Я подсел к одиноко сидевшей за столиком женщине неопределенного возраста. Судя по тому, как она была одета, у этой дамы есть кредитная карточка и еще не утрачен интерес к противоположному полу. У меня не было определенных намерений. К тому же я знал, что импровизация мой конек.
- Что вам заказать, мисс?
- Эн Эм Айрис Мэри, - сказала она и слабо улыбнулась своими бледно-розовыми губами.
- Многозначительное имя. Итак, банановое дайкири. Угадал?
- Нет. Дело в том, что я никогда не говорю мужчинам "да".
До меня дошло, что мадам тоже успела здорово накачаться либо принять что-то более существенное. На этом острове за несколько долларов можно приобрести "балду" чуть ли не под каждой пальмой.
- Правильно делаете. Боб! - окликнул я официанта. - Мы не будем пить банановый дайкири, понял? Только ни в коем случае не говори "да".
Официант понимающе улыбнулся и уже через минуту поставил перед нами два бокала.
- Вы здорово говорите по-английски. Но вы не американец.
- Нет, мэм.
- Ты местный?
- В некотором роде.
- У вас тут варварский язык. Но мне нравится приезжать сюда. Нравы здесь тоже варварские.
- Вы не правы, мэм.
- Здесь женщины командуют мужчинами.
- Нет, мэм.
- Мужчины им подчиняются, потому что их содержат.
- Нет, мэм.
Эн Эм грязно выругалась. При этом выражение ее лица не изменилось.
- Да, мэм, - сказал я и залпом осушил дайкири. - Хотя я понял, что был неправ.
- Хочешь заработать пятьдесят долларов?
- Нет, мэм.
Она достала из сумки банкноту и положила на середину стола между нами. Я не шелохнулся.
- Думаешь, стоишь больше?
- Нет, мэм.
Она достала еще пятьдесят долларов, но положила их возле себя.
- Больше у меня нет наличными. Видишь ту даму в фиолетовых штанах?
Эн Эм кивнула головой в сторону соседнего столика, за которым восседали две не слишком молодые пары.
- Нет, мэм.
- Ты пригласишь ее прогуляться по берегу. Возьми свои деньги.
Она подвинула обе купюры ко мне. Я взял их и засунул в карман джинсов.
- Смелей, бледнолицый варвар. Ты не представляешь, какие роскошные груди у этой Бэл. С ума можно сойти.
Честно говоря, я не понял, серьезно Эн Эм это сказала или иронично - те, кто под балдой, часто путают интонации.
Женщина, которую я пригласил прогуляться, оказалась весьма миловидной. Она тут же встала и взяла меня под руку. Сидевшие за ее столом мужчина и женщина удостоили меня лишь беглым взглядом.
Едва мы очутились на пляже, как Бэл вцепилась в мою руку и сказала испуганным шепотом:
- Я боюсь ее, но не могу ничего с собой поделать. Ты меня защитишь?
- Нет, Бэл. Я сам беззащитный.
- О да, мужчины тоже ее боятся.
Бэл семенила рядом со мной по песку. Я обратил внимание, что она босая.
- Ты потеряла свои туфли?
- Нет. Я их скинула. Одну возле лестницы, другую только что.
- Зачем? - изумился я.
- Чтобы она знала, где я.
- Но ведь ты сказала, что боишься ее.
- Да. Но она может рассердиться и выбрать себе другую подружку.
- Понятно. За столом сидел твой муж?
- Я так люблю Джоэла!
Бэл вздохнула и прижалась ко мне.
- Он тебя не ревнует?
- Только к ней. Он разрешает мне трахаться с мужчинами. Слушай, может, мы с тобой трахнемся? Ей назло.
- Не хочется что-то. Вообще я голубой.
- Понятно. - Я почувствовал, как Бэл от меня отстранилась. - Я видела тебя в обнимку с симпатичной девчонкой.
- Игры трансвеститов. Увы, операция оказалась не совсем удачной. Но мы ни о чем не жалеем. Я по крайней мере.
- Давай присядем и покурим, - предложила Бэл, увлекая меня к топчану под пальмой.
Затянувшись, я понял, что за сигаретку она мне предложила. Но отступать не хотелось.
- Чудненько, - сказал я, расстегивая пуговицы на шелковой блузке Бэл. - Ну-ка доставай свои роскошные сиськи.
Она сняла блузку и швырнула ее подальше. Она смотрела на меня и хихикала. У нее на самом деле оказались замечательные груди, и я оценил их не только визуально.
- Она не догадывается, что я сделала операцию. Правда же, это не заметно? Не бойся - сожми крепче. Ну что, разве заметно?
- Нет, - сказал я. - Сними штаны.
Она мгновенно подчинилась. Штаны она тоже куда-то зашвырнула. Под ними ничего не оказалось.
- Я перед тобой нагая, как Ева. Ты тоже разденься.
Она попыталась расстегнуть мне джинсы, но я воспротивился.
- У меня там деньги.
- Ой, как интересно! - Бэл взвизгнула. - Покажи! - Она быстро расстегнула мою молнию. - Ты наврал про голубизну. Ты хочешь меня трахнуть. Она умело массировала мой пенис, который быстро принял состояние боевой готовности. Эта проклятая травка была с большим подвохом.
Бэл уселась мне на колени. Я расстегнул рубашку. У Бэл была очень холодная грудь. Я никогда в жизни не встречал женщину с такой холодной грудью. Очевидно, всему виной был этот силикон, который американские хирурги превратили для себя в настоящее золото. Сам процесс так называемой любви мне особого удовольствия не доставил. К тому же мне не нравится быть ведомым. Эта Бэл умело вела меня к вершине оргазма. Я уже был готов на девяносто девять процентов, когда она внезапно вскочила с моих коленей и разлеглась на песке, широко расставив ноги. В ту же секунду от ствола пальмы отделилась чья-то тень и упала на Бэл. Раздался похожий на звериный рык стон. Приглядевшись, я узнал Эн Эм.
Я вошел в воду прямо в джинсах, забыв про доллары в кармане. Балда от сигареты Бэл выветрилась. Хмель тоже. Мне хотелось отмыться, отмыться, отмыться. И дело было не только в том, что я только что трахнул Бэл, - меня выворачивало от одной мысли о том, что я стал участником грязной игры двух лесбиянок, эдаким жиголо-извращенцем. Я стащил джинсы, швырнул их на берег и поплыл в темную даль океана. Журчание воды, принявшей в свои теплые объятья мою мерзкую плоть, умиротворяло и даже баюкало.
Потом я долго лежал в воде, опершись о канат с поплавками. На танцплощадке вокруг эвкалипта лучи прожектора выхватывали из мрака дергавшихся в бессмысленном ритме танца фигуры. Они были похожи на могильных червей, извивающихся на ярком солнце.
Я до боли растерся полотенцем и надел ставшие жесткими от соленой воды джинсы. В густой тени пальмы горели две красные точки сигарет. До меня донесся взрыв чувственного хохота.
- Что-то случилось, сэр? - поинтересовался появившийся неведомо откуда секьюрити.
- Да. Меня изнасиловали.
Сказав эти слова, я понял, что все именно так и было. Это открытие повергло меня в прострацию.
- Сэр, здесь нельзя ходить в одиночку. - Я видел перед собой белые зубы и расплывчатые контуры темнокожего лица. - Могу вас проводить.
- А ты случаем не голубой?
- Я на работе, сэр.
- Это хорошо. - Я почему-то вздохнул. - Пошли, я угощу тебя пивом.
Мы присели на лавку в тени большого куста. Терраса и бассейны были отсюда как на ладони. Я видел, как женщина в длинном темно-малиновом платье с разрезом, стоявшая на краю бассейна, вдруг покачнулась и плюхнулась в воду. Другая, в блестящем желтом комби до колен и стилетах влезла на топчан и с громким визгом бросилась в бассейн. Через несколько секунд в воде уже барахталось несколько женщин. По краям бассейна толпились любопытные.
- Думаю, ты, Джо, успел ко всему привыкнуть.
- Да, сэр.
- Ты дорожишь своей работой?
Он молча кивнул.
- Скажи, а среди ваших женщин есть лесбиянки?
- Не знаю, сэр.
- Если я дам тебе сто долларов, ты будешь со мной откровенным?
Он посмотрел на меня удивленно и заинтересованно.
Я засунул руку в карман и извлек на божий свет две мокрые бумажки. Он молча взял их и спрятал под стельку своих мокасин.
- Итак, начнем сначала. Тебе противно смотреть на то, что здесь творится?
- Нет, сэр. Они приезжают сюда расслабиться. Они несчастные, все эти люди. Мужчины озабочены делами. Забота делает их импотентами. А женщина без секса не может. Она сходит с ума. Белые женщины устроены так же, как и черные. Всех нас создал один Бог.
- Ты философ, Джо. Тебя послушаешь, и начинаешь верить в то, что никто ни в чем не виноват. То есть добро сдалось злу без боя, верно?
- Сэр, та женщина не заставляла вас любить ее силой.
- Ты видел, как это было?
- Да.
- Ты любишь подсматривать.
- Я обязан это делать. Чтобы вовремя прийти на помощь.
- Почему ты не пришел на помощь мне?
Подал голос телефон у него за поясом. Он ответил на своем языке.
- Сэр, я провожу вас и пойду на пляж.
Он встал с лавки.
- Я пойду с тобой, Джо.
Я едва поспевал за ним. Мы шли в сторону пляжа нудистов. Сразу за его территорией в океан выступал небольшой скалистый мыс. Эта земля, как я понял, уже не принадлежала нашему отелю.
На мысу горел костер. Оттуда доносились голоса. Внезапно переливчато зажурчал женский смех. Я вздрогнул.
- Здесь нельзя разводить огонь, - пояснил мне Джо, когда мы подошли ближе. И отдал какой-то громкий приказ людям у костра.
- Кто они? - спросил я, безуспешно вглядываясь во мрак.
- Парни из селения. Они все время здесь болтаются. С ними… - Джо обернулся и глянул на меня как-то странно. - С ними ваша жена, сэр, - сказал он, понизив голос до шепота.
- Что они делают? - вырвалось у меня. - Как туда попасть? Я должен немедленно туда попасть.
Джо уже спихнул в воду шлюпку. Я прыгнул в нее на ходу. До мыса было метров двадцать-двадцать пять. Я первым очутился на суше.
На Полине была только набедренная повязка, которой служил пестрый шелковый шарф из местного шопа. Она даже не попыталась прикрыть руками грудь, когда увидела нас с Джо. Она смотрела на меня с невинной улыбкой. Я схватил ее за оба запястья и со всей силой дернул на себя. Она вскрикнула от боли, но вырываться не стала.
- Полегче, сэр, - предупредил меня Джо. - Эй, сматывайтесь отсюда, пока я не вызвал полицию! - велел он парням.
Я обратил внимание, что их было трое. На них были трусы-шорты и бейсбольные кепки.
- Пошли домой, - сказал я, с трудом сдерживая ярость. - Нужно поговорить.
- С удовольствием.
Полина повернула голову и произнесла три слова на незнакомом мне языке. Аборигены громко рассмеялись.
- Оденься, - велел я, таща Полину к лодке.
- Мне нечего надеть. Я утопила купальник.
Я перехватил ее взгляд, устремленный на Джо. Мне показалось, в нем была похоть.
Я втолкнул Полину в прихожую и запер дверь изнутри.
- Начинай, а я продолжу, - сказала она, стоя перед зеркалом и вихляя бедрами. - У меня получается. Ура!
Я подскочил и хлестнул Полину по щеке. Я видел, как из ее глаз в буквальном смысле слова брызнули слезы.
- Ты соображаешь что-нибудь? - громко спросил я.
Она покачала головой и посмотрела на меня очень печально.
- Нет. Ничего не соображаю. С тех пор, как увидела тебя с этой сисястой теткой.
- Ах ты Боже мой! - Я в бессилии опустился на кровать. - И что же мы теперь будем делать?
- Не знаю. Я не смогу забыть этого. Я… Нам лучше не заводиться, правда, Метис?
- Ты трахалась со всеми тремя?
- Какая теперь разница? Я у тебя ничего не спрашиваю.
- Потому что ты все сама видела. Да ничего особенного и не было. Эта тварь подсунула мне сигарету с травкой.
- Наивный Голубой Метис. - Полина всхлипнула и громко шмыгнула носом. - Мне бы так хотелось тебе верить. Ты даже представить себе не можешь, как мне хочется тебе верить.
Она обошла вокруг кровати и села с противоположного края. Я обратил внимание, что у нее облезает спина.
- Верь. - Я протянул к ней руку, но она оказалась такой тяжелой, что мне было не под силу ее удержать. - Думаю, ты об этом не пожалеешь.
- Это угроза, да, Метис? - Она повернула голову. Я увидел мокрые щеки и дрожащие губы. - Я ненавижу угрозы.
- Это пальмовая ветвь. - Я шумно вздохнул. - Здесь пальмы растут даже на помойках и их листья сжигают, как у нас листья тополей и каштанов. Прости, но мне не нравится это выражение. Наверное, я возьму его назад.
- Мы зря сюда приехали.
- Твой Тим и его приятели вряд ли так думают.
Она набросилась на меня как дикая кошка. Прежде, чем я успел схватить ее за руки, она поцарапала мне шею. Я взвыл от боли.
- Ублюдок! Гнида вонючая! Сучий потрох! - Она изрыгала ругательства своего барачного детства. Ее лицо исказила гримаса. Я с трудом сдерживался, чтобы не плюнуть в эту отвратительную рожу незнакомой мне шлюхи. Вдруг она вся обмякла. Откинулась на спину и затихла, уставившись в потолок.
Я стащил вставшие колом джинсы и пошел в ванную смыть соль. Когда я вернулся минут через десять, Полины в комнате уже не было.
Я немедленно разобрал постель, включил телевизор и приемник одновременно. И там и там передавали песенки в стиле регги. Какофония льющихся со всех сторон звуков заполняла пустоту, вдруг образовавшуюся внутри меня. Я погасил свет и погрузился в сон.
…Я отдавался заполнившему меня желанию, пребывая в состоянии дремы. Еще никогда не получал я такого наслаждения от любви. Полина предвосхищала каждое мое движение. Она была мягким воском, который нежно обволакивал меня.
- Чудесно, - прошептал я. - Ты колдунья. Ты…
Вдруг я вспомнил не столь давние события и громко простонал.
Она тут же припала к моим губам. Казалось, она собралась отнять у меня этот стон. Увы, он уже был где-то под потолком.
- Не надо, не надо, - шептала Полина, осыпая меня поцелуями. - Все это нам приснилось, приснилось. Мы спали, а сейчас проснулись и любим друг друга…
Я оттолкнул ее и сел в кровати. Потом раздвинул плотные шторы, распахнул дверь на лужайку и вышел.
Темнело. Какая-то птица, протяжно вскрикнув, прохлопала крыльями над моей головой.
Полина с разбега повисла у меня на шее. Мы медленно опустились на прохладную траву.
- Я шлюха, - сказала она, снова мне отдаваясь. - Но тебе очень нравится заниматься любовью со шлюхой.
- Осталось неполных четыре дня, - сказал я, направляя водный мотоцикл к берегу.
Полина хранила молчание. Мы высадились на безлюдной песчаной косе, вдоль которой тянулись заросли. Мне показалось на какую-то долю секунды, будто я в России, в деревне у бабушки. В низовьях Волги в солнечные августовские дни бывает почти такая же ярко-голубая вода.
- Скорей бы домой, - сказала Полина, растягиваясь на песке лицом вниз. - Мне тут осточертело.
Она дулась на меня со вчерашнего вечера. За то, что я проспал весь день, а за ужином напился так, что, по ее словам, стал клеиться ко всем без разбора женщинам. Что-то мне в это не верилось - последнее время я испытывал к женщинам презрение и другие недобрые чувства. Я понял это, когда утром мы занимались с Полиной любовью. Она стонала от наслаждения, но за завтраком заявила, что ей больно ходить. Меня это сообщение так возбудило, что я почувствовал, как дрожит рука с кофейной чашкой. Не так ли превращаются в сексуальных маньяков?
Я зашел в заросли пописать. В кустах наткнулся на настоящую индейскую пирогу. Сел на дно и закрыл глаза. Нет, мне не хотелось домой - я знал это абсолютно точно.
Я попытался проанализировать собственные чувства к Полине, а заодно к окружающему миру и в частности к своей далекой родине, благо что голова была трезвая.
Женщина, лежавшая на песке возле воды, влекла меня к себе, как магнит. Она была связующим звеном со всем окружающим меня миром. Я боготворил ее тело и презирал ее душу. Похоже, в этой расстановке чувств уже ничего нельзя было изменить. Итак, я презираю и одновременно боготворю окружающий меня мир, частью которого является и моя родина тоже. Возможно, я умру без нее физически, душой же всегда буду ее презирать. За все те унижения, через которые я прошел.
Нет, я останусь здесь, в этой пироге. И больше не подойду ни к одной женщине. В конце концов можно научиться онанизму. Или стать голубым. Наверное, мужчин невозможно презирать так глубоко.
Я вспомнил последние три года моего рабства, Льва. Попытался представить, какие он испытывает ко мне чувства. Увы, даже обладая богатой фантазией, это представить невозможно.
Но самое главное заключалось в том, что я вдруг почувствовал раскаяние. От того, что так обошелся со своим боссом.
Я видел, как Полина подняла голову и огляделась по сторонам. Я лег на дно лодки и сжался в комок.
Потом я тихонько вылез и, двигаясь по-пластунски, перебрался поглубже в заросли. На небольшой, лысоватой от костров лужайке, куда я вышел, начиналось несколько узких тропок. Я наугад выбрал одну из них.
С Москвой меня соединили почти мгновенно, хотя бар, из которого я звонил, смахивал на сарайчик в каком-нибудь дачном кооперативе под Домодедово.
В Москве уже была ночь - я понял это по сонному голосу Анатолия.
- Как дела, аборигены?
- Хуже не придумаешь. Какого черта меня занесло на этот треклятый остров?
Я повернулся спиной к бармену - мне показалось, у бедняги глаза полезли на лоб, когда он услышал, на каком тарабарском языке говорит белый мужчина вполне респектабельного для этих мест вида.
- В Москве собачий холод. У меня отключили горячую воду.
- Завидую. Здесь из всех кранов хлещет крутой кипяток. Послушай, у тебя нет никаких новостей для меня?
- Ты имеешь в виду Льва?
- И его тоже. Не в последнюю очередь.
- Он собирается баллотироваться в Думу. По одномандатному округу. Прочитал об этом в газете.
- Как ты думаешь, он из тех, что сечет повинную голову?
Мне показалось, Анатолий поперхнулся. Однако в следующую секунду его голос звучал как обычно.
- Ты в своем уме? Кстати, как там Полина?
- Скучает по московским тараканам и запаху привокзальных туалетов… Но скорее всего я вернусь один.
- Ни в коем случае не делай этого. - У Анатолия был слишком категоричный тон. - Уж если возвращаться, то только вдвоем.
- Ты хочешь сказать, что две головы без суда отсечь труднее, чем одну?
- В каком-то роде да, - промямлил Анатолий.
- Похоже, у вам там произошел переворот. Итак, произнесешь напутственное слово?
- Последнее время я часто о тебе думаю. Мне кажется, ты поступил опрометчиво.
- Но ведь ты сам вывел меня на тропу войны и дал в руки лук и отравленные стрелы.
Анатолий деланно рассмеялся.
- Хватит трепаться. Оставь деньги на обратные билеты.
- Не волнуйся за меня. Лучше скажи: почему у него всегда выходит так, как он того хочет?
В трубке послышался вздох, потом я услышал:
- Не знаю. Но это на самом деле так. Позвони, когда вернешься. Обсудим за рюмкой чая, как жить дальше.
Я неопределенно хмыкнул и повесил трубку. Через минуту позвонил оператор и сообщил, что я задолжал государственному департаменту связи двадцать семь долларов. О чем меня уведомил хозяин заведения.
- Тебе не нужен помощник, Джо? - спросил я, кладя на прилавок стодолларовую банкноту.