едем через город и снова к морю. К заливу.
- Куда? - спрашивает Като.
- "Чикаго" - отель. - Это, пожалуй, все, что я запомнила.
Лежаки опять повторяют изгибы тела. Като курит и щурится от солнца. Ветер подымает песок и забрасывает нам в глаза. Зачем?
- А знаешь, - тихо говорит Като, - он звонил.
- Тебя ведь не было?
- Не было, - соглашается она, - я была на совещании. - Като грустно улыбается.
Она красивая. Бледная. Напряженная. Сколько ее помню, она всегда напряженная. Из-за мужа и контрактов.
- На совещании вечером? - я понимающе киваю.
- Да, он разговаривал с Митей.
- Твоего мужа зовут Митя? Вот и познакомились.
Нет, мои мечты действительно сбываются.
- Мой муж - гомосексуалист, - отстраненно сообщает Като.
- Очень остроумно. - Я обижаюсь. Зачем нас, маленьких, дурить?
- Мне так не кажется. Но дело не в этом. Он сказал Марку. О продаже. О покупке. Все сказал. - Като не смотрит на меня. Ей стыдно за Митю. А что плохого он сделал? Ну, сказал. - Марк спросил: "Все знают?", Митя сказал, что все, - Като всматривается в зеленую даль залива. А надо всматриваться в лакеев на пляже. У Марка теперь дорога только туда.
- Подставил меня твой Митя. Я тогда еще не знала. - Мне становится грустно. Почетный неучастник лотереи. Но я ведь выиграла?
- А Марк сказал: "Передай девочкам, чтоб не ссорились" и еще сказал: "Справлюсь" - и засмеялся.
- Ты приехала, чтобы не ссориться? - Мне не жарко. Мне холодно. Мне нужно завернуться в одеяло из верблюжьей шерсти. Где моя преданная Лаура? Кто сейчас поухаживает за девочкой? Теперь я знаю, кто должен да здравствовать - гомосексуалисты всего мира. Мите - орден и разрешение на брак. И на удочерение. Если можно - меня. Спасайся, Марк, ты начал интересовать мужчин.
- У Марка красивая задница, - говорю я.
- Твердая, - кивает Като.
Мы понимаем друг друга и смеемся.
- Митя хотел как лучше. - Я трогаю Като легонько.
Она сбрасывает мою руку и виновато говорит:
- Извини, не люблю прикосновений. Всуе - не люблю. И еще… - Като медлит. - Тебе, Катя, некуда возвращаться.
- Андрей меня все-таки выгнал. - Мне смешно. Что за дурацкое настроение. То истома, то истерика.
- Не совсем так…
- Да что же ты мнешься. Скажи прямо - решила поменять гомосексуалиста на нормального мужика, тем более что я сама дала повод. Като, давай не стесняйся.
Я кричу, и аборигены смотрят на меня настороженно.
- Подожди. - Я поднимаюсь и бегу к бару, оставляя за собой пожар из песка. - Водка, - говорю я громко и отчетливо. Так всегда хочется говорить с иностранцами.
- Ван? Ту? - показывает на пальцах. Это по-нашему. Это - я понимаю.
- Ту. В один стакан, - киваю я.
- Россия? - спрашивает бармен.
Я киваю. Он дает мне в руки стакан и устанавливает палец на середине. Я передвигаю его выше. Палец опускается. Мы с барменом играем в морскую игру. Я побеждаю.
- О'кей. - Он наливает чуть больше полстакана. Я радуюсь достигнутому согласию между народами. Не ухожу, нервирую его недосказанностью. Он догадлив.
- Ванс мо? - достает еще стакан и повторяет процедуру.
Я осторожно протягиваю сотню, и он медленно отсчитывает сдачу. Я гордо шествую к Като. Позади меня бежит бой, помоложе Лауриного, но все равно бой, с подносом. Все-таки деньги - универсальный язык. Я радуюсь своей вновь и вновь открывающейся беспринципности.
- Для храбрости. - Я протягиваю Като водку. Она берет ее и смотрит на меня эдак участливо. Жалобно. Пожалел волк кобылу…
- Пей и ты, - говорит она.
Я бы посмеялась. Куда уж тут пить. Особенно в самой безалкогольной стране мира.
- Давай за новую семью, образовавшуюся из обломков, - провозглашаю я.
- Да, Андрей собирается жениться. - Она не делает паузы. Я бы сделала обязательно. В этом заключается отличие слона от Моськи. - На Юшковой.
- Опаньки! Пересменка, товарищи. Любовь, похожая на сон.
Если Игорь Львович порядочный человек, мне не придется возвращаться в общежитие. Может, мне, вообще, не возвращаться? Я смотрю на Като. Просто потому, что больше не на кого…
…Самолет снова набирает высоту. Время в полете - шесть часов двадцать минут. Двадцать минут на встречный ветер. Я сижу рядом с Лаурой и хочу закрыть глаза. Мне страшно. Но не до смерти. Бабы-Манина любимая присказка: "Що буде, то й буде, а ты, Марку, грай". Играй, Марк, чего уж там. Лаура сосредоточенно смотрит в окно. Ей приятно, когда мир под ногами. Като украдкой достает пластмассовую бутылку с темной жидкостью. И пьет. Запах спиртяги - мой родной. Известный. Профессиональный. Като пьет не кока-колу, а пошло напивается. Последовать, что ли, ее примеру? Только группа встречающих будет не вполне довольна.
Шесть часов - это не время. Это расстояние, которое отделяет меня от Марка. Предлагаю занести этот пример в учебник по физике для медучилищ. Гарантирую полную усвояемость теории относительности.
Не время. На таможне Лаура со слезами бросается мне на шею. С любимыми не расставайтесь. Я, так и быть, проношу ее лишних сорок килограммов. Другие сорок несет покорная Като. Кто, интересно, будет тащить ее сумки до Томска? Все кончается. Я понуро возвращаюсь на родину.
Андрей смотрит на меня терпеливо и подозрительно. Волосы у него на голове заколосились и послушно ложатся под ветром. Под ветром, на который лично я потратила двадцать минут. Юшкова презрительно поджала губы. Ах да. Я - Иуда. И поделом. Игорь Львович подходит к Като и хмурится. Она вяло и блаженно улыбается. Для полного счастья не хватает гомосексуалиста Мити. Чего это я так разошлась?
- Не сердись, - говорит Андрей и чмокает меня в щеку.
Я вспоминаю о наворованных банных средствах и хочу его обнять.
- Андрей, - испуганно говорит Юшкова.
Я резко отстраняюсь и машу ей рукой:
- Привет, Юшкова.
- Здравствуй, - цедит она.
Пауза. Точка. Тире. Я научилась жить урывками. Юшкова поправляет волосы и начинает нервно теребить поясок.
- Говори, - милостиво разрешаю я.
- Ты можешь пока пожить в моей квартире. Захочешь - купишь.
Ура, сделка остается в силе. Я ищу глазами Игоря. Простите, я не вовремя. Он склонился над Като и что-то поучительно врет. Но сейчас он моя палочка, без которой я - никто.
- Да, - Андрей старается быть невозмутимым.
- Что - да? - я надеюсь еще. Мне лучше бы остаться с ним. Мне бы хоть с кем-нибудь.
Мне неуютно с самой собой.
- Все - да, - Андрей смотрит вокруг. Это пределы его "да". - Он заплатит тебе.
- Молодец ты все-таки, деваха - не промах, - подтверждает Юшкова, которую я лично всегда жалела. Ну, пусть не совсем всегда.
- Я согласна.
Я теперь на все согласна. Никто не сможет полюбить меня сильнее меня же самой. Нужно привыкать. Или брать пример с Като? Она уезжает с Игорем. Юшкова нервно звенит одним ключом от машины. Как ей это удается?
- Едем? - спрашивает меня Андрей и берет под руку.
Мне нравится квартира, Клара и Гастрит. А я им - нет. Ничего не поделаешь. Я остаюсь на хозяйстве. Я остаюсь одна. Я смотрю в окно. Шер то уныло лежит у подъезда, то носится во главе дворовых собак. Он - Тарзан псовой породы. А я - Маугли, что, в сущности, одно и то же. Ничего, я научу его выть по-волчьи, а он меня лазить по деревьям. Юшкова предупредила, что Шер ждет Марка, а любит ее. Не страшно. Кто-то должен быть ломбардом.