Доставили заказанный ужин, Маша расплатилась, отказалась от дополнительных услуг - сама накроет. С удовольствием!
Что еще? Да! Чуть не забыла! Надо позвонить соседу Саше.
Осмотрев сервированный стол, Мария Владимировна зажгла свечи, достала из холодильника шампанское...
Раздался звонок в дверь. Муж пришел домой.
Придерживаясь условностей, позвонил, а не стал ковыряться ключом в новом замке.
Войдя, Юрик приложился к ее щечке и не удержался:
- Мария, ты что, до сих пор не разобрала веши? У тебя было много времени.
- Здравствуй, Юра, - точно не расслышав его слов, сказала Маша.
Юра принес небольшой букет и бутылку шампанского.
- Ну что, ужин готов? - спросил он, сделав вид, будто не заметил, что его вопрос проигнорировали.
- Да, проходи.
- Почему на кухне? - недовольно спросил муж.
Юрик не признавал кухонных посиделок - это ведь так по-народному, по-простецки, предпочитал накрытый в гостиной стол, в торжественные моменты и в выходные.
- Мне здесь удобней, - ответила Мария Владимировна, свободная в своем волеизъявлении гражданка.
И на этот раз Юра сделал вид, что не заметил Машкиной нарочитой независимости.
- Хороший стол! - похвалил муж. - Вот что значит жена дома!
Маша молча села на свое место, предоставив Юре открывать шампанское.
Хлопнула пробка, он разлил пенящуюся жидкость по бокалам, поднял торжественным жестом свой:
- С приездом, дорогая!
Маша усмехнулась про себя: "Позвольте-с! А как же горячие поцелуи, обнимания-прижимания после столь долгой разлуки?"
- Спасибо, - сдержанно поблагодарила.
Они чокнулись, отпили по глотку, и Юрик
приступил к праздничной трапезе.
- Ты похорошела! Загорела как! - пережевывая салат, заметил муж. - И помолодела! Ты что-то там делала с лицом?
- В каком смысле?
- Пластику? Или что-то еше?
- Нет, - рассмеялась Машка.
- Но выглядишь превосходно! - Он поднял бокал, предлагая выпить за Машкин превосходный вид.
Мария Владимировна поддержала. Чего ж не поддержать хороший тост?
Все так же тщательно пережевывая пишу, Юрик вел светскую беседу:
- Как там твои американские студенты?
- Получают американское образование. Хорошие такие студенты.
Намазывая бутербродец красной икоркой, которую любил и которую Мария Владимировна заказала специально для прощальной гастроли мужа, Юрик рассуждал устало-печально:
- А у нас все по-старому...
И принялся рассказывать о трудностях чиновничьего труда, тупости просителей-посетителей, подковерных интригах, поощрении его начальством, об ожидаемом повышении.
Маша не слушая ела, наслаждаясь закусками.
- Иван Григорьевич намекнул, но говорят, что моя кандидатура рассматривается первой.
- Поздравляю, - равнодушно отозвалась Маша. - Горячее?
- Да, можно, - разрешил Юра и налил в бокалы еще шампанского.
Отведав горячее, Юрий Всеволодович предложил тост:
- За тебя! Сразу стало уютно, и прекрасный ужин! - повторился он. - Вот что значит жена дома!
Машка согласилась, чокнувшись: жена в доме - это хорошо. Отрезала ломтик прекрасной нежной говядины и поинтересовалась:
- А что, девушки тебя не кормили? - и отправила отрезанный кусочек в рот. - В частности, та, которую я обнаружила в квартире по приезде?
Он поморщился очень недовольно, потянулся за бокалом, выпил до дна.
- Давай обойдемся без пошлых скандалов, Мария!
- Да, господи упаси! Какие скандалы, Юра! - уверила со всем воодушевлением Машка.
- Вот и замечательно. Ты умная женщина и все понимаешь.
- Что, например? - уточнила степень своей понятливости Мария Владимировна.
- А чего ты ожидала? Я нормальный мужчина, со своими потребностями. Ты же не думала, что я могу обходиться без женщины полгода?
Удивительно, да?
Уезжая, она как раз и думала, что он вполне сможет обойтись без секса полгода - при ее постоянном присутствии рядом он же месяцами прекрасно обходился без него.
"Или уже тогда не обходился? - равнодушно подумала Машка. - Слово-то какое емкое "обходиться", это когда кого-то или что-то обходят стороной".
И поразилась своим отстраненным мыслям, ползущим, как через вату.
Тягучую сахарную вату, которую накручивает на деревянную палочку уличный продавец-иллюзионист, добывая огромный воздушный ваниль-но пахнущий ком из неказистого алюминиевого котелка с моторчиком.
Что так на нее повлияло? Стресс, перелет тяжелый, пояса, что ли, часовые догнали или хлопоты по торжественному проведению праздника своей новой свободной жизни?
- Что ты так смотришь? - раздраженно спросил Юрик. - В этом нет ничего удивительного - тебе всегда было некогда, ты постоянно работала, и по ночам тоже, и мало интересовалась моими потребностями.
- Потребности, особенно твои, - это дело важное, - согласилась Машка.
Юрик посмотрел на нее внимательно, заподозрив нотки сарказма в этом утверждении.
- Да. Это важно, и то, что ты этого не понимала...
Юрик углубился в пространные объяснения на тему Машкиной несостоятельности как женщины, с намеком на ее фригидность и недальновидность, а она, откинувшись на спинку стула, потягивала шампанское и, не слушая нравоучительной проповеди, разглядывала его.
Не как мужа или родственника, которого знаешь давно, видишь каждый день, не замечая изменений во внешности, да и не видя внешности, как таковой.
Что ее замечать-то?
Привычное, близкое.
Сейчас в первый раз она рассматривала его как постороннего, как незнакомца, когда не знаешь, что это за человек и чего от него ожидать, поэтому и вглядываешься внимательно в детали, анализируешь каждое выражение лица, жест, произносимое слово.
Надменно-брезгливая, снобистская физиономия - приподнятая левая бровь, сжатые тонкие губы, заостренный кончик носа - мышцы, морщины, складки кожи годами удерживали эту маску, прочно зацементировав.
У Юры всегда было такое выражение лица, и если в молодости еще можно было что-то исправить, пока маска не устоялась, затвердев - улыбкой, переменой характера, - то теперь все! Словно из-под тяжелого железного пресса выскочила пластмассовая горячая отштампованная заготовка определенной конфигурации - на века!
Маше привез такую в подарок один коллега из Испании. Эти маски делали по старинной технологии, которую держали в секрете и передавали по наследству - от отца к сыну. Кожу выделывали особым способом до тонкости необычайной, столь же таинственным способом ее разогревали до определенной температуры и натягивали на заранее выструганную из дерева заготовку в виде человеческого лица, давали остыть, а когда маска затвердевала, сверху раскрашивали, предавая окончательный художественный смысл.
Маска Марии Владимировне не понравилась, у нее было жуткое страдальчески-устрашающее выражение, но сделана она была потрясающе! Маша повесила ее на стену в своем кабинете, но через пару дней сняла и затолкала в шкаф, - смотреть на нее было неприятно, мурашки бежали по спине от выражения кожаного лица.
Юра все говорил, надменно-назидательно, а она в первый раз рассматривала человека, именуемого ее мужем, - как говорит, как двигаются его губы, брови, тщательно скрываемую лысинку, пузцо, старательно втягиваемое при ходьбе и умело прикрытое дорогой одеждой, как и раздобревший "тыл".
Сытый, холеный, оплывающий телом, малоприятный надменный мужик.
Боже мой! Как он мог быть ее мужем?!
Пять лет! Не полгода, не год и даже не два - пять!! Это какой идиоткой надо быть, чтобы так долго терпеть рядом чужого неприятного человека и ничего не видеть, не замечать?!
Она приняла решение в Америке, что разведется, как только приедет, но намеревалась сделать все спокойно, не торопясь, объяснив ему свою позицию и то, что не хочет и не может больше с ним жить, - путем мирных переговоров. Но - спасибо утренней барышне! - приехав, поняла, что на фиг! Резать к чертовой матери!
"Он всегда был такой. Никто не виноват. Это ты больная, раз жила с ним, выслушивала весь бред, что он несет, и ничего не замечала!"
Может, не сработала иммунозащитная система?
"С иммунозащитной у меня, видно, было плохо целых пять лет! Пять лет каторжных работ давали при царях! О-хо-хо!"
Все это лирика. И незачем винить себя, - что было, то было! А что будет завтра, зависит теперь только от нее! Мария Владимировна Ковальская собиралась свое завтра сделать свободным и счастливым!
- Все! Хватит! - перебила она его обвинительную речь. - Торжественный ужин при свечах объявляю закрытым. Тебе пора, Юра. Мне надо выспаться.
- Что значит: пора? - подивился остановленный в красноречии муж.
- Тебе пора домой, к маме, по месту своей прописки. Вещи твои я собрала, как ты заметил, они стоят в прихожей. Я собрала все, надобности приезжать за чем-либо еще у тебя не будет.
- Мария, ты что, с ума сошла? - выпучил глаза Юрик.
- Да, сошла, пять лет назад, когда позволила вам с мамашей влезть в мою жизнь. Давай, Юрик, прощаться!
- Маша, что за бред?! Ты что там, в Америке, поднабралась феминистской ереси?
Так и сказал: "феминистской ереси", любил Юрик витиевато и вычурно выражаться, все его тянуло в пафос: "ересь", "сподвижничество", "спесь".
- Не глупи, Мария, - лениво изрек он сквозь усталый снобизм и неторопливо отпил шампанского из бокала.
Да уж! Такая вот тяжелая необходимость объяснять, воспитывать нерадивую прислугу! И что характерно - сколько этой бестолочи ни говори, как надо делать, ведь все равно что-то не так сделает!
Но ничего не попишешь! Обязанность такая - кто, как не барин?
Тяжело-о!
Машка усмехнулась, посмотрев на него, - нелегко Юрику придется!
- Юра, на выход! Я очень устала.
- Я никуда не пойду из своего дома! Если тебе необходимо изобразить возмущенную жену, можешь спать на диване в гостиной!
"Твой дом - тюрьма!" - вспомнила она па-пановское.
- А почему не на коврике в прихожей? - подивилась Машка. - Это не твой дом, Юр, твой у мамы.
- Маша! - осознав, что она всерьез собралась его выставить, прибег к разъяснениям Юрий. - Тебя не было полгода, и то, что ты застала здесь девушку, неудивительно, я все это только что объяснял. Ты сама виновата, надо было предупредить о приезде! Я понимаю, как тебе это неприятно, к тому же ты устала после длительного перелета и не совсем адекватна. Обещаю, что больше таких инцидентов никогда не произойдет и я ничем не оскорблю твоей нравственности и чувств жены!
- Со своей нравственностью и чувствами, обещаю тебе, я как-нибудь разберусь сама. А тебе пора.
В самый подходящий момент раздался дверной звонок.
- Кто это? - резко спросил Юрик, не удовлетворенный прерыванием своей речи.
- Это Саша, сосед, я попросила его зайти, помочь тебе перенести в машину вещи.
- Ты втянула в семейный конфликт постороннего человека?! - возроптала чиновничья душа.
- Ну какой же он посторонний? - подивилась Машка, вставая. - Он сосед, а соседи - это почти родственники. Посторонний здесь ты, Юра.
И пошла открывать. Она продумала и это, зная, что не расхлебается до утра, точно в омут затягиваемая Юриными обвинительно-поучительными монологами. При зрителях он выяснять отношения не станет.
- Сейчас, Саш!! - крикнула она в дверь и повернулась к Юре: - Завтра я не могу, занята, а послезавтра подам на развод. - Она взяла с тумбочки в прихожей ключи от машины, положенные Юрой на привычное место. - Привет, Саш! - радостно поздоровалась с соседом. - Я пойду подгоню машину к подъезду и открою багажник, а вы несите вещи.
- В один заход не получится, - оглядев чемоданы и пакеты, констатировал Саша. - Привет, Юр! - поздоровался с выходящим из кухни Юрой. Барин поморщился, он терпеть не мог панибратства от людей ниже его по социальному статусу.
Машка активно руководила загрузкой барахла в джип, когда перенесли последние пакеты, кинула ключи Юрику.
- Маша, подожди! - потребовал он, поймав ключи.
- Все, пока! - махнула она рукой и зашла в подъезд.
Убрала все на кухне, приняла душ и со счастливой улыбкой рухнула на постель.
Так и проспала всю ночь - улыбаясь.
Само собой, отделаться от Юры, просто выставив его за дверь, не удалось.
Кто же добровольно откажется от раба? Раб - это дорогостоящая собственность, которая не имеет права на недовольство и проявления чувств. Вон стол, например, или стул, или кухонный комбайн не возмущаются же, что они чья-то собственность!
И она права не имеет! Да еще так оскорбив его!
Всякая "феминистская ересь" и попытка бунта должны быть истреблены в зародыше!
Немедленно и беспощадно!
И вполне вероятно, что попытка истребить немедленно и беспощадно увенчалась бы успехом, если бы Машка бунтовала. Но это не был бунт.
Не-а!
Просто в один прекрасный день Мария Владимировна проснулась под добрым калифорнийским солнышком и вернулась к самой себе.
Пять лет была одинокой, брошенной всеми девочкой, упакованной в оболочку Марии Владимировны Ковальской, а от длительной транспортировки на другой континент и предшествующей ей пятилетней "кантовки" упаковка лопнула, и из образовавшейся щели стало выскакивать содержимое, оказавшееся мыльными пузырями, а не пудовыми гирями, как ей все время казалось.
Пузыри полетели ввысь, весело лопаясь в полете, упаковка сдулась, распалась за ненадобностью, и из ее остатков вышла настоящая Машка.
И подивилась - как хорошо-то!
А это кто? Что эти незнакомые, неприятные люди делают в ее квартире, в мыслях, почему закрепились в жизни синим штампом в паспорте, определяющим семейное положение?
Конечно, - а как же! - он позвонил на следующее утро, успев опомниться, придумать нужные слова, манеру и тон разговора и достойное наказание.
- Надеюсь, ты выспалась и пришла в себя!
Без ненужных приветствий, .недовольным, грозным тоном прокурора, только что подписавшим ордер на ее арест.
- Да, спасибо, - ответствовала Машка и с удовольствием потянулась всем телом на кровати.
Юру насторожил тон жены, не убоявшейся ни ордера, ни ареста, ни самого прокурора.
- В обед, в два часа, встретимся в нашем ресторане. Поговорим! - распорядился прокурор.
- О чем? - поинтересовалась вышедшая изпод контроля Машка.
"Сейчас скажет: "О твоем вчерашнем поведении!" - как школьная директриса притащенному за ухо к ней в кабинет набедокурившему ученику".
Ученику положено было проникнуться ужасом масштаба сотворенного им деяния, трепетать до дрожи в ожидании неминуемого сурового наказания и вызова родителей в школу.
Но видимо, такой сценарий укорота Машки-ной свободы не разрабатывался, и Юрик остался приверженцем прокурорской линии поведения.
- В два. В ресторане! - прогремел приказом и бросил трубку.
Ну, он может быть в два в ресторане или в восемь в Папуа - Новой Гвинее, а у Марии Владимировны есть свои насущные дела.
Когда она попивала кофе в кабинете своего академического начальства, рассказывая веселые истории из американской жизни, предварительно оговорив и решив все деловые, отчетно-бумажные и рабочие вопросы, "нетерпеливый муж" напомнил о себе звонком сотового телефона.
Извинившись перед академическим начальником, Машка нажала на мобильнике, разливающемся требовательными перезвонами, кнопочку с изображением зелененькой трубочки.
-Да.
- Ты опаздываешь, на полчаса! - огласил начало приговора заделавшийся на сегодня прокурором Юра.
- Я? - необычайно подивилась Машка. - Куда?
- В ресторан!! - громыхнул грозный муж.
Он никогда не позволял себе повышать голос - зачем? Интонаций недовольства и их вариаций в голосе вполне хватало для управления женой.
- А я должна быть в ресторане? - продолжала удивляться Машка, быстро зыркнув на академика Янсона.
Он смотрел на нее и внимательно слушал.
Академика можно было не опасаться. Кирилл Павлович любил Машу по-отечески, опекал, уважая ее талант, целеустремленность, настойчивость и колоссальный труд.
Так и говорил:
- Машенька, вы настоящий ученый, с большой буквы, с блестящим будущим. Потому что к таланту и интуиции прилагаете колоссальный упорный труд, без которого ученым не стать, будь ты хоть трижды гений!
А Юру не любил, не понимал его присутствия в Машкиной жизни, но с врожденным тактом и интеллигентностью не позволял себе нравоучений и обсуждений. За пять лет Машкиной семейной жизни лишь пару раз не удержался от комментария.
Однажды Юра зашел за ней на кафедру, где они тесным кругом, предваряя громкое официальное чествование, поздравляли академика Ян-сона с наградой. Юра зашел, неся себя и свое недовольство, надменно кивнул окружающим, сообщил, что ждет Машку за дверью, и вынес себя из помещения.
- И как это ты, Машенька, себе такого порт-феленосца отыскала? - грустно спросил Кирилл Павлович.
Он всегда чуть грустил, когда возле Машки шелестело напоминание о Юрике.
Еще один раз он не удержался на заседании научного совета. Она забыла отключить мобильный, Юра позвонил и что-то там требовал, отчитывал. Застигнутая врасплох Маша шепотом лепетала оправдания, прикрыв трубку ладошкой. Кирилл Павлович шел к трибуне для доклада, он остановился возле нее, сидевшей в крайнем кресле у прохода, положил ладонь на плечо, чуть наклонился и тихо сказал:
- Попросите его преувеличенное высочество позвонить чуть позже, - и величаво двинулся дальше.
- Мы договорились в два часа встретиться в ресторане! - отвлек ее от воспоминаний бушующий негодованием "портфеленосец".
- Ты ошибаешься, - спокойно возразила Машка.
Встала, кивнула, извиняясь, и отошла к двери - все-таки ей было неудобно перед академиком.
- Ты это специально сделала? Да? - сообразил Юрик. - Подчеркнуть свою независимость?
- Да бог с тобой, Юра! - остудила его Машка и быстренько глянула на академика. - Мне нет необходимости что-то подчеркивать и демонстрировать тебе. Ты распорядился, а меня твои приказы и распоряжения уже не касаются. Тебе надо в ресторан, ну и будь там! Я-то тут при чем?
- Ты выставила меня идиотом! Я сижу здесь жду! Это хамство!
Машка просто отключила сеть. Чего ради она должна выслушивать вопли и обвинения чужого человека да еще что-то ему отвечать?
Подумала и выключила телефон совсем.
- Машенька, - осторожно спросил Кирилл Павлович, - у вас какие-то нелады в семье?
- Нет! - радостно улыбаясь, сообщила Машка. - Теперь полные "лады"! Я вчера его выгнала с вещами из дома и из своей жизни!
Она вернулась и села на место. Академик помолчал недолго и спросил:
- Помощь нужна?
А Машка подумала, что помощь ей очень даже кстати.
- Да! Мне надо как можно скорее развестись! Вот прямо завтра, а лучше сегодня!
Кирилл Павлович засмеялся добрым, приятным смехом.
- Сегодня - это вряд ли, а на днях попробуем.