На следующем снимке – вся семья Хартов. Словно гусак с длинной шеей, худой, аскетичного вида
мужчина. Пристальный взгляд близко посаженных глаз холодно взирал на фотографа. Гордо посаженная
голова, выпирающий кадык. Рядом его жена – блондинка с тревожно вскинутыми вверх бровями.
Огромные темные глаза, увеличенные стеклами очков, озабоченно взирали со снимка. Она походила на
курицу-наседку со своими цыплятами. Налитое полное тело, второй подбородок и пухлые руки,
обнимающие младших сыновей, которые сидели по обе стороны от нее. Одному на вид года четыре – это
Тэд, а второму лет восемь – это Гарри. Оба они со своими семьями в тридцать девятом году поплыли на
пароходе в Англию и пропали без вести. Еще один мальчик, старший, мой отец, стоял рядом с мужчиной.
Темные круги под глазами, торчащие ушки и вскинутые, как у матери, брови.
– Семейство Харт. У них была небольшая ферма, которая, собственно, и кормила всех. Однажды
36
бабушка серьезно заболела, и ответственным за дойку коров дед назначил моего отца. Но одна, любимица
бабушки, никого не подпускала к себе, кроме хозяйки. Не отдавала молоко – и всё тут! Тогда отец
переоделся в платье бабушки, повязал на голову платок, надел очки и, копируя ее походку, подошел к
корове. Та, не заметив подмены, позволила себя подоить. Так отцу целую неделю пришлось изображать
бабушку, пока она не выздоровела.
Кэрол, улыбаясь, слушала меня.
– Отец рассказывал маме, что дед был социопат, не любил гостей. По натуре был молчалив и
категоричен. Даже жилье его отличалось аскетизмом. Бабушка откровенно боялась мужа и жила в доме
безликой тенью деда. Именно поэтому отец при первой же возможности, достигнув совершеннолетия, без
промедления покинул отчий дом. Дед был неплохим человеком, просто его мало кто был способен понять.
Ему было уютно наедине с самим собой.
Я перевернул страницу. Вот отец возле машины в рабочем комбинезоне из грубой ткани и кепке. А
здесь он с мамой, рядом я. Журналистка продолжила листать альбом с моими детскими фотографиями. Я
же раскрыл второй увесистый том биографии. Это были снимки Хелен, меня и Джима. На этом Хелен на
берегу реки. Наша свадьба. Какая она красивая! Я с нежностью провел пальцами по ее лицу на фото. В горле
пересохло. Пытаясь унять кашель, я поднес к губам салфетку и потянулся за чашкой недопитого чая.
Журналистка вдруг оживленно развернулась всем корпусом. Альбом был раскрыт на снимке, где мне
девять лет и я играю на стареньком, множество раз покрытом лаком пианино:
– Мистер Харт, сыграйте нам что-нибудь!
– Ни за что! Это для меня слишком интимное занятие. Играю под настроение и только наедине с
собой.
– Ну, хотя бы небольшой отрывок, пожалуйста! Это очень украсит фильм!
Я морщился и умолял не заставлять делать этого, признаваясь, что застенчив до отвращения к самому
себе. Понимая, что выгляжу, как девушка на первом свидании с изголодавшимся по женским ласкам
парнем. Кэрол не желала слушать моих объяснений, поэтому пришлось уступить. Я медленно переместился
к роялю. Устало снял очки, протер их бумажной салфеткой. Немного подумав, положил их на крышку рояля,
закрыл глаза, собираясь с мыслями, и решительно запустил пальцы в глубину клавиш.
Я извлекал из рояля чарующие звуки "Лунной сонаты" Моцарта. Через пару минут скованность
отпустила меня, и я подарил свою Душу звукам. Казалось, подо мной больше нет стула, пол под ногами
перестал существовать. Тело налилось покоем и невесомостью. И лишь когда отголосок последней ноты
покинул корпус рояля, я повернулся к журналистке.
За окном всё еще шел дождь. Уныло, не надеясь на отзывчивость прихожан, вдали зазвонили
церковные колокола. Марк приостановил съемку. Пощечины за окном звучали менее яростно и уже скорее
напоминали редкие поцелуи перемирия воды и камня. Пару минут мы просто слушали эти звуки природы. Я
первым нарушил затянувшуюся паузу.
– Предлагаю следующую съемку устроить вне дома. Например, в моей оранжерее, вы будете
изумительно смотреться на фоне цветов, – произнес, глядя за окно, и лишь после на вращающемся стуле
развернулся лицом к девушке.
– Отлично! Записываю адрес, – одобрила идею Кэрол, доставая блокнот из кейса.
Чай был допит. Журналистка подошла к окну.
– Дождь почти закончился, – голос ее звучал тихо и отрешенно.
Первым Чайный домик покинул Марк. Взвалив на плечо камеру, он степенно двигался к машине,
презрительно игнорируя редкие капли дождя.
Я с легким реверансом открыл перед смеющейся девушкой дверь, и мы вышли на веранду,
прилегающую к домику.
Мне всегда нравилось быть манерным по отношению к женщинам – подавать руку, открывать дверцу
авто, пододвигать стул. Иными словами, я был безнадежно старомоден, считая, что все эти милые приятные
мелочи абсолютно не сложно использовать в повседневной жизни. Но какой при этом благодарностью и
счастьем светятся глаза дамы, принимающей такое внимание! До глубины души огорчает, что рыцарство
кануло в лету.
Как любит говорить Том: "Женщину нужно брать обхождением и лихостью!" С последним у меня
наблюдались явные проблемы, но я с лихвой покрывал их вежливым обращением.
Дождь уже растерял былой запал и лениво сеял редкие капли, заставляя лужи волноваться.
– Скажу Патрику принести для вас зонт, – засуетился я.
– Не стоит, я быстро добегу до машины, – улыбнулась в ответ Кэрол.
– Вы правы, цветам нужна вода, – невольно родилось в моей голове сравнение, которое я не смог
не озвучить.
На мгновение взгляд девушки наполнился недоумением, уже через секунду сменившимся восторгом
37
и нежной улыбкой на чувственных губах.
– Завтра в двенадцать в оранжерее, – напомнила она, дабы скрыть свое смущение. – До свидания,
мистер, Харт!
– Всего доброго, – я взял ее ладонь и, приподняв к своему лицу, коснулся губами кожи, чувствуя
себя при этом как минимум Марлоном Брандо.
Ладонь девушки выскользнула из моей руки. Кэрол опустила глаза и быстро застучала каблучками по
мокрой дорожке.
Журналистка уехала, а я еще долго стоял, глядя на разбивающиеся о каменную дорожку капли дождя.
Сам того не желая, в эти дни я словно прощался со всем, что меня окружает, старался насладиться каждым
явлением природы, вкусом, запахом, вбирая в себя ощущения как в последний раз.
Зазвонил телефон. Джим сообщил, что встреча прошла отлично и он уже вернулся в Глостер к семье.
Вспомнив, что должен позвонить Тому, я направился в кабинет.
Там, достав из ящика стола запасной мобильный телефон, установил в него новую сим-карту и
поставил на зарядку. Нашел в списке контактов действующего телефона номер охранника лаборатории и,
подождав, когда телефон хоть немного зарядится, набрал его. Долгое время шли гудки, я начал нервничать,
наконец, трубку подняли и, откашлявшись, отрапортовали:
– Охрана, Лоуренс, слушаю!
– Дэн Харт! Почему долго не брали трубку? – выразил недовольство я.
– Виноват, сэр, обходил этаж, – по голосу было слышно, как напрягся Лоуренс.
– Мистер Кросби у себя? – перешел я к делу.
– Да, мистер Харт, у себя, – продолжал чеканить каждое слово охранник.
– Передайте ему трубку. Жду! – прикрикнул я, на всякий случай желая поторопить этого увальня.
Последовал звук грузных шагов и тяжелое дыхание Лоуренса. Ждать пришлось минуты три, прежде
чем в трубке зарокотал обескураженный бас Тома:
– Дэн, что случилось?
– Привет, Том! Есть основание полагать, что мой телефон прослушивают, а возможно, и твой тоже.
Я постарался кратко изложить суть создавшейся ситуации, добавив в заключение:
– Поэтому бери ручку и пиши новый номер для связи со мной.
Он быстро всё понял и не стал задавать лишних вопросов. Я продиктовал ему номер.
– Том, ты принял новых людей для поиска донора?
– Да, в настоящее время поиском занимается уже семьдесят восемь человек, еще пятьдесят
присоединятся к ним в конце недели, – рокотал низкий голос Тома.
– Хорошо, – удовлетворенно произнес я, – постарайся завтра же приобрести новый номер, только
не на свое имя, естественно. Не буду дальше отвлекать от работы. Будь осторожен, друг!
– Буду держать нос по ветру, – бросил в ответ Том.
Так, Тому позвонил. Теперь бы еще Джес как-то деликатно сообщить об операции.
Я включил компьютер. Войдя в Скайп, обнаружил имя дочери с зеленой пометкой,
свидетельствующей о том, что абонент в настоящий момент находится в Сети. Чуть помедлив, я нажал
кнопку видеовызова.
Гудки тянулись непростительно долго. Я уже выдохнул с облегчением и хотел сбросить вызов. Но тут
на экране появилось нежно улыбающаяся загорелая мордашка Джес. Ее рыжие длинные волосы были
растрепаны, что придавало облику дочери домашний, слегка небрежный вид. Рукой она придерживала на
груди белоснежное полотенце, в которое, по всей вероятности, завернулась минуту назад.
– Привет, малыш! Прости, что помешал тебе принимать душ, – наивно предположил я.
– Привет, папочка, – хихикнула дочь. Ее светло-зеленые глаза светились озорством. – Ничего
страшного! Ты совсем не помешал.
– Ты давно не звонила, я начал волноваться.
– Прости, папочка! Здесь столько знакомых. Ты же знаешь, я должна появляться на всех светских
тусовках, ни дня свободного еще не было, – принялась наигранно устало стонать дочь, складывая пухлые
губки, словно капризный ребенок.
– Да, пару не лучших твоих фотографий с этих тусовок мне удалось увидеть в прессе. Я полагал, что
достаточно даю тебе денег, чтобы ты могла себе позволить приобрести купальник, – не удержался я от
сарказма.
Послышался какой-то шорох, и Джес, запрокинув вверх острое, немного лисье личико, стала
сотрясаться всем телом от смеха. Я был обескуражен эффектом, произведенным моими словами. И лишь
заметив в углу экрана мужскую руку, густо покрытую черными волосами, которая бесцеремонно
хозяйничала под полотенцем дочери, понял, в чем причина смеха. Я отвел взгляд в сторону и сухо произнес:
– Не буду мешать. Перезвони, когда освободишься! – и в сердцах нажал на красную кнопку
38
окончания связи.
Конечно же, я знал, что через ее постель прошла добрая сотня мужчин, а то и две. Тем не менее
увиденное удручало. Она даже не попыталась, хотя бы из приличия, из уважения ко мне, пресечь эти
похотливые поползновения очередного самца! Я понимал, что старикам, увы, присуща гипертрофированная
обидчивость и подозрительность. Возможно, я сам не прав, вторгаясь вот так внезапно в ее личную жизнь,
но ведь я и так не навязчив в своем общении с ней. Могла бы уделить мне пять минут. Чувство обиды
клокотало в горле. Я ей совсем не нужен и не интересен! Какое пренебрежение к отцовским чувствам! Вот
перезвонит – и всё ей выскажу! От принятого решения стало немного легче.
Только сейчас я почувствовал, что проголодался. Выпитый с Кэрол чай был не в счет.
Спустившись в столовую, без спешки, в привычном одиночестве, я пообедал. Даниэла, как всегда,
была на высоте, приготовив крем-суп из брокколи и дорада де ля соль.
Дождь не прекращался, нагоняя на меня тоску и сонливое состояние. В доме опять установилась
привычная тишина, и я решил скоротать время за прочтением хорошей книги.
Винчи привычно расположился на полу возле кровати.
Удобно устроившись в постели, я открыл книгу Малкольма Гладуэлла "Гении и аутсайдеры". С этим
произведением я уже однажды совершил увлекательное путешествие в мир законов жизни. И пару дней
назад нестерпимо захотелось пережить его вновь. Чтение всегда доставляло мне наивысшее удовольствие.
Анализ новой информации является своего рода массажем для клеток мозга. А я всегда с трепетом
относился к этой части своего организма.
Дождь монотонно стучал в окна, словно робко просясь в дом. Веки, убаюканные музыкой природы,
тяжелели с каждой минутой, и я не заметил, как уснул.
Утро выдалось прохладным и солнечным.
Я открыл окно. Соленый ветер разъяренным хозяином, которому долго не отпирали дверь в
собственный дом, ворвался в спальню. Довольно щурясь, я подставил ему свое лицо. Воздух, насыщенный
влагой, бодрил и толкал на подвиги. Винчи нетерпеливо приплясывал у двери, приглашая на прогулку.
– Всё бы тебе гулять, бродяга, – я по-доброму пожурил пса, потрепав его рыжую шерсть.
Я выспался, как никогда, хотя на часах было всего семь.
Даниэла уже хлопотала на кухне. Мой ранний визит ее ничуть не смутил. В стоптанных плоских
"лодочках" и длинном безразмерном платье-балахоне, она стояла, опершись животом о край стола, и
чистила к обеду рыбу.
– Чем порадуешь старика, красавица? – приобняв женщину за плечи, игриво поинтересовался я.
– Радуйтесь уже тому, что сегодня не овсянка, а омлет! – хрипло хохотнула Даниэла, блеснув
белоснежной улыбкой.
– Да ты меня просто балуешь! – с наигранным восхищением воскликнул я.
– Иногда можно.
– А благоверный твой где? Неужели спит еще?
– Августина в Зимнем саду делает генеральную уборку. Он ей помогает, – как всегда проглатывая
окончания слов, сообщила Даниэла. Она всегда говорила быстро, часто предложение сливалось в одно
длинное слово.
– Вам в столовой накрыть или на террасе?
– Давай в столовой.
После завтрака я традиционно поднялся в кабинет для просмотра почты. Ознакомился с последними
сводками и, изложив в ответном письме Итону свои рекомендации, выключил компьютер.
До встречи с Кэрол в оранжерее оставалось добрых три часа. Вычитаем час на дорогу. Остается еще
два. Целых два часа бессмысленного пребывания в доме.
Неожиданно меня посетила вполне логичная мысль. Я же могу заехать за Кэрол и отвезти ее в
оранжерею. Разумеется, без этого пресловутого Марка. Он пусть сам добирается до места съемки.
Приободренный принятым решением, я набрал номер Кэрол. Мой звонок ее удивил, но она охотно
продиктовала свой адрес.
Я направился в гардеробную. Хотелось выглядеть элегантно и в то же время небрежно. Поэтому я
облачился в классический костюм из тончайшей шерсти цвета слоновой кости и коричневую рубашку.
Галстукам я всегда предпочитал шейные платки. Вот и на этот раз выбрал платок из ткани с пейслийским
рисунком в тон костюма. Полчаса, проведенные за выбором подходящего костюма, изрядно меня утомили,
но я остался доволен.
Немного потоптавшись перед зеркалом, поймал себя на мысли, что пиджак с неуместным усердием
греет мое тело. Я решительно стянул его. Чего доброго, еще начну потеть и благоухать в самый
неподходящий момент, тут даже аромат всей оранжереи не поможет. Заменив его жилеткой, являющейся
39
частью этой тройки, с удовлетворением заметил метаморфозу. Мой живот, сдерживаемый плотной тканью
и рядом пуговиц, подтянулся!
Преодолевая одышку, орудуя ложкой для обуви, склонился и всунул ноги в светло-бежевые
классические туфли. Выглядел я теперь вполне презентабельно для встречи с красивой девушкой и,
дополнив образ швейцарскими часами, вышел из дома.
Через десять минут мы с Риком, вжимаемые скоростью в мягкие кожаные кресла "Роллс-ройса", уже
мчались в Дорчестер. Вчерашнее подобие флирта волновало и придавало какую-то странную, давно
позабытую энергию, схожую с нетерпением.
Дорчестер – самый отдаленный из пригородов Бостона. Здесь столкнулось множество разных стилей
жизни. Творческие личности, молодые специалисты и ужасно гордые за свой район местные жители
перемешиваются в парках, закусочных и случайных барах. Из-за сомнительной репутации Дорчестера
многие ставят под вопрос достоинства этой местности, но за последние годы район заметно преобразился.
Дома в Викторианском стиле заботливо реставрируют, открываются новые галереи и бутики. И, пожалуй,
одно из главных достоинств этого района то, что здесь всё еще можно припарковаться без проблем.
Мы остановились на Уэйнрайт-стрит, двадцать четыре, именно этот адрес назвала мне по телефону
Кэрол. Перед нами возвышался типичный для этого района трехэтажный дом. В его окна заглядывал
любопытный раскидистый клен.
Мне вспомнился другой клен, тот, что рос под окнами квартиры, в которой я вырос. Он рано
распускался весной, радуя глаз нежной ажурной зеленью, а летом очаровывал своими резными листьями и
легкими, волнующимися на ветру плодами-крылатками. А когда наступала осень, он встречал ее как
праздник своей жизни, играя в лучах прохладного солнца изумительными золотисто-карминными,
желтовато-бронзовыми и лососево-медными оттенками листьев. А по ночам на этом дереве собирались
коты и фальцетом орали, доводя до бешенства обитателей ближайших домов. А мне почему-то нравилось
слушать их смешные голоса. У меня даже был свой фаворит, с особенно густым тембром голоса.
Я вышел из машины.
День выдался теплый и безветренный. В ожидании Кэрол, прогуливаясь возле машины, я придирчиво
разглядывал свое отражение в тонированных стеклах. Тень от листвы нервно дрожала на залитых солнцем
аллеях. Вскоре позвонил Том и сообщил свой новый номер. Как и положено девушкам, Кэрол опаздывала. Я
нервничал, что выгляжу глупо, и поэтому мучительно пытался придать себе непринужденный и даже
скучающий вид. Метрах в пяти от меня, поднимая клубы пыли, вертящейся в лучах солнца, мальчишки
гоняли мяч, который вылетел на аллею прямо к моим ногам. Я, пусть и неловко, но отбил его и, довольный
собой, продолжил дефилировать.
На балконы с белыми тычинками перил то и дело выбирались любопытные соседи. Мужской пол, как
правило, разглядывал "Роллс-ройс", являющийся диковинкой для здешних мест. Дамы же акцентировали
свое внимание на моей персоне. Единственное, что объединяло и тех, и других, – это недоумение, кто же
из жильцов дома выйдет ко мне навстречу. Ждать им оставалось чуть больше десяти минут.
Наконец, дверь распахнулась и выпорхнула Кэрол.
Зрители на балконах оживились. Вероятно, их ожидания были оправданы в полной мере.
Я увидел ее – и в груди взметнулись брызги восторга! На девушке был костюм цвета первой
весенней листвы, узкая прямая юбка чуть ниже середины бедра, приталенный короткий жакет подчеркивал
тонкий стан и высокую грудь. Рукав три четверти делал ее длинные руки еще изящней, желтая майка с