- Ничего, - утешила ее Землепотрясная. - Писателей мама тоже любит обсасывать. Булгакова твоего - уважает. Он же считал своим учителем Гоголя, а Гоголь, по сути, покончил с собой - насмерть уморил себя голодом. А всех, кто покончил с собой, мама собирает в свой каталог. Я тебе на спор могу перечислить сто писателей и поэтов, покончивших с собой. Хочешь? Маяковский. Цветаева. Есенин. Радищев. Хемингуэй. Цвейг. Гомер. Джек Лондон. Сафо… Говорили бы, - прервала она себя, - о литературе во-още. Но с чего вдруг ты собралась у нас жить? Колись, наконец! Что за булыжник ты носишь? - сделала Чуб третью попытку докопаться до Машиной тайны.
Но Маша, молчавшая, смотрела на свой родной дом, к парадному которого принес их красный мопед.
Смотрела и боялась его.
И потому в третий раз ее Тайна осталась тайной.
- Если нас выгонят из Киевиц, - сумрачно сказала она, - мы не сможем жить в Башне. А я… не знаю, смогу ли я вернутся домой. Мама не поймет… я не смогу объяснить… и… я не знаю, что делать.
- И все? - Землепотрясная подозрительно втянула ноздрями Машин ответ. - Матери боишься, и все? Хотя… Мать у тебя сама по себе натуральная ведьма!
Маша не стала спорить.
Не стала припоминать, что еще вчера Чуб уверяла: Машина мама - натуральный "ангел, ангел".
Дочь "ангела" была занята - пыталась заставить себя сдвинутся с места, и войти в подъезд.
- Не дрейфь! Прорвемся! Победа будет за нами! - засмеялась Землепотрясная Даша, никогда не терявшая хорошего расположения духа, дольше, чем на пятнадцать минут. - Нужно просто показать Суду твою мать, и они сразу признают нас чертовками, бесихами… А кроме того, это уже моя мать. Сейчас она узнает, что, значит, иметь нормальную дочь! Пойдем, - подтолкнула она Машу к парадному. - Вариантов нет. Хочешь, не хочешь, нужно узнавать, есть ли у тебя ведьмы в роду. Это я беру на себя… Напомни-ка, как мою маму зовут?
- Анна Николаевна.
Глава четвертая, в которой мертвые воскресают
Здравствуйте, я ваша тетя, я приехала из Киев и буду у вас жить!
Из фильма "…."
- Здравствуйте, Анна Николаевна? Я Даша Чуб! Вы меня помните?
Грузная, рыжая женщина, открывшая дверь, успела полоснуть блудную Машу глазами.
Но открыть рот не успела - Даша сделала это первой.
- Вы на Машу не обращайте внимания, она во-още пришла вещи забрать. А у вас теперь буду жить я!
- Что…
От внезапности их явления и сего заявления Анна Николаевна не смогла закричать. Не смогла даже поставить в конце "что" знак вопроса.
Удивление закупорило пробкой гортань.
- Понимаете, - умильно объяснила ей Даша, - мы с Машей решили поменяться нашими мамами. Поэтому Маша пойдет жить к моей, - моя мама не против. А я буду жить у вас.
- Что? - Анна Николаевна вцепилась в Дашу глазами.
- Я буду жить в Машиной комнате. И вы будете теперь моей мамой! - громко растолковала ей Чуб.
- Не ори!
- Хорошо, мама, - покладисто согласилась Землепотрясная.
- Какая я тебе мама! - раскатисто закричала Машина мать. "Пробка" вылетела из горла. - Кто ты вообще такая? Приперлась… Хулиганка! Проститутка вылитая! Цацками увешалась, размалевалась…
Здесь Даша нашла, наконец, достойного слушателя, не спустившего новоявленной "дочери", ни обилия побрякушек, ни яркого грима, ни эпатажно-национальный наряд.
- Чтобы ноги твоей тут не было! - заорала Анна Николаевна в голос. - А ты!.. - добралась мама до Маши. - Я тебе сказала: уйдешь из дома, ты мне не дочь! Сказала или не сказала? А ты сбежала. Через окно, как воровка какая-то. Отца в гроб вогнала. Он в больнице.
"В больнице?"
Маша сжалась в комок.
"Правда или нет?"
Мать не врала - просто умножала правду на такое число, что до копаться до истины было уже невозможно. А, атакуя, сходу обстреливала противника пулеметной очередью упреков, каждый из которых безошибочно попадал в самое незащищенное место.
"Я - плохая, я ужасная дочь. Как я могла…"
- У меня инфаркт был. Мне "скорую" вызвали. Врач приехал, сказал: что у вас за дочка такая, что родителей без ножа убивает? Не дочь, а врагиня какая-то. А теперь объявилась. Посмела! Уходи! Ты не дочь мне больше!
- А я вам о чем? - сделав шаг к "маме", крикнула Чуб прямо той ей в ухо. - Вы меня слышите? Она - вам больше не дочь! - указала Даша на Машу, зажмурившуюся, дрожащую нервной дрожью, и, решительно загородив подругу собой, объявила: - Я теперь ваша дочь! Дашенька!
- Вали отсюда! - Анна Николаевна бесцеремонно толкнула "дочку" в плечо.
- А вот это, мама, - уже рукоприкладство, - строго заметила Чуб.
- Вали, кому сказала!
- Я никуда не пойду. Это мой дом. Ваша квартира приватизирована?
- Что?!
- Ведь приватизирована, - злорадно заверила новую "нормально" орущую маму новая "нормальная дочь". - Я все знаю.
- Тебе то чего? - опешила мама.
- А очень даже того! - приняла Чуб позу руки в бока. - Если она приватизирована, по закону Маше принадлежит ее четвертая часть. И если вы отказываетесь признавать меня дочерью, по закону Маша может сдать ее мне. Мы уже и с нотариусом договорились.
- Что-что?
- То-то! Сейчас едем и оформляем договор!
- На мою квартиру?
- На Машину четвертую часть квартиры, на которой теперь буду жить я, - победительно улыбнулась Землепотрясная. - Ясно?
- Только сунься сюда! - взвизгнула Анна Николаевна. - Я милицию вызову!
- Это я милицию вызову, - радостно откликнулась Чуб, - если вы откажетесь меня впускать. И покажу им бумаги.
- Хулиганка!
- Это вы хулиганка. А я - законопослушная гражданка, и по закону нашей страны, Маша имеет право делать со своей частью, все что угодно. Сдать ее мне, продать ее мне… Кстати, хорошая идея. Я покупаю ее часть, и поселяюсь здесь. У вас какой метраж? Метров 50? А ты, Маш, чего стоишь? Иди вещи собирай, бумаги там разные… Не мешай мне с мамулькой ругаться.
- Какая я тебе "мамулька"? - осатанела Машина мама.
Маша юркнула в "детскую".
И удивленно замерла - пол был покрыт пластиковыми мешками.
На них возлежала картошка, любовно разложенная по фасону, размеру и степени гниения. Анна Николаевна всегда закупала картофель мешками, зимой и летом, и перебирать его пару раз в месяц было ее любимым успокоительным, заменявшим маме Маши вязание, медитацию и пр.
Блудная дочь вдохнула запах земли и подвала. Косолапо передвигаясь между шарами картофелин, добрела до окна, рванула створки и…
Вскрикнула, увидав внизу Красавицкого.
Мирослава.
Мертвого!
Он стоял под окном, запрокинув голову, - он смотрел на нее.
Он не должен был там стоять, - он должен был лежать в земле на каком-нибудь кладбище.
…ее одногрупник, ее минувшая любовь, - сатанист и убийца, спасший ей жизнь.
Лицо Маши замерло в той же гримасе, в какой застыла минуту назад ее мать - с открытым ртом и остекленевшими глазами, не верящим своей способности видеть.
- Маша, - позвал Мир Красавицкий, дав почву для неверия Машиным ушам. - Это я. Не бойся... Все в порядке.
- Ты жив? - спросила она еле слышно, и тут же истерично продублировала свой вопрос: - Ты жив?!!! Мир! Ты жив?!
Сорящиеся за дверью не могли ее слышать.
- А вы знаете, что я - ведьма? Я могу вас сглазить! - гремел голос Чуб. - И вы ничего не сможете сделать, вы же - не ведьма. У вас даже в роду не было ведьм!
Даша, явно решила взять Машину мать "на слабо".
- Это у нас-то не было ведьм! - закричала Анна Николаевна.
- У вас! У вас! - исхитрилась перекричать ее Чуб.
- Я жив! - крикнул Мир снизу. - Можно войти?
Маша активно закивала.
Однокурсник проворно забрался по пожарной лестнице, спустившись по которой три дня тому "как воровка", Маша ушла из дома "навсегда".
- Ты жив…
Он сидел на подоконнике.
Красивый. Серьезный. В костюме и галстуке.
- Там, в больнице врач сказал нам неправду? - Маша коснулась его руки - рука была теплой.
Он был жив… Она и не видела его мертвым! Возможно, врач, сообщивший им в коридоре больницы страшную новость, перепутал имя больного.
- Врач сказал нам, что ты…
- Я знаю, - скучливо обрубил ее Мир.
И Маша расслышала: ему не интересно об этом говорить.
"Логично", - подумала она.
Наверное, все три разделивших их дня ему пришлось говорить только об этом.
- Я так рада, что ты жив, - сказала она, и осознала сказанное.
Он не погиб, спасая ее.
Она - не убийца!
Невиновна!!!
Радость, огромная, заполнила тело.
- Ты цел? - взволнованно защебетала она. - Было столько крови. У тебя был перелом? Или нет?
- Бог с ним со всем, - сказал Красавицкий. - Все это ерунда, в сравнении…
- С чем?
- Я должен сказать тебе очень неприятную вещь, - обещание грохотнуло прошелестело мрачно и глухо. - Я люблю тебя, Маша. Я не могу тебя разлюбить.
Виновна!!!
"Пресуха! Приворотное зелье… Даша приворожила его ко мне".
Радость померкла.
- Поздно, - произнесла приговор она.
- Для любви нету "поздно".
То же самое Маша сказала и Врубелю.
"А если нету поздно?"
Но оказалось, что поздно - есть.
- Мир, прости меня, - попросила студентка. - Но я… не люблю тебя больше. Я любила тебя на первом курсе. И на втором… Ты не обращал на меня внимания. А я думала, что люблю тебя, но…
Мир Красавицкий - самый красивый парень их института был невзаправдашней любовью.
Маша любила его как книжный идеал, любила тогда, когда еще не жила, а только мечтала о любви, в стеклянном аквариуме своего одиночества.
Но даже книжные фантомы - мечты о сказочном, фантастическом булгаковском мире, оказались, на поверку, более реальными, чем ее надуманная любовь к реальному Миру.
- …я люблю другого. Прости.
- Я прошу тебе все, что угодно. Я же люблю тебя, - сказал он.
- Нет. Ты не знаешь, - возразила она. - Я жду ребенка! От другого мужчины. От Михаила Врубеля. Он умер…
Машина Страшная Тайна вырвалась наружу, облеклась в слова. Слова разрослись, - наводнили комнату.
"Что делать?!"
Она ждала ребенка от мужчины, похороненного столетье назад. Она ждала ребенка, и кабы ее мать знала об этом, отвлечь ее от морального уничтожения дочери, "принесшей в подоле", не смогла бы и Землепотрясная Даша. Она, 22-летняя, почти изгнанная из дома, почти разжалованная из Киевиц, ждала ребенка и отчаянно не знала: как жить?
- Ну и что? - пожал плечами Мир Красавицкий. - Это ничего не меняет. Для меня - ничего. Я люблю тебя. Я усыновлю твоего ребенка.
Странно.
Его презрение к Машиной тайне прогнало из комнаты страх.
- А как ты узнал, где я живу? - спросила она.
- Это было не трудно.
- Логично. В институте. Я рада видеть тебя.
- Ты рада? - В словах не прозвучало вопроса - одна грусть. - Ты, правда, рада мне? Это возможно? Ты ж знаешь, кто я.
Вопрос появился:
"Можешь ли ты простить меня?"
- Я рада, поверь. Я так рада, что ты жив! - едва не заплакала Маша. - Я знаю, из-за тебя погибли двое. Но ты не совсем виноват… Кылына обманула тебя, использовала. А потом… Ты готов был пожертвовать жизнью ради меня - значит, ты хотел стать хорошим. Но какое счастье, что тебе не пришлось жертвовать жизнью!
- Дай мне еще один шанс, - сказал Мир Красавицкий.
- Бери. - Маша мягко положила руку ему на плечо.
- Нам нужно поговорить. Мы можем поговорить с тобой здесь? - Он прислушался к ушераздирающим крикам.
А Маша смутилась - трусовато отдернула руку.
"Поговорить?"
В таких костюмах и галстуках мужчины обычно делают предложение…
- Нет. То есть, да, - зачастила она. - Но не здесь. Нам лучше тихо уйти. И побыстрей. Иначе… - указала она рукой в сторону крика.
Миру не стоило попадаться на глаза ее матери!
А на глаза Даше - тем паче!
Ковалева сильно подозревала: при виде воскресшего сатаниста, Землепотрясная заорет в унисон с ее мамой. И не могла и заподозрить, что будет, если два таких тайфуна с женскими именами сольются в один.
- Мне нужно собрать вещи, - заторопилась она. - Я сюда вряд ли вернусь. -Спотыкаясь на картошке, Ковалева поспешила к старому шкафу, в котором вековал свой век древний фанерный чемодан.
- А это твой отец? - Мир склонился над письменным столом, где под стеклом лежали открытки и вырезки, фотографии, картинки. - Вы с ним очень похожи.
Машу кольнуло. Больно!
Она подскочила к столу.
Старое-престарое фото: папа, мама, она, старший брат. Маша в растянутых детских трусах стояла на плечах у отца.
Стояла и не боялась - папа крепко держал ее за руки.
Приподняв пыльное стекло, дочь сгребла из-под него все, что там было, и бросила семейный архив в пасть чемодана.
- Это тоже брать? - Мир взял с кровати игрушечного Вини-Пуха.
- Бери.
Мишку папа подарил ей в 6 лет!
- И значки забирай.
Значки покупал ей папа…
Мир послушно снял со стены исколотый значками платок.
- И эту картинку, - наказала Маша. - И глобус. И тапочки…
Папочка, - быстро нашкрябала она записку взамен, - у меня все хорошо. Я тебя очень люблю. Я очень волнуюсь за тебя. Прости меня, пожалуйста. Маша.
Она застыла с бумажкой в руках.
- Ее нельзя оставлять. Мама найдет ее первой, и не отдаст папе. Она такая… она не плохая. Просто очень упрямая.
- Я всю квартиру освящу! - несся из кухни голос Анны Николаевны. - Все солью посыплю. Ты сюда и зайти не сможешь нечисть, проклятая!
Из чего следовал безрадостный вывод: ведьм в Машином роду тоже не наблюдалось.
- Хочешь, я подкараулю твоего отца у подъезда, и передам ему письмо? - предложил Мирослав.
- Ты, правда, можешь вечером подъехать сюда? Специально?
- Я сделаю все, что ты хочешь. Я же люблю тебя.
- Спасибо, - смяла опасную тему она.
Мир спрятал записку в карман.
- Что еще? - она огляделась. - Ах да… Одежда. Конспекты.
В чемоданную пасть полетели нехитрые пожитки: свитера, футболки, колготки, трусы, книги, тетради.
- Ты поможешь мне спустить сумку через окно?
- Конечно. Я всегда буду тебе помогать. Я же люблю тебя. Можно я поеду с тобой?
- Куда?
- Туда, куда едешь ты. Я не буду тебе мешать.
Маша испустила тягостный вздох.
*****
Конечно же, Маша Ковалева заранее знала: влюбленный Мир Красавицкий будет мешать ей. На то и существует любовь, - чтобы мешать людям жить! Но отказать влюбленному в нее насильственным образом, она оказалась не в силах.
К тому же ее одногрупник бывал в круглой Башне, слыхал разговоры кошек и был готов к любым мистическим па.
К тому же никаких мистических па, в планах Киевицы и не намечалось.
- Я должна подготовится к экзамену. Можем, готовится вместе. Даже лучше вдвоем! Мы друг другу поможем, - оптимистично солгала Ковалева.
- Я освобожден от всех экзаменов. Но буду рад помочь тебе чем-то.
Он смотрел на нее.
Взгляд свидетельствовал насколько ему наплевать на все экзамены в мире, на мир, на все, кроме Маши.
И оптимизм Ковалевой тут же иссяк.
"А стоит ли идти на экзамен? Ольга Марковна опять согнется при всех…"
"Какой экзамен? Послезавтра Суд! Мы проиграем. И мне некуда будет идти… Зато я смогу пойти на экзамен. Если мы проиграем, Марковна уже не будет мне кланяться…"
"Жаль, что экзамен завтра, а суд - послезавтра. Лучше б наоборот, тогда бы я знала, что, проиграв, могу хотя бы пойти на экзамен".
Сомневаясь, студентка разложила на столе конспекты и книги. Пробежалась по экзаменационным вопросам. Разрезала бумажки-шпаргалки.
Взгляд Мира убежденно-влюбленный буравил ей спину.
- Не смотри на меня, - взмолилась она.
- Хорошо.
Мир достал из приглашающее распахнутого чемодана пачку снимков, сел на пол, принялся рассматривать их.
Искоса взглянув на него, Ковалева увидела: Мир смотрит на нее фотографическую - семилетнюю, с двумя куцыми косами.
- Ты здесь такая хорошенькая!
Маша потянувшаяся рукой к очередному учебнику, быстро отдернула руку.
Хорошенькой она не была - ни теперь, ни в детстве. Зато была умной. И Машину умную голову посетил запоздалый, но логичный вопрос:
"А почему, собственно, он все еще любит меня?"
Он выпил Пресухи. Пресуха действует 13 часов. Прошло трое суток! Он должен был давным-давно отсохнуть и разлюбить…
Но не разлюбил.
"Выходит… любит на самом деле?"
- А, когда выросла, стала настоящей красавицей!
Этого Маша вынести уже не смогла.
Мир Красавицкий, первый парень их группы, вот кто был настоящим, - по красоте, он мог поспорить даже c изумительной Катей.
Черные волосы. Черные брови. Немыслимые ресницы. Надменный профиль. Глаза…
Такие бездонно-огромные, похожие на темные колодцы глаза любил писать Миша Врубель.….
Маша решительно отложила конспект. В книге Киевиц должна быть Отсуха, - отворот. Этот абсурд пора ликвидировать!
- А что это с вашей картиной? Почему весы так скособочены? - спросил Красавицкий. - Они были другими, я помню…
- Ничего страшного.
Киевица открыла чернокожую Книгу, опоясанную двумя металлическими полосками с затейливыми застежками.
Глава с веселым названием "Отсушки" была где-то в самом начале.
- Мне очень жаль, - сказал Красавицкий, - но ты не сможешь мне врать.
- Почему? - уточнила она рефлекторно.
- Потому что я люблю тебя. Я тебя чувствую. Мне плохо, когда тебе плохо. Больно, когда тебе больно. Можешь не верить, но… Тебе было жутко, когда ты сказала про ребенка. Потом попустило. А сейчас. Сейчас тебе…
- Все в порядке, - открестилась Ковалева, бездумно переводя взгляд на измеритель равновесия в руках Киевицы Марины. - О Господи!!!!
За время их отсутствия левая чаша Весов успела опуститься еще ниже.
Ниже - некуда!
Ниже был уже апокалипсис!
- Мама… - Ковалева выпустила Книгу из рук. Страх пополз по желудку холодной, щекочущей струей. - Боже! Мы дуры! И Вася тоже…
Она поперхнулась накатившим отчаянием.
- Наша Вася? - отреагировал однокурсник. - Василиса Премудрая?
Маша безнадежно заценила Весы. И резко сбросила со стола конспекты и шпоры.
- Ты тоже знаешь, кто я! - сказала она.
Он кивнул.
Он и так знал практически все. И она рассказала ему все остальное.
- …у нас могут забрать нашу власть. Но это мелочь. Я только теперь поняла. Если Весы покачнулись так сильно, Город ждет что-то ужасное! Не нас троих - весь Киев! А мы, эгоистки, подумали о себе… Город может погибнуть!
- Тогда почему ты сидишь здесь и зубришь билеты? - задал резонный вопрос Мирослав.
- Потому, что я не знаю, что делать, - честно сказала она. - Куда бежать, кого спасать? Что это "что-то"? Никаких зацепок!
- У вас масса фактов.