Он что-то записал на настольном перекидном календаре, которым пользовался вместо всяких там новомодных органайзеров в компьютере. Расписания в компьютере, конечно, тоже были, но в календарике академик Янсон делал пометки личного характера.
- Имущество делить надо? - продолжая писать, спросил он.
- А нет у нас совместно нажитого имущества! - веселилась Машка. - Квартира моя, досталась от родителей, евроремонт в ней тоже мой. Я бабушкину в Севастополе продала года два назад и все деньги ухнула на глобальное изменение интерьера! Мне очень повезло с дизайнером. Необыкновенная женщина Ольга Петровна - энергичная, талантливая, стройная такая, на девчонку похожа, и мудрая, как египетские пирамиды!
- Она про Юрика все сразу поняла и мои "мужу нравится это и вот это" мягко так, тактично задвинула. И настояла, чтобы квартиру, каждый уголочек, делали под меня. Дипломатично: "Вы ведете все хозяйство и много работаете, и дома работаете по ночам, значит, обстановка вокруг должна быть максимально комфортной и уютной для вас во всем, в каждой мелочи!" А еще она следила за финансами. Я предложила сразу снять со счета большую сумму и ухнуть в стройку. Но она объяснила, что это неправильно, и снимала со счета деньги копейка в копейку по смете и чекам. Я тогда спросила: зачем? А она загадочно отмахивалась: "Пригодится". Спасибо ей огромное, я ведь только в Америке доперла зачем! А вот как раз за этим! Сейчас у меня на руках, благодаря ей, все документы, подтверждающие, что ремонт и вся обстановка сделаны за мой счет! А прописан он у своей мамы, дабы не потерять собственность, мало ли чего!
- А что ж муж, чиновничьи доходы не вкладывал?
- Вкладывал! - радостно отрапортовала Машка. - В себя! Дорогая одежда, курорты, рестораны, развлечения, даже салоны красоты! Ейбогу, не вру! Добавил к оставшимся от ремонта деньгам свои сбережения, накопленные нелегким кресельно-кабинетным трудом, и купил джип. Вот скажите, Кирилл Павлович, зачем ему джип? Все его бездорожье - это одна колдобина на въезде к дому!
- Для престижу! - предположил академик, заразившись Машкиной развеселой бесшабашностью. - Давай-ка, Мария Владимировна, еще по кофейку, да с коньячком. - И заговорщицки подмигнул: - За твою Liberty, так сказать! - Отдал распоряжение секретарю по селектору и вернулся в разговор: - Значит, делить нечего?
- Денежку Юра считать умеет. Он же понимает, что присудят ему полмашины и оплатить половину ремонта и купленных вещей. Машину я и так ему отдам, а вредить "престижу" и "доброму" имени участием в судебных разбирательствах - ни боже упаси! Ни-зя-я!
- Да уж! - кивнул академик и спросил строго, перестав улыбаться: - Ты твердо решила? Может, вы поругались и ты обиделась?
- Я не могу на него обижаться, Кирилл Павлович, - посерьезнела и она. - И обидеться не могу, он чужой мне человек. Посторонний. Я это в Америке поняла, я там очень многое поняла про свою жизнь.
И она рассказала все Кириллу Павловичу - под кофе с коньячком и все отключенные телефоны очень занятого, невероятно занятого академика Янсона.
- Так... У меня есть замечательный адвокат, - выслушав, академическим тоном заключил Кирилл Павлович. - Великолепный прохиндей, как и положено в такой профессии. Он сделает все быстро: разведет и бумаги, какие надо, заставит твоего чинушку подписать, тем более ты говоришь, что скандалы могут попортить его салонное лицо.
А Машка чуть не разревелась - хлопала ресницами, разгоняя навернувшиеся слезы.
Какого такого вселенского одиночества она испугалась до умопомрачения тогда, пять лет назад?! Нет, не было никогда никакого одиночества!
А была обожаемая ею до полного восторженного погружения по самую макушку работа, и академик Янсон, и сама у себя она была!
А когда человек есть сам у себя, полностью есть - с набором уважения, любви, поощрения, поругивания за глупости и ошибки, балования себя, родного, такого, какой уродился, - то нет и быть не может никакого вселенского одиночества!
Юрик надрывался желанием вернуть в стойло взбрыкнувшую женушку, звонил, отчитывал, грозился, требовал немедленной аудиенции для разбора полетов, но Машка отключала телефон, не вступая в переговоры.
На следующий день, поздно вечером, ближе к ночи, открывая входную дверь, Машка услышала разливающиеся по пустой квартире трели телефона. Подозревая, кто это может быть, она, не торопясь кидаться к трубке, заперла дверь, сняла обувь, втайне надеясь, что звонившему надоест ждать.
Не тут-то было!
- Да. - устало отозвалась она на долгий призыв поговорить.
- Мария? Что у нас с дверью, я не мог попасть в дом!
За последние двое суток Юрик, видимо, подзабыл, что воспитанные люди здороваются, когда звонят.
- У меня с дверью все в порядке! - порадовала его Машка. - У меня надежная железная дверь!
Прошла босиком в кухню, включила чайник, прижала трубку с неугомонным мужниным голосом плечом к уху, доставая кофе и турку, - еще надо поработать, а спать уже хочется, вошла-таки во вкус здорового сна за полгода!
- Ты что, сменила замки?! - прозвучал в ответ потрясение-возмущенный полушепот. Юрик не поверил в такую возможность.
- Ну конечно, сменила! А то мало ли кто может прийти!
Новость была трудноперевариваемой для нежного организма российского чиновника.
- Это безумие! - выдавил ударник бюрократического труда. - Что с тобой произошло, Мария? У тебя стресс или что-то случилось там, в Америке?
"Со мной случилась Liberty, по кличке Свобода!"
И опьяненная этим вирусом Машка доброжелательно посоветовала Юрику:
- Ты возьми ключи у мамы, или у кого ты там сейчас живешь.
- У тебя точно что-то произошло с психикой! - медленно приходил в себя Юрий Всеволодович.
- Коллапс? - предположила, балбесничая, Машка.
- Мария! Ты не отдаешь отчет своим действиям! У тебя расшатались нервы!
Машке надоело! Сколько можно-то?!
- Юр, притормози! - сказала она жестко, с нажимом. - Не советую двигаться мыслью в данном направлении. У меня имеются справки, заверенные российскими и американскими врачами, о полной моей вменяемости 'и психической нормальности! Они, знаешь, американцыто, весьма в этих вопросах щепетильны. Это я на тот случай тебе говорю, если вдруг ты решишь, что можно меня в дурдом пристроить для дальнейшего твоего комфорта и благолепия! Привыкай и осваивай мысль о том, что мы разведены. Все! Меня больше нет в твоей жизни!
- Что ты такое говоришь! -. возроптал страдалец. - Я...
- Юра! - перебила Машка. - Пошел в жопу! - И выключила трубку.
Утром ее разбудили колокольные трели звонка в дверь. Машка сползла с кровати, кое-как разлепила глаза по дороге к двери и окончательно проснулась, посмотрев в глазок.
Прибыла тяжелая артиллерия в лице свекрови.
"Как это я про нее забыла?" - подивилась Машка и открыла дверь.
Владлена Александровна окинула критическим взором невестку с ног до головы. Похоже, босоногая Машка в коротенькой шелковой ночнушке с помятым лицом и буйной, взлохмаченной гривой волос ей не понравилась.
- Десять часов утра, Мария! Ты что, спала?
"Нет, блин, гусей пасла у стен дворца, в соответствии с призванием!" - влет раздражилась Машка.
Владлена Александровна царским указующим жестом отодвинула с порога невестку-пастушку и вплыла в прихожую. Брильянтово-шелковая, каблучно-голенастая, пластико-хирургически стройная, безморщинная, причесочно-уложенная, и все это в десять непастушкиных часов утра.
- Женщина не имеет права так расслабляться! - двигаясь по направлению к кухне, одаривала она мудростью нерадивую молодежь. - Прибери себя! Нельзя же так!
Ошеломленная неожиданностью нападения, Мария напряглась, но сразу опомнилась.
"Да уж! Пятилетняя дрессировка не проходит так быстро, знаете ли!" - сообщила она кому-то про себя.
Она всерьез обдумывала, не предложить ли бывшей свекрови присоединиться к сыну в походе в том направлении, которое она ему вчера указала.
Ну, не до такой же степени, одернула себя Мария Владимировна, не до такой! Хотя бы из уважения к ее морщинам...
"У Владлены нет морщин. Изведены за невозможностью быть у данного социального класса. А засим уважение к ним проявлять не требуется!" - пришла мысль.
Проигнорировав предложение "прибрать себя", Машка потащилась за свекровью в кухню, где та уже "царила". Провела указательным пальчиком по столешнице, брезгливо его порассмат-ривала на предмет обнаружения грязи,"смахнула большим пальцем увиденное.
Обнаружила или нет, было непонятно.
- Свари мне кофе, - повелела императрица.
Машка не шелохнулась, стояла, привалившись
плечом к стене.
- И оденься, будь добра!
- Зачем? Вы уйдете, а мне еще поспать надо, - ответила непокорная пастушка.
Владлена на открытый бунт отреагировала приподнятой аристократической бровкой.
- Не надо так явно демонстрировать хамство, Мария. Я пришла поговорить.
"Ну да! А я думала - пожелать мне доброго утра!"
Она расстроилась от неизбежности общения и невозможности остановить сабельную атаку свекрови. Пришлось одеться, сварить кофе и подать к нему сыр и нарезанный прозрачными кружочками лимон, сесть напротив и подождать, когда свекровь сделает глоток, оценит мастерство варки, качество продукта и приступит к изложению цели своего визита.
Понятной и без изложения.
- Юра мне все рассказал, - приступила к делу Владлена, мимикой оценив кофе где-то на троечку по пятибалльной шкале.
- А именно? - подтолкнула репликой течение разговора Машка.
- Что ты приехала из Америки, не в себе, с расшатанными нервами, устроила ему неприличную сцену и выставила из собственного дома!
Машка вдруг развеселилась, как от хорошей комедии, - искренне и беззаботно, откинулась на спинку стула и отпила кофе из своей чашки.
- Это недопустимо, Мария! Если у тебя расшаталась психика, то ее надо подлечить! Я утром созвонилась с одним моим знакомым, специалистом в этой области, мы обсудили твою симптоматику. Он готов тебя принять, назначить курс реабилитационного лечения. Нельзя же так! Женщина обязана сохранить семью, заботиться с муже и не имеет права опускаться до вульгарных скандалов! Ты и так-то с трудом справлялась ее своими обязанностями, а Юра терпел. Но вести себя столь неподобающим образом!
Машка уже не задавала себе безнадежно не продуктивных вопросов одной тематической направленности: "Как это ее угораздило вляпаться в эту семейку?" - а раздумывала над более насущными в данный момент вопросами.
А именно: послать Владлену сразу, рубанув по-рабоче-крестьянски, подтверждая многолетние свекровины подозрения в Машкином ха-бальском тупоумии, или вступить в диалог и как-то интеллигентно всей ей растолковать?
Послать сразу не позволяло воспитание, но и затягивать визит, выслушивая весь этот бред, тоже не хотелось.
- В конце концов, ты сама во всем виновата!
О как!
Видимо, Машка пропустила какую-то существенную часть обвинительно-наставительной речи, приведшую свекровь к данному утверждению.
- Конечно виновата! - увидев Машкино веселое удивление, повторила свекровь. - Ты бросила мужа на целых полгода, а он молодой, здоровый, интересный мужчина с естественными желаниями. А как ты думала? И ты не имеешь права его осуждать!
- Это все?
- Что за тон, Мария?!
- Ближе к делу, Владлена Александровна, вступительную речь я оценила!
Владлена посмотрела на Машу как на сумасшедшую:
- Да, Юра прав, у тебя что-то с психикой!
- Значит, действовать мы будем так! - распорядилась Маша, поднимаясь со стула. - Вы сейчас уходите и навсегда забываете номер моего телефона, адрес и, желательно, мое имя. Вам с Юриком всех благ!
Увидев, что Владлена собирается ответить очередным возмущением, Машка поняла, что спокойные объяснения, попытки донести свое мнение для этих людей, как говорят ее студенты, "не канают!", и если она хочет навсегда и разом от них избавиться, есть только один способ - напугать, пригрозить чем-нибудь, лучше всего потерей денег и скандалом на Юриковой работе. Она оперлась двумя руками о стол:
- И еще! Я не советую вам и вашему сыну не только пробовать, но и обдумывать возможности как-то мне навредить, даже намекать на мою невменяемость! Если вы не знаете, то сообщаю вам, что я ученый с мировым именем и имею такие связи, вплоть до администрации президента, которые вам с Юриком не снились в самых радужных мечтах! До сегодняшнего дня у меня не возникало необходимости подключать эти связи.
Хотите рискнуть и попробовать, что получится, если я к ним обращусь?
Никаких таких связей у нее не было, но Машка завелась и пугала с огоньком, вдохновенно, акцентируя каждое слово. А что? Пригрозить так пригрозить! Если другого языка не понимают!
Владлена, сразу растеряв надменность, перепуганно хлопала искусственными ресницами. О-очень хорошо! Стало доходить, значит!
- Если до меня или моих знакомых дойдут хотя бы намеки на сплетни, исходящие от вас, первым делом я зашлю к вам - лично к вам, Владлена Александровна! - судебных исполнителей, которые затребуют возврат денег или конфискуют все ваше имущество в счет уплаты. Последние три года оплата вашей квартиры производилась с моего личного счета, на что у меня есть юридические документы. Я доходчиво объясняю?
Владлена пришла в себя, опомнилась, вернула лицу привычное надменное выражение и, приподняв бровь, собралась ответить.
- Владлена Александровна! - угрожающе повысила голос Машка. - Я предупредила, и не шучу!
Владлена внимательно всмотрелась в Машки-но лицо. Что она там для себя высмотрела - осталось тайной, но ответить не рискнула. Величаво поднялась и столь же величаво удалилась из квартиры.
Через десять дней Маша имела на руках крепенькую, радующую новизной и необтертостью бумажку - свидетельство о разводе и подписанные Юриком документы об отсутствии у него материальных претензий к бывшей жене Марии Владимировне Ковальской.
Ему приснился жаркий Севастополь и плачущая Машка, уткнувшаяся ему в живот.
Открыв глаза и все успокаивая глупую дивчину в меркнущем, пропадающем, как мираж, продолжении сна, он потрогал ладонью живот.
Пресс был сухой и горячий, без каких-либо следов слезной влаги.
И проснулся совсем.
Про девочку Машу он больше не думал с того дня, когда ушла жена, а прежде вспоминал сто лет назад, на заре другой его жизни - тогда он, молодой офицер, прибыл со столь же молодой женой по месту несения службы, хрен знает куда, на крайние задворки советской империи - в небытие.
Он выбрался из кровати, пошел в душ, встал под упругие струи. Смывая с себя приснившуюся севастопольскую жару и все остальное, приказал выбросить эту ерунду из головы.
Он мастерски умел выбрасывать из головы мешающие ненужные чувства, эмоции, мысли, освобождая сознание для продуктивной работы по поддержанию и упрочению его благосостояния, его собственного, а заодно и тысяч людей, работающих на него.
Что-то он устал. Маетно-тяжело устал.
Такое с ним бывало редко, но случалось.
Может, повлияли две тяжелейшие сделки, следовавшие одна за одной, масштабные, которые месяцами подготавливала его команда - собирали информацию, давали взятки, перехватывали инициативу у конкурентов, занимались контрразведкой, искали лазейки в юридических документах, и все это в режиме стратегической секретности. И все это многотрудное и хлопотное дело последним ударом, красивыми, филигранно оточенными маневрами в переговорах, завершил сам хозяин.
Естественно, победив. Он же Победный. Дмитрий усмехнулся своим мыслям и вышел из душа. Не вытираясь, прошлепал в кухню, оставляя мокрые следы на элитном паркете. Достал из холодильника бутылку минеральной французской воды, скрутил железную крышку одним движением и, сбивая дыхание колющими взрыв-чиками лопающихся пузырей, опустошил до дна. Устал.
Он всегда чувствовал, когда подкрадывалась эта, предательски до поры накапливающаяся, усталость. Как простуда - к вечеру ты чуть хлюпаешь носом и вроде грудь заложило и сил нет. И точно знаешь: что бы ни предпринял в спасительной акции под названием "нет болезни!", какие бы лекарства ни пил на ночь - к утру будет бездыханный нос, больное распухшее горло и полная тоска!
С чего это оно навалилось? Ну, сделки-договоры непростые - так не в первый раз, бывало и покруче! Или сдавать стал? Может, возраст? Да ладно!
"Нормально все!" - сказал Дмитрий себе.
Он победил, еще бы! Все нормально.
Ему всегда говорили, начиная с детского сада, воспитатели, потом школьные учителя, тренеры, педагоги - все:
- Ты обязательно победишь! С такой фамилией и не победить!
И он побеждал. Почти всегда, за редким исключением.
А до него так говорили отцу - Федору Федоровичу Победному.
Фамилию его отец получил в роддоме. Молоденькую беременную девушку, у которой раньше срока начались роды, сняли с поезда, на котором она ехала в Москву, одна без друзей и родственников, к мужу, как сказала попутчикам. Пожилая женщина, сидевшая с ней рядом, все причитала, качая головой:
- Куда ж тебя несет, милая, да еще беременную! Москву эвакуируют, бои идут в Подмосковье, а ты в пекло, да еще с дитем в животе! Муж, поди, не обрадуется, расстроится!
- Ничего, мне с ним рядом спокойнее.
А ночью у нее начались схватки. И она металась, кричала, теряла сознание. На какой-то станции ее сняли из поезда. Когда роженицу выносили по неудобным крутым ступенькам вагона, в суматохе уронили ее сумочку, содержимое которой плюхнулось в единственную лужу только что слитого из вагона не то кипятка, не то какой-то жидкости, растопившей снег и наледь на перроне. Санитарка, перехватывая поудобней девушку под руку, наступила кирзовым солдатским сапогом на выпавшие из сумочки документы.
Пока суетились, укладывали роженицу на носилки, документы раскисали в замерзающей жиже. Их подобрали, но прочитать расползшиеся чернильные разводы было невозможно - ни фамилии, ни адреса. Осталась только маленькая фотография и имя - Лиза, которое сказала санитарам сердобольная пожилая попутчица.
Девушка родила мальчика, крепенького, крупного, хоть и недоношенного, который кричал недовольным баском, сжимая кулачочки. Он родился в тот момент, когда диктор Левитан читал по радио сообщение о победе под Москвой советских войск, разбивших вражеские армии, и его голос, громко, торжественно разносившийся по всему роддому, слился с криком родившегося малыша.
- Ишь ты, какой у нас парень! - восхитилась акушерка, принявшая кричащего ребенка. - Победный парень!
Так и стал мальчик Федором Победным.
А его мама умерла, не доехав до Москвы, мужа и родных всего несколько часов. Так война отобрала у него близких и его настоящую фамилию.
Да-а! Что это его потянуло на семейные истории?
"Надо родителям позвонить, как они там? - подумал Дмитрий. - Раз уж об отце вспомнил!"
И не позвонил.
Мать сразу услышит по голосу, как бы он ни хорохорился, что с ним неладно, начнет выпытывать, распереживается, примчится спасать-выручать, подняв отца по "тревоге".