Толчки в спину прекратились. Караван встал.
Увидев приближающегося Заколара я инстинктивно поднялась.
– Вынужден просить вас следовать за мной, маэра, – поклонился он.
– Куда? – голос мой против воли дрогнул.
– Туда, где до назначенного момента вы будете пребывать в полной безопасности. Даю слово.
– Ваше слово? – сорвался с моих губ короткий смешок. – Оно чего-то стоит?
– Вы будете удивлены, но – да. Данного слова я никогда не нарушал. Прошу вас, маэра, не тяните время, его и так мало. Идёмте.
Глаза цвета стали смотрели на меня выжидающе-спокойно. В них не отражалось ни намека на какую-либо эмоцию – ни сострадания, ни жалости. Заколар действовал как заведённый автомат.
Бессмысленно было даже пытаться противостоять ему. Я не льстила себя надеждой, что ко мне проявят снисходительность и станут терпеть моё своеволие. Не желая ему давать повода быть более жестоким, чем это было необходимо, я повиновалась. Спотыкаясь на затёкших ногах, направилась к выходу.
Раскалённый песок обжёг босые ступни. Пот, липкий и едкий, стекал по спине между лопаток.
Благо, идти пришлось недалеко.
Заколар подвёл меня к чему-то, отдалённо напоминающему рамку зеркала, только вместо стекла в нём мерцало что-то, похожее на подвижную ртуть.
"Портал", – догадалась я.
Жёсткие руки Заколара легли на плечи и подтолкнули меня вперёд. В уши ударила вязкая, словно ощутимая, тишина, полная неопределённости и страха.
Я попыталась вздохнуть поглубже и когда не получилась, запаниковала.
Потом возникло чувство, будто я вынырнула с глубины, жадно хватая ртом прохладный воздух.
Контраст между слепящим жаром пустыни и холодным полумраком, царящим в подвальном помещении без окон, был разителен. От резкого перехода с яркого света во тьму всё казалось размытым и нечётким.
Скользнув взглядом по низкому своду потолка и чёрным гладким стенам, я сделала вывод, что зацепиться ему тут совершенно не за что. Всё вокруг холодное, почти стерильное, если не считать саму меня.
Возникнув за спиной Заколар, крепко ухватив за руку, подтолкнул меня к выходу. И только с этой его подачи я вообще его заметила – дверь с зарешёченным, словно в камере, окошком.
Попав через неё в длинный коридор с голым каменным полом, я поняла, что применительно к ситуации "словно" здесь совершенно лишнее. Мы действительно находились в темнице.
Ступать по настывшим камням было мучительно, они обжигали ступни холодом не меньше, чем песок – жаром.
Комната, в которую впихнул меня Заколар, походила на ту, что мы покинули минутой назад словно сестра-близнец. Отличие заключалось лишь в наличии крытого одеялом пучка соломы, небрежно брошенного в угол.
Судя по всему, мне это в ближайшее время должно было послужить и креслом, и ложем.
Тело, последние дни просто изнемогающее от жара, теперь страдало от холода. Я испытывала мучительный озноб, который в будущем непременно должен был напомнить о себе простудой.
Сорвав одеяло с соломы, я завернулась в него, точно в кокон, пытаясь хоть как-то согреться. Теплее не стало, зато в носу остался стойкий запах мокриц и плесени. Заколар мог бы расщедриться на что-нибудь более стоящее. Ко всем своим прочим достоинствам он ещё и ужасный жмот.
Я собрала всю свою волю, чтобы не впасть в отчаяние.
Было отчего. Меня заперли, лишили магии. Ни оружия, ни друзей. Ждать помощи неоткуда.
В носу и в горле мучительно защипало – не от слёз, а от приближающейся простуды. По крайней мере именно так я решила воспринимать данное обстоятельство.
Не знаю, сколько времени я пробыла в камере, то проваливаясь в полудрёму, то меряя шагами комнату, до того, как моё внимание привлекли приближающиеся голоса.
С каждой секундой они звучали всё громче и громче.
Вскоре слух без труда различал слова:
– Ты единственный, к кому я могу обратиться. Единственный, кому могу доверять, – говорил Заколар.
– Я уже сказал: поступай, как знаешь. Я не стану мешать. Но и помощи от меня не жди.
Второй голос тоже был мне хорошо знаком. Глубокий и мягкий, точно соболиный мех, он затягивал как зыбучие пески. Если бы мифические Сирены были бы мужчинами, они разговаривал бы именно такими голосами.
Миарон?
Быть не может!
– Так она действительно там? Героиня твоих кошмаров? – голос, наполненный насмешливой снисходительностью так и сочился сарказмом.
Спустя несколько ударов моего обомлевшего сердца петли на дверях пронзительно скрипнули.
Отскочив к противоположной стене, я вжалась в неё, опуская голову.
Волосы – хрупкая, ненадёжная преграда, за ней не отгородиться от таких пронырливых врагов, как Миарон и Заколар. Но ничего лучшего у меня в запасе не было.
Оба моих непримиримых врага в одном союзе? За что, Двуликие?! За что такие испытания?
Я не хотела видеть Миарона.
Половину жизни согласилась бы отдать лишь за то, чтобы мы не встречались с ним. Как вынести блеск торжества в его глазах? Какое унижение явиться перед ним жалкой, пойманной в ловушку, точно зверь, затравленной и грязной, как свинья.
– Подними, голову, девочка, – приказал Миарон, приблизившись.
Голос его был тягучим, как смола, угодив в которую на волю уже не выбраться.
– Я хочу видеть твоё лицо, – добавил он.
Как унизительно не иметь возможности сопротивляться!
"Ненавижу тебя", – подумала я перед тем, как выполнить его требование.
Ухмылка, играющая на кроваво-алых губах Миарона, увяла.
Лицо его исказила гримаса дикого гнева.
Ухватив за ошейник, он рывком подтащил меня к себе, так, что наши лица почти соприкоснулись. Там, где его горячие пальцы коснулись кожи, натягивая ошейник, меня обожгло, как калёным железом.
– Полегче, прошу тебя! – схватил его за руку Заколар. – Ты же её задушишь! А сейчас не место и не время!
– Задушу? – Моргнул оборотень, словно приходя в себя и его зрачки из ниточки-лезвия снова стали обыкновенными, человеческими. – Ну что ты? Не здесь и не сейчас, как ты совершенно правильно заметил.
Миарон разжал пальцы и рассмеялся, тихо и зло, когда я рухнула на пол, падая на колени у его ног.
Не поднимая голову, я упрямо смотрела вниз. Ему на сапоги.
Видеть сапоги, оказывается, бывает гораздо приятнее, чем лица.
– Так это и есть твоя страшная-престрашная демоница, Зак? – продолжал насмехаться Миарон. – Слушая о грядущих ужасах я ожидал увидеть, как минимум, нечто более внушительное, чем тощая, забитая жизнью пигалица.
Как я ненавидела его в этот момент!
Ненавидела его голос – надменный, высокомерный, презрительный. Ненавидела его губы, руки, глаза! Даже волосы!
Если бы в прошлый раз я не была такой тряпкой и всё-таки его убила, он бы не красовался сейчас тут передо мной. Не было бы ни идеальных сапог, ни хрустяще– свежей, белоснежной рубашки. Весь такой лощенный, благополучный, сытый и самоуверенный он бросал мне вызов своим одним своим существованием!
– Осторожней, – предупредил Заколар. – Вид у неё обманчив. Это ядовитая гадина совсем не та, за кого себя выдаёт.
– Неужели? – с издёвкой протянул Миарон.
Присев на корточки, он с брезгливым выражением на лице коснулся спутанного, запылённого колтуна, в который превратились мои волосы.
– Умоляю тебя, Зак, не смеши меня! Эта маленькая замухрышка представляет опасность разве что в твоём воображении?
В голосе Миарона, как всегда ласковом и ехидном, звучал затаенный яд.
– Смейся, если хочешь, но сделай то, что должен. Ты поклялся помочь, – холодно блеснув серыми глазами, процедил Заколар.
– Поклялся? Правда? Ну, что ж? – деланно вздохнул Миарон, картинно пожимая плечами. – Лично я не верю, что эта миниатюрная особа и есть тот самый, преследующий тебя в кошмарах, демон. Но, если, прикончив её ты сможешь, наконец, спокойно спать, я согласен постоять в стороне. Жизнь этой девочки для меня ничтожна по сравнению с тем, что связывает нас с тобой, Зак.
Снюхались, значит? Вот так?
Да я ничего другого, откровенного говоря, от этих уродов и не ожидала.
Но почему же так мучительно саднит сердце? И простуда в горле обостряется?
"Я найду тебя, – снова услышала я сказанные оборотнем полтора года назад слова. – Я превращу твою жизнь в разбитые осколки. На каждом из них будет кровоточить кусок твоей души".
Подумать только, ведь когда-то я видела в нём своего спасителя? Отца? Возлюбленного? Учителя? Бездушная двуликая тварь – вот что он такое.
Если когда-нибудь у меня снова появится пусть самая маленькая возможность дотянуться до его горла – клянусь! – на этот раз я не дам слабину.
Я бы не хотела, чтобы Миарон умер.
Я бы хотела, чтобы он умирал. Долго. Мучительно. Корчась от невыносимой боли.
Чтобы каждый нерв в его теле пылал на том самом огне, на каком он заставлял, раз за разом, корчиться мою душу!
Нет, я конечно не льстила себя надеждой, что найду способ заставить его страдать так же, как страдала я, когда узнала, что он предпочитает мальчиков девочкам.
Я не верила, что хоть что-нибудь на этом свете способно заставить Миарона мучиться так, как мучилась я, держа в руках оторванную голову Дэйрэка и понимая при этом, что всему виной его любовь ко мне. Любовь, на которую в глубине души я отвечала лишь презрением и ненавистью.
Да, я хотела отмщения.
Страдания – в обмен на страдание, боль – за боль и жизнь – за жизнь! Справедливо ведь? Разве нет?
Они вышли.
Дверь за ними закрылась.
Самое странное то, что я тут же принялась ждать его возвращения.
Ненавидела его.
Но ждала.
В переполняющих душу ярости и ненависти черпала я свою силу.
Ярость, ненависть и боль – лишь они согревали меня в беспросветном холоде подземелье. Лишь их могла я противопоставить надвигающемуся ужасу.
Если не опираться на ярость, ненависть и гнев – что ещё способно помочь?
Как выдержать гнёт безнадёжности, обступившей со всех сторон?
Двуликие! Я не готова умереть. Смерть на жертвенном алтаре – мучительная и долгая агония, самая страшная из всех.
Мне же ещё нет и шестнадцати! Я толком ещё ни с кем не целовалась. Я не видела, не читала, не пробовала так многого в этом мире.
Всё, что я видела – предательства, ненависть, обман и блуд. Неужели же это все?!
Страшно в этом признаваться, но, когда я воображаю смерть – для меня это конец. Полный, безоговорочный, абсолютный. Без всякого продолжения – бесконечное чёрное забвение, из которого не воскреснуть. Нигде. Никогда.
Если бы это было иначе, разве не пришла бы тень моей несчастной матери, чтобы меня утешить и наставить на путь истинный?
Разве на мои отчаянные стенания не явилась бы душа Дэйрека?
Я боялась не столько боли агонии, сколько этой бесконечной беспросветной тьмы в отсутствии сознания и мысли.
Не буду думать об этом. Не буду!
Мне нужно держать себя руках, оставаться в трезвом рассудке.
Именно из ярости и злости я решила выковать себя доспехи, чтобы одеться в них, как в броню. Я нарочно прокручивала самые ужасные сцены нашего знакомства с Миароном, чтобы этот огонь разгорелся как можно ярче.
Я не сомневалась, что на этот раз Миарон придёт один.
Так и вышло.
Он бесшумно скользнул по полу, аккуратно прикрывая за собой дверь.
– Ну вот мы и снова встретились, моя смертоносная куколка, – ухмыльнулся он.
Глава 22
ВЕЧЕР ПРИ СВЕЧАХ
Миарон милостиво протянул мне фляжку с водой.
Не уверенная в том, что это не очередное унизительное издевательство, я с жадностью голодного зверька выхватила её у него из рук и отпрянула в спасительный угол. Поднеся к губам, ощутила благословенную влагу.
Даже чувствовать боль в горле было чистым удовольствием по сравнению с иссушающей жаждой, мучившей меня прежде.
Миарон скептически выгнул бровь:
– Хотел бы я сказать, что общение с Чеаррэ пошло тебе на пользу, но вот не могу. В кого ты превратилась? Настоящая дикарка.
Отерев рот ладонью, я молча вернула ему опустевшую фляжку.
– Помнишь наш последний разговор? – продолжил он. – Перед тем, как ты сбежала? А я ведь предупреждал, что одна ты не справишься. Но ты настояла на своём. Позволю себе спросить: ты довольна результатом?
Я упрямо молчала, глядя на пол и вжимаясь спиной в стену.
– Какой ты была непримиримой гордячкой! А сейчас? Только взгляни на себя? Королева Кошмаров!
Впервые на моей памяти голос Миарона сочился не сарказмом, а откровенной злостью. Ни тени привычной улыбки. Лицо его дышало холодом:
– Ты, дерзкая, никчемная, совершенно безмозглая девчонка!
Отвернувшись, оборотень сделал несколько шагов туда-сюда, словно меряя комнату, явно пытаясь утихомирить бурю, бушующую у него в груди.
Когда он снова повернулся в мою сторону, его рот уже кривился в ухмылке, а голос приобрёл обычную кошачью мягкость:
– Ладно, куколка. Вести беседу в подобном ключе не приятнее, чем смотреть на тебя в таком виде. Идём.
– Куда?
– В ванную, чумазая моя прелесть. Или ты имеешь что-то против?
Я ничего против не имела.
Темница, в которую меня поместил Заколар, не отличалась большими размерами. Миновав всего несколько зарешёченных дверей, мы очутились на свободе. Пройдя через длинный коридор я, вслед за Миароном, вошла в полупустую комнату.
За окном почти стемнело, а дополнительного освещения здесь не было. Но мне всё же удалось разглядеть мягкий диван, крытый коврами и подушками и смутно белеющие двери.
– Там, – указал Миарон, – спальня, гардеробная и ванна. Вымойся и переоденься. И ради себя же самой, не провоцируя меня глупыми выходками.
В следующую секунду я, не веря свои ушам, услышала, как звякнул замок и ненавистный ошейник спал с моей шеи.
– Не заставляй меня раскаиваться в моём хорошем к тебе отношении, Одиффэ. Договорились?
Я согласно кивнула. Буду паинькой.
Дождавшись, пока Миарон покинул комнату, я вымылась в бассейне.
Вода в нём до тошноты благоухала розами, но даже ненавистный сладкий запах не мог испортить удовольствия от блаженства вновь ощутить себя чистой.
Я плескалась до тех пор, пока вода не остыла. Потом завернулась в легкое и воздушное, полупрозрачное красное платье, оставленное мне Миароном, и прямо босиком прошлёпала к дивану.
От усталости меня качало. Сон в подземелье нисколько не освежил, скорее отобрал последние силы, так что я задремала вновь, как только голова коснулась подушки.
Разбудил меня слуга, внося в комнату поднос с едой и канделябр со свечами.
– Который час? – спросила я его.
– Половина десятого, – вежливо прозвучало в ответ.
Один из гобеленов, закрывающих стену, отодвинулся, и в комнату ожидаемо шагнул Миарон.
– Оставьте нас, – небрежно бросил он слуге.
Тот поспешно удалился.
– Ну и ну? – ухмыльнулся Миарон, окидывая меня на этот раз, для разнообразия, одобряющим взглядом. – Подумать только, какое волшебное преображение! Почти узнаю мой огненный Красный Цветочек. Этот цвет удивительно тебе идёт.
Отодвинув стул, он помог мне сесть.
Пальцы Миарона задержались на моих обнажённые плечах, лаская их.
Я попыталась отстраниться, но его прикосновения сделались лишь более дерзкими.
– Раньше ты вёл себя иначе, – с горечью выдохнула я.
Он делано тяжело вздохнул:
– Раньше ты не была так ослепительна хороша собой. Теперь, когда умылась и отдохнула, перемены просто бросаются в глаза. Признаться, я рад новой встрече.
Миарон склонился, обдавая меня тяжёлым ароматом своих духов. Его дыхание щекотало кожу на шее. Я почти чувствовала прикосновение его кроваво-алых губ.
– Ты помнишь?..
Его тихий бархатный голос возбуждал сильнее прикосновений:
– Помнишь, какого цвета была моя кровь на твоих руках, когда ты чуть не вырвала сердце из моей груди? Помнишь вкус моей боли? О, боль! Оборотная сторона любви и страсти! Потому она столь божественно вкусна.
Миарон оставался самим собой, виртуозно и тонко играя на чужих страстях и слабостях.
Он продолжая ласкать мои шею и плечи длинными пальцами. Его рука опустилась ниже, ощутимо сжимая талию. Рывком подняв со стула, он перевернул меня лицом к себе. Я словно утонула в его руках, плечах, волосах.
– У меня много причин желать тебе благополучия, Красный Цветок. Но самая главная из них проста и банальна, как сама жизнь – я хочу тебя!
– Твои проблемы, – отстранилась я. – Я не разделяю твои чувства.
– Конечно, – глумливо оскалился он, обнажая острые клыки. – Я так и понял. Ты холодна и неприступна, как скала.
– Миарон, прошу тебя!..
Я изо всех сил упёрлась руками ему в грудь, но не удивлюсь, если он вообще не заметил моих усилий.
Понимая, что силой мне с ним не сладить, я решилась пойти на хитрость:
– У меня три дня во рту росинки маковой не было. Сейчас единственное, что меня по-настоящему возбуждает – это еда.
В его глазах плеснулась досада, но руки Миарон убрал:
– Садись, ешь. Но не переусердствуй. После голодовки это вредно.
– Где Заколар? – спросила я, утолив первый голод.
– Уехал. Но, скоро вернётся. Соскучиться не успеешь.
– А мой отец? Он жив?
– Вижу, за время нашей разлуки произошло много позитивных перемен. Ты сблизилась с отцом, которого прежде ненавидела. Вы научились заботиться друг о друге. Я тронут!
– Где он? – проигнорировала я сарказм в его голосе.
– Здесь, с нами. Всего лишь двумя этажами ниже. Ты ведь не в обиде, что я пожадничал и не стал делить с ним твоё драгоценное для меня общество?
– Что со мной будет?
Не выдержав, я всё-таки задала этот вопрос, хоть и дала себе слова не давать слабину.
– Тебе разве не сказали? Я думал, ты в курсе. Тебя принесут в жертву Светлым Богам. Увы, но моему старому другу Заку несвойственно проявлять милосердие. Особенно если он вобьёт себе в голову какую-нибудь нелепейшую идею по спасению мира. Белые рыцари, ты знаешь, они все на голову отмороженные? За это их многие и недолюбливают.
– Ты позволишь ему убить меня?
Миарон улыбнулся, изящно пожимая плечами:
– Почему нет? Зачем я стану мешать Охотнику, принадлежащему к могучему клану Чеаррэ, да ещё и своему старому другу? Ради чего? Мы с тобой не друзья. Ты ведь ясно дала это понять, когда привела на хвосте Департамент к моему порогу, распотрошила меня, как индюшку, да так и оставила?
Он говорил это весёлым, язвительным тоном, не сводя с меня насмешливых жёстких глаз:
– Надеешься, что я тоже похож на чокнутого белого рыцаря? С какой стати мне вступаться за тебя, милая? Ведь помешать Заколару в осуществлении его планов можно лишь одним единственным способом – убить его. Ради чего мне идти на такую крайность?
Во время своей провоцирующей тирады Миарон не сводил с меня глаз. Следил, как хищник из засады:
– Но, может быть, у тебя есть предложения, которые смогли бы заставить меня пересмотреть приоритеты? Дай мне повод желать твоей жизни больше, чем я желаю твоей смерти, и всё может быть ещё сложится наилучшим для тебя образом?
Несколько секунд прошло в тишине.