- А вы не можете просто позвонить этому человеку и спросить адрес? - удивленно сдвинув брови, спросила девушка и покосилась на экран компьютера. Клодин сразу поняла, что возможность получить искомое у ее собеседницы есть, было бы желание - поэтому решила воззвать к женской солидарности.
Романтическую историю про возлюбленного, с которым поссорилась из-за глупого приступа ревности (с его стороны, разумеется!), она придумала на ходу, наделив героя некоторыми чертами Макса; вполголоса, чуть подпустив слезу, поведала, что в результате ссоры он уехал в Париж. И - финальный аккорд! - объяснила, что хочет сделать ему сюрприз своим неожиданным появлением; загвоздка в малом - в адресе!
Еще продолжая слушать, девушка защелкала клавишами и, стоило Клодин замолкнуть, сказала:
- Давайте номер!
Режиссер превзошел все самые худшие опасения Клодин.
Это был невысокий, плотный и весьма экспансивный итальянец с прилизанными волосами, который мнил себя, во-первых, неотразимым мужчиной, а во-вторых - гением. И то, и другое - без всякого основания!
Он давал членам съемочной группы противоречивые указания, а потом заявлял, что ничего подобного не говорил; по любому поводу срывался на крик, размахивал руками, всех подгонял, плоско шутил, при этом и по-французски, и по-английски говорил с таким густым итальянским акцентом, что его едва можно было понять.
На съемочной площадке царила нервозная обстановка, даже обычное наплевательское добродушие Боба дало трещину - понемногу и он начал огрызаться.
Клодин - загримированная, причесанная и одетая в светлое шелковое платье, в котором ей предстояло сниматься - сидела в трейлере и рассеянно наблюдала в окно бестолковую суету на площадке.
Наконец режиссер махнул рукой в ее сторону - один из помощников тут же устремился к трейлеру. Ага, значит, и до нее очередь дошла…
Клодин вздохнула с отвращением - за прошедшие дни ей уже пришлось выслушать, что у нее слишком длинные руки, что она недостаточно грациозно движется, недостаточно загадочно улыбается, изгибается не в ту сторону… интересно, какие претензии возникнут на этот раз?
Ареной съемки на сегодня была небольшая площадка, облицованная серым мрамором и заканчивающаяся мраморной же балюстрадой; за ней, вдалеке, виднелась Эйфелева башня.
Площадку отгородили от публики желтой лентой на стойках, будто место преступления в детективе, помыли с шампунем и расставили на балюстраде вазоны с розовыми вьюнками - на этом декорация была готова.
В кафе на террасе справа от площадки, откуда хорошо просматривалось все "таинство съемки", не осталось ни одного свободного столика, прочие зеваки толпились за огораживающей лентой. При появлении Клодин толпа, оживилась, кто-то даже захлопал в ладоши. Она встала в указанную точку; парикмахер подскочил с расческой, поправляя какой-то выбившийся волосок - и отступил в сторону.
- Прогнись назад, - громогласно потребовал режиссер. - Сильнее, кисуля, сильнее, так, будто тебя шмель в попку укусил… - Клодин покорно выполнила требуемое - насчет "кисули" можно будет и после съемки отношения выяснить. - Руки вверх… и беззаботную улыбку! Не скалься - а беззаботную! А теперь медленно кружись!
Она переступила, поворачиваясь на месте.
- Нет, не туда, в другую сторону!
Чуть не потеряв равновесие, Клодин повернулась в другую сторону.
- Кружись, кружись…
Один поворот, другой… Она и не предполагала, что так трудно крутиться на одном месте, запрокинувшись назад - голова закружилась почти сразу.
- Беззаботнее, беззаботнее улыбайся!
Еще оборот… Клодин остановилась и выпрямилась, переводя дыхание.
- Ну чего там?! - недовольно рявкнул режиссер.
- Ничего, голова закружилась.
- Какие мы нежные… - скорчил он глумливую морду, но тут ему пришла в голову новая идея: - Ладно, - махнул он рукой, - эй, вы там, принесите пока вентилятор, поставьте сбоку, чтобы у нее подол как следует развевался.
Подошла визажистка, промокнула выступивший у Клодин на лбу пот и принялась поправлять грим.
Вентилятор принесли через минуту, включили - подол стало отдувать в сторону.
- Ну что - готова? - спросил режиссер.
- Да.
- Тогда руки вверх - и кружись!
Клодин заняла исходную позицию, сделала пару оборотов.
- Быстрее, быстрее кружись! Вентилятор поближе поднесите, чтобы снизу дул! Еще ближе!
По ногам внезапно прокатилась волна холодного воздуха, подол взметнулся вверх, чуть ли не в лицо. Она взмахнула руками, пытаясь сбить его вниз, поскользнулась - и в следующий миг, потеряв равновесие, рухнула на площадку.
Секунда… другая - Клодин лежала зажмурившись; голова все еще кружилась и все тело гудело.
- Мадемуазель Клаудина! - раздался испуганный женский голос, кто-то робко дотронулся до ее плеча.
Ока открыла глаза, попыталась сесть.
Первое, на что упал ее взгляд - это на двух мужчин, сидевших за столиком кафе на террасе. Оба, вытянув шеи и чуть ли не перегнувшись через ограду, глупо улыбаясь, уставились на нее.
Что тут смешного, в самом деле?! Человек упал - ну что тут такого веселого? Что юбка задралась и трусики видны? А то раньше они никогда ничего подобного не видели, гады!
Клодин быстро сердито потянулась оправить юбку, зашипела от боли, задев ободранное колено, и окончательно разозлилась. В упор глядя на непрошеных зрителей, она показала им средний палец: а это видели?! Оба вздрогнули, словно опомнившись, и мгновенно отвернулись.
- Давай, давай! - раздался сбоку хохот Боба. - Ну, выдай еще что-нибудь в этом же роде!
Клодин резко повернула голову - он снимал! Чуть ли не приплясывал от восторга - и снимал ее в таком вот расхристанном виде, маленьким аппаратиком, который он вечно таскал с собой и щелкал им все, что казалось ему интересным или забавным.
Значит, и она для него теперь попала в раздел "забавных случаев"?
- Эй, Блонди-киска, не рассиживайся - тут тебе не пляж! - заорал во весь голос режиссер и, хохотнув, обвел гордым взглядом площадку: все слышали, как он удачно пошутил?
В толпе кто-то глумливо свистнул. Этот свист взбесил Клодин окончательно, она вскочила и сделала несколько шагов к итальянцу.
- Кто это тут, интересно, Блонди-киска?! - прорычала она, глядя на него сверху вниз с высоты своих шести с лишним футов, включая каблуки. - Это я, что ли?! Я тебя спрашиваю!
Режиссер тупо смотрел на нее, не решаясь подтвердить то, что и так было совершенно очевидно.
Клодин подмывало дать ему хорошего пинка, но увы - давать волю кровожадным инстинктам было нельзя. Поэтому она ограничилась тем, что негромко, но зло и четко бросила ему:
- Маскальцоне! - развернулась и пошла к трейлеру.
Проходя мимо Боба, прошипела:
- Что, смешно было, да?!
- Ну чего… дернулся он было за ней.
- Отстань!
При всеобщем молчании Клодин поднялась по лесенке, с лязгом хлопнула дверью и села перед зеркалом в небрежной позе. Она не сомневалась, что режиссер вот-вот явится выяснять отношения - разве может подобный супермачо спустить, когда его в лицо называют козлом?!
Что ж - его здесь ждал достойный прием: "домашняя заготовка", именуемая "блондинка в истерике".
Из телефонного разговора:
- Проблема завтра же будет устранена. Пусть это вас не беспокоит.
- Именно это я и хотел услышать.
Глава третья
Из дневника Клодин Бейкер: "…В Париже соскучиться просто невозможно!"…
Утро субботы Клодин провела в приподнятом настроении - она готовилась к визиту к Максу.
Явиться к нему она собиралась днем, часа где-то в три, по прошлому опыту зная, что в это время ее бывший бойфренд обычно сидит за компьютером и ваяет свою "нетленку". В том, что он живет один, Клодин была уверена: за последний месяц ока дважды звонила ему, в разное время - и трубку брал он сам, разговаривал вполне свободно (едва ли это было возможно, если бы рядом находилась какая-то женщина) - да и на автоответчике было лишь его имя.
Она с волнением предвкушала эту встречу, заранее обдумала одежду, макияж и аксессуары - все, что мужчины вроде бы не замечают, но тем не менее реагируют на это на каком-то подсознательном уровне.
Единственным темным пятнышком на безоблачном небосклоне Клодин было неприятное чувство сосущей пустоты внутри, бывшее последние годы ее нередким спутником. Проще говоря, ей жутко хотелось есть.
Профессия фотомодели предполагает соблюдение диеты - камера "замечает" даже два-три ненароком прибавленных фунта. Поэтому большинство любимых блюд Клодин было для нее под запретом. Порой она просыпалась среди ночи с полным ртом слюны - ей снились бифштексы с поджаристой корочкой, чипсы, пицца, шкворчащий на сковородке бекон и сыр - большие толстые ломти. И торт - огромный, со взбитыми сливками и горьким шоколадом - именно такой она собиралась заказать на свое тридцатилетие, заранее решив именно в этот день положить конец своей карьере фотомодели.
Но пока до тридцатилетия Клодин было еще далеко - а потому диету приходилось соблюдать.
И вот, по приезду в Париж, ее постигло дьявольское искушение. Предстало оно в образе холодильника с продуктами, купленными для нее Бобом "на первый случай": низкокалорийный хлебец, пара помидоров и обезжиренный йогурт соседствовали там с двумя баночками foie gras, упаковкой тонко нарезанной копченой семги и коробочкой камамбера.
Какого черта зараза Боб, прекрасно зная, как ока мучается с диетой, купил все эти чрезвычайно вкусные, но жутко калорийные продукты, ока не знала - возможно, решил таким образом пошутить. Но не выбрасывать же их теперь было?! Поэтому невольно получилось, что с самого приезда Клодин напропалую лакомилась - единственная уступка диете состояла в том, что хлеб при этом ела отрубяной.
Но сегодня она твердо решила перестать валять дурака и снова сесть на диету. На жесткую диету - с учетом всего, что она съела за последние дни. А кроме того - достать, наконец, из чемодана дисковый тренажер и воспользоваться им по прямому назначению.
Жесткая диета подразумевала на завтрак обезжиренный йогурт и чашечку кофе - больше ничего. Так что после завтрака Клодин отнюдь не чувствовала себя сытой и, накладывая Дино его консервы, с трудом удерживалась от искушения препроводить очередную ложку не в кошачью миску, а себе в рот - уж очень они соблазнительно пахли мясом.
Отвлечься от мерзкого ощущения пустоты в желудке никак не удавалось - не помог ни телевизор, ни даже купленный в Лувре пару дней назад толстый путеводитель по Парижу.
Наконец, зацепившись за спасительную мысль: а что если во время разговора с Максом у нее от голода громко и неприлично забурчит в животе?! - она решила пойти на сделку с собственной совестью: сделать омлет из одного яйца и съесть его с ломтиком ржаного хлеба - а за это вечером лишние двадцать минут позаниматься на тренажере.
Звонок в дверь застал Клодин, когда она, воровато поглядывая на последнее, что осталось из "искусительных" продуктов - баночку foie gras - пыталась достать из решетки надтреснутое яйцо. От звонка рука удачно дрогнула, яйцо вынулось и, положив его на блюдце, чтобы не скатилось и не грохнулось на пол, она побежала открывать.
На площадке стоял Боб и ухмылялся во все тридцать два зуба.
- Ну чего тебе? - впустив его, хмуро сказала Клодин. Она все еще сердилась на него за вчерашнее "Давай, давай!".
- Да брось ты! - отмахнулся он. - Я фотографии принес. Пошли посмотрим! - и, не дожидаясь приглашения, свернул на кухню.
Долго сердиться на Боба у Клодин никогда не получалось. То есть получалось, когда его не было рядом. Но он появлялся - добродушный, долговязый, с вечно растрепанными светлыми волосами - и через минуту возникало ощущение, что все в жизни чепуха, к которой не стоит серьезно относиться и уж тем более тратить на нее нервы.
Вместо омлета она сделала яичницу, и они вдвоем прикончили ее, запивая кофе. Боб объяснял, что еще Клодин, по его мнению, должна посмотреть в Париже - он знал здесь каждый уголок и, как он выражался, "каждую собаку" и чувствовал себя французом не в меньшей степени, чем американцем.
Они похихикали, вспоминая режиссера - после скандала, который Клодин вчера закатила ему в трейлере, он вел себя куда тише и приличнее, к ней же обращался исключительно на "вы", подчеркнуто вежливо выговаривая "мадемуазель Клаудина".
Как режиссер он, хоть и создавал на площадке много ненужного шума и суеты, на поверку оказался не так уж плох - фотографии получились весьма привлекательные. На первый взгляд нелепое "Кружись, кружись!", например, обернулось целой серией снимков, где Клодин в развевающемся платье, казалось, порхала, легкая как пушинка - Бобу удалось поймать это ощущение движения, почти полета.
- Да, и вот тебе еще, - сказал он под конец, достав из кармана очередную пачку снимков. По выражению его лица Клодин сразу поняла, что это.
Так и есть - на первой же фотографии она увидела саму себя, сидящую на земле с задранной юбкой и с глупой мордой. И те самые двое мужиков тоже в кадр попали - хорошо было видно, как они на заднем плане на нее вылупились… рты пораскрывали, ухмыляются.
А вот она показывает им средний палец…
На секунду ей стало смешно, но потом обида вскипела с новой силой.
- Какого черта ты мне это притащил?!
Боб недоуменно взглянул на нее и глупо хохотнул:
- Прикольно!
- Я тебе покажу - "прикольно"! - вскочив, Клодин со всего размаха огрела его пачкой по затылку. - Я тебе покажу! - швырнула издевательские фотографии туда, где им было самое место - в помойное ведро. - Прикольно ему, видите ли!
- Еще напечатаю! - ухмыльнулся он, выставив локоть, чтобы обезопасить затылок.
- Иди к черту, гад! - Клодин стукнула его кулаком по плечу. - Иди, иди!
- Да перестань ты, - со смехом отмахнулся Боб и встал, - я и так уже ухожу! Яичницу я съел, кофе выпил - зачем ты мне еще нужна?!
- Ах, так?! - она все-таки сумела прорваться через его оборону и хлопнуть ладонью по белобрысому затылку.
Закрыв за ним дверь, Клодин взглянула на часы. Было уже почти два; времени для того, чтобы навести на себя последний блеск, оставалось в обрез.
Прошла в комнату, достала из шкафа черно-белый костюм в клетку - любую другую женщину он бы полнил, на ней же смотрелся превосходно. Приложила к себе - да, это как раз то что надо…
И тут в дверь позвонили.
"Наверняка опять Боб! - подумала Клодин. - Больше некому!"
Она подошла к двери, взглянула в глазок так и есть, Боб, чуть ли не носом уткнувшись туда, корчил рожи. Шут гороховый!
- Ты что - забыл что-то? - спросила она, впуская его.
Он молча взглянул на нее странным невидящим взглядом - ей показалось, что глаза его полны слез - шагнул в квартиру и внезапно рухнул, упал к ногам Клодин лицом вниз.
Несколько секунд она оторопело смотрела на него, пока не поняла, что нелепая штука, словно прилипшая к его спине - это рукоятка ножа, а темное пятно вокруг - кровь…
На лестнице послышались гулкие торопливые шаги.
Повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, Клодин мгновенно захлопнула дверь, заперла ее на оба замка и приникла к глазку.
Не прошло и секунды, как на площадку выскочил человек в кожаной куртке - молодой, черноволосый и курчавый. За ним второй, похожий на первого, как родной брат. Они нетерпеливо устремились к ее двери. Несмотря на то, что Клодин видела тянущуюся к звонку руку, резкий звук заставил ее вздрогнуть. Еще один… еще…
Потом в дверь ударили чем-то тяжелым - ногой?!
За дверь Клодин была пока спокойна: металлическая, с двумя массивными замками - едва ли такую можно было вышибить пинком. Очевидно, это же поняли и мужчины на площадке. Они отошли к перилам и обменялись несколькими словами, потом оба взглянули вниз.
"Еще кого-то ждут", - догадалась Клодин.
Ей было даже не очень страшно - как-то непонятно, словно не по-настоящему; казалось, она спит и видит сон или попала в какой-то спектакль, который вот-вот закончится и все снова станет нормально, как было раньше, всего несколько минут назад.
Осторожно, стараясь двигаться как можно бесшумнее, она накинула цепочку, отошла от двери и склонилась над Бобом, который как упал, так с тех пор и не шевелился.
Показалось - или кровавое пятно вокруг ножа стало больше?
Пытаться вынуть нож и вообще трогать его было ни в коем случае нельзя - это Клодин знала точно. Она зажмурилась, сказала самой себе: "Спокойно! Ничего страшного! Это Боб, ему надо помочь!" Вытерла вспотевшие ладони, аккуратно повернула ему голову и взглянула в лицо - неподвижное, со странно поблескивающими из-под полузакрытых век глазами… Раньше она никогда не видела вблизи мертвецов, но почему-то ей сразу стало ясно, что лежащий перед ней человек мертв…
О Господи! Она вскочила и бросилась к телефону. Полиция, нужно скорее позвонить в полицию! И в "Скорую помощь"!
Чуть не набрала по инерции "911", лишь в последний момент вспомнила, что она не дома, и судорожно начала перелистывать путеводитель, ища телефон экстренной связи с полицией.
Ага, вот… с облегчением набрала номер.
Отозвался женский голос, одновременно со стороны прихожей послышался негромкий скрежет - похоже, там пытались открыть замок.
- Скорее, пожалуйста, скорее! Приезжайте! Они сейчас войдут! - выпалила Клодин; заставила себя успокоиться и говорить внятно. - У меня здесь раненый… убитый человек.
- Сообщите, пожалуйста, ваш ад… - В трубке вдруг щелкнуло, и голос умолк на полуслове.
- Алло… адрес… алло?! - по инерции переспросила Клодин и, опомнившись, отбросила бесполезную трубку. "Линия перерезана…" - прозвучало в голове - отчетливо, словно это сказал кто-то стоявший с ней рядом.
Помощи ждать было больше неоткуда…
Насчет двери Клодин иллюзий не питала: пинком ее, конечно, не вышибешь, но отмычкой открыть можно, было бы умение. А у этих типов, судя по всему, таковое имелось.
Сейчас не важно, кто они - важно, что нужно спасаться; если они убили Боба, то следующей может стать она.
Спасаться - но как? Через дверь - нереально, остается…
Клодин распахнула окно. Под ним проходил карниз - не Широкий, но вполне достаточный, чтобы пройти по нему, вплотную прижавшись к стене.
Высунулась, насколько смогла. Да, если двигаться влево, к соседнему дому - он ниже на один этаж, и с карниза вполне можно вскарабкаться на крышу.
Скрежет, казалось, стал громче, он действовал на нервы, как если бы над ухом работала бормашина.